Текст книги "Кровь Судьбы"

Глава 4

Наутро Иван проснулся от веселой суматохи в прихожей.

Он быстро сел, и от неловкого движения, причинившего обжигающую боль, заскрежетал зубами.

– Не пристало командиру спать до обеда! – весело засмеялся Митька, протягивая руку, показавшемуся в дверном проеме Ивану.

– Да они теперь решают, когда мне спать, а когда нет, – кивнув на ноги, сказал виновато Иван.

– Ничего, терпи казак, атаманом будешь! – весело поддержала Митькина Катя.

– Так он у нас и так уже атаман давным-давно! – рассмеялся Костя.

– Ну, так над всеми атаманами атаманом будешь! – не растерялась Катя.

– Да ладно вам, уймитесь уже! – послышалась командирская стальная нотка.

Все мигом притихли.

Ребята знали, что Иван не любил, когда его без дела чествуют и поэтому тут же сменили тему.

– Мы пока к вам добирались, Деда Мороза встретили, вот передать велел самым любопытным! – протягивая полиэтиленовый кулек с конфетами Мишке с Егоркой, сказала Катя.

– Ура-а-а! – засунув носы в мешок, завопили мальчишки.

Все рассмеялись.

– Прошу к столу! – послышался из комнаты голос хозяйки.

А гости все прибывали, заваливая прихожую маленькой «хрущевки» одеждой, а стол провизией.

Ребята любили своего неразговорчивого командира с его стальным взглядом за Силу Духа, которая невидимым потоком шла от его высокой фигуры.

Вдруг в прихожей, как-то по – особенному пискнул звонок.

Марья пришла! – заторопился Иван.

– Сиди! Я сама открою, – сказала Светлана, направляясь к входной двери.

– Привет, семейство! С Новым годом! – весело закричала с порога Марья. – Ой, а у вас полна горница гостей… – растерялась она.

– Входи, входи, места всем хватит! – улыбнулась Светлана, притягивая ее за рукав в прихожую.

Марья быстро скинула шубейку, и как – то бочком вошла в комнату, сев в угол стола.

– В угол стола садиться нельзя! Замуж не выйдешь! – засмеялся кто – то из ребят.

– Да чем острее, тем быстрее! – полетели веселые шутки.

Марья опустила голову, покраснела и, взяв салфетку со стола, зачем – то согнула ее пополам, потом еще пополам, еще и еще, пока она не превратилась в маленький квадратик…

– Чего напали – то? Человеку и поесть не дадут! – проворчал Иван, накладывая ей в тарелку салат.– А ты смелее! Чай не в чужих людях сидишь! – с укором сказал он.

– Да я так… растерялась как – то…, да ну их! – вдруг весело рассмеялась Марья.

– Вот, так – то лучше! – заулыбался Иван и отобрал у сестры скомканную салфетку.

Он всегда видел, когда ей плохо или больно, или страшно. В эти моменты Иван чувствовал, как что-то острое сжимается у него в груди, какую – то особенную боль, которая становилась частью его самого…

– Пойду на кухню, Свете помогу, – заспешила Марья, путаясь в своей длинной юбке.

– Иди… – вздохнул Иван, глядя на сестру.

Она была высокой, худой и угловатой, с длинными белыми волосами и бледным остреньким личиком…

Марьина манера одеваться в бесформенные балахоны всегда вызывала в нем чувство жалости.

– Смотри не запнись о свое монашеское платье, – вздохнул снова Иван.

– Это мое любимое! – отрезала Марья. – Я такая, какая есть!

Иван внимательно посмотрел ей в глаза. Из широкой, темно – серой глубины лился поток, какой – то Внутренней Силы, которая не оставляла надежды на чужое мнение о собственном образе.

– Глаза совсем не соответствуют ее хрупкой фигуре, – прошептала Светлана мужу на ухо, собирая со стола грязные тарелки. – Получил от ворот поворот?

– Получил… – буркнул Иван. – Я же хочу, как лучше!

– А получается, как всегда? – улыбаясь, спросила Светлана.

– Угу… проворчал Иван, глядя на Марью и Светлану, уносящих грязную посуду на кухню.

Да хватит вам! Давайте лучше песни петь! – сказал Костя и взял в руки гитару. – Вот моя любимая!

Где бы ни были мы, но по-прежнему

Неизменно уверены в том,

Что нас примет с любовью и нежностью

Наша пристань – родительский дом.

Марья старательно моющая тарелки и ложки вдруг побледнела.

– Что? Что такое? – забеспокоилась Светлана.

– Не знаю… больно…

– Где? Где больно?

– Тут… – тихонько прошептала Марья, показывая себе на грудь.

– Ой, что же делать – то? Ты таблетки сегодня принимала? – озабоченно спросила Светлана.

– Принимала, не бойся, прошло уже…

– Уф, слава Богу! – вздохнула Светлана, которая очень боялась Марьиных эпилептических приступов.

– Странно…– задумчиво прошептала Марья, подходя к окну. – Не могу спокойно слушать эту песню…

– Мне тоже тоскливо становится… – тихонько сказала Светлана и быстро – быстро заморгала глазами.

– Так тебе понятно… Ты в детском доме росла, а я то что? Папа и мама есть у меня, а как будто, очень глубоко, что-то болит… – задумчиво сказала Марья.

– Ты у нас натура художественная, чувствительная, – вздохнув, сказала Светлана и обняла Марью.

А в комнате дружно пели:

Родительский дом, начало начал,

Ты в жизни моей надёжный причал.

Родительский дом, пускай добрый свет,

Горит в твоих окнах много лет.

(Слова М. Рябинина)

– Ооо-пп-аааа! – вдруг неожиданно крикнул Митька, ловко выхватывая у Кости гитару.

– Ты чего? – удивленно вскинул брови Костя. – Я же еще не допел!

А Митька, не дав никому опомниться, запел, глядя на Ивана:

Ой, то не вечер, то не вечер,

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось,

Ох, да во сне привиделось.

Уже через секунду песню подхватили все сидящие за столом, забыв о неожиданной выходке.

Иван улыбнулся Митьке уголками рта и прикрыл глаза, а память старалась…

Шумел весенний лес, пробуждаясь ото сна. Воздух был наполнен влагой и свежестью. Под ногами хрустели сухие ветки. На проталинках красовались подснежники, на озере лед лопался и шумел, а птицы не умолкали.

Ванюшка любил приближение весны. Любил смотреть, как с каждым днем менялась природа, все больше оживая.

– Ты чего тут? – спросил Митька у сидевшего на валуне Ванюшки.

– А ты чего? – огрызнулся Ванюшка, который любил быть один, а Митьку он недолюбливал.

– Чего один – то? Не нужный никому? – скривился Митька.

Ванюшка вздохнул, ему не хотелось драться…

– Чего молчишь, сиротинушка! – не унимался Митька.

– У меня есть папа и мама! Ты их же видел! – крикнул зло Ванюшка.

– Эти – то тебе не родные, а родные – то твои родители сгорели в новогоднюю ночь, а вы с Машуней замерзли во дворе, пока вас не спасли! Я слышал разговор матери и бабки Натальи. Ну, давай, бей меня! Бей за правду! – и Митька зажмурился, но тут же открыл глаза от странного звука…

– И-и-и-и-и-и… – пискнул Ванюшка и как скошенный плюхнулся на колени.

– Ты чего… – растерялся Митька.

– И-и-и-и-и… – снова повторил Ванюшка и посмотрел невидящим взглядом на Митьку.

В больших серых Ванюшкиных глазах было столько боли и тоски, что Митьке стало страшно…

– Ты это… это… – Митька попятился.

– А-а-а-а-а! – закричал вдруг Ванюшка и вскочил на ноги. – А-а-а-а!

И он, медленно пошатываясь, пошел к озеру…

– Ты куда? – испугался Митька.

А Ванюшка вдруг побежал…

– Папка! Мамка! Папка! Мамка!– кричал он, протягивая руки в пустоту, а лед под ним трещал и ломался…

– Стой! Стой, говорю! – заорал Митька и бросился вслед.

Через мгновение Митька почувствовал, как вода обжигает холодом, как вдруг стало трудно дышать и тяжело шевелить руками и ногами…

– Держись! Держись за меня! – кричал он из последних сил.

А потом, трясясь от холода и страха, они в обнимку сидели на берегу и громко ревели…

Иван очнулся. Ребята дружно пели:

Мне во сне вчера привиделось,

Будто конь мой вороной

Разыгрался, расплясался,

Ой, разрезвился подо мной.

