Текст книги "Визит с того света, или Деньги решают не все"

– Опять одна поедете?

– Мне сперва к Машке надо, у той тоже проблемы жуткие. Немного помогу ей, а потом в N рвану.

– Хохол, как я понимаю, не в теме, раз мы тут, как Ленин с Крупской, сидим?

– Гена, ну ты ж понимаешь! – развела руками Марина. – Он после инфаркта, да и если узнает – никуда не выпустит, а я устала уже левые документы заказывать. Отец прилетит через три дня, чтобы Женьке полегче было с Грегом, но ты ведь знаешь… у парня тренировки, школа… мало ли… я просто боюсь, что Гришка сюда кого-то подошлет, с него станется. Никогда не гнушался ничем, вообще ничего нет святого.

Это Гена знал прекрасно. Заподозрить Беса в порядочности мог только тот, кто совершенно не был с ним знаком. Когда ему было нужно, в ход шли любые методы – от угроз и шантажа до похищения ребенка. Не так давно Хохол сумел это предотвратить, буквально вырвал мальчика из рук похитителя, тогда же впервые заработав сердечный приступ. И если сейчас Марина просила о помощи, то, выходит, учитывала и такой вариант, а потому, естественно, хотела подстраховаться.

– Ну, допустим, это я сделаю, – проговорил Гена, – в школу он на автобусе не ездит, домой – тоже, это проще.

– Нет, Гена, это не проще. Его возит мама одноклассницы, а это, сам понимаешь, вообще не гарантия никакая, – вздохнула Марина. – Женщину можно запугать, обмануть – да что угодно. Мне бы не хотелось, чтобы еще и семья Каллистер оказалась втянутой в мои разборки – к чему?

– Я понял. Значит, буду незаметно провожать их машину, – решительно сказал Гена. – Вторая машина у меня есть, Грег ее не видел, она новая, так что тут все просто. На тренировки его Хохол отвозит?

– Да.

– И там ждет?

– Да.

– Отлично. Тогда буду просто тереться поблизости, но так, чтобы Женька не увидел.

– Вот как раз с Женькой ты поосторожнее. У него нюх собачий на слежку.

– Я это помню, – улыбнулся Гена, – вы не переживайте, я тоже не вчера родился, устрою так, чтобы не учуял.

– Ген, спасибо тебе, – с чувством проговорила Коваль, испытывая искреннюю благодарность к бывшему телохранителю, – ты меня так выручишь…

– Вам бы, Марина Викторовна, не стоило в благодарностях рассыпаться. В свое время вы мне так помогли, что я за всю жизнь не отработаю.

Собственные имя и отчество, так давно уже никем не произносимые, заставили Марину вздрогнуть. Гена иногда позволял себе вот такой экскурс в прошлое…

– Ой, да брось! – поморщилась она. – Я сделала только то, что могла и обязана была сделать в той ситуации, вот и все.

– Тогда перестанем расшаркиваться и друг друга вперед ручкой пропускать, да? – улыбнулся Гена. – Каждый человек что-то кому-то должен. И есть долги, которые возвращать приятно.

– Не думаю, что в данном контексте это приятно, но уж как есть…

Они допили кофе и, расплатившись, пошли на стоянку. Сыпал мелкий снег, мгновенно превращавшийся в кашу, и Марина поморщилась. Такая погода приводила ее в уныние, ныли сломанные когда-то давно кости пальцев на левой руке, страшно ломило в висках, а надо было садиться за руль и ехать домой. А там – разозленный и обиженный Хохол. Разговоры, разборки, выяснение отношений… И Ветка, с которой придется постоянно быть начеку, чтобы не выведала лишнего… «Приеду – и рухну спать», – решила она для себя, поняв, что избежать всего удастся только в этом случае. Назавтра все будет уже менее острым, Хохол поостынет за ночь, и, возможно, погода тоже изменится.

Ей удалось проскользнуть в спальню до того, как Хохол обнаружил, что она вернулась. Быстро скинув вещи прямо на пол, Марина, даже не сняв косметики, легла в постель и укрылась одеялом с головой. «Ночью встану, умоюсь». На лестнице послышались шаги, и Марина крепко зажмурилась – поднимался Женька, и это не сулило ничего хорошего. Он вошел спальню и, не включая света, проговорил:

– Если решила откосить от разговора – твое право. Но не надейся, что я оставлю это просто так.

Угроза подействовала – Марина моментально села, отбросив одеяло:

– Ты не много ли стал на себя брать, дорогой?

Хохол, уже почти вышедший из комнаты, обернулся на пороге:

– Не спишь, значит? Ну, я так и думал – погода-то нелетная, ты всегда в такую дергаешься. Поговорить не хочешь?

– О чем?! О чем ты постоянно хочешь говорить, а?! Думаешь, что я к любовнику ездила? Так успокойся – не ездила! Дела у меня были, понимаешь?!

– Не кричи! – негромко велел он, запирая дверь на ключ. – В гостиной Ветка с Грегом в скрабл играют! Не хватало еще, чтобы услышали.

Женька сел в изножье кровати и уставился в лицо жены. Взгляд его показался Марине настолько наполненным невысказанной болью, что вот-вот хлынет через край. У нее вдруг защемило сердце от жалости к сильному человеку, вынужденному всю жизнь вот так терпеть ее несносный характер. Она подползла по постели к Хохлу, обняла и прижалась всем телом:

– Женя… прости меня. Я на самом деле встречалась с человеком по делу. Это не Стивен, я уже даже не помню, как он выглядит.

– Быстро, – усмехнулся он, обнимая ее обеими руками и усаживая на колени.

– Ты ведь знаешь – когда человек ничего для меня не значит, я не особенно переживаю разрыв. – Марина поцеловала его и пальцем разгладила сошедшиеся к переносице брови: – Ну, родной мой… ты ведь самый лучший, никого не нужно больше…

– Никого не нужно – а Стивен… – она не дала ему договорить, снова прижала губы к его губам, растворяясь в поцелуе. Хохол в такой ситуации быстро забывал причину гнева и видел только одно – это горячее гибкое тело, готовое покориться ему немедленно, сию секунду, отдаться в его власть и потакать любому капризу. – Если ты не уснешь, то мы сможем продолжить, когда пацан угомонится и ведьма ляжет…

– Конечно, родной… ты им скажи, что у меня голова разболелась, ладно? – попросила она, заглядывая в глаза. – Я буду тебя ждать.

На третий день Ветка неожиданно засобиралась домой. Марина не особенно возражала, а Хохол так вообще не мог скрыть радости. Коваль не стала предлагать подруге помощь в покупке билетов, не желая ставить ведьму в затруднительное положение, раз уж та никак не хотела говорить, где они теперь живут.

– В аэропорт я тебя не повезу – уж прости, дела у меня, – сказала она, когда Ветка сообщила, что билет готов.

– Да, конечно, я такси вызову, – согласно кивнула Виола, с благодарностью взглянув на Марину.

– Вот и отлично. Больше ничего сказать не хочешь? Кроме того, что сказала?

Ветка помолчала, думая о чем-то. Марина села в большое кресло, закинула ногу на ногу и закурила, придвинув к себе пепельницу. Виола вдруг начала прогуливаться по гостиной туда-сюда и сосредоточенно тереть пальцами виски. Коваль насторожилась – это не было очень уж хорошим знаком, обычно после таких вот «забегов» ведьма выдавала какое-нибудь очередное пророчество, причем не всегда благоприятное. Не то чтобы Марина в это верила, но осадок оставался. Сейчас сердце у нее глухо забилось, и это означало только одно – Ветка ничего хорошего не скажет. Внезапно она остановилась прямо перед креслом, в котором сидела Коваль, и тихо пробормотала:

– Ты решишь свои проблемы. Тебе поможет тот, на кого ты даже не думаешь. Для Гришки это плохо, а для тебя хорошо. Ты сбросишь груз, который на тебя давит. Но будет горе.

Выдав это, Ветка вдруг опустилась на пол, осела, как будто ее перестали держать ноги. Марина хорошо знала – сейчас ее не надо трогать, а особенно не надо смотреть в глаза. В такие моменты из прозрачно-голубых они становились почти черными, а белки наливались кровью – не самое приятное зрелище. Прошло минут десять, и Ветка стала дышать ровнее, подняла руку и поправила волосы, потрогала лоб.

– Ох, как же стало тяжело с этим… – пробормотала она. – Чем старше делаюсь, тем труднее…

– Может, пора на пенсию? – насмешливо поинтересовалась Марина.

– И рада бы я – да не отпускают! – огрызнулась Ветка, поднимаясь с пола и усаживаясь в кресло. – Ты что же думаешь, это так интересно и приятно – чужие мысли слышать и видеть чужое будущее? Это тяжело даже не морально уже, а просто физически – ты же видишь, что со мной.

– Да верю я, что ты кричишь-то, – примирительно сказала Марина, и Ветка вымученно улыбнулась:

– Я знаю… просто очень раздражает, когда ты таким тоном…

– Ну, все-все, не обижайся, ты ведь знаешь, что я иной раз тоже перегибаю.

Она встала и подошла к Ветке, обняла, нагнувшись, за шею. От кожи ведьмы исходил какой-то незнакомый, тяжелый восточный аромат – прежде Марина не замечала за ней любви к таким запахам. В этом было что-то странное.

– Что – не в койку, так хоть просто пообжиматься? – загремел в дверях голос Хохла.

Марина разогнулась, медленно повернулась к мужу и поинтересовалась:

– Что ты имел в виду? То, что я обняла подругу? Еще вечером я тебе говорила – меня утомляет твоя ревность.

– Джек, ты зря… – Ветка тоже поднялась из кресла и встала рядом с Мариной. – Я тебе клянусь – у нас давно ничего нет.

Хохол, сжав кулаки, переводил взгляд с одной женщины на другую. Он хотел верить им и не мог. Не мог, помня о том, что было между ними раньше и сколько раз он заставал их в постели. Он все мог простить Марине – но почему-то никак не мог понять эту связь, эту близость. Ему казалось, что Коваль делает это нарочно, чтобы позлить его. Но сейчас что-то подсказывало ему, что он не прав и действительно ничего между Мариной и Веткой нет. Хохол молча развернулся и ушел. Коваль как ни в чем не бывало повернулась к Виоле:

– Извелся совсем. И ведь повода нет. А представляешь, что было бы, если б ему этот повод дать?

– Даже думать не хочу! – отмахнулась Ветка. – Пойду я вещи побросаю в чемодан, пока силы есть.

Через три дня, Сибирь.

Самолет из Москвы приземлялся рано, было еще темно и к тому же очень холодно. За городом мороз всегда крепче, даже если дело происходит весной. Так что все сибирские мартовские минус восемнадцать Марина ощутила в полной мере, даже выпитое за полет спиртное не помогло. Забравшись наскоро в подошедший за пассажирами бизнес-класса микроавтобус, она натянула капюшон на самые глаза, сунула руки поглубже в рукава прямо в перчатках и вся съежилась на заднем сиденье. Прилетевшие вместе с ней москвичи переговаривались и сетовали на то, что оделись не по погоде, особенно страдала немолодая худенькая женщина в очках, и Марина, переведя взгляд на ее ноги, сразу поняла причину – на даме были туфли на высоком каблуке, что, естественно, не добавляло той ни тепла, ни удобства. «Странные люди, ей-богу. Как будто на другой планете обитают – ну, нельзя же быть такими. Что стоило заглянуть в прогноз погоды? Или это просто я по старой памяти привыкла одеваться тепло и иметь возможность в случае надобности скинуть лишнее, а не замерзнуть?»

Мышку она увидела сразу, едва спустилась в общий зал выдачи багажа – та стояла в лыжном комбинезоне и надвинутой на брови черной спортивной шапке прямо перед стеклом. Коваль помахала рукой и качнулась в сторону подруги, моментально уловив на ее лице тень недовольства. Естественно, Мышка рассчитывала поговорить по дороге, а Марина, как обычно, пьяна и не способна к конструктивному диалогу. Ну, ничего, потерпит до вечера – или до завтра, как пойдет.

Они обнялись, и Коваль даже через комбинезон ощутила, как сильно вновь похудела Машка.

– Лечилась?

– Да, но давай не будем об этом, я просто не готова.

– Сама приехала?

– Нет, с приятелем. Аленку в школу везти некому будет.

– Понятно. Отвезешь меня тогда в «Метелицу», я отосплюсь – и созвонимся, хорошо? У меня на вечер встреча назначена, а вот завтра я полностью в твоем распоряжении.

Они дождались Маринин чемодан и вышли из здания аэропорта, направляясь к парковке. По дороге их атаковали местные таксисты, едва не хватая за руки и пытаясь уволочь в свои машины, но Машка ловко отбивалась, волоча Марину за собой:

– Санек припарковался сразу у шлагбаума. Мы люди экономные, сто пятьдесят за парковку не платим, – хохотнула она, поясняя, почему машина стоит не у здания аэропорта. – Так большинство делают, сама вон посмотри.

Марина перевела взгляд налево и увидела огромную стоянку, запруженную машинами с заведенными двигателями. Платная же парковка у здания практически пустовала.

– У нас теперь пять московских рейсов, твой самый ранний, это еще мало народа, – объясняла Машка, открывая багажник серой «Тойоты», – вот к семи часам будет вообще не протолкнуться.

– А сейчас-то сколько? – поинтересовалась Коваль, наблюдая, как выскочивший из машины водитель убирает ее чемодан.

– А сейчас, милая, шесть утра.

– Сколько?! Ты что – в такую рань встала?!

– Я в такую рань еще и не ложилась, – фыркнула Мышка, забираясь следом за Мариной в салон. – Бессонница у меня, я редко засыпаю раньше пяти, а сегодня и смысла не было. Ничего, сейчас приеду – и рухну.

– Так и живешь в ночном режиме?

– Так и живу. Лекарства пить не могу, а по-доброму организм не хочет. Вот и маюсь. Хорошо, что Аленка самостоятельная – утром моего участия не требует, а к ее приходу я как раз оживаю. Саня, в «Метелицу» поедем, – сообщила она севшему за руль водителю, и тот кивнул:

– Сейчас по объездной минут за двадцать долетим, как раз пока пусто все, и у гайцов пересменок.

Пустая утренняя трасса увлекла Марину своими видами. Дорога пролегала через небольшой лесной массив, снег в котором еще не начал таять, так и лежал сугробами.

– Это тут, что ли, Хохол геройски отбивал таксиста? – спросила она, вспомнив рассказ мужа о последней поездке к Марье.

– Здесь. Похвастался? – улыбнулась Мышка.

– Не то чтобы… Просто удивился, что у вас тут такой беспредел до сих пор.

– Ой, это разве беспредел… – отозвался Саня. – Тут вообще сплошной криминал у таксистов этих, убили даже кого-то в горячке. А уж колеса режут – как семечки щелкают, городские таксисты из фирм сюда вообще ездить не хотят, отказываются.

– И что – никому дела нет?

– Ну, почему… менты пытались под себя это подмять, но что-то не вышло. А кто нынче бомбил тут крышует, даже не знаю.

– Парамон, – негромко, так, чтобы слышала только Марина, сказала Маша.

– Ух ты, – чуть оживилась Коваль, слышавшая эту кличку от Хохла, – а ты не в курсе, Женька с ним в прошлый раз не пересекался?

– Не знаю, мне не говорил.

– Да ладно, черт с ним, с Парамоном, я его все равно не знаю, – отмахнулась Коваль. – Маш, я подремлю, что-то голова поехала, – виноватым голосом попросила она и, натянув капюшон, моментально уснула.

Маша разбудила ее уже на парковке у отеля. Марина спросонья не сразу поняла, где находится, но потом, открыв глаза пошире, узнала место:

– Уже приехали? Только глаза закрыла…

– Иди, заселяйся и ложись. Сама говоришь – встреча вечером.

– Да, все, пойду я, Машуль. Позвоню, как что тут разложу, а ты завтра вечером давай ко мне – поговорим, пообщаемся.

Коваль поцеловала подругу в щеку, выдвинула ручку чемодана и пошла в холл. Забрав ключи и поднявшись в свой номер на втором этаже, Марина сунула чемодан в шкаф, решив, что необходимое достанет потом, написала смс Хохлу, что долетела и все в порядке, недолго постояла перед дверью в ванную, раздумывая, принять душ или сперва все-таки выспаться, решила сначала поспать и с чувством выполненного долга, сбросив вещи прямо на пол, повалилась на огромную кровать во второй комнате люкса.

Большие настенные часы показывали пять часов вечера, когда Марина с трудом разлепила веки и кое-как оторвала тяжелую с похмелья голову от подушки.

– Черт тебя… – пробормотала она, садясь и натягивая одеяло на грудь. – Вставать же надо, через час меня человек ждать будет…

Вынув из-под подушки телефон, она обнаружила сообщение с неизвестного номера, открыла и прочитала: «В шесть вечера, бар «Перл-Харбор». Я позвоню». Далее следовал адрес, по которому находился бар. Марина напрягла память и вспомнила, что бывала в этом месте с Машкой – кухня японская, интерьер слегка американизированный – видимо, владелец оправдывал название.

– Нормально, – пробормотала она, спуская ноги на пол, – хоть поем что-то. Мисо с креветками – сейчас самое оно.

Душ, сок и кофе немного привели ее в чувство, и Марина приободрилась, вынула из чемодана светло-бежевое трикотажное платье с широким черным поясом, выгодно подчеркивавшим тонкую талию, наложила почти незаметный макияж, только губы оттенила ярко-красной помадой, что слегка добавило образу вызова. Совсем инстинктивно, даже не держа ничего в уме, она собиралась на встречу с информатором почти как на свидание и, поняв это, вдруг разозлилась на себя.

– Совсем рехнулась, – с раздражением стирая с губ помаду, проговорила Марина. – Не хватало еще тут чего-то замутить…

Сменив тон помады на более спокойный, она осталась довольна своим видом, застегнула сапоги, накинула шубу и, прихватив с вешалки большую мягкую сумку-мешок, вышла из номера.

Вечерний город встретил мягким шуршанием шин в огромной пробке на центральной магистрали, яркой подсветкой витрин магазинов, стайкой молодежи, как воробьи, усевшейся на невысокий забор около супермаркета, спешащими домой людьми. Марине нравился этот город – в чем-то уже европейский, но по сути еще очень местечково-русский, сибирский. Нравились отреставрированные деревянные дома в центре, неплохо сохранившиеся дореволюционные особняки купцов, нравилась набережная – современная, в граните, с высокими парапетами, облокотившись на которые так хорошо было смотреть на реку. Они с Машкой иногда гуляли там, особенно если Марине удавалось приехать весной или летом. Эта набережная очень напоминала Марине ту, в ее родном городе, и в памяти непременно всплывали эпизоды из прошлой жизни. Со временем она практически перестала видеть во сне Егора, и это уже не расстраивало, не пугало. Видимо, он действительно отпустил ее, дал возможность жить с тем, с кем она считала нужным. Марина не рассказывала об этом Хохлу, но тот как будто сам все понял, и имя Малыша как-то очень незаметно вообще исчезло из их разговоров. И только сын стал все чаще приставать к ней с расспросами, выматывая душу и нервы. К счастью, отец Марины, довольно часто навещавший дочь, взял на себя эту не особенно приятную для нее миссию и проводил с внуком долгие вечера перед камином, вспоминая то, что помнил о его отце. Первого зятя Виктор Иванович знал намного меньше, чем Женьку, и потому ему часто приходилось домысливать что-то, додумывать, формируя у Грега образ отца. Однажды Марина, случайно услышав очередную байку, вызвала отца в коридор и тихим шепотом устроила скандал, потребовав прекратить внушать мальчику, что его родной отец чуть ли не супермен.

– Он и так Женьку третирует, чуть что – переходит на английский и демонстрирует презрение, поросенок! Я борюсь с этим ежесекундно, ты же видишь! Мне и так сложно! А тут еще ты со своими легендами, папа! – вцепившись пальцами в домашнюю вязаную кофту Виктора Ивановича, шипела Марина. – Я запрещаю тебе, понял?! Запрещаю! В моем доме есть только один хозяин, и у меня есть только один муж – Женька! И Грег обязан считаться с этим! И будет считаться, я сказала! А ты прекрати эти посиделки с розовыми соплями, ясно?

– Ты считаешь, что можешь заменить в сознании мальчика одного отца на другого? – спросил Виктор Иванович, пытаясь отцепить пальцы дочери от кофты, но тщетно.

– Я считаю, что отец тот, кто воспитал! – в упор глядя в глаза отцу, проговорила Марина. – Тот, кто вынянчил с десяти месяцев, кто не бросил и в детдом не сдал, когда пришлось лихо! Папа, ты сам подумай – если бы Хохол не любил его, разве стал бы вот так себя обременять? Мог спокойно в детдом оформить, а меня точно так же сюда вывезти и потом внушить, что и мальчика-то не было! И ведь это было проще простого сделать – я ж как овощ лежала, мне можно было что угодно в голову вложить, и я бы поверила! А ему было бы легче и проще без ребенка! Без Грегори, понимаешь?! – Марина слегка задохнулась от гневной речи, помолчала пару секунд и продолжила: – Но Женька даже в мыслях этого не держал! Ни на секунду, папа! Я сто раз к нему приставала с этим вопросом – мол, а чего, собственно? Так он на меня так однажды глянул, что я чуть под стол не залезла. Так и сказал – «да как ты можешь-то? Ведь он мне сын»! Сын – понимаешь? У нас никогда своих не будет, ни у меня, ни у него – так ему Грег родной! А ты теперь сидишь тут и доброго сказочника Оле-Лукойе из себя корчишь! «Послушай, деточка, сказочку про твоего родного папочку»! – передразнила она зло. – А родной папочка ему – Женя Хохол, отмороженный уголовник в наколках! Потому что все, что он знает и умеет, в него Женя заложил – а не святой Егор Сергеевич!

Виктор Иванович в душе был согласен с дочерью если не во всем, то очень во многом. Он безмерно уважал Женьку за то, что тот сделал для Марины и Грега. Но отказать внуку в рассказах о Егоре тоже не мог.

– Мариша… – как можно мягче, зная непростой характер дочери, заговорил он, накрыв ладонью ее всегда холодную руку, по-прежнему цепко державшую отворот его кофты. – Мариша, ты пойми… я не желаю зла Евгению, я никогда не говорю о нем ничего плохого. Но и не говорить правды о Егоре я тоже не могу. Знаешь, ты, собственно, сама немножко виновата. Если не хотела, чтобы он знал, могла и не говорить…

– Да? – прищурилась Коваль. – Не говорить? Вот ты умный, а я дура, алкоголичкой воспитанная! Как не говорить, когда он своими глазами свидетельство о рождении видел?

– Могла придумать что-то, – не сдавался отец, и Марина совсем вспылила:

– Смотрю, ты куда лучше меня с этим справляешься – с придумками! Ну, так запомни – я тебе запрещаю!

Отбросив отцовскую руку, она развернулась на каблуках и ушла к себе в спальню, проплакав там до вечера.

Сейчас этот разговор почему-то всплыл в памяти – возможно, причиной стали попавшиеся навстречу высокий седоватый мужчина в длинном пальто и шапке-пирожке и мальчик лет восьми, державший его за руку и внимательно слушавший какой-то рассказ. Собственный сын был снова далеко, и Марина скучала и чувствовала угрызения совести…

Бар «Перл-Харбор» располагался не на самой улице, а в небольшом переулочке-ответвлении, в старом кирпичном здании. Марина толкнула дверь, которая вдруг неожиданно легко распахнулась, и возник швейцар в кимоно и налобной повязке.

– Иэрясай![1]1
  Здравствуйте (японск.).


[Закрыть] – произнес он, чуть склоняясь в приветственном поклоне.

«Охренеть», – подумала Коваль про себя и вошла внутрь.

В помещении было сумрачно, столики освещались только фонарями, низко свисавшими над каждым с потолка. Этот полумрак почему-то показался Марине особенно привлекательным – не хотелось отвлекаться на кого-то и привлекать ответное внимание к себе.

Она выбрала стол в самом углу, слева от барной стойки, забралась на мягкий диван и закурила в ожидании меню. Часы на дисплее мобильного показывали без десяти шесть, время до прихода человека от Митрича еще было.

Марина успела заказать себе вожделенный мисо-суп с креветками, пару якитори из осьминогов и кофе, но едва официант отошел от ее столика, раздался телефонный звонок. Незнакомый номер, но она сразу нажала кнопку ответа:

– Да, я слушаю.

– Валерия? – Это было ее новое имя по паспорту, следовательно, звонил тот, кого она ждала в этом баре.

– Да, это я.

– Вы уже на месте?

– На месте, сижу за дальним столом слева от бара. Я блондинка с удлиненным каре, если вам это поможет.

– Поможет. Я вас уже вижу.

Марина перевела взгляд на зал и обнаружила направляющегося к ее столику высокого молодого парня в кожаном пуховике и без шапки. На голове озорно топорщились коротко остриженные рыжие волосы. Парень на ходу убирал в карман мобильник, и Марина, опомнившись, отключила свой.

– Валерия? – еще раз уточнил он, и Марина кивнула:

– Присаживайтесь.

– Со мной можно на «ты». Я не буду вам имя называть, оно у меня вычурное. Зовите просто Ежик, я так привык, – отрекомендовался молодой человек.

Марина пожала плечами – его имя ее интересовало в последнюю очередь. Ежик – так Ежик.

– Хорошо. Закажешь что-то?

– Да, сейчас, – он жестом подозвал официанта, быстро сделал заказ, напомнив Марине вкусовыми пристрастиями Хохла – тот тоже любил японские отбивные. – Ну, вот… пока ждем, может, сразу и пообщаемся?

– Было бы кстати. Я не очень люблю разговоры за едой. Отвлекает, знаешь ли.

Ежик довольно хмыкнул:

– Серьезно подходите, прямо по-японски.

Марина проигнорировала это высказывание и предложила:

– Ну, тогда выкладывай, что по теме узнал.

– Да что тут скажешь… – Ежик вынул пачку сигарет и вопросительно глянул на Марину. Та нетерпеливо кивнула. – В общем, баба мутная. Была замужем за одним кадром – не блатной, но из-под наших, в свое время заворачивал тут кое-какими делишками с недвижимостью, хорошо поднялся. И вот она его так окрутила, что он и не понял, как остался натурально в шлепках и спортивных штанах. Все ей отошло, а она же еще и на мужа бывшего каких-то залетных бандючков натравила – еле уполз. Потом схлестнулась с молодым каким-то, но при деньгах, сынок одного высокопоставленного из мэрии. Жили гражданским браком, бизнес вроде отдельный, но тут так получилось, что парень этот с Марией в долю вступил – по строительным делам. Ну, мадам пронюхала и решила, что можно как-то на этом погреться. Стала сама за долей приезжать, а потом как-то и вовсе документы на себя переоформила. – Ежик докурил, выбросил окурок и почесал пятерней затылок. – Не пойму только, зачем она на Марью быков этих натравила? Та ведь и так ее долю отдавала – какие вопросы-то?

– Быков – это она зря, – задумчиво пробормотала Марина, прикидывая в уме, что теперь делать и как вывести из-под удара Машку и ее дочь, – быки – они ведь такие… куда погонщик махнет, туда и попрут, и может ведь статься, что и ей достанется. Дальше давай.

Ежик пожал плечами:

– А дальше… самое интересное, что с этим парнем Илона эта больше не живет, а бабки из Марии все равно пытается вытянуть, хотя формально прав не имеет. И еще… козыревским, которые к Марии приезжали, она переуступила расписку, якобы от Марии – мол, брала в долг под проценты.

– Машка?! В долг?! Да еще под проценты?! – Коваль едва не подавилась табачным дымом и закашлялась. – Да Машка дура, каких мало! Она в жизни пяти копеек ни у кого не взяла, даже если без хлеба сидела – такой дурацкий принцип у девочки – не жить в долг. И чтобы вдруг она у невесть кого под расписку – не поверю ни за что. В самом крайнем случае она ко мне могла обратиться, мы так договорились, она лечится, препараты дорогие, и я у нее обещание взять денег у меня почти с кровью вырвала. Так что расписка эта какая-то странная. Но это я у Машки выясню. Хорошо, дальше.

– Но даже не это самое интересное во всей истории с бандюками этими. Дело в том, что эту самую расписку мадам перепродала еще раз – уже Селивану и его «пионерам». Понимаете?

У Марины даже дыхание перехватило от такой наглости. Переуступить явно фальшивую расписку дважды разным группировкам – это надо либо совсем мозгов не иметь, либо лишиться чувства самосохранения начисто. Теперь, если грамотно использовать полученную информацию, можно легко вывести из игры Машу с дочкой, стравить между собой две группировки и заодно подсказать им, кто всю эту кашу заварил – чтобы даме неповадно было. Все сложилось как нельзя удачнее.

– Ежик, мне бы как-то хоть одним глазком взглянуть на расписку.

– Можно, – кивнул он, – сегодня вечером попозже Селиван сам подъедет и подвезет.

– Что ты ему про меня сказал?

– Что вы – старая знакомая Митрича, жена его кореша, вам помощь требуется. А Митрич здесь – очень авторитетный, хоть и старик уже давно.

– Прекрасно. А почему Селиван, а не этот… второй, как его? – Марина защелкала пальцами, пытаясь припомнить кличку второго «бригадира», и Ежик подсказал:

– Козырь-то? Да ну – это отморозки, там вообще с башкой все плохо, он и не поймет, о чем речь. Им же лишь бы бабки снять, остальное не касается. А Селиван мужик неглупый, я потому его и подтянул.

– Хорошо… – протянула Коваль. – Ты тогда сейчас ужинай и езжай пока по своим делам, я посплю немного – не могу никак ко времени адаптироваться, а попозже к вечеру пообщаемся с твоим Селиваном.

Ежик не возражал.

Расправившись с заказанными блюдами, они вышли из «Перл-Харбора» вместе, и Ежик, попрощавшись, нырнул в припаркованную «Мазду», а Марина пошла в противоположную сторону, к «Метелице».

Она не стала звонить Машке, решив, что сперва переговорит с этим самым «бригадиром», встретится с Илоной, а потом уж будет беседовать с виновницей, так сказать, торжества. Поспать не удалось, только сильнее заболела голова, и Марина, устав мучать себя бесполезными попытками, выбралась из постели. Холодный душ и чашка кофе привели ее в относительно нормальное состояние, и Коваль даже почувствовала некую бодрость. «Давно я не шла напролом, используя только ту информацию, что мне предоставили, и не имея возможности проверить, – думала она, тщательно стирая с лица тональный крем, чтобы нанести новый и освежить макияж. – Но я не думаю, что ребятки Митрича вздумали поиграть со мной. Уж кто-кто, а он-то не потерпит, Хохол ведь просил, а дедок ему жизнью обязан».

Не то чтобы она не доверяла единственному возможному Женькиному «каналу», просто привыкла еще и сама проверять все, что узнала, а сейчас такой возможности не было, и оставалось только надеяться на то, что этот парень по прозвищу Ежик сделал все правильно.

Он позвонил около десяти, попросил спуститься вниз, в небольшой ресторанчик при отеле.

– Мы здесь уже, Селиван приехал.

– Я буду через пять минут. Закажи мне кофе с корицей, будь добр, – попросила Марина и, не торопясь, закончила поправлять макияж, облачилась в короткую строгую юбку и белую рубашку, напоминавшую мужскую, вставила в уши маленькие жемчужные серьги и, оглядев себя в зеркале, осталась довольна.

Сапоги на каблуке дополнили образ, и Марина, поправив идеально уложенные платиновые локоны, вышла из номера.

Селиван оказался невысоким, коренастым мужиком лет пятидесяти, с бычьей шеей и приплюснутым черепом. Глубоко посаженные голубые глаза буравили Марину, но она, поприветствовав мужчин, спокойно уселась напротив него, закурила и, сделав глоток кофе, спросила:

– Вы привезли расписку?

– Привез, – низким, прокуренным голосом отозвался Селиван, не переставая рассматривать Марину в упор.

– Позвольте, – она протянула тонкую руку и сделала жест пальцами.

Селиван помешкал минуту, потом полез в карман куртки, висевшей на спинке стула, и вынул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Это оригинал? – спросила Марина, зацепив краешек длинными ногтями.

– Я что – сопливый шкет, чтобы в бирюльки играться? – не очень довольным тоном поинтересовался в ответ Селиван, и Марина примирительно улыбнулась:

– У меня нет оснований вам не верить, я просто спросила – ведь это вполне может быть и копия, так?