Текст книги "Слева от Африки"

В тот вечер прогулка закончилась у нее в номере, причем по ее инициативе. Вечер с бокалом чилийского белого с видом на костел увенчался недлинным прохладным сексом – она не любила, чтобы к ней прикасались, «когда уже все», ее это раздражало, но, впрочем, Марка как раз это устраивало вполне, поскольку не требовало от него дополнительных усилий. Все складывалось как нельзя лучше. Зоя полюбила сидеть у него дома на ковре, обложившись со всех сторон альбомами по искусству, она грызла соленый миндаль и бесконечно пила кофе.

Приезжала она примерно раз в два месяца, далеко не сразу рассказала, что в первом браке у нее было три выкидыша из-за какого-то сложного генетического конфликта с мужем, и она уже ничего не хочет, а только покоя, кофе и книжек вокруг. И чтобы он, Марк, был рядом. Он уже было решил показать ей дракона, и даже открыл рот, чтобы… Но она – так странно совпало – почему-то ровно в этот момент сказала:

– Я развелась с мужем не потому, что у нас не получались дети, а потому, что он идеалист и выдумщик. Художник, понимаешь. Выдуманные миры заменяют ему реальность.

– Но ведь и ты играешь выдуманных людей, – возразил Марк и почувствовал горечь под языком.

Зоя, взмахнув ресницами цвета крыла бледной ночной бабочки, сказала сухо:

– Я исполняю волю режиссера и являюсь частью его замысла. И никогда не забываю, какая сумма прописана в моем контракте. А мой муж писал картины, которые не мог продать. До поры до времени это мило, а потом, знаешь, начинает бесить.

«Ничего, ничего, – подумал Марк тогда, – люди и должны быть разными. Главное, что у нас с ней все получается, мы не ссоримся и у меня уже целый год не болит сердце».

Однажды, забравшись на колени к Марку и погладив его по щеке длинными молочно-белыми пальцами – дело было на укромной парковой скамейке, – она сказала:

– Давай родим ребенка.

– Можем попробовать, – согласился Марк со сложным чувством – ему нужно было время, чтобы осознать весь объем предшествий и последствий этого предприятия. Но желание Зои показалось ему в целом замечательным, и она была в целом замечательная, вот только не нужно ставить телегу впереди лошади.

– Сначала давай поженимся, – сказал Марк.

Зоя недоверчиво слезла с колен и пристроилась в некотором отдалении.

– Ты шутишь? – спросила она, и он впервые почувствовал в ее голосе неуверенность.

Марк в глубине души терпеть не мог вот этого лицемерного «Ты шутишь?», «Да неужели?», «Да ладно!» и подобных неискренних конструкций, которые якобы помогают сохранить лицо и выиграть время, а на самом деле ставят человека, их применяющего, в дурацкое положение. Марк всегда считал, что простота и прямодушие заслуживают ответного прямодушия. И ответной простоты. Мы любим друг друга? Отлично. Давай поженимся. Я не шучу в этом вопросе и тебе не советую.

Это было в конце февраля, за три месяца до того, как у Надежды Максимовой, семьдесят пятого года рождения, проживающей по адресу: Киев, Чеховский переулок эт сетера, полетело сцепление в километре от въезда в его город. У нее полетело сцепление, у него – тормоза. Он вообще-то сначала ничего не понял. Просто поймал ее в падении на крыльце библиотеки и почувствовал запах ее кожи. А потом поцеловал в ухо и почувствовал вкус ее кожи. Оказывается, с ожиданием этого запаха и вкуса он родился и пятьдесят семь лет жил, испытывая непонятную, необъяснимую жажду. И не головой, а осязанием, обонянием и прочими своими рецепторами, всеми своими сенсорными настройками ощутил, что раньше у него просто не было ничего, а теперь у него есть все. Ну как ничего… Была Женя, и это было в прошлой жизни. Была Марта, которая так и не смогла привыкнуть к нему, когда он вернулся оттуда, и только говорила: «Ты другой». И маялась, и плакала, и все-таки уехала от него, и сейчас живет в штате Коннектикут с каким-то учителем биологии, играет в теннис, пишет картины маслом и довольна вполне. И слава богу, думал Марк, слава богу, ничего уже давно не нужно, и не вернуться туда, она превратилась в отшлифованное памятью воспоминание, да и вспоминается, надо сказать, все реже и реже…

И вот свалилась на голову Надежда, случайная, незапланированная Надежда, непонятно откуда, непонятно зачем и в рамках какого сценария, и теперь он только и делает, что дышит через раз, когда говорит с ней по телефону, и вообще не дышит, когда видит и обнимает ее.

Она смогла пока только увидеть дракона и поговорить с ним. Она спросила у дракона о том, что он думает об антропотоках, и дракон сказал ей, что горизонтальные потоки – это не так интересно, как вертикальные. И пусть она не думает, что он говорит о смерти, – вовсе нет. Пройдет совсем немного лет, и она сможет наблюдать удивительную миграцию.

– Миграцию куда? – спросила Надя.

Дракон улыбался.

Дальше они пройти не смогли – то есть Марк с драконом могли, а ее не пускало и держало что-то – мягко, но крепко.

Не все сразу, понял Марк.

– Не отпускай меня, – попросила она беспомощно, когда он провожал ее.

– Не все сразу, – сказал Марк и прижался губами к ее шее. – Мне придется тебя еще немного поотпускать…

Этим же вечером позвонила Зоя, сказала, что только что прилетела из Канн и едет к нему. И что фестиваль был прекрасен – ну ты видел, я тебе посылала фотки. Он не видел. Он обо всем забыл за эти несколько дней. И еще она сказала, что купила платье.

– Какое платье? – рассеянно спросил Марк.

– Свадебное, Вегенин, – расслабленным голосом с эротическими нотками сказала Зоя, – цвета слоновой кости. С баварским кружевом.

Марк сидел в доме детей, в своей комнате и сжимал телефон обеими руками. У него зашумело в ушах.

– Папа, иди ужинать, – позвала дочь.

Он сослался на усталость и не пошел. Хотел позвонить Наде и не смог. Удовлетворился ее эсэмэской, что она доехала нормально и скучает. «Я тоже», – написал он в ответ.

Надя все же перезвонила, услышала его глухое «привет» и спросила:

– Что у тебя с голосом?

– Ничего, – сказал Марк.

– Точно? – переспросила она. Не поверила, значит.

И тут он разозлился. Вдруг, внезапно и сильно.

– У меня может быть разное настроение, у меня могут быть дела, послушай, я не должен отчитываться.

– Хорошо, извини, – сказала она и отключилась.

Марк увидел, как она медленно встает со стула на кухне, медленно идет в спальню и ложится там на кровать. И лежит зажмурившись. Просто увидел, и все. Может, и кухня, и спальня были несколько другими, чем те, которые возникли перед его глазами, но в том, что Надя совершила именно эти действия, он был уверен на сто процентов. И самое лучшее было – позвонить ей и сказать, что он ее целует, целует и сто раз обнимает, и хочет, и любит. Но он не смог, он вдруг понял, что его жизненные силы не бесконечны, что их надо бы попридержать и поднакопить для того, чтобы встретить Зою с ее платьем цвета слоновой кости и сказать ей все как есть, потому что говорить по телефону такие вещи не годится. И если он сейчас провалится в свое бездонное чувство, то станет беззащитным и слабым, а ему нужно выстоять, и не сойти с ума, и не сгореть от стыда, и не потерять лицо. А как все это сделать одновременно? Вот же черт побери…

Надя

Зачем я позвонила, повторяла она, зачем я позвонила. Господи, зачем, что делать, это так неожиданно и страшно, он не перезвонит, он рассердился, впервые рассердился на меня, неожиданно, сильно, на ровном месте. Я позвонила не вовремя, неуместно, он был не рад мне, оказывается, он может и не радоваться мне, он поставил меня на место, потому что кто я действительно и зачем ему нужна, я придумала все себе, я поверила в него и в дракона, нет никакого дракона, и этого городка в мальвах и георгинах тоже нет, и того человека, который тепло и влажно дышал мне в висок теплой летней ночью, нет и никогда не было, вместо него есть другой, которого я не знаю, а ведь думала, что уже знаю…

Надя сидела на полу, прислонившись спиной к дивану, и ей очень хотелось пить. Но встать и пойти на кухню она не могла. Она не могла себя поднять – ни усилием воли, ни усилием мышц. И тут позвонила Нино – как почувствовала что-то.

– Послушай, – сказала Нино, выслушав Надино закольцованное «зачем я позвонила», – послушай, мать, ведь ничего не произошло. Абсолютно ничего. Просто попала под горячую руку. Уверяю тебя, такое случается.

– Он больше не позвонит, – сказала Надя. – Никогда.

Нино молчала.

– Он больше не позвонит, – повторила Надя.

– А если и так? – вдруг согласилась Нино, и Надя зажмурилась. – Если и так? Что, умирать теперь?

– Я позвоню ему завтра, – сказала Надя. – Проведу завтра интервью с кандидатом и позвоню. Сама.

– С кандидатом в президенты? – неудачно пошутила Нино.

– С кандидатом в управляющие филиала агрохолдинга. И позвоню.

– Так, – сказала Нино. – Бери такси и дуй ко мне. Я иду за коньяком.

Надю ждал не только коньяк, но и накрытый с грузинским размахом стол – долма, чахохбили, лобиани, ачма и дымящийся шашлык.

– Мы в прекрасном мире живем, моя курочка, – сказала Нино и крепко обняла Надю. – Все привозят в любое время суток. Обожаю. И за это мой первый тост. За этот прекрасный заботливый мир.

Надя выпила первый бокал залпом и попросила налить еще. И заплакала.

– Ешь, – приказала Нино. – Ешь мясо. И пхали. И бажи. Вот я тебе бажи сейчас на хлеб намажу. Баааажи на хлеб намааажу… Бажи лечит душу, чтоб ты знала. И веточку кинзы сверху. Кинза тоже лечит. И мясо я тебе порежу маленькими кусочками. Ешь, любимая. Жизнь – боль. Плачь и ешь, одно другому не мешает.

После третьего тоста, который был за Илона Маска, создателя электромобиля, Нино заметила:

– Несоразмерная реакция.

Надя ела бажи чайной ложкой. Бажи действительно лечил, или ей просто хотелось в это верить.

– Несоразмерная реакция у тебя, – повторила Нино, – избыточная. Так могла бы реагировать пятнадцатилетняя дурочка с гормональной революцией в организме. Но ты взрослая женщина сорока лет и не дурочка. Хоть отворот делай, ей-богу.

– Я позвоню ему завтра, – сказала Надя.

– Выжди три дня, – посоветовала Нино и наполнила бокалы вновь. – Лучше четыре. Успокойся. И он пусть успокоится, если он вообще о чем-то волновался. Везде, где появляется сверхценность, все рвется по швам в итоге и летит к черту. Ты сделала из него сверхценность, а он просто мужик предпенсионного возраста и, похоже, со странностями. И вся эта психофизиологическая композиция меня очень беспокоит.

– Ты права, – сказала Надя. – Через три дня.

Нино резала для Нади мясо маленькими кусочками. Отложила нож, налила и выпила рюмку коньяку в одиночку, не призывая Надю в компанию, сказала, жуя веточку кинзы:

– Жизнь только и говорит нам, что зарекаться не стоит, все пытается с регулярностью курьерского поезда донести до нас эту простую мысль, но мы, конечно, не слышим, не слышим…

Марк

Зоя приехала спустя два с половиной часа после своего звонка, совсем ночью, одарила полусонных детей Марка французскими сувенирами и влетела к нему на второй этаж.

