Текст книги "Реинкарнация"

Глава 5

Религиозные перемены захлестывали Европу. Католический мир рушился на глазах, несмотря на все попытки Папы обуздать еретиков. Казни и гонения самых активных проповедников нового учения только подливали масла в огонь. Посеянные ими зерна уже дали обильные всходы. Антикатолически настроенные прихожане и их лидер Мартин Лютер решительно осуждали прежде всего упадок нравов в самой Римской церкви и неуемные аппетиты Папы Римского, желавшего полностью подчинить себе светскую власть.

Открытое противостояние началось в 1520 году, когда Лютера, написавшего 95 тезисов, поддержал саксонский курфюрст Фридрих Мудрый. В Германии начались мятежи и смуты, на словах сурово осуждаемые Лютером. Но в то же время он всячески поощрял конфискацию церковных земель, погромы католических храмов и монастырей, уничтожение католической церковной утвари и изгнание лояльных Риму священников.

Благодаря Лютеру и его проповедям, в которых он открыто осуждал индульгенции[1]1
  Освобождение грешника от временной кары за грехи, уже отпущенные ему в Таинстве исповеди. Практика продажи индульгенций решительно осуждалась Лютером, согласно которому спасение достигается «только верою» – sola fide.


[Закрыть] и обличал Римскую церковь в превышении полномочий (говоря, например, о присвоенном ею эксклюзивном праве прощать грехи), протестантство в начале XVI века стало не только духовным, но и политическим движением, охватившим Европу. Встревоженный Рим начал наступление, но Реформацию было уже не остановить. Волна протестантизма охватывала все новые и новые государства, где верующие были готовы с оружием в руках защищать свое право на новую организацию духовной жизни. Англия была в их числе…

…Новая резиденция герцога Клевского, по сравнению со Шваненбургом, пришедшим в упадок после переезда хозяина и всего его двора, была не столь роскошной, да и откровенно требовала ремонта. Но воспитанный в строгости и приученный к максимальной рачительности, Вильгельм Клевский счел такой переезд правильным и своевременным. Более того, переехав в родовой замок в Дюссельдорфе, он рассчитывал превратить этот захудалый городок в центр либерального католицизма, где процветали бы гуманитарные науки. История показала, что Вильгельм Клевский – человек неординарный, талантливый и наделенный незаурядными способностями – сумел воплотить в жизнь задуманное.

После роскоши английского двора и собственных владений и Кромвель, и английский посол в Германии Кристофер Монт (чьей задачей было договориться о заключении брачного союза между Генрихом VIII и Анной Клевской) были поражены аскетичностью замка, открывшейся перед их взорами. Англичане сочли такую простоту дурновкусием. Да и сам двор Вильгельма выглядел безнадежно отсталым (именно так его потом описывали английские послы). Несуразные, сшитые из грубого материала платья женщин и мужчин, на их взгляд, выглядели нелепо, а отсутствие утонченных манер делало придворных герцога в глазах англичан чуть ли не варварами.

Герцог Клевский, в свою очередь, встретил послов весьма и весьма прохладно. Молча выслушав их, он резким тоном заявил, что ему нужно время для обдумывания столь щекотливого дела. Ждать послам пришлось около месяца. Каждый раз Вильгельм находил все новые и новые отговорки и отклонял всякие попытки урегулирования этого столь важного для Англии вопроса. Генрих, торопивший Кромвеля в своих бесконечных письмах, начал уже выходить из себя из-за этой вынужденной волокиты. Наконец, из-за нависшей угрозы физической расправы, которой грозил король, если тот не получит ответа в ближайшие дни, Кромвель перешел в решительное наступление.

– Ваше Высочество, – дипломатично начал Томас Кромвель, – мой король, в чьем лице вы всегда найдете доброго соседа и союзника, не раз уже предлагал руку и сердце вашей сестре Анне. Он был бы крайне рад, если бы вы, оценив по достоинству его стремление соединить два старейших в Европе рода, наконец-то дали согласие на этот брак. Его Величество готов в знак дружеского расположения отказаться даже от приданого вашей сестры. Он не желает, чтобы между ним и госпожой Анной возникали хоть какие-то препятствия для заключения священного союза.

– Отказаться от приданого? – на лице герцога отразилось крайнее изумление. – С чего бы это король Генрих решил так расщедриться?

– Желание поскорее повести под венец госпожу Анну, а также чувства, которые он питает к вашей сестре, сделали моего короля до такой степени великодушным.

– Это похвально, – удовлетворенно проговорил Вильгельм, внимательно вглядываясь в осунувшееся лицо советника. – Однако я склонен думать, что не только эти причины заставляют английского короля торопиться со свадьбой. Союз Испании и Франции ставит под угрозу безопасность Англии. Без поддержки союзника ваш король может в любую минуту лишиться если и не короны, то части земель.

– Не буду скрывать, Ваше Высочество, мы действительно надеемся на вашу поддержку, а также на поддержку Шмалькальденского союза. Объединение наших извечных врагов усилило позиции сторонников Папы в Европе.

– Что ж, ваш король хороший стратег, – холодно заметил герцог и замолчал, хмуро переводя взгляд с одного посла на другого. Последовало напряженное молчание. Наконец он вновь заговорил, делая акцент на каждом слове: – Я долго размышлял над нашим вопросом и пришел к такому выводу: так как не существует никаких препятствий к этому браку, то я даю свое согласие на него. Передайте вашему королю, что не позднее чем через месяц госпожа Анна прибудет в Англию, где и предстанет перед ним в качестве невесты. Чтобы подтвердить наши намерения, мы немедленно подпишем все соответствующие документы.

Облегченно вздохнув, Кромвель и остальные послы склонились в низких поклонах. Самое сложное было позади. Но, несмотря на это, Томаса не оставляли тревожные думы: а что, если невеста вовсе не такая красавица, какой ее представил живописец? Вдруг художник, которому Кромвель дал задание приукрасить портрет, перестарался? Ведь ни советнику, ни послам так и не удалось рассмотреть лицо будущей королевы Англии во время приема: лицо Анны скрывала густая вуаль, а само платье было настолько бесформенным, что оценить фигуру девушки также не представлялось возможным. Но хуже всего было другое: будущая королева совершенно не знала английского языка! А если госпожа Анна не понравится королю? Если он, Кромвель, ошибся в выборе? Вот эти и многие другие вопросы не выходили из головы советника. Он изо всех сил старался отогнать мрачные предчувствия. Тем не менее они изо дня в день преследовали Томаса, омрачая дух и отнимая много сил, а их и без того оставалось все меньше и меньше…

…Тем временем в доме герцога Вильгельма начались сборы и неизбежно сопутствующая им суматоха. Через месяц госпожа Анна должна была предстать перед королем Англии в качестве невесты, а затем стать и законной женой Генриха VIII, одного из самых загадочных и известных королей Европы.

– Я понять не могу: почему он выбрал тебя, Анна, в качестве жены? – удивленно пожимая плечами и убирая шитье, проговорила мать будущей королевы Мария Клевская, наследница и дочь герцога Юлих-Бергского. – Ни красотой, как твоя сестра Сибилла, ни умом, как твоя сестра Амелия, ты не отличаешься.

– Мама, но зачем вы так? – обиженно проговорила Анна, уязвленная до глубины души. – Если король счел меня достойнее Амелии, значит, такова его воля. Видимо, он увидел во мне то, чего не видите вы.

– Не смей так со мной разговаривать! – воскликнула Мария, вскочив со стула. – Ты еще не покинула дом, а уже дерзишь мне! Я с самого начала была против этого брака и, как выясняется, не зря. Не забывай, кто я! Твой брат вечно мне перечит, изыскивая выгоду для себя. Вот и сейчас ему вздумалось поддержать этого еретика, короля Англии!

Герцогиня Клевская разошлась не на шутку. По своей натуре она была своенравной, деспотичной женщиной, не терпящей возражений и не допускавшей непослушания. К тому же герцогиня была ярой католичкой и не сочувствовала реформам, которые вначале с радостью принял ее отец, а затем поддержал и муж. Поэтому вольнодумец Генрих, объявивший себя главой англиканской церкви и полностью отмежевавшийся от римской курии, вызывал у нее негодование. К тому же дом Клевов переживал не лучшие времена, и она, имевшая в роду немецких принцесс (о чем герцогиня постоянно всем напоминала и требовала соответствующего отношения к своей особе), была вынуждена во всем себя ограничивать. В то время как Генрих, английский еретик, устраивал бесконечные пиршества, охоты и другие многочисленные развлечения, она, принцесса Юлих-Бергская, не могла себе позволить даже отремонтировать дворец в Дюссельдорфе.

Эта обрюзгшая, тучная женщина, в чьем облике еще улавливались отголоски былой красоты, бросила гневный взгляд в сторону дочери и нахмурилась. Анна действительно не была красавицей: высокая, тощая и с длинноватым носом, несколько портившим девушку. Из-за постоянных окриков и одергиваний Анна из живого, задорного, хотя и слегка своенравного ребенка превратилась в робкое существо с затравленным выражением лица и испуганными серыми большими глазами. Единственным несомненным ее достоинством были роскошные золотистые волосы, волнами ниспадавшие на плечи двадцатичетырехлетней девушки. Ни образованием, ни познаниями Анна не блистала. Известная как женщина твердых принципов, герцогиня Клевская отрицательно относилась к самой идее давать широкое образование принцессам, которые должны были, по ее мнению, находиться подле мужа, своего господина, безропотно подчиняясь ему. Правда, при этом сама герцогиня не следовала этому золотому правилу, доводя молчаливого супруга своим властным характером до бешенства. Но дочерей она воспитывала в строгости, и больше всех доставалось Анне, – ее герцогиня как-то невзлюбила с самого рождения.

Конечно, нельзя было сказать, что Анна была глупа и совсем ничего не умела. Под руководством матери она научилась очень хорошо вышивать, шить и, более того, в отличие от своих сестер, могла вести даже конторские книги. Но эти достоинства не принимались в расчет, и герцогиня, будучи уверена, что из этого гадкого утенка, который только и делает, что дерзит матери, ничего толкового не выйдет, всячески подчеркивала недостатки дочери. Ничего удивительного, что в итоге девушка выросла молчаливой и нерешительной особой, хотя в душе сохранила почти детскую живость, игривость и любознательность.

– Тебе следовало бы проявлять побольше почтения, моя дорогая, – продолжила разговор герцогиня, немного успокоившись. – Бери пример с Амелии. Более достойную дочь трудно себе представить: и старательная, и экономная, и послушная. А умница-то какая! Удивительно, и почему король… Но что сделано, то сделано. Главное, чтобы ты не опозорила весь наш род. Хотя о чем я говорю! – посетовала она. – В этой голове и аса[2]2
  Старинная немецкая малая мера веса, составлявшая менее тысячной части фунта или марки.


[Закрыть] здравомыслия нет.

– Мама, зачем вы так! – воскликнула Анна и, схватив свое шитье, выбежала из комнаты.

– Что я говорила, – пожала плечами герцогиня, обращаясь к Амелии. – Ни воспитания, ни уважения. Все старания пропали даром. А я занималась ею и днем и ночью, не щадя здоровья и не жалея времени, а где благодарность? Где она, я вас спрашиваю?.. Не переживай, моя радость, у тебя еще лучше будет жених. Мамуся постарается. Главное, помни: никогда не перечь мне!..

…Анна вбежала в свои покои и, закрыв дверь, бросилась на кровать и разрыдалась. Ну почему? Почему мать постоянно унижает ее? Чем она так не угодила герцогине? Что ни слово, то удар хлыста, что ни взгляд, то острое жало. Она изо всех сил старается быть прилежной, послушной, постоянно пытается угодить ей. А герцогиня всегда делает вид, что ничего не замечает.

И действительно, положение Анны в доме ее матери было удручающим, несмотря на то, что в последние годы изо всех детей герцогиня именно Анне уделяла больше всего времени, стараясь обуздать характер дочери. Рожденная вслед за Сибиллой, старшей из детей Иоганна III, наследника графства Клевского, и Марии Юлих-Бергской, Анна стала нежеланным ребенком: ждали наследника. С раннего детства девочка была изгоем. Ей практически совсем не уделяли внимания. А уж когда наконец-то родился наследник, родители об Анне и вовсе забыли: мать занималась воспитанием старшей дочери и сына, а отец – делом всей своей жизни: династическим объединением всех унаследованных герцогств. Отданная на попечение нянек, девочка росла маленьким сорванцом. Желая привлечь к себе внимание, Анна каждый день придумывала все новые и новые проделки. Наконец герцогине надоели жалобы на дочь, и она решила сама вплотную заняться ее воспитанием. Анна добилась своего, но… вскоре пожалела об этом. Жизнь девочки превратилась в бесконечную череду унижений и попреков. На глазах сестер и брата девочку постоянно высмеивали и ругали за любые мелочи. Но самым обидным было то, что мать упрекала ее в глупости. Но за что? Анна никогда не отказывалась учиться чему-нибудь новому. Она умела читать и писать, правда только на немецком. Девушка не раз просила мать позволить ей изучать еще какой-нибудь язык, однако герцогиня всегда была против образования. Она запрещала своим дочерям читать светскую литературу или учиться игре на музыкальных инструментах, говоря, что эти занятия годятся только для падших женщин. Танцы, всяческие настольные игры были также запрещены герцогиней, считавшей, что это глупости, не достойные принцесс…

Анна немного успокоилась и, сев на кровать, вытерла платком мокрое от слез лицо. Девушка взяла со стоящего у изголовья столика зеркало и посмотрела на свое отражение. Да, не красавица, но таких живых голубых глаз, задорного характера и очаровательной улыбки нет во всем королевстве. Анна еще раз взглянула в зеркало. Ничего, скоро у нее начнется новая жизнь, совсем не похожая на эту, где к ней дурно относятся все, кроме сестры Сибиллы. И ей больше не нужно будет выпрашивать деньги на мелочи (мать каждый месяц выдает не больше двух пфеннигов, да и то при этом постоянно упрекает ее в расточительности). А что она может купить на эти деньги? Посмотрев на свои почти полностью уложенные сундуки, девушка тяжело вздохнула. Как она покажется перед королем? В чем? В ее гардеробе числилось всего пять чудовищного покроя платьев, да и те все были жуткого коричневого оттенка. Герцогиня говорила, что это самый выгодный цвет ткани: на нем не видна грязь. Анна посмотрела на шкатулку, переданную ей послами от короля Англии. Там лежала изумительная брошь, сделанная в виде цветка из разноцветных драгоценных камней. Никогда ей не делали столь прелестных и дорогих подарков, хотя отец, в отличие от матери, временами баловал Анну. Девушка встала с кровати и, подойдя к столику, открыла крышку шкатулки. Наделенная природным чутьем и вкусом, Анна решительно покачала головой. Нет, такую изумительную вещь невозможно надеть ни на одно ее платье. Будь что будет… Принцесса подошла к окну и посмотрела на двор, по которому сновали слуги. «К брату опять приехал советник короля… господин Кромвель, кажется. Но зачем? А вдруг король передумал жениться? О, это было бы ужасно! Хотя сама свадьба меня пугает больше. Что происходит в первую ночь? Мама никогда не разговаривала с нами на эту тему, говоря, что это безнравственно и скверно. Я спрашивала у брата, но он только ухмыльнулся, пообещав мне райские кущи. Что это за кущи?.. Поговаривают, что у короля уже было три жены. Одну он сослал в монастырь или еще куда-то, где она умерла в нищете, другую обезглавил, а третья умерла родами… Нет, нет, нет… Надо гнать дурные мысли из головы. Все будет хорошо. Король обязательно полюбит меня! Я буду во всем ему послушна и буду делать все, что он скажет. Но проблема в том, что я почти не говорю по-английски… Господин Кромвель обещал, что во время пути у меня будет учитель, и я смогу немного подучить язык. Надеюсь, что так оно и будет, и английский язык окажется несложен. Иначе как я смогу понять то, что будет говорить мне король? Скорей бы уже отъезд! И я наконец-то вырвусь на свободу!»

Глава 6

Но отъезд всей душой ожидаемый Анной, все откладывался. Брачный контракт был уже давно подписан, и Англия, а главное, король ждали новую королеву. Однако люди, которые должны были составить свиту принцессы Анны и сопровождать ее, никак не могли решить, каким образом невеста будет добираться до новой родины.

– Чего медлят эти немцы? – нахмурив брови, Генрих сердито взглянул на советника. – Вильгельм Клевский нарочно тянет время, я уверен.

– Ну что вы, Ваше Величество, не думаю, что это так, – опустив глаза, ответил Кромвель. – Все документы подписаны, и принцесса готова отправиться в путь. Вот только… – советник замялся.

