Текст книги "Удержи меня"

Не знаю, что я должен был говорить Марье… Любая моя попытка начать разговор заканчивалась в последнее время если не слезами, то просто молчанием. Интересно, а с хахалем своим она это обсуждает, вдруг абсолютно не к месту подумал я и разозлился на себя за эту мысль.

В тот же вечер я завел с Марьей разговор на эту тему, но все опять кончилось ничем, а вернее – взаимными упреками и тем, что она ушла спать в зал. Зато назавтра я, проезжая мимо больницы, увидел, как ее провожает этот хмырь в синей больничной робе – так он еще и врач у нас, оказывается! Общность интересов!

Забрав из школы Юльку, я вернулся домой пообедать – Марья стала накрывать на стол, побледнела вдруг, уронила тарелку и побежала в ванную. Я уже не относил это на счет беременности, прочитал аннотацию к препарату, который она принимала, и знал, что это просто один из побочных эффектов, такой же, как и выпадающие прядями волосы. Это последнее сводило Марью с ума, она плакала всякий раз после душа, снимая с расчески очередной клок волос.

Но, несмотря на то, что мне было жаль ее до боли в сердце, простить измену я не мог. У меня в глазах стояла эта картина – моя жена со своим любовником. И тогда я придумал убойную, как мне казалось, вещь – договорился с девчонкой из соседнего офиса и попросил иногда звонить мне домой по вечерам. Мне почему-то пришло в голову, что Марья, приревновав меня, остановится сама, и все у нас пойдет по-прежнему. Оказалось, я плохо знал свою жену – она спокойно приносила мне трубку и уходила, не спрашивая ничего и не делая попыток выяснить отношения. Однажды я попытался сам вывести ее на разговор об этом, но она только пожала плечами и опять отмолчалась. И вот теперь, вернувшись из Турции, я решил попробовать снова вызвать у нее хоть какую-то реакцию, дать ей возможность переключиться с мыслей о болезни на мысль о моей измене. Со стороны это, разумеется, выглядело свинством и мерзостью, но я уже не видел выхода, не знал, как мне заставить Марью одуматься и вернуться в семью…

Оксана.

Вес уменьшался… Я отчетливо замечала, как становятся широки в поясе юбки, как стало висеть на бедрах натягивавшееся раньше до треска по швам пальто. На работе коллеги отметили этот факт моментально, а начальница так впрямую спросила:

– Что, Оксаночка, решила внешностью заняться? Ну, и правильно, ты ведь молоденькая еще, муж-красавчик, того и гляди – сбежит!

Я уперла кулаки в бока и поинтересовалась, что она думает по поводу своего мужа, который при всей ее худобе рванул от нее год назад со скоростью электрички, и она смешалась, вынула платочек, картинно поднесла к глазам, давая понять, что я, молодая нахалка, вторглась в ее израненную душу. Да мне-то что – не встревай с советами, особенно когда никто этого не просит. Упоминание о Данииле испортило настроение на весь день, мне начало вдруг казаться, что о его измене знает вся наша кондитерская. Хотя все возможно – если он, не стесняясь, средь бела дня привозит свою мадам на машине к школе, где учится сын, то почему бы им еще где-нибудь не появиться вместе? Да и бабки у подъезда смотрят в мою сторону как-то странно…

…Даниил оказался дома, стоял у окна в кухне и курил. Я вдруг так остро почувствовала, что не могу, просто не могу потерять его, что даже в носу защипало. Опустив сумки на пол, я подошла и обняла его сзади. Он вздрогнул, как от удара, повернулся:

– Ты чего?

– Ничего…соскучилась, – пробормотала я, опуская глаза.

Даниил мягко освободился от моих рук, снял с меня пальто. Я опустилась на табурет, почувствовав, как меня вдруг оставили силы, и внутри все опустело. Вернувшись из прихожей, Даниил включил чайник, сел напротив и опять задумался о чем-то. А мне вдруг в голову пришла непонятно откуда взявшаяся мысль о той женщине в черном пальто, что я видела в аптеке. Интересно, привезут ли ей лекарство?

– Даня, а что такое митоксантрон? – спросила я, подвигая к себе заварной чайник.

Муж дернулся так, словно взялся за оголенный провод:

– Что?! Тебе зачем?

– Так… просто спросила. Знаешь, я тут в аптеке услышала, что он дорогой и редко бывает, хотела у тебя спросить, да все забывала.

– Выкинь глупости из головы, – неожиданно резко и грубо бросил Даниил, вставая из-за стола.

– Ты куда? А чай? – удивилась я, не понимая причины такого поведения.

– Не буду, – раздалось из прихожей, и через пару минут хлопнула входная дверь.

Я метнулась к окну, встав за штору так, чтобы Данька не увидел меня, но ему даже в голову не пришло оглянуться – он говорил по телефону, открывая машину. Значит, к ней рванул, обреченно подумала я, возвращаясь за стол и решительно двигая к себе вазу с печеньем. Какой смысл в сидении на диете, если это кроме тебя самой, никому не нужно?

Даниил.

Я просто взорвался, когда услышал из Оксанкиных уст слово «митоксантрон» – это связано с Машкой, и откуда моя жена узнала это название? Зря я, конечно, психанул и ушел, но в тот момент не смог сдержаться. Спускаясь по лестнице, позвонил Машке, но она не брала трубку, и я решил на свой страх и риск подъехать к ДК, где у Юльки шли занятия – наверняка Машка тоже там. Так и было – она сидела в коридоре одна, смотрела в щель в двери и, когда я тронул ее за плечо, вскрикнула от неожиданности.

– Т-с-с! – прижав к губам палец, прошипел я. – Ты чего так пугаешься?

– Господи, Данька, с ума сошел! – выдохнула она. – Нельзя так подкрадываться!

Я сел рядом на скамейку, взял ее руку в свою – она была холодная, и я стал осторожно согревать пальчики с бледным маникюром. Машка никогда не пользовалась ярким лаком, это осталось еще со времен работы в больнице. И меня потом во всех женщинах раздражала манера красить ногти ярко, особенно бесил кроваво-красный цвет лака.

– Как ты чувствуешь себя? Что-то бледненькая…

Она потрясла головой, словно отгоняя какое-то видение, но промолчала. Я видел, что с ней творится что-то неладное, никогда Машка не была такой странной, и мне не нравилось выражение ее лица.

– Машуля, что происходит с тобой? – мягко спросил я, пытаясь заглянуть ей в глаза.

И тут она заплакала… зарыдала навзрыд, уткнувшись лицом в мою куртку. Я растерялся, гладил ее вздрагивающие плечи и не знал, что сказать.

– Маша… Машенька, ну, успокойся… – бормотал я, и она, подняв на меня заплаканное лицо, проговорила:

– Даня… от меня ушел Артем…

– Не понял… – протянул я. – Как ушел, куда?

– Совсем… у него другая женщина…

Вот это был номер! Ничего себе… Этот сухарь Артем мог заинтересовать какую-то женщину? Я удивлялся, как Машка-то с ним живет столько лет, терпит его вечно недовольное выражение лица, а здесь, оказывается, еще кто-то появился!

– Погоди, Машка, ты откуда знаешь это?

– Он сам сказал… он ушел сразу, как только вернулись из Турции, просто привел домой Юльку и ушел… – прорыдала Машка, вцепившись руками в мой свитер.

Мой мозг отказывался воспринимать эту информацию – как мог мужик поступить таким образом с больной женой и восьмилетней девчонкой? Что-то должно было произойти совсем грандиозное, что-то из ряда вон…

Машкины рыдания приводили меня в отчаяние, мне было нестерпимо жаль ее, худенькую, ставшую словно даже меньше ростом. Как она будет теперь жить одна, одна тянуть Юльку с ее вечными разъездами и танцами? Ей придется идти работать, ведь не будет же Артем содержать их обеих? Ну, понятно, ребенка он не бросит, а Машка? У нее одно лекарство стоит сорок тысяч на курс, а таких препаратов надо минимум два, а то и три.

– Машуля, – начал я, прижимая ее к себе и чувствуя, как вздрагивают под моими руками ее плечи, – Машуля, давай поговорим спокойно. Видишь, как все сложилось? И никто не виноват, просто так вышло… Я предлагаю тебе абсолютно серьезно – давай жить вместе. Тебе нельзя быть одной, кто-то постоянно должен быть рядом. Разреши мне помочь тебе, просто возьми и отпусти себя раз в жизни, подумай о себе, прислушайся к своим желаниям. Машка, ведь мы с тобой любим друг друга, ты же не станешь этого отрицать? И я не стану, потому что никого не любил так, как тебя. Я хочу быть с тобой, хочу заботиться о тебе…

– А как же Оксана и Максим? – прошептала она, слизывая с губ слезы. – Так нельзя, Даня…нельзя любить кого-то, жертвуя своими близкими… Ты не можешь поступить со своим сыном так, как Артем поступил с Юлькой… Я не прощу этого прежде всего себе… а мне и так уже достаточно вины по этой жизни. И наказания достаточно.

Сказав это, Машка встала и пошла вниз, в туалет, вернулась через пять минут умытая, без косметики, совсем бледная и больная.

– Маша…

– Прекратим этот никчемный разговор, – попросила она, погладив меня по щеке холодной рукой. – Я очень тебе благодарна, но больше никогда не заговаривай со мной об этом. И сейчас тебе тоже пора – через пять минут закончится занятие, я не хочу, чтобы Юлька увидела тебя.

Я тяжело поднялся со скамейки, поцеловал Машку в щеку и побрел вниз, к машине, чувствуя себя псом, которому любимый хозяин дал незаслуженную взбучку. Машка-Машка…наверное, ты права.

Ночевать домой я не поехал, закатился к Сереге, там попал как раз к столу – дядька что-то отмечал, сидя в компании своих приятелей. Мне предложили присоединяться, но я отказался, сославшись на завтрашнее дежурство, рухнул на кровать в нашей с Машкой комнате и попытался уснуть, но это не удавалось. Она не согласилась на мое предложение… Но, возможно, это и правильно – уж слишком скоропалительно я сделал его. Машке бы теперь отойти немного от разрыва с мужем, как-то определиться в жизни, а тут я как снег на голову – трах-бах, давай-ка вместе жить! Нет, поспешил я с этим… Да и Макса мне никто не отдаст.

Маша.

Самым тяжелым было смотреть в глаза Юльке и объяснять, куда делся отец, используя старую, как мир, материнскую отговорку – мол, в командировку уехал, надолго. Это пятилетнего можно обмануть таким образом, а вот восьмилетнего – уже значительно труднее. Юлька замкнулась, перестала выходить из комнаты по вечерам, сидела у компьютера, гоняя по монитору бесконечных бабочек и рыбок, но мыслями была где-то далеко. Единственным местом, куда она по-прежнему шла с удовольствием, оставался клуб. Близился чемпионат среди детей ее возраста, они с Олегом много работали, стараясь изменить программу и сделать ее интереснее.

Я позвонила-таки Катьке Сорвиной, и та согласилась взять меня к себе в клинику, причем не медсестрой, как я надеялась, а администратором.

– Смысл тебе в операционной гробиться, когда мне нужен свой, надежный человек у стойки? – говорила Катька, позвонив мне как-то вечером по телефону. – Я на тебя в любой момент могу положиться, ведь знакомы столько лет! А то у меня работала одна фифа, ухитрялась еще себе в карман денег положить с клиентов! И потом, Машка, я ведь все прекрасно знаю о твоей болячке, – неожиданно призналась она, и мне почему-то стало не по себе, словно Катька узнала что-то глубоко личное. – Машуль, тебе нужна нормальная, необременительная работа, чтобы не напрягаться особо, ничего в голову не брать. Да и девчонка у тебя, ее контролировать надо, а как ты будешь это делать, стоя на операциях? А здесь – телефон под рукой, в любой момент позвонила.

В общем, Катька меня уговорила, и уже через неделю я впервые перешагнула порог ее частной клиники. Что ни говори, а вкус у Катьки был, да и чувство стиля присутствовало, об этом говорило в ее заведении все – и хорошо сделанный ремонт, и цвет стен, и белая кожаная мягкая мебель в просторном холле, и живые цветы, в изобилии расставленные и развешанные там и тут. Да и форма сотрудников, работающих с клиентами до врачей, тоже не напоминала медицинскую робу – юбки и жилетки мягкого персикового цвета.

Меня приняли хорошо, уже через пару дней мне показалось, что я давно здесь работаю, атмосфера была очень дружелюбная. Но клиенты…

У меня было подозрение, что процентов восемьдесят посещающих такие заведения не совсем адекватны, и теперь с каждым днем, с каждым клиентом я убеждалась в этом. Если за день приходил один человек с реальной проблемой, мешающей ему жить, то остальные восемь-десять просто не знали, чем бы таким себя развлечь. Хотя вряд ли стоило бы считать развлечением пластическую хирургию. Приходили молодые, симпатичные девочки с нелепыми просьбами сделать им «губы как у Маши Распутиной», «грудь как у Памелы Андерсон» и т. д. Мне приходилось аккуратненько направлять их сначала на консультацию к психологу Анне Михайловне, и, если той не удавалось убедить любительниц подражания в их неправоте, то тогда за дело брался Кирилл Андреевич – ведущий специалист в нашей клинике, или кто-то из хирургов рангом пониже.

Попасть к Кириллу считалось редкой удачей, он был не просто хирургом-пластиком, он был гением. Это даже не обсуждалось, этому не завидовали, потому что бесполезно завидовать человеку с Божьим даром. При всей своей «звездности» Кирилл ухитрялся оставаться приятным в общении и совсем не «воспарившим» над остальными смертными человеком. Нашим любимым занятием с ним стали утренние «пятиминутки», как называли это все остальные сотрудники клиники – Кирилл, войдя в дверь, цитировал какую-нибудь фразу из Владимира Вишневского, и я тут же подхватывала. Потом мы менялись, и так по нескольку раз, веселя и себя, и окружающих.

Даниил постоянно звонил мне или приезжал за мной на работу, чтобы довезти до ДК, где целыми днями пропадала Юлька. Артем тоже позвонил как-то, узнал, не надо ли мне денег и очень удивился, услышав отрицательный ответ.

– Да? А что так?

– Я устроилась на работу, – стараясь говорить спокойно, ответила я.

– И много платят?

– Хватает.

В тот же вечер Юлька пришла домой с пятью тысячами в кармане, объяснив, что приезжал папа.

– Мам, я только не поняла – если он вернулся, то почему не домой поехал? – спросила она, орудуя ложкой в тарелке с борщом.

Я поняла, что тянуть дальше уже некуда, надо разговаривать. Сев на табуретку перед дочерью, я проговорила:

– Юляша, мы с папой больше не будем жить вместе.

Дочь уронила ложку в тарелку и посмотрела на меня глазами, мгновенно заблестевшими от слез. Она не произнесла ни слова, только таращила на меня свои глазищи, сделавшиеся прозрачными от влаги, и у меня сердце сжималось от этого взгляда. Не сказав ни слова, Юлька встала и ушла в свою комнату, заперев дверь изнутри на ключ, и, как я ни просила, так и не впустила меня к себе.

Утром она вышла, и я поразилась тому, как буквально за одну ночь моя маленькая девочка стала взрослой…

– Мама, ты не думай, – сказала она, подавая мне заколки и расческу, – я ведь все понимаю. Папа уже давно не живет с нами, хотя и был дома.

– Юля, мы не станем любить тебя меньше, – жалко пролепетала я и смешалась под пристальным взглядом дочери.

– Мама, у нас в классе почти у половины нет отцов. Я просто стану одной из них.

Я села на диван и расплакалась, притянув Юльку к себе. Дочь ничего не говорила, гладила меня по голове так, словно это она была старшей, взрослой…

– Мамуль, я опоздаю в школу, давай собираться… у меня сегодня трудный день, – совсем по-взрослому вздохнула она. – Тренировка, потом прогон… Ты придешь смотреть?

– Конечно, я ведь рано заканчиваю. Приготовлю ужин и приеду.

Я проводила ее до школы, и, когда уже бежала обратно на остановку, в кармане зазвонил мобильный. Посмотрев на дисплей, я обнаружила номер Даниила:

– Алло.

– Привет, Машуль! А я тебя вижу, – сообщил он, и я обернулась, заметив его «паджеро» в двух шагах от себя. – Садись, довезу.

Я обрадовалась перспективе ехать на работу не в переполненном автобусе, а с комфортом, и потому согласилась.

– Машка, ты мне не нравишься, – сообщил Данька, выруливая на дорогу из арки. – Я соскучился, а тебе постоянно некогда.

– Даня, у меня много работы, у Юльки сегодня прогон, я обещала, что приду смотреть.

– Конкурс завтра?

– Да, в Ледовом дворце.

– Могу отвезти, – предложил он, но я воспротивилась:

– Нет! Не хватало еще, чтобы Юлька что-то заподозрила!

– Да что она заподозрит, ей восемь лет! Много понимает!

Я посмотрела на него, отведя в сторону край капюшона – Даниил злился, он вообще не привык к отказам, и вдруг я уже почти неделю не подпускаю его к себе. Но мне было просто не до любви сейчас…

Высадив меня у клиники, Данька дождался, пока я войду внутрь, и только потом уехал.

Сняв пальто в служебной комнате, я переоделась в форму, подкрасила губы и постаралась придать лицу счастливое выражение. Странно, но с выходом на работу я стала чувствовать себя намного лучше, видимо, сказывалась необходимость держать себя в руках и постоянно быть на людях. Каждое утро мне приходилось накладывать макияж, делать прическу, чтобы выглядеть нормальным человеком, а не замученной болезнью теткой. Это давалось мне с большим трудом, но соответствовать было необходимо, потому пришлось себя немного поломать. И, кажется, все к лучшему – так я хотя бы несколько часов в день не думала о своей болезни и об уходе мужа.

…Даниил ждал меня у крыльца, прохаживался туда-сюда и все поглядывал на дверь. Когда я вышла, он раскинул руки, но я не бросилась к нему, как он того хотел – в конце концов, я взрослая женщина, и вешаться на шею мужчине на глазах многих людей мне как-то не по возрасту уже.

– Машуля, как же я скучал по тебе, – жарко шепнул Даниил, обнимая меня в машине. – Сколько у нас времени?

– Полтора часа, – взглянув на часы, сказала я, понимая, к чему он клонит. – Если поедем быстро, то все успеем.

Данька засмеялся, поцеловал меня и вставил ключ в замок зажигания.

Мы оказались там, где и всегда – в холостяцкой Серегиной берлоге, замкнулись в «своей» комнате, прилипли друг к другу, лихорадочно обнимаясь и целуясь. Как же давно мы не были вместе…

– Машенька… – выдохнул Даниил, целуя меня в шею, – родная, я так люблю тебя…

И я даже испугалась немного, потому что эти слова не вызвали у меня никаких эмоций…Раньше, в юности, я бы умерла от счастья, услышав их из уст Даниила, потому что в тот момент ничего не хотелось мне больше, чем знать, что он любит меня. А сейчас…не знаю, возможно, я привыкла к его присутствию в своей жизни и воспринимала его как должное.

– Ты стала лучше выглядеть с тех пор, как на работу вышла, – заметил он, поглаживая пальцами мое лицо. – Как ты чувствуешь себя?

– Знаешь, это странно, но мне намного лучше. Может, это лекарство действует? – я перевернулась на живот и уперлась подбородком в его грудь.

– Возможно.

– Дань, тебе не бывает стыдно за то, что мы делаем с тобой? – вдруг спросила я, глядя ему в глаза.

– Перед кем?

– Что ты дурака валяешь? Прекрасно понимаешь, о ком я, – я села, завернувшись в одеяло.

Даниил молчал какое-то время, потом потянул за руку к себе, прижал и пробормотал:

– Машка, я так запутался… мне не жаль ее, но она ведь не виновата в том, что у меня есть ты. Представь, она купила такие же духи, как у тебя, она худеет просто на глазах… А меня это только раздражает, я видеть ее не могу…

– Даня, а ты жестокий…

– Да? А ты?

– А что я? Я никогда не навязывалась тебе, вспомни. И постоянно напоминаю тебе, что есть семья и есть обязательства перед ней. Моя дочь осталась без отца, я не могу смотреть ей в глаза, мне постоянно кажется, что я виновата…Да что там – кажется, когда так и есть? – я вырвалась из его рук и снова села, глядя в потемневшее Данькино лицо. – Если бы не я и не ты…

– Да, молодец, Машуля, давай, обвини меня во всем! – кивнул Даниил, прервав меня. – Конечно, это я виноват в том, что твой муж ушел от тебя. Я виноват, что ему в определенный момент стало наплевать и на тебя, и на твою дочь. И что ему все равно, как будет жить ваша дочь, если вдруг с тобой что-то случится. Ну, извини, Машуля… – увидев, что я плачу, он осекся и сел рядом, обняв меня. – Прости, я не хотел обижать тебя… Маш, не надо…

– Зачем…зачем ты сказал? Неужели не понимаешь, что я сама постоянно думаю об этом? Да если бы не Юлька, разве стала бы я тратить такие деньги на эти чертовы препараты? Если бы я жила одна – оно мне было бы надо?

– Маша, Маша, успокойся… ты сама-то понимаешь, о чем говоришь сейчас? – Данька прижал мою голову к своей груди и стал укачивать, как маленькую. – Что значит – если бы ты жила одна, а я? Разве я ничего не значу в твоей жизни? Ну, хочешь, я уйду от Оксанки?

– Я уже говорила тебе не раз и не два – мне и так достаточно вины и наказания, я не хочу, чтобы твоя жена испытала то, что сейчас переживаю я. Мы и так с тобой достаточно натворили, Даня…

– Машка, твое ненормальное воспитание и постоянное чувство вины перед всеми иногда меня просто раздражают! – произнес Даниил с досадой. – Я устал повторять – ну, прекрати ты думать обо всех, подумай о себе – жизнь-то одна, Машка!

– Да? И поэтому моя жизнь ценнее, чем чья-то еще?

– Для тебя – да.

– Все, Даниил, я устала переливать из пустого в порожнее, мне пора ехать.

Освободившись от его объятий, я встала и начала одеваться. Даниил внимательно наблюдал за каждым моим движением, словно хотел запомнить их как можно лучше. Потом, сев на кровати, потянулся за джинсами.

– Маш…я тебя прошу, не уходи вот так…демонстративно. Я чувствую себя виноватым во всех смертных грехах.

– А ты расслабься и не думай об этом. Кстати, можешь не одеваться – я уеду сама.

– Прекрати! – взревел он, натягивая свитер. – Хочешь поругаться – так и скажи, но из меня идиота не делай!

Я поняла, что перегнула немного, подошла к нему и обняла за шею, заглядывая в глаза:

– Прости меня, я просто устала сегодня…День какой-то суматошный, да еще прогон у Юльки…Не сердись…

Данька не умел сердиться на меня долго, даже в самом начале нашего знакомства мы не ссорились с ним больше, чем на час, и именно Даниил первым не выдерживал. Сегодняшний вечер не стал исключением.

Он довез меня до ДК, подождал, пока я поднимусь на крыльцо и помашу ему рукой, и только тогда, моргнув фарами, его машина медленно направилась к выезду с парковки.

Я же вошла в зал и погрузилась на полтора часа в атмосферу легкости и праздника, которая неизменно сопровождала прогоны в Юлькином клубе. Глядя на свою девочку, старательно вытягивающую шейку и скользящую в вальсе по натертому паркету, я отвлекалась от всех своих проблем и неприятностей. Со стороны и не подумаешь, что ей всего восемь лет, настолько взросло выглядит она на площадке, и это притом, что косметикой совершенно не пользуется – во-первых, запрещено правилами, а во-вторых, Юлька принципиально никому не подражает, считая, что в танце главное не то, как накрашено лицо, а то, как двигаются ноги. Откуда в ней эти недетские взгляды – не понимаю…

– Мамуся, мы закончили! – теребила меня за рукав дочь, и я очнулась от своих мыслей. – Ты о чем так замечталась? – целуя меня в щеку, спросила она, чуть запыхавшаяся после исполнения последнего танца.

– О тебе. Ну, переодевайся, домой пора, нужно лечь пораньше, отдохнуть.

Юлька убежала в раздевалку, а ко мне подошла Наталья Альбертовна, руководитель клуба:

– Ну, Марья, если не развалятся завтра, то вполне могут первыми стать. Юлька молодец, настырная, старается. Партнер только… – она покачала головой. – Что за характер у парня? Как тряпка, честное слово – шкодит исподтишка, никаких замечаний не терпит, сразу надувается и в слезы…как девка, ей-богу!

Ну, это не новость. Олег – мальчик сложный, избалованный, горячо и до абсурда иной раз любимый своей мамой. Я понимаю – мальчик, наследник – но предел-то должен быть? Материальных проблем в их семье нет, но любое упоминание о лишних индивидуальных занятиях приводит Ольгу и Игоря в замешательство – «а зачем? а куда? а он и так устает…». Меня уже просто подбрасывает всякий раз, когда Наталья Альбертовна заводит разговор о семинарах у иностранных специалистов, да что там – о них, когда и с москвичами заниматься родители Олега не горят желанием – мол, дорого. А как можно вырастить пару хорошего уровня без подобных вложений? Словом, сплошное нервное потрясение…

– Мам, а давай в «Пицца-Дом» зайдем? – на ходу надевая шапку, предложила Юлька. – Возьмем домой маленькую…

Пицца с ветчиной, грибами и сыром была любимым Юлькиным лакомством, которое ей удавалось получить нечасто, чтобы не выйти из формы. Но сегодня я согласилась, и мы заскочили с ней в расположенное совсем рядом с домом заведение, взяв там пиццу среднего размера «на четверых».

– Сейчас по кусочку…нет, по два, да, мам? – мечтала Юлька, принюхиваясь к умопомрачительным ароматам, тянущимся из яркой коробки у меня в руках.

– По два, так по два, – согласилась я, входя в подъезд.

Мы сидели с ней на кухне почти до одиннадцати, болтали и ели пиццу, запивая ее апельсиновым соком. Юлька казалась абсолютно довольной жизнью, и только в глазах появилось что-то недетское. Я все ждала, что она скажет что-нибудь об отце, но она говорила о чем угодно, только не об Артеме. И тогда я спросила сама:

– Юль, а папа говорил тебе, где живет?

Она замерла над тарелкой с недоеденным куском пиццы и не ответила. Значит, не сказал…

– Мам…а вы точно никогда не помиритесь? И папа больше не будет жить с нами?

Я обняла ее, потому что не знала, что сказать, как ответить. Я и сама не понимала уже, хочу ли, чтобы Артем вернулся. Потому что как можно склеить то, что разбилось на мелкие кусочки? Да и нужно ли – склеивать?

Артем.

Скитаться по друзьям оказалось делом противным и утомительным. Или я уже вышел из того возраста, когда это не напрягает? Андрюха, конечно, был не против моего переселения к нему, еще бы – всегда есть, что пожрать и даже иногда выпить. Но меня тяготило подобное времяпрепровождение, я привык, оказывается, к своей квартире, к своему дивану, к Марьиным ужинам. Сегодня после работы я вдруг поймал себя на том, что еду к теще. Она у меня настоящий друг, ни разу за десять лет нашего брака она не влезла ни в одну нашу ссору, не сказала Марье ни слова против меня, скорее – наоборот. И как я не догадался сразу пойти к ней и выложить все? Ведь она помогла бы, дала бы совет…

Валентина Николаевна была дома, пекла пирожки с капустой – значит, Марья должна зайти, и это некстати совсем. Но оказалось, пирожки предназначались тестю на дежурство, а Марья с Юлькой были на прогоне и заходить не собирались.

– Проходи, Артем, я уже заканчиваю, – пригласила теща, ловко сбрасывая со сковороды румяные пирожки. – Мой руки, я тебя покормлю, ты ведь с работы?

Я сел за стол, потянул на себя блюдо с пирожками – в этом доме я никогда не стеснялся и не чувствовал себя чужим, вообще не понимаю, кто придумал все эти байки про ужасную тещу. Моя, например, просто находка, грех жаловаться.

– Тёма, что происходит? – садясь напротив меня, спросила Валентина Николаевна. – Ты не живешь дома, что ли?

– Марья сказала? – вгрызаясь в пирожок, поинтересовался я, но теща отрицательно покачала головой:

– Нет, она ничего не говорила. Но я же не слепая, вижу. И машина твоя со стоянки пропала, и к нам ты не заходишь. Что произошло у вас?

Я не мог, ну, не мог признаться теще в том, что моя жена, ее дочь дорогая Марья Сергеевна, обзавелась любовником. Эти слова просто не желали скатываться с языка, словно произнести их означало бы признать поражение. Потому я промолчал, делая вид, что занят пирожком, и ничего важнее сейчас не существует. Но тещу мою обмануть было не так-то просто, она протянула руку и коснулась моего локтя:

– Артем, сынок, давай откровенно – между вами что-то случилось? Ты скажи мне, я ведь всегда готова помочь. У тебя появился кто-то?

Я поднял на нее глаза и тихо спросил:

– А вы не думаете, что кто-то есть у Маши?

Брови у тещи полезли вверх, она откинулась на спинку стула и забормотала:

– Артем…да что ты говоришь такое? Как же так? Маша…

– Маша, Валентина Николаевна, Маша. У нее бурный роман с каким-то врачом.

– С Данькой, не иначе… – моментально высказалась теща, словно не понимая, что говорит это вслух, а не про себя, как ей, видимо, казалось. – Не с кем больше, только с Данькой Городницким… Вот стервец, нашел все-таки… – и внезапно заметила, что я смотрю на нее и все слышу. – Господи, что это я… Артем, а…ты точно знаешь? Может, ты ошибся, а?

В ее голосе было столько надежды на мой отрицательный ответ, что мне стало ее жалко. В конце концов, чего я ждал от нее? Я, здоровый взрослый мужик, не мог найти выхода из этой ситуации, а что могла предложить мне уже немолодая женщина, к тому же – мать? Как ни крути, она все равно будет стараться оправдать Марью. Я понял, что напрасно потревожил и так не слишком спокойную тещу, наскоро попрощался и пошел к двери, но Валентина Николаевна задержала меня:

– Артем…я прошу тебя, подумай о Юльке. Ладно, с Машей у вас что-то, но ребенок-то при чем? Она ж не виновата, ей отец нужен. И потом… ты ведь знаешь, что Маша больна, ей предложили операцию…

– …а она отказалась, я знаю, – перебил я. – Мне Ирина сказала.

– Вот я и говорю, Артем, – подхватила теща. – Если вдруг она все-таки согласится, с кем Юлька останется? Я работаю… а у нее танцы, школа, уроки. Артем…

– Валентина Николаевна, вы же прекрасно знаете, что если Маша решила что-то, переубедить ее крайне сложно, практически невозможно. Она даже денег у меня не просит, я тут Юльке в школу завозил.

Теща вздохнула, потеребила фартук, потом сказала, не глядя на меня:

– Тёма, я думаю, она просто не хочет быть тебе обязанной…

– Да ну, что за бред? Я ж не ей, я Юльке деньги даю! И потом, ну, сколько она зарабатывает в своей клинике? А ведь еще и лекарства нужны.

В общем, разговор с тещей только еще сильнее запутал все.

Оксана.

Этот звонок из школы расколол мою жизнь одним ударом…

– Оксана Алексеевна? Это Зоя Дмитриевна… – голос Максовой учительницы был растерянным, словно она сомневалась, а стоит ли звонить.

– Да, я слушаю.

– Вы… не могли бы прийти сейчас в школу?

– Зачем? Что-то натворил?

– Нет… вы приходите, пожалуйста, я вам все здесь объясню…

Я почувствовала неладное, сердце заколотилось, к горлу подкатил ком. Не зря же она звонит в одиннадцать часов утра! Еще уроки в самом разгаре… Я схватила пальто, заскочила в кабинет к заведующей, скороговоркой выпалив, что мне срочно нужно отлучиться, и понеслась к школе, забыв даже, что можно доехать на автобусе. Никогда в своей жизни я не бегала с такой скоростью, да еще при моей комплекции…Еще хорошо, что класс Максима расположен на первом этаже, а то подъем я уже не осилила бы. Рванув дверь, я сразу поняла, что случилось что-то – дети, как по команде, обернулись в мою сторону, на лицах у всех был испуг.

– Что…Зоя Дмитриевна…что с Максимом? – еле выдохнула я, хватаясь рукой за косяк, чтобы не упасть.

– Вы только не волнуйтесь, Оксана Алексеевна…он…

– Его собака покусала! – вдруг звонким голосом сказал кто-то из детей.

– Что?! Где он?!

– Он в больнице, – ответила классная. – Мы сразу же «скорую» вызвали… это на прогулке произошло, откуда эта собака взялась – не понимаю, я и крикнуть не успела, как она в Максима вцепилась, а потом уж хозяин появился… – торопливо проговорила она. – Наш фельдшер ничего не смог сделать, сразу бригаду вызвал…