Он увидел ее, сияющую и благоухающую, и понял, что он все скажет ей завтра. Потому что у него сегодня нет сил.

Зоя стремительно высвобождалась из невесомых одежд.

– У меня нет сил, – сказал Марк чистую правду, – я отвратительно себя чувствую.

– Да бог с тобой, дорогой, – легко засмеялась Зоя, – я сейчас рухну рядом и засну.

Так она и сделала – уже через минуту спала, перекинув через него свою длинную ногу, разговаривала и смеялась во сне. Марк не заснул вообще, и наутро его мутило, будто с похмелья, хотя не пил он уже сто лет, а вот лучше бы напился вчера, чем бесконечно прокручивать в голове фразы будущего разговора – одну глупее другой.

Утром к Пашке прибежала Танька и заставила друга фотографировать их с Зоей и так и эдак. Таньке тоже достался подарок – розовый чехол для телефона, и они с Пашкой унеслись со двора с деньгами на пиццу, выданными Пашке заботливой будущей бабушкой. Я ничего не имею против, чтобы ты, малыш, называл меня бабушкой – веселилась тридцативосьмилетняя звезда кинематографа, взбивала в блендере ягодный смузи, жевала какой-то невообразимо душистый нормандский камамбер и периодически гладила Марка по голове.

– Какие у тебя волосы! – восхищалась она.

– Какие? – тупо спрашивал Марк.

– Мягкие, теплые…

– Пойдем в ресторан, – решился Марк.

– Зачем? – она засмеялась. – Давай валяться, сегодня же воскресенье. Я сейчас покажу тебе платье!

– Пойдем в ресторан, – угрюмо повторил Марк. – Одевайся и пойдем.

Зоя подошла к нему близко и заглянула в его глаза.

– Так-так… – сказала она. – Ну хорошо, пойдем в ресторан.

И тут позвонила Надя.

– Я не могу сейчас говорить, – сухо сказал Марк, – я перезвоню позже.

Три часа спустя он проводил Зою в гостиницу, – она не хотела садиться за руль, но и не хотела оставаться в его доме. Зоя была ровной, спокойной и вопреки его ожиданиям обошлась без всех присущих моменту женских спецэффектов. Единственное, что она сказала:

– Взял свои слова назад однажды, значит, и в следующий раз поступишь так же.

Марк вернулся домой, не чувствуя тела. Он решил, что позвонит Наде, вот сейчас прямо и позвонит, только успокоится немного. Он бы пошел к своему морю, но уже не мог никуда идти.

На кухне шумно возились Пашка с Танькой – поедали малину из миски.

– Деда, привет! – сказал Пашка. – А мы эту женщину видели, которая на желтом «Ситроене». – Она тебя нашла?

Марк почувствовал, что его изо всех сил ударили тяжелым тупым предметом в район солнечного сплетения.

– Где видели?

– Ну в городе, она сказала, что приехала к тебе, а мы сказали: «Так вы ему позвоните!»

– А она?

– А она сказала, что сейчас позвонит. А Танька сказала, что к тебе невеста приехала, знаменитая артистка. И показывала ей фотки на телефоне.

– И что вы поженитесь! – вставила довольная Танька.

– А она? – проговорил Марк, опускаясь на табуретку.

– А она сказала, что ей срочно надо домой, в Киев. И уехала. Вот.

– Когда это было? – спросил Марк, с трудом шевеля резиновыми губами, и прижал пальцем пульсирующую точку в уголке глаза.

– Вот недавно было! – Пашка сосредоточился. – Пятнадцать минут назад! Или семнадцать?

Марк позвонил зятю Леше и попросил дать ему машину. В Киев и обратно.

– Ты сколько за руль не садился? – мрачно поинтересовался зять. – Года четыре?

– Примерно. – Марк понял, что почти не может говорить.

– И ты собираешься ехать по этой трассе? Не дам.

– Леша!

– Я сам отвезу тебя, – сказал Леша. – Сейчас сдам дежурство и приду, потерпи.

– Что случилось? – спросил зять, когда они уже выехали на трассу.

– Можно курить? – Марк вертел в пальцах сигарету. – Курить можно?

– Да кури! – Леша открыл окно. – И пристегнись. Ехать же будем быстро, правда? Я дежурством поменялся, чтоб ты знал.

– Спасибо. – Марк закурил, набрал Надю и слушал гудки, пока они не оборвались. Еще набрал. И еще.

– Догнать желтый «Ситроен», – задумчиво сказал зять и поскреб подбородок. – С бабой за рулем. Ну че, реально…

– Я твой должник, – пробормотал Марк, с ненавистью глядя на телефон. – Я с тобой на рыбалку пойду…

– Не мое дело, ясен хрен, но кто она, та, которую мы должны догнать? А? – Леша обогнал фуру и тоже закурил. – Хотя я понимаю кто. В общих чертах… А что будет, если не догоним?

– Ничего не будет, – сказал Марк. – Больше не будет ничего.

– За Житомиром трасса идеальная, не волнуйся. – Леша улыбнулся сочувствующе. – Догоним и перегоним, пиздюлей надаем!

– Это не ей надо надавать пиздюлей, а мне. – Марк выбросил окурок в окно.

На идеальной трассе стояла мертвая километровая пробка.

Водители машин, стоящих впереди, периодически выходили и пытались рассмотреть, что там, вдали.

– Ну что? – крикнул Леша в открытое окно.

– ДТП, – сказала дама в красной бандане. – У меня сын там впереди стоит. Говорит, какая-то коза на «Ситроене» въехала в отбойник. Теперь нам не меньше часа тут париться. Как вы думаете, когда пойдет дождь?

Марк вышел из машины и пошел вперед.

Шел медленно, вслепую, на ощупь. Почти не видел ничего впереди, кроме вереницы автомобилей, слившихся в один разноцветный рукав.

– Отец, ты ок? – окликнул кто-то из машины. – Водички дать?

«Это не ты, – говорил он, – это не ты». За один его шаг сердце успевало сделать три удара, и пот катился за воротник рубахи, и резкая боль в диафрагме почти не давала дышать.

Это не ты.

В отделении нейрохирургии Житомирской областной больницы, возле двери в реанимацию, Марк сидел на корточках, потому что только так он и мог сидеть, сжавшись и обхватив колени руками. Леша же пристроился на длинной железной скамье с аптечным пакетиком, в котором была упаковка корвалола, одноразовый пластиковый стаканчик и бутылочка минеральной воды.

– Врач сейчас выйдет, выпей пока, – говорил Леша. – Давай я тебе накапаю, выпей, тебе еще с врачом говорить…

Дверь с визгом открылась, и две немолодые санитарки выкатили каталку с кем-то, накрытым серой простыней.

Марк встал и качнулся. Леша немедленно оказался рядом.

– Это мужик, – прошептал зять, – видишь ноги? Это не она. Выпей корвалол, я тебе говорю. Все будет хорошо, вот увидишь, все будет…

Дверь открылась еще раз и вышел врач – молодой, лысый, уставший.

– Вы родственники? – тускло поинтересовался он. – Кто муж? – и посмотрел на Лешу.

– Я, – еле слышно проговорил Марк.

– Что? Громче. – Врач закашлялся и стукнул себя кулаком по груди.

– Я. Муж.

– Перелом основания черепа. Политравма.

– Она будет жить? – беспомощно спросил Марк. – Да?

– Нет. Умирает. Извините. Там агония уже.

– Так спасайте! – Марк подошел к врачу вплотную и смотрел на него сверху вниз.

Тот отступил и пожал плечами.

– Травма, несовместимая с жизнью. Агония, вы не поняли?

– Пустите меня к ней, – попросил Марк. – Пустите.

– Хорошо, – врач вздохнул и сунул руку в карман. – Хорошо, давайте, что уж теперь. А я покурю пока.

– Проводите, это муж, – крикнул он в пустой коридор реанимации, и откуда-то сбоку выплыла круглая фигура в белом халате и косынке.

Он увидел ее голое тело, любимое, нежное, синее в области грудной клетки, ее руки, привязанные желтыми бинтами к краям широкой каталки, ее лицо в судороге и белую пену в уголке рта.

Она лежала возле открытого окна, за которым было вечернее розовое небо и ветка каштана.

– Выйдите, – сказал он женщине в халате.

– Не положено.

– Пожалуйста, – сказал Марк и задохнулся.

– Недолго. Может, вам водички налить?

– Нет, – сказал Марк, глядя на Надю. – Не надо.

И она вышла.

Он взял ее за холодное запястье и позвал тем именем, которым называл ее в совсем других обстоятельствах, в прохладной зашторенной комнате, совсем недавно, буквально позавчера.

– Чара.

Она рассказывала ему, что учила норвежский, и что «чара» по-норвежски значит «дорогая».

– Чара!

Она открыла глаза.

– У тебя будет дом, – сказал Марк. – Ты сейчас уснешь и проснешься в доме в лесу. Подожди там меня, чара. Я приду.

Лист каштана проник в бокс и качался вверх-вниз.

– Тут нет ни твердой земли, ни неба над головой, – говорил ей Марк. – Я не успею раздеться. Но я сейчас сделаю это. Смотри на меня.

Она смотрела.

Если встать так, чтобы сквозь тебя проходила ось божественного времени, в твоих руках оказываются все инструменты для раскрытия нужного тебе пространства и все возможные времена…

Немного назад, немного в прошлое, там, где ты дышишь и согреваешься в моих руках, теперь немного вперед, минуя этот вечер с его закатом цвета крови, разбавленной водой, туда, где сосны роняют кремовую кору в свежую густую траву, мокрую после дождя, вот крыльцо твое, не гаси свет на крыльце, договорились?

Иди, чара.

Теперь он обнимал ее – теплую и живую – одной рукой, а другой раскрывал полуоткрытое, тугое, неподатливое пространство, и слышал только их общее дыхание и странный звук, похожий на звук рвущегося шелка. Она живет, пока сквозь них проходит ось основного времени, а теперь ее нужно протолкнуть туда, осторожно, минуя безнадежное настоящее, где ее почти уже нет.

– Иди, чара.

– Где она? – растерянно спросил вошедший врач.

– Она ушла, – сказал Марк. – Я тоже пойду, пропустите, пожалуйста.

– Лида! – крикнул врач, и на пороге появилась медсестра в косынке.

– Ой мамочки! – пискнула она. – А где…

– Вот и я спрашиваю – где? Это вы ее отвязали? Куда ее дели? Что это вообще такое?

Через три минуты реанимация напоминала воскресный базар.

– Куда вы дели тело? – в десятый раз спрашивал майор милиции у совершенно нормального на вид немолодого мужчины, который сидел напротив него.

– Переместил, – в десятый раз отвечал мужчина.

– Что будем делать? – растерянно спросил майор, обращаясь сразу к целой группе людей в погонах – к утру приехало все житомирское милицейское начальство, а во дворе райотдела на лавочке сидели муж Нади Саша и зять Марка Леша. Они пили коньяк прямо из бутылки и молчали.

Следствие показало, что факта похищения тела Надежды Максимовой семьдесят пятого года рождения не было, потому что подтвердить этот факт не представляется возможным. А был факт чего? Пусть решает суд, постановило следствие и умыло руки.

Через два дня судья, зачитывая в зале суда обвинительное заключение, прервал чтение, захлопнул папку и сказал: «Не делайте из меня идиота!»

– Ну что, архитектор времени, – сказал дракон, – доигрался? Изменил правила игры? А разгребать кому?

– Я уйду к ней, – сказал Марк.

– Теперь уже погоди, – сказал дракон. – Успеешь. Иди, Маркиян Вегенин, наводи порядок. Новый порядок вещей.