– Что еще случилось? – король оторвал взгляд от бумаг, которые он самым тщательным образом изучал, несмотря на все возрастающую боль в ноге.

– Герцог Вильгельм настаивает, чтобы его сестра была доставлена в Англию сушей, так как длительное морское путешествие может причинить ей большой вред.

– Вздор! – отбросил бумаги Генрих. – Как несколько дней плаванья могут навредить принцессе? Эти сухопутные крысы ничего не понимают ни в мореходстве, ни в море. Это же романтика! Представьте, господин Кромвель… Средь бела дня на корабль нападают разбойники. Они готовы потопить его и захватить в плен прекрасную принцессу. В ее трепетной груди сердце сжимается от страха. Она молит о пощаде, взывает к Господу в поисках защиты. Кажется, уже нет спасения! И тут появляется мой корабль «Мэри Роуз». Он несется на всех парусах, торопится освободить прекрасную незнакомку… И вот уже вступает в неравный бой с пиратами. После продолжительного сражения мы буквально выхватываем из рук бандитов девицу. Она встречает своего спасителя словами благодарности, со слезами на глазах. Клянется в вечной любви и обещает быть верной и преданной женой до конца дней… Что вы об этом думаете, господин Кромвель? Я ведь еще не слишком стар, чтобы совершать подобные безумства?

– Нет, конечно, Ваше Величество. Но не стоит забывать, что через несколько дней начнется зима, и шторма будут частыми гостями пролива, отделяющего Англию от Европы. Стоит ли так рисковать?

– Эх, Томас, Томас, вы постарели. И хотя я тоже не молод и не так ловок, как раньше, я все-таки еще могу мечтать… Хорошо, что предлагают немцы? Каков их план?

– Они собираются отправиться по суше до Кале, Ваше Величество.

– А если император Карл будет против этого?

– Не думаю, милорд. По имеющимся у меня сведениям, император уже дал письменное согласие герцогу Вильгельму, где говорится, что он не будет препятствовать приезду принцессы Анны в Кале. Более того, он намеревается предоставить охрану на непредвиденный случай.

– Что ж, – разочарованно буркнул Генрих, чьи мечты в одночасье рухнули, – если император столь любезен, то не будем пренебрегать его милостью… Да, кстати, герцог уже подписал договор о союзе между нашими странами? Вы утверждали, что как только брачный контракт будет подписан, он тотчас же подпишет соответствующие бумаги. Что вы молчите, господин Кромвель?

– Ваше Величество, герцог пока не подписал договор. Дело в том, что…

– Почему он медлит? – прервал Томаса король. – Я и так сделал для него слишком много. Оказал честь его семье, выказав желание сочетаться браком с его сестрой, да и к тому же не потребовал за ней приданого. Разве этот шаг не доказывает наше доброе расположение к нему и его народу?

– Конечно, милорд, вы правы. Но герцог решительно настаивает, чтобы соглашение между нашими странами было подписано только после заключения брачного союза с его сестрой Анной.

– Нет, каков наглец, – в сердцах вскричал Генрих. – Если бы не реальная угроза со стороны Испании и Франции и их объединенные флотилии, которые со дня на день могут появиться у наших берегов, я был бы не прочь преподать урок этому зарвавшемуся гусю.

Король с трудом поднялся и медленно прошелся по комнате, погрузившись в тягостные раздумья. Злейшие враги Англии, за долгое время его правления уже не раз вероломно предававшие Генриха, совместно вынашивали новый план. Им явно не терпится отобрать завоеванные Англией земли и восстановить католическую власть на всей ее территории. Папа Римский так и не смог смириться с вероотступничеством Генриха и церковной реформой, проводимой в его государстве, и всяческими способами пытается вернуть английские земли в сферу своего влияния. Папа в очередной раз отлучил короля от церкви и тайно подговаривает своих приверженцев объединиться и совершить нападение на владения еретика. К тому же приходится подавлять частые восстания недовольных шотландских баронов, не желающих подчиняться и принимать законы Англии. Да, Кромвель прав: им необходим такой сильный соратник, как Шмалькальденский союз. А значит, придется полностью подчиниться желанию герцога Вильгельма Клевского. Пока подчиниться…

– Хорошо, господин Кромвель, – наконец промолвил Генрих. – Если герцог на этом настаивает, так тому и быть. А вы уверены, что члены союза поддержат нас в случае опасности?

– В этом нет сомнений, Ваше Величество, – невозмутимо ответил Томас Кромвель, – я в этом полностью уверен.

– А вы так же уверены в том, что принцесса Анна обладает всеми теми достоинствами, которые изобразил Гольбейн?

– Безусловно, ее красоту и добрый нрав хвалят все, кто имел возможность видеть принцессу Анну и иметь удовольствие общаться с ней. Ваше Величество сделали хороший выбор. Англия в лице принцессы обретет достойную королеву, – отвесив легкий поклон, произнес советник.

Генрих самодовольно улыбнулся. Похвала советника была приятна. Король действительно долго искал подходящую невесту, и вот теперь он женится не только в угоду политике, а еще и по велению сердца, в котором после долгих дней одиночества вновь вспыхнуло пламя любви и надежда, что он наконец-то обретет долгожданное счастье. У него будет не только боготворимая возлюбленная, но и наследник, о котором Генрих мечтал больше всего на свете. Черные дни останутся позади, а впереди – только радость и веселье. Воодушевленный радужными мечтами о предстоящем браке, король совершенно забыл о Кромвеле, замершем у рабочего стола Генриха в ожидании дальнейших распоряжений. Но в отличие от короля, мечтавшего о светлом будущем, Кромвель предчувствовал бурю, которая, возможно, будет стоить ему головы. Ведь ни одному человеку (за исключением придворных герцога Клевского) так и не удалось увидеть лица будущей королевы Англии. Но все эти сомнения меркли перед выгодными перспективами, которые этот брак сулил лично Кромвелю. Реформы реформами, но благодарность лондонского торгового люда, получающего после подписания соглашения о союзе большой новый рынок сбыта, уже увесистым грузом лежала в сундуке советника. Ради такой суммы можно было и рискнуть.

– Вы еще здесь, господин Кромвель? – спросил Генрих, прервав нерадостные думы пребывавшего в сомнениях Томаса.

– Я жду ваших распоряжений, милорд, – произнес Кромвель, сосредоточившись на делах короля.

– После, Томас, все после. Распорядитесь, чтобы герцог Саффолк тотчас мне сообщил, когда принцесса ступит на английскую землю. Да, и еще, завтра я хочу собрать Совет, чтобы обсудить мою предстоящую свадьбу. Я в нетерпении, Томас, и волнуюсь, как незрелый мальчишка. И это в моем-то возрасте! Но годы берут свое, как это ни печально. Иногда я начинаю сомневаться: смогу ли я еще полюбить? Очарует ли меня прелестница? Сможем ли мы в любовном порыве вознестись в рай наслаждений, наполнив наши тела сладкой истомой?

– Ваше Величество, вы преувеличиваете, когда говорите о возрасте, – слегка улыбнувшись, возразил Кромвель. – Вы еще достаточно молоды и полны сил.

– Да полно, Томас. Раньше я мог без устали гнать коня по полям и лесам, предаваясь любимому развлечению – охоте, или сражаться, не зная страха, на поле брани. Никому не удавалось победить меня в поединке… А сейчас? Бесконечная ноющая боль в ноге сводит меня с ума. Но любовь вылечит мой недуг. Смотри-ка, я снова готов к новым подвигам: мысли о моей возлюбленной притупляют боль, а желание жжет мою плоть, отвлекая от нее… Поторопите их, Томас. Англия вновь должна увидеть своего короля счастливым.

– Я сделаю все, что пожелает мой король, Ваше Величество… – учтиво поклонился в ответ Кромвель и, испросив дозволения, вышел из кабинета, терзаемый дурными предчувствиями.

И, увы, они не обманули этого умного и чрезвычайно проницательного человека. Темные тучи, сулившие большие несчастья не только советнику Генриха VIII, но и всем тем, кто по его воле стали марионетками в политической игре, уже начали сгущаться над горизонтом, и изменить что-либо было уже не под силу никому. И хотя бытует мнение, что человек – творец своей судьбы, но в какие-то моменты спорить с неизбежностью бесполезно. Колесо фортуны крутится быстрее мельничного, и тот, кто еще вчера был наверху, завтра может упасть в разверзнутую бездну…