Текст книги "Три женских страха"

Могу представить – я бы сейчас и сама хлопнулась от одних только воспоминаний, а уж если бы увидела… Хотя я девушка не слабонервная, крови не боюсь.

– Что делать будем? – поинтересовался меж тем брат.

– А что делать? Лежит, охрану приставили, – я пожала плечами. – Что еще сделаешь?

– Он говорил тебе что-нибудь?

– Ничего особенного. Он не в состоянии вести светские беседы, как ты понимаешь.

– Сашенька, тебя проводить? – возник откуда-то из темноты Бесо.

– Не надо, я на машине.

– Пусть Акела позвонит сразу, как вернется.

– Он ночью приедет, ты уже будешь спать, – улыбнулась я – о Бесо говорили, что за сон он с потрохами продаст свою необъятную жену Медею, которую любил больше жизни. Папа рассказывал, что раньше, приезжая на «стрелку», Бесо мог спать прямо в машине до тех пор, пока не «начиналось», и при этом четко чувствовать момент, когда нужно выскочить и выхватить оружие. Ни разу Бесо не проспал и не получил даже царапины.

– Вай, зачем смеешься над старым Бесо? – добродушно рассмеялся он. – Ради звонка Акелы я спать всю ночь не буду.

– Хорошо, он позвонит сразу, как приедет.

Мы попрощались, и я заметила, как нарочито проигнорировал Бесо протянутую для пожатия руку Семена.

Дома меня ждал ужин, приготовленный приходящей домработницей – муж не терпел в доме посторонних, а потому миловидная хохлушка Ксана появлялась три раза в неделю днем, чтобы ни меня, ни Саши дома не было. Осмотрев кастрюли, сковороду и стоявшие в холодильнике вазочки с салатами, я успокоилась – будет чем покормить вернувшегося мужа.

При воспоминании о нем меня снова сладко передернуло. Мы женаты уже пять лет, до этого встречались несколько месяцев, но каждый раз я с восторгом смотрела на своего мужа и думала, что счастливее меня нет никого. И даже огромная разница в возрасте меня не смущала. Саша старше на двадцать лет, но я никогда не замечала этого. Благодаря своим пристрастиям к кэндо Саша поджар, строен, широкоплеч и со спины выглядел даже лучше, чем мои ровесники. Если бы не лицо… Но и к этому я быстро привыкла, да что там – перестала замечать все изъяны уже на второй день нашего знакомства. Я влюбилась в него моментально, а он долго не принимал меня всерьез – да и как, если в момент нашей встречи я была почти ребенком, да к тому же дочерью весьма непростого человека, на которого мой будущий муж работал? Он обращал на меня внимания ровно столько, как на осеннюю муху, застрявшую меж оконных стекол. Но я сумела переломить ситуацию, и вот уже пять лет счастливо замужем. Как ни злился папа, как ни запрещал – я все равно настояла на своем. И ни разу не пожалела.

Стоя под душем, я нащупала тонкий длинный шрам на шее слева – так и не удалось от него избавиться. В моменты близости Саша любил гладить его пальцами и не понимал, почему я стараюсь закрыть его и ношу водолазки с высоким горлом или шарфики. Я не считаю, что даже мужчину шрамы украшают, а уж женщину – тем более. Не то чтобы комплекс… просто неприятные детские воспоминания. Меня часто дразнили в школе, и, хотя я всегда давала сдачи, осадок от обидных слов остался. Однажды я услышала, как тетя Сара в разговоре с соседкой упомянула мой шрам – мол, кто возьмет замуж девушку с такой отметиной. Можно подумать, он на лице или как-то заметно уродовал меня! Но я запомнила ее слова и с тех пор перестала носить одежду, открывающую шею.

Помню, как перед первой нашей с Сашей совместной ночью я нерешительно стояла в ванной, сжимая под самым подбородком влажной от напряжения рукой ворот длинного халата, и представляла: сейчас он войдет и увидит отвратительную отметину.

– Все хорошо? – спросил Саша, забеспокоившись, что меня долго нет, и вошел.

Я развернулась к нему, не выпуская воротник, и снизу вверх посмотрела на возвышавшегося надо мной мужчину.

– Что с тобой? – он осторожно взял мою руку. – Ты боишься? Передумала? Я не буду принуждать тебя. Ничего страшного, для меня это неважно.

Большего оскорбления я не могла даже представить! Как мог он так легко отказаться от того, что я собиралась отдать ему? Разве может быть любимому и любящему человеку «неважно»?! Я ощетинилась, как кошка, и зашипела:

– Боишься?! Отца боишься – что голову свернет?!

– А чего боишься ты? – невозмутимо поинтересовался Саша, нажимая на какую-то точку запястья руки, державшей воротник, так, что я охнула и выпустила его. Горячие пальцы пробежались по шее вверх-вниз, нащупали шрам. Саша развернул меня к свету, сдернул халат с плеча:

– И что – вот из-за этого весь сыр-бор и нелепые обвинения? – Он нагнулся и легко поцеловал меня как раз в то место, откуда проклятый шрам начинался. – Глупышка ты. Подумала, что я… что мне… Ты еще такой ребенок, Аленька. Разве имеет значение внешняя оболочка? Ты не замечала, что любят толстых, худых, высоких, маленьких, красивых и откровенно уродливых? Не замечала, как иной раз идет красавец – а рядом с ним такая девица, что убиться хочется? – Говоря это, он все касался губами шрама, и по телу у меня пробегали мурашки. Я обхватила его за шею, чтобы не упасть – от прилива новых, ранее незнакомых чувств и ощущений слегка кружилась голова и подгибались ноги. – Ты для меня самая прекрасная девушка, Аленька. Ты и сама это знаешь, маленькая плутовка… потому и заманивала меня все это время – знала, что я не удержусь, потому что ты нужна мне.

«Говори-говори, – думала я. – Не останавливайся… Мне так нравится слышать твой голос… я никогда не смогу полюбить другого. Зачем? Есть ты – мой волк-одиночка. И ради меня готов нарушить свое одиночество – а я так и хотела».

…Воспоминания о первой ночи с мужем настроили меня на романтический лад и немного отодвинули в сторону беспокойство об отце. Я бродила по дому туда-сюда, мерила шагами длинный коридор первого этажа и не могла дождаться, когда услышу звук въезжающего во двор джипа. Муж не признавал никаких других машин, кроме старенького «прадика», и никакие уговоры не могли заставить его изменить принципам.

– Мне не двадцать лет, чтобы пыль в глаза соплячкам навороченной машиной пускать, – неизменно отвечал он на все предложения сменить джип хотя бы на такой же, но более новый. – Машина как жена, при правильном отношении будет рядом всю жизнь.

Я уже давно махнула рукой – понять Сашины причуды порой не под силу оказывалось даже мне, поэтому и не вникала, просто принимала мужа таким, каков он есть. Собственно, как и он – меня с моими привычками.

Если кто-то вдруг понаблюдал бы за нашим домом со стороны, у него возникло бы четкое ощущение, что тут живет шведская семья из четырех человек. В рабочие дни ровно в семь выезжала на представительской «Ауди» женщина в строгом белом пальто или короткой шубе – в зависимости от сезона, а следом – на черном «Мерседесе» с водителем – мужчина в деловом костюме и с папкой в руках. Зато по выходным на улицу частенько вылетал «Харлей Дэвидсон», управляемый девушкой в черном кожаном комбинезоне и серебристом шлеме, а за ним – побитый жизнью зеленый «Прадо», за рулем которого оказывался огромный мужик в потертой кожанке и темных очках вполлица. Однако обеими этими парами были мы – я и Саша. Всю неделю мы исправно придерживались общепринятых норм, ездили на работу – я в институт на кафедру, он – в банк отца, где официально занимал должность начальника службы безопасности, а по выходным позволяли себе расслабиться и заняться тем, к чему душа лежит. Я гоняла на байке, а Саша тренировался на природе во владении мечом и боевым шестом бо.

Папа крутил пальцем у виска, однако никогда не препятствовал, избрав девизом фразу «живите как хотите». Он понял, что лучшего мужа мне не найти, уже через месяц после нашей свадьбы, когда Саша в одиночку раскидал напавших на меня в лесополосе угонщиков. За подаренную отцом на свадьбу последнюю модель «Ауди» я едва не поплатилась жизнью, и спасло только обостренное в отношении меня чутье Саши.

Он появился на трассе как раз в тот момент, когда меня уже выдернули из машины и, ткнув в сугроб лицом, решали, что со мной делать. Происходило это почти ночью, трасса загородная, машин мало – словом, идеальное место для преступления. Все могло закончиться очень печально, если бы не взвизгнувшая тормозами и прокрутившаяся на обледенелой дороге «бэшка» Саши. Он выпрыгнул из нее так стремительно и с такой силой ударил первого подвернувшегося под руку неудавшегося угонщика, что тот упал в снег и перестал подавать признаки жизни. Двое других оторопели и выпустили меня, готовясь обороняться, но остановить разъяренного Сашу мог только танк. Он мгновенно сбросил куртку, остался в майке без рукавов, и его чудовищные мышцы лучше всяких слов объяснили растерявшимся парням, что проще лечь мордами в снег и затихнуть, чем оказаться на месте собственного товарища, отдыхавшего в сугробе без сознания. Собственно, так они и сделали, выбросив на снег ножи. Саша быстро обшарил их карманы и презрительно бросил:

– Сявки малолетние. Стволом разжиться не смогли? На дело с двумя кухонными ножиками? Еще бы вилки прихватили, институтки из Смольного!

Он отряхнул снег с моей шубки, убрал растрепавшиеся волосы с лица и спросил:

– Испугалась?

– О-очень… – заикаясь, призналась я.

– Ничего, сейчас домой поедем, отогреешься, чайку выпьешь – и все пройдет.

– А с этими… что? – я кивнула на лежавших в снегу парней, и муж мой проявил небывалое благородство:

– Да я их просто не убью – и все.

С этими словами он ударил сперва одного, а потом и второго по шее, где-то сбоку, и я увидела, как парни прямо на глазах обмякли, превратившись в два абсолютно бесчувственных мешка.

– Поехали, – Саша развернул меня к машине. – Вести-то сможешь? Или я тебя отвезу, а сам с кем-нибудь вернусь?

До дома оставалось километров двадцать, не больше, и я решила, что доеду. Но меня волновала судьба напавших на меня парней – все-таки зима, мороз, за городом он еще сильнее, они ведь без движения замерзнут. К тому же, пока я размышляла, муж успел разрезать все четыре колеса их старенькой «девятки». Обратно им придется идти пешком.

– Саша… а что с этими? – я нерешительно кивнула в сторону угонщиков.

Муж презрительно сплюнул, поднял куртку и, застегивая ее, спокойно сказал:

– Не волнуйся. Очнутся минут через десять, как-нибудь выберутся. Нашла кого жалеть! Ведь они могли тебя… черт, меня как иглой в сердце укололо, представляешь? Сидели с Клещом… прости, с отцом твоим, – поправился Саша, заметив мою недовольную гримасу. – Сидели, чаек гоняли, и вдруг я чувствую – в сердце что-то колет, больно так. И страх – давно не испытывал такого страха, даже дышать тяжело, оглянуться невозможно. Ну, я вскочил, в машину прыгнул – и понесся. Отец, наверное, решил, что я умом тронулся, – Сашино лицо озарила улыбка, так необыкновенно красившая его.

У меня защипало в носу – так приятно было чувствовать заботу этого человека, его волнение, его беспокойство обо мне. Саша, Сашенька мой, одинокий волк Акела…

Я заплакала. Саша моментально подхватил меня на руки и понес к машине, на ходу целуя в мокрое лицо:

– Ну, что ты, малышка? Не плачь, моя родная. Ты же у меня «девка-уксус», – улыбаясь, напомнил он любимую фразу дяди Мони – тот звал меня так с самого детства за тяжелый характер и острый язык. – Не плачь, все уже закончилось.

Я кое-как взяла себя в руки, обняла мужа за шею и пробормотала, уткнувшись носом в горячую ямку над ключицей, обнажившуюся в съехавшем набок вороте куртки:

– Я так люблю тебя… если бы ты знал, как сильно я люблю тебя! Мне так страшно подумать, что тебя могло у меня не быть…

– Меня не могло не быть. Даже не думай. Я буду у тебя всегда.

После этого случая папа больше не выказывал недовольства, а отношения с моим мужем у него мало-помалу восстановились и стали почти прежними. Почти – потому что теперь отец относился к нему как к члену семьи и соответственно больше доверял. На мои капризы, если таковые случались в его присутствии, папа неизменно говорил одну-единственную фразу – «Акела знает лучше», и я умолкала. Саша в самом деле все и всегда знал лучше. Мне, строптивой и неуправляемой, нравилось подчиняться – добровольно признавать, что он сильнее, умнее. Для меня муж сродни богу – как бы жутко это ни прозвучало. Даже на братьев я с самого детства смотрела сверху вниз, хотя была моложе. С Сашей же все было наоборот – я получала удовольствие, оставаясь неправой, не первой, не главной. И мне даже наплевать на то, что это мое благостное состояние замечают окружающие, привыкшие считать меня исчадием ада и невыносимой стервой. Рядом с мужем я чувствовала себя абсолютно счастливой.

– Бр-р-р, погодка! – громыхнуло над ухом, и я, взвизгнув, подпрыгнула и повисла на шее мужа, вошедшего в дом так тихо, что я даже не заметила.

– Как долго тебя не было!

– Долго? Да я уехал два дня назад, – расхохотался Саша, кружа меня по комнате. – Неужели соскучилась?

– Соскучилась, – радостно подтвердила я. Вдруг настроение испортилось, я помрачнела и уперлась в грудь мужа руками: – Пусти, хватит.

– Что такое?

– Отпусти.

Он поставил меня на пол и двумя пальцами крепко ухватил за подбородок, не давая отвернуться.

– Аля, я тебя не первый день знаю. Это из-за отца?

Если бы я могла ответить на этот вопрос однозначно! Но на душе скреблись кошки, нужные слова не находились. Дело не только в ранении отца, не только в разговоре о «заказе», косвенно подтверждавшем версию Бесо. Меня мучило что-то внутри, глубоко под сердцем. Бывают такие ситуации, когда ты предчувствуешь что-то нехорошее, но что именно – понять не можешь.

Я отошла к окну гостиной, машинально закурила, отодвинула полупрозрачную занавеску и уставилась невидящим взглядом в темный двор. Муж подошел сзади, притиснул меня к подоконнику. Я откинула голову назад и уперлась затылком как раз ему в солнечное сплетение.

– Аленька… успокойся, моя малышка. С отцом все будет хорошо.

«Если бы я могла тебе сказать… дело не в отце, а в том, что теперь я боюсь за тебя – ты слишком много знаешь о папиных делах, ты в курсе всех его проектов. Если это «заказ», то и ты на мушке, а я не переживу».

Меня охватил безотчетный, необъяснимый ужас – мой муж слишком приметная фигура, слишком удобная мишень, его не спутаешь ни с кем – он такой один. Эта его коса на бритой голове, его обожженное лицо, повязка на месте отсутствующего левого глаза… Как мне уберечь его? И ведь, оказывается, папа в свое время был прав, когда говорил, как опасно связывать свою жизнь с человеком типа Акелы или его самого. Прав. Опасность даже не в том, что я могу оказаться в той же машине, что взлечу на воздух вместе с мужем, а как раз в том, что могу НЕ оказаться. И тогда – как жить? Для чего, для кого? У нас нет детей – нет и уже никогда не будет, только мы – он и я, только он и я друг у друга. Господи, как страшно…

Мой длинный внутренний монолог прервал пронзительный рев дверного звонка – было ощущение пожарной тревоги. На ночь мы освобождаем охранников у ворот, и ребята спускают собак – четырех огромных кавказцев. Те еще ни разу не проворонили постороннего. Если же кто-то экстренно явился ночью, то вот так звонят.

– Ты кого-то ждешь? – спросил муж, выразительно посмотрев на часы – уже четыре часа, я и не заметила.

– Я? Нет.

– Иди наверх, – велел Саша, доставая пистолет из кобуры под мышкой.

Я, разумеется, никуда не пошла, шмыгнула в темную кухню и припала к окну, стараясь не выдать своего присутствия. Ворота поехали в сторону – значит, кто-то свой, и Саша впустил машину, нажав кнопку вмонтированного в стенку прихожей пульта. Так и есть – это машина Бесо. Бесо!!! Как я могла забыть, что он просил отзвониться… Вот я беспамятная…

– Александра где? – раздалось в коридоре.

– Не кричи, спит, – почему-то сказал муж, и я напряглась – что за фокусы? Уже несколько лет Бесо называл меня папиной преемницей, хотя, разумеется, в шутку. Однако никаких тайн от меня давно не имелось, а тут вдруг Саша с таким заявлением. Ладно, посижу, послушаю. Лишь бы не ушли в кабинет, тогда ничего не узнаю. А здесь, в кухне, есть небольшое отверстие в стене, закрытое картинкой-безделушкой, и если к ней приложить ухо, прекрасно слышно все, что говорится в смежной с кухней гостиной. Я так и сделала, припала к стене и замерла, превратившись в слух.

– Про дела не спрашиваю – не до того, – раздался голос Бесо, трудновато различимый из-за стены. – Сразу к косякам нашим. С новостью я к тебе, Акела.

– Говори.

– Похоже, нашелся человек, который Клеща завалить пытался.

Я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть – ничего себе, как быстро отработали люди Бесо! Суток не прошло, а уже нашли. Однако, судя по тону мужа, ему эта новость хорошей не показалась. Или, по крайней мере, достоверной. Акела почти никому не доверял, старался убеждаться в каждой мелочи лично.

– Взяли?

– Только отследили. Я там оставил пару мальчишек, пасут, чтоб не сбежал.

– Поехали! Пока горячо, надо колоть. Сейчас позвоню только, чтобы кто-нибудь за Александрой приглядел, – решительно произнес мой муж, и тут я не выдержала.

Выскочив из кухни, я рванула в гардеробную, быстро влезла в кожаный комбинезон, высокие полувоенные берцы на шнуровке, прихватила с полки перчатки и белый шарф. В таком виде выбежала в коридор, и вовремя – муж и Бесо уже стояли у открытой двери.

– Куда это на ночь глядя? – спокойно спросил Саша, застегивая куртку.

– Прогуляться! – ответила я с вызовом. – Ты ж меня не пригласил, вот я отдельно и прогуляюсь.

– Останешься дома, – все так же спокойно резюмировал супруг, чем привел меня в состояние неконтролируемого бешенства:

– Если помнишь, это мой отец лежит сейчас в реанимации! Мой, а не твой! И я имею право!

– Та-ак! Еще и ухо о стенку грела! – с легким возмущением проговорил муж.

– Прекрати, я сказала, что поеду – и поеду, даже если ты меня в машину не пустишь.

Я поняла свою оплошность моментально – ключи от байка валялись на столе и, разумеется, после моих слов мгновенно перекочевали в карман куртки мужа.

Бесо не вмешивался. Принцип не лезть в чужую семью с советами он соблюдал свято, и даже давняя отеческая любовь ко мне не заставила его нарушить правило.

– Отдай! – рявкнула я, но муж предостерегающе произнес:

– Александра!

– Что? – с неприкрытой уже злостью переспросила я, застегивая кожаную автомобильную перчатку. – Ты же знаешь – я всегда прислушиваюсь к тебе, но не сегодня, понимаешь? Не сейчас! Я хочу своими глазами увидеть человека, поднявшего руку на моего отца, и даже ты не в силах помешать мне, Акела!

Я крайне редко позволяла себе произнести вслух кличку мужа, но, когда злилась, не могла контролировать себя. Муж молча поднял руки, признавая поражение, а Бесо счел возможным наконец высказаться:

– Сашенька, ночь на улице-то…

– Да ну?! А я-то не вижу! Вот спасибо, что сказал! – Я развернулась в его сторону, и Бесо выставил перед животом руки вперед ладонями:

– Все-все, сдаюсь! – Однажды в детстве я в ответ на какое-то его обидное замечание неожиданно разбежалась и ударила Бесо головой в живот, и с тех пор во время каждой словесной перепалки он вот так выставлял руки, словно я могла повторить свою выходку еще раз.

В общем, сдались оба, и через несколько минут я уже сидела в машине мужа, он сам сосредоточенно всматривался в темную трассу, уходящую под колеса джипа, а Бесо с охранником и водителем ехали сзади. Мы неслись в сторону города. На въезде располагался пост ГАИ, и я выразительно посмотрела в зеркало, стараясь поймать взгляд Саши, но он и без меня отлично знал, что делать. Скорость упала до предельно разрешенной, и мы миновали пост с двумя приплясывавшими на улице гайцами вполне благополучно. Саша вынул мобильный и набрал номер Бесо:

– Обгоняй, я адреса не знаю.

Машина Бесо почти сразу пошла на обгон, Саша пристроился в хвост.

– Ты зря поехала, Аля, – все-таки решился высказать мне накипевшее муж, пока мы были одни. – Я не хочу, чтобы ты вообще как-то прикасалась к нашим делам. Это неправильно. Ты – женщина и должна быть в стороне.

Ох, зря он это сказал…

– В стороне?! А ты уже забыл, как твой прежний… хм… работодатель лишил нас ребенка? И возможности иметь когда-либо вообще детей?!

Это был удар ниже пояса – муж до сих пор считал себя виноватым. Но – видит бог – сейчас я защищалась как умела.

В машине повисла тишина, только шум двигателя нарушал ее. Я отвернулась к окну, прижалась к холодному стеклу лбом и кусала губу, чтобы не плакать. Воспоминания до сих пор жгли меня, хотя прошло уже несколько лет.

– Аля, перестань. Мы договорились не вспоминать.

Я не могла даже рта открыть, от подступивших слез щипало в носу и сводило скулы. Но плакать при Саше я не хотела. Еще тогда, в больнице, лежа на кровати с перевязанными запястьями, зафиксированная широкими брезентовыми ремнями, я поклялась себе, что никогда больше не буду слабой. Никогда больше не опущусь до такого малодушия, как попытка суицида. Я – дочь своего отца, я жена такого человека, как Акела. Я не могу позволить себе слабость, как обычная женщина. Не могу – и не позволю.

Машины остановились у неприметного пятиэтажного дома, Саша вышел и открыл мне дверку. Больше он не говорил ничего, не просил остаться, не жалел вслух, что не заставил меня сидеть дома. Он был собран и холоден, настроен на работу – я очень любила его таким.

Мы поднялись на третий этаж и на подоконнике лестничной площадки обнаружили двух молодых парней. Один читал какой-то журнал, другой слушал музыку, вставив в уши наушники плеера. При виде нас оба вскочили, но Бесо только отмахнулся:

– Да сидите вы. Ну что – не выходил?

– Да ну – куда? – перекатывая во рту жвачку, протянул тот, что был одет в спортивный костюм и короткую кожанку на подстежке. – Старуха какая-то выходила, я ее до ларька проводил, она там молоко и минералку брала. Бодун Иваныч у клиента утром будет, готовится бабанька.

Я бросила взгляд на часы – они показывали начало шестого. Рановато бабулька встает.

– Пошли, – Бесо поднялся по лестнице, велев своему охраннику идти следом, а мы с Сашей поднялись последними.

Бесо нажал кнопку звонка, и через минуту дверь открыла маленькая старушка. Меня поразил ее вид – чистая, опрятная, вся светившаяся аккуратностью бабушка имела под глазом фингал, которому мог позавидовать любой бомжара.

– Вы к кому?

– К Толяну мы, мамаша, к Толяну, – проговорил Бесо, тоже, кажется, удивленный.

– А кто вы ему? – продолжала допрос старушка, окидывая взглядом нашу – надо признать, довольно странную – компанию.

– Мы с работы.

– Тоже из охраны?

– Да, мамаша, из охраны.

«Охранник» Бесо в дорогом пальто и лаковых туфлях ну никак не укладывался у старушки в один ряд с ее явно пьющим сынком. Но она посторонилась, впуская нас.

– Спит он еще, пришел не так давно, пьянючий… Вы б повлияли как-то.

– Сейчас повлияем, мамаша. Потому и пришли. Вы бы пока в кухоньке посидели, а? Разговор мужской у нас.

Я поняла, что имел в виду Бесо, а потому взяла старушку под локоть и повела в кухню. Там она гостеприимно предложила мне чаю, и я почувствовала неловкость – сейчас в соседней комнате мой муж, скорее всего, вытянет из ее сына все жилы, а она мне тут чай предлагает…

– Откуда синяк у вас? – чтобы отвлечься, спросила я, и старушка, вытирая слезящиеся глаза, пробормотала:

– Так Толик это… сын…

– Он вас бьет, что ли? – не поверила я – очень уж не вязалась у меня эта аккуратная старушечка с побоями.

– Бьет, доченька, ой, бьет… – запричитала она. – Как напьется – так и бьет.

– Так в милицию сдайте.

Она глянула на меня так, словно я уже сдала драгоценного Толика в ментуру:

– Да бог с тобой, как можно?! Сын ведь!

Вот так – ей он сын, а она ему вроде как не мать – раз лупит ее, как боксерскую грушу. Сволочь… Интересно, что за фрукт?

Я вышла в соседнюю комнату и там застала дивную картину. Кровать перевернута, из-за нее, прижимаясь к стене, таращит глаза лохматый похмельный мужик с красными вытаращенными глазами, посреди комнаты на стуле сидит Бесо, мой муж отодвинул штору и вроде бы рассеянно смотрит в окно, как будто совсем отсутствует, а охранник Бесо Влад ногой прижимает руку мужика к полу.

– Подробнее! – резко бросил Саша, услышав, что вошла я.

– Ка…ка…каво – подробнее? – забормотал мужик.

– Подробнее – как подкарауливал, как мину закладывал, как на кнопку жал. Рассказывай, это дочь Клеща.

При упоминании имени моего отца мужик совсем сдурел от страха и завизжал по-поросячьи:

– Да пошутил я! По телику услышал, что завалили его, ну, решил хвастануть… выпили с мужиками, я им и ляпнул – мол, это я Клеща… того… а так-то… куда мне, я ж больной… эпилепсия у меня…

Я повела носом и сморщилась:

– Чем понесло?

– Чем-чем, – хмыкнул Влад, брезгливо морщась. – Вон лужа-то уже из-под кровати вытекает.

Бесо и Саша глянули в указанном направлении и закатились хохотом.

– Поехали, все тут ясно. Какая ему мина – он только кучу дерьма заложить может, – отсмеявшись, проговорил Бесо, вытирая глаза, на которых выступили слезы.

– Погодите, – я отстранила охранника и, пнув ногой кровать, освободила себе место, чтобы подойти к псевдокиллеру ближе. – Слушай сюда, быдло. Если еще только раз тронешь мать хоть пальцем – приедем и отстрелим причинное место. Понял? – Толик мелко закивал. – Ну, а это на память, – я размахнулась и врезала ему берцем прямо в глаз. – Будешь в зеркало смотреть – вспоминай, что я сказала. Мать уважать нужно.

Под аккомпанемент Толиковых завываний мы вышли из квартиры, и я вынула сигарету:

– Вот мерзота!

– Не расстраивайся, может, и к лучшему, что не он это, – проговорил Бесо. – Ну, в падлу было бы моему корешу Фиме от руки такого урода погибать.

– Думай, что несешь-то, – укоризненно произнес Саша, обнимая меня за плечи. – Ладно, давайте домой поедем, спать хочется, да и суббота сегодня. Я всю ночь за рулем, боюсь уснуть.

– Я поведу, – предложила я, но муж отказался:

– Не справишься. Ничего, потихоньку доеду. Когда ты в машине, я вдвойне осторожен.

Дома было тепло и сонно, мы сразу поднялись в спальню и упали на постель, сбросив одежду прямо на пол. Саша вытянулся и пробормотал:

– Старик устал, как беговая лошадь…

– Давай я помну тебе спину, – с готовностью откликнулась я и, не дожидаясь ответа, удобно расположилась верхом на муже, принимаясь за массаж.

Саша постанывал от наслаждения, а я, конечно, мечтала кое о чем другом, но понимала – заикнись я сейчас, он не откажет, но вижу ведь, что устал. Ничего, у нас вся суббота впереди, все воскресенье. Съездим с утра в больницу, и остаток дня – наш.