Он любил дружеские посиделки у себя дома. И сейчас, уперев подбородок в сомкнутые руки, Иван тихонько раскачивался в такт песни.

– Чего молчишь, командир? – тихонько прошептала, на минутку присевшая рядом Светлана.

Петь Иван не любил и всегда неловко шутил: «Лучше молчать, чем людей пугать!»

Светлана улыбнувшись, тихонько сжала ему плечо в ответ на едва заметную улыбку в уголках губ. Она казалось, видела его насквозь, мгновенно считывая каждый микроскопический жест. За десять лет совместной жизни Иван для нее стал больше, чем мужем…

Очень интересная и эффектная внешне, Светлана до сих пор терялась перед ним, как маленькая девочка. Иван был чем-то железобетонным в ее жизни, и она не представляла, как бы жила без него…

«Он вернется! Обязательно вернется!» – глядя по утрам в серое осеннее небо через занавески в малюсенькой спальне, твердила Светлана, крепко обнимая его жесткую подушку в клетчатой наволочке…

Как налетели ветры злые

Со восточной стороны,

Ой, да сорвали чёрну шапку

С моей буйной головы.

Прорезал пространство сильный, звенящий как стальной клинок голос.

– Ух, тыыы… – выдохнули ребята, глядя на Марью, появившуюся в дверном проеме.

В этой тощей фигурке и бледном лице не было ничего привлекательного, но от ее глаз нельзя было оторвать взгляда. Они излучали гипнотическую силу старца, умудренного жизнью, проницательные, завораживающие чем-то потусторонним, нечеловеческим, будто бы разрушение и созидание слились воедино.

Ой, то не вечер, то не вечер,

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось,

Ох, да во сне привиделось.

(Казачья народная песня)

Голос лился бурным потоком громадного водопада, не оставляя никаких шансов другим звукам вокруг.

Все присутствующие боялись пошевелиться, дабы не нарушить Марьино желание петь…

Вдруг, голос стал тихим и проникновенным до мурашек:

Под ольхой задремал есаул молоденький

Приклонил голову к доброму седлу

Не буди казака, Ваше благородие,

Он во сне видит дом, мамку, да ветлу

Он во сне видит Дон, да лампасы дедовы

Да братьев баловней, оседлавших тын,

Да сестрицу свою, девку, дюже, вредную,

От которой мальцом удирал в кусты

А на окне наличники,

Гуляй да пой станичники.

Черны глаза в окошке том,

Гуляй да пой казачий Дон

В прихожей нетерпеливо зазвонил звонок и Светлана поспешила к двери.

– Здрасьте… можно? – на пороге показалась соседка тетя Нина, а из-за ее спины выглядывала баба Таня.

– Машенька поет… – прошептала баба Таня.

И обе на цыпочках прошли по коридору в комнату.

Не буди атаман есаула верного,

Он от смерти тебя спас в лихом бою

Да еще сотню раз сбережет, наверное

Не буди атаман ты судьбу свою

А на окне наличники,

Гуляй да пой станичники.

Черны глаза в окошке том,

Гуляй да пой казачий Дон

(Слова А. Розенбаума)

Иван сглотнул застрявший в горле ком, а память старалась, перелистывая книгу жизни и выхватывая, откуда – то из темноты разодранные в клочья листы…

Не для меня цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает

Он будет петь не для меня.

Пела маленькая Машуня, а концертный зал стоя аплодировал…

А для меня кусок свинца,

Он в тело белое вопьется,

И слезы горькие прольются.

Такая жизнь ждет, брат, меня.

(Слова А.Молчанова)

С галерки Ване концертный зал казался громадным. Народ сновал туда-сюда, рассаживаясь по местам. Вдруг огромная блестящая люстра погасла, на стенах загорелись маленькие зловещие фонарики, и открылся тяжелый занавес.

Ваня равнодушно смотрел на сцену, где танцевали белые балерины в пышных юбках, потом дядька в смокинге пел грубым, страшным голосом песню о каких-то кленовых сенях.

Ванюшка ждал. И вдруг диктор объявил:

– Русская народная песня «Черный Ворон». Поет Кораблева Марья Степановна.

Ванюшка обрадовался и весь напрягся.

Машуня вышла на сцену. И без того худая и маленькая, с галерки она казалась совсем крохотной…

Набрав в грудь воздуха, Машуня запела звучно, ровно и проникновенно:

Под ракитою зеленой

Казак раненый лежал.

Ой, да под зеленой

Казак раненый лежал.

Прилетела птица-ворон,

Начал каркать над кустом.

Ой, да над ним вился черный ворон

Чуя лакомый кусок

Иван напряженно смотрел на цель через перекрестье прицела…

Еще… еще немного… еще секунда… миллиметровое движение штурвала… первый раз…первый…убить…надо… и он запел от страха:

Ты не каркай, черный ворон,

Над моею головой

Ой, да черный ворон

Я казак еще живой.

Цель оказалась в перекрестье прицела…

– А-а-а-а-а….– закричал он во все горло и нажал на гашетку…

Ты слетай-ка, черный ворон,

К отцу, к матери домой.

Передай платок кровавый

Моей жинке, да молодой

Машуня рухнула, как подкошенная…

Ванюшка сорвался с места. Перескакивая ряды кресел и толкая кричащих вокруг людей, он несся к поспешно закрывающемуся занавесу, где на сцене распластанное, малюсенькое тельце трясло и выгибало…

Ты скажи-ка, черный ворон,

Что женился да на другой.

Что нашел себе невесту

В чистом поле за рекой

Была свадьба тиха, смирна,

Под ракитовым кустом.

Ой, да тиха, смирна

Под ракитовым кустом.

Иван смотрел, как реактивные снаряды и пунктиры пушечных очередей летели к земле…

Рев двигателей самолета… вспышки взрывов… столбы пламени… клочья земли и металла… тела людей… черный дым… еще… и еще… и еще… без счета…

Он снова нажал на гашетку и самолет качнуло…

Очередная партия разрушения и смерти полетела к земле…

Была сваха – сабля востра,

Штык булатный был дружком.

Ой, да сабля востра,

Штык булатный был дружком.

Машуня сидела на сеновале около маленькой дырочки от сучка в деревянной стене, в которую пробивался солнечный свет, обхватив колени руками.

– Почему я не такая как все? Почему? – спрашивала она в сотый раз пустоту, глядя на танцующие пылинки от старого сена в блестящем луче, который рассекал темноту сеновала.

Ванюшка стоял позади и молчал…

– И зачем я вообще родилась… – прошептала Машуня и заткнула дырку пальчиком.

Стало темно…

Поженила пуля быстро,

Нас в час битвы роковой.

Вижу, смерть моя приходит,

Чёрный ворон, весь я твой!

(Слова Н.Веревкина)

Марья затихла, опустив голову…

Через несколько секунд раздался гром аплодисментов.

– Ну, скажи мне, где же живет в тебе такой голосище? Где помещается? – улыбался сосед с верхнего этажа дядя Саша, глядя на покрасневшую Марью.

Иван и не заметил, как в его квартиру пришли все соседи…

Он посмотрел на бабу Таню, которая тихо плакала, оперевшись о стену в коридоре, на тщедушную фигуру с опущенной головой в дверном проеме, и сердце его сжалось от жалости и тоски…

И вдруг, взгляд Ивана остановился на обшарпанном елочном шарике, который мирно лежал на стеллаже среди моделей самолетов.

– В сказки грех не верить! Чудом они наполнены да мудростью пропитаны! – послышался знакомый голос в районе головы.

Иван быстро перевел взгляд на стеклянный домик бабки Ежки, который висел за ниточку на елке, глубоко вздохнул и принял решение…

Глава 5

Наступила весна…

– Ну и куда мы тащимся? – недовольно ворчала Марья, чавкая резиновыми сапогами по мокрой, после только что сошедшего снега земле.

Иван шел впереди и молчал, внимательно разглядывая окрестности. Поглядывая на компас, он уверенно двигался все дальше и дальше.

– И что же это, за место такое волшебное, которое должно мне непременно понравиться? – раздраженно спрашивала в десятый раз Марья, подхватывая свободной рукой юбку, чтобы удобнее было перелезть через поваленное дерево. Другой рукой она крепко держала этюдник.

– Разве ты не специалист по запечатлению заброшенных мест? – ответил вопросом на вопрос Иван и рассмеялся, вспоминая, как был в ужасе, разглядывая картины на стенах в Марьиной мастерской…

И память оживилась, перемешивая время, образы и ощущения…

Иван и Светлана никуда не спешили, так как Мишка с Егоркой были у бабушки Вали в гостях.

Осенний вечер был теплым, и после вечернего киносеанса они решили прогуляться по набережной.

– Как мы редко ходим в кино… – тихонько сказала Светлана, загребая сухие листья начищенной изящной туфелькой.

– Как уж получается… – помолчав, ответил Иван.

– Да нет… я ничего… – быстро взглянула на мужа Светлана.

Она знала, что без неба он не сможет жить и уважала это.

Солнце садилось за горизонт, и на городском пруду обозначилась красивая, светящаяся дорожка.

Светлана и Иван вдруг разом остановились.

– Вот наша скамейка! – одновременно воскликнули они и рассмеялись. – Присядем? – спросили они друг друга в голос и снова рассмеялись.

И усаживаясь рядышком с мужем, Светлана вспомнила, как много лет назад ждала здесь своего молодого человека на свидание.

Городская набережная была наполнена людьми, где – то звучала мелодичная музыка и ярко светили фонари кафе, привлекая посетителей.

Часы на площади снова пробили, и город окутали медленно спустившиеся сумерки. Мимо проходили мило воркующие парочки, а Светлана никого, так и не дождавшись, собралась уже уходить, как вдруг к скамейке подошел высокий незнакомец, вежливо извинился и попросил разрешения присесть.

Светлана безразлично кивнула, погруженная в раздумья о мужчине, отношения с которым не клеились.

– Дяденька, закурить не найдется? – неожиданно прорезало тишину, и к лавочке подскочил бойкий мальчишка в черной кепке и потрепанной куртке.

– Нет. Не найдется, – послышалось тихое и твердое.

Мальчишка убежал, а незнакомец достал портсигар и закурил.

Светлана хотела было съязвить, но осеклась, быстро опустив голову. В глазах с прищуром, которые смотрели на нее, не было ни осуждения, ни оправдания, в них просто читалась сила правильности решения без шанса на смех и критику.

Незаметно стало совсем темно, и зажглись фонари. Где – то заиграла гитара, и послышалось неровное пение, кто – то весело смеялся, и Светлана вдруг почувствовала что ей, как-то уютно с этим странным незнакомцем, который сидел на другом конце скамейки, молчал и курил. В его фигуре была заметна военная выправка. Одет он был просто, но аккуратно.

Ночь уже вступила в свои права, набережная опустела, а над скамейкой была все та же тишина, в которой не было одиноко…

Светлана подняла глаза к небу и залюбовалась яркими осенними звездами. В бархатной темноте неба они казались волшебными, завораживающими. Она замечталась, и вдруг звезды рассыпались глазами ее отца, добрыми и смеющимися…

– Вы любите небо? – услышала Светлана.

– Ага… – прошептала она и расплакалась…

Утром они ушли с этой скамейки вместе. Навсегда.

Иван ласково обнял жену. Она прильнула к нему и затихла…

Осень окрасила набережную в яркие цвета, дул теплый ветер и блестящая дорожка на городском пруду от солнца, поспешно уходящего за горизонт, колыхалась.

– Ты пахнешь вкусно! – Светлана зарылась лицом в шерстяной свитер Ивана.

– И чем же? – рассмеялся он.

– Не знаю… тобой… – растерялась жена.

«Смешная…» – внезапно пришла мысль Ивану.

Он покрепче обнял этот дорогой и хрупкий комочек, пристроившийся у него на широкой груди.

– Ээх, не дано мне о нежностях говорить… – пробурчал он. – Молчать как – то сподручнее…

– Да и не надо! Я и так знаю! – улыбнулась Светлана и посмотрела в родные серые глаза. – Давай лучше целоваться! – и ее глаза загорелись задорными огоньками.

– Давай, – крякнул Иван и рассмеялся.

Еще долго они сидели в обнимку в тишине и смотрели на небо у горизонта, окрашенного в алый цвет.

Светлана и Иван шли по улице, держась за руки, и загребали ногами сухие листья.

Проходя мимо дома, где жила Марья они одновременно посмотрели на окно, в котором горел свет.

– Давай зайдем? – Иван вопросительно посмотрел на жену.

– Конечно! – кивнула Светлана.

Они поднялись на третий этаж, и Иван постучал в дверь.

Им никто не открыл…

– Свет – то, горит! – заволновалась Светлана.

Иван торопливо шарил по карманам в поисках ключа, который он всегда носил с собой.

– Маша только – что ушла с подружкой! – констатировала факт любопытная соседка, высунувшая нос в дверной проем.

Иван и Светлана облегченно вздохнули около, уже открытой двери.

Протиснувшись мимо Светланы, Иван прошел в махонькую прихожую.

– Женщин вперед пропускают! – пробурчала та.

– Это аборигены пропускают, а нормальные мужики сначала сами местность обследуют в целях безопасности! – послышалась командирская нотка.

– Ну и как? Безопасно там? – рассмеялась Светлана, следуя за Иваном.

– Хищников нет! Ушли на охоту за сладким! – разглядывая полные кружки с горячим чаем, констатировал факт Иван.

Светлана уселась на тахту, аккуратно заправленную клетчатым колючим пледом, разглядывая полный порядок в маленькой квартире.

«Все на своих местах! У художников так не бывает!» – подумалось Светлане.

– Вань, а можно в мастерскую сходить? – осторожно спросила она.

– Марья не любит, ты же знаешь! – оторвался Иван от полки с зачитанными книгами.

– Ну, любопытно же… Мы по – быстренькому, посмотрим… а? – тихонько прошептала Светлана.

Она всегда испытывала чувство шока, разглядывая Марьино творчество. Ее тянул невидимый магнит к маленькой двери, спрятанной за ковром на стене.

– Пошли! Только быстро! – кивнул Иван, признавшись себе, что ему тоже хочется окунуться в потустороннее.

Открыв маленькую дверь, Иван тут – же запутался в рыболовной сетке…

– Ну вот, с разбега и попались! – рассмеялся он, аккуратно расправляя ячейки и поглядывая на глазастых оранжевых рыбок из непонятного материала.

– Страшненькие какие! – потрогав, пальчиком черные мутные рыбьи глаза и окровавленные плавники, прошептала Светлана.

– Они охраняют вход от таких нежданных гостей, как мы! – улыбнулся Иван.

– Ух, ты… – прошептала Светлана, оглядываясь по сторонам.

Деревянные бревенчатые стены с картинами, куполообразный потолок цвета индиго с огромными глазами, выложенными из ярких звезд и пол, застеленный ткаными половичками, мгновенно переносили из обычного бытия куда – то, в непонятное…

Большой пень с растущими на нем опятами и спускающаяся с потолка веревка, на которой болталось желтое солнце, замотанное в черную паутину. На стене напротив двери красовалось алое сердце, разодранное пополам и придавленное каменным могильным крестом. Огромный мольберт посередине комнаты завершал видимый интерьер.

Иван тяжело вздохнул. Светлана шагнула вперед и вдруг пискнула от неожиданности. Под ногами быстро метнулись два черных кролика, которые сразу спрятались за пень.

– Так от страха и умереть можно! – поглядывая на могильный крест на стене, проворчала она.

Иван не ответил. Он застыл у картин на стене.

На одной из них красовался круглый мерцающий диск луны на черном фоне, а на переднем плане на черной ветке сидели, обнявшись, огромный черный таракан размером с человека и собственно, сам человек, тоже полностью в черном цвете.

На другой красовалась мусорная куча со всеми ее прелестями, а из нее произрастал светящийся волшебный цветок, на который падал солнечный луч, начинающийся из светящейся точки между черных туч на мрачном небе.

На третьей картине была изображена могила. Собственно, вид из могилы. В прямоугольный просвет в верхней части листа виднелось голубое небо с легкими облаками.

Иван судорожно сглотнул и сделал шаг к следующей картине.

На крупном холсте была изображена черная лесная чаща с болотной трясиной и поваленными деревянными крестами старого кладбища на переднем плане.

Иван медленно сделал шаг назад, и вдруг обнаружил оптическую иллюзию! Под другим углом зрения, черная мрачная чаща становилась летней солнечной рощей!

– Ух, тыы! – шумно выдохнул Иван.

Он быстро подошел к последней картине с изображением проницательных глаз, пристально смотрящих из морской пучины.

– От этого взгляда кровь стынет в жилах! – взволнованно прошептала Светлана, вцепляясь мужу в плечо.

Иван сделал шаг назад, чуть склонив голову, и вместо морской пучины увидел мужчину, женщину, мальчика и девочку. В этих фигурах, которые шли вперед к яркому солнцу, он почувствовал до боли родные черты…

– Сейчас у кого – то, действительно застынет кровь в жилах! – прорезал напряженное пространство звонкий стальной клинок.

Иван и Светлана вздрогнули от неожиданности, и тут – же заспешили к выходу, как два виноватых любопытных ребенка…

– Ну, вроде бы пришли! – обрадовано сообщил Иван, внимательно глядя на карту и компас.

Он поставил рюкзак на трухлявый пень и оглянулся вокруг.

Маленькое, лесное и заболоченное озерцо, с беспорядочно раскиданными, черными от воды корягами. Вокруг шумел, проснувшийся от зимней спячки сосняк, огромные толстые стволы которого, казалось, подпирают небо.

– Того и гляди, русалка зеленая вылезет! – восторженно глядя на мрачное озерцо, воскликнула Марья, торопливо пристраивая свой этюдник.

– Вот – вот, я же говорил! Приступай к зарисовкам! – скомандовал брат, радуясь, что место ей понравилось.

– Уже! – прищурилась Марья и взялась за кисть.

– Где – то, здесь должна быть избушка Матушки Йогини… – пробормотал Иван, шагнув в сторону вековых деревьев.

– Чего? – вскинула брови Марья.

– Нет, нет! Рисуй! Я скоро! – поспешно сказал Иван.

Он обошел всю округу, внимательно рассматривая каждый холм, каждую кочку, но безрезультатно…

Иван ходил и ходил вокруг озерца в радиусе нескольких километров, но избушки так и не нашел…

Марья отрешенно работала над своим холстом и казалось, что она слилась со всем окружающим миром.

Уже к вечеру, совершенно уставший, он сидел на большом черном валуне, торчавшем из болотца.

«Эх, до чего отчаяние людей доводит… и в болото забредешь… и в сказки поверишь…» – подумалось Ивану.

С этими словами он достал из кармана елочный шарик и выбросил его в воду. Легкая игрушка закружилась на месте, а Иван опустил голову на сомкнутые на коленях руки.

– В сказки грех не верить! Чудом они наполнены, да Мудростью пропитаны! – послышался знакомый голос, откуда – то сверху.

Иван быстро открыл глаза и увидел красные сапожки.

– Ура… – тихонько прошептал он и зажмурился, боясь потерять чудо, но тут же снова открыл глаза и быстро поднял голову.

Над ним склонилось красивое лицо с белоснежной улыбкой.

– Матушка Йогиня… – прошептал Иван, и серые глаза с прищуром вдруг стали влажными.

– Командир, говоришь? Чегой – то глаза на мокром месте? Не пристало! – с этими словами, она ласково потрепала его по плечу.

– Кто это? – послышалось удивленное.

– Это Баба Яга! – радостно рассмеялся Иван.

– Чегоооо?

– Но ее так называть не надо, она очень добрая, про нее все сказки врут! – рассмеялся Иван.

– О-о-о…

– Ее зовут Матушка Йогиня! – торжественно сообщил он, и вдруг понял, что где-то это уже было.

Женщина тоже рассмеялась:

– Все значимое повторяется! Все без остаточка! – с этими словами, Матушка Йогиня сделала приветливый жест рукой, и Иван увидел знакомую избушку.

– Идем! – скомандовал он Марье.

Та быстро собрала свое хозяйство и заспешила за братом.

Комнатка, куда они вошли, снова показалась Ивану волшебной. Бревенчатые стены, на которых были развешены пучки с травами, деревянный стол, покрытый белоснежной скатертью с кружевной отделкой, тканые половички, а посередине жарко гудела большая русская печка.

– Настоящая! – воскликнула Марья, подбегая к печке и прижимая ладошки к теплым кирпичам.

– Живая! – прижался к печке небритой щекой Иван.

– Прошу к столу! – улыбнулась Матушка Йогиня Взрослым Детям.

От запаха трав, выпечки и волшебства у Ивана кружилась голова…

Матушка Йогиня сидела за столом напротив и внимательно смотрела на ребят.

– Я…мы…это…– заторопился вдруг Иван.

– Я все знаю! Утро вечера мудренее! – улыбнулась хозяйка.

А через часок, засыпая на теплой печке, Иван вдруг спросил:

– Матушка Йогиня, сколько же Вам лет? Вы ни капельки не изменились!

– Мудрость не имеет возраста… – тихонько засмеялась та…