Текст книги "Короленко Цезарь Петрович. Сборник воспоминаний"

Когда-то в стране (тогда СССР) каждую весну в обязательном порядке проводились так называемые Ленинские субботники. Выходили на них и мы, кафедральные сотрудники. Но для нас это были скорее не какие-то физические занятия, а лишняя возможность побывать на свежем воздухе, отвлечься от повседневных производственных забот, пообщаться с коллегами из нашей базовой больницы. И вот однажды при таком мероприятии Цезаря Петровича экипировали телогрейкой (был такой универсальный предмет одежды), в которой он, естественно, выглядел необычно, и кто-то из нас на этот счет пошутил. Вот тогда я впервые и, пожалуй, в единственный раз, увидел Цезаря Петровича в некотором смущении.

Цезарь Петрович владел несколькими иностранными языками, что играло большую роль в работе нашей кафедры. Он нередко помогал переводить иностранные публикации. По его приглашению к нам приезжали коллеги из Англии, Польши, Германии, общение с которыми не только расширяло наш профессиональный кругозор, но и показывало высокий научный уровень российской психиатрии.

В этом плане с удовлетворением отмечаю, что кафедральные разработки в области алкоголизма как в организационном, так и в клиническом плане по ряду позиций опережали существующие. Значительным событием такого рода явилось создание первой в стране противоалкогольной лаборатории на крупном промышленном предприятии (одном из наиболее значимых заводов страны). Его инициатором и научным руководителем стал Цезарь Петрович, перенявший опыт организации и функционирования аналогичной структуры компании Дженерал Моторс.

Лаборатория имела автономный, независимый от государственных структур статус, позволявший нам решать те или иные вопросы, не имея на то официального одобрения. Несомненно, при этом было необходимо брать на себя полную ответственность за полученные результаты. Лаборатория финансировалась промышленным предприятием и была подотчетна его руководству. Позитивный опыт работы лаборатории был освещен в государственной телевизионной программе Время.

Организация лаборатории сопровождалась одним, можно даже назвать, забавным случаем. Мы, а это Цезарь Петрович, я и еще один доктор прибыли на встречу с дирекцией предприятия для обсуждения вопросов ее создания. Нам было назначено время. А это были уже довольно поздние вечерние часы. Тем не менее, нас не могли принять в условленное время и, извиняясь, попросили подождать, так как все руководство было занято в цехах завода. В итоге наши ожидания в приемной с неоднократным переносом времени встречи растянулись уже в ночи часа на два. Как оказалось, на заводе был

аврал, связанный с обязательным выполнением производственного плана, от чего зависели, как и в целом в экономике страны, премии и награды. В итоге наша встреча с руководителями завода уже в ночные часы состоялась, и лаборатория была создана.

Непременно хочу отметить, что Цезарь Петрович был знаком со многими психиатрами профессорами страны, что как я понимаю, отчасти было передано ему «по наследству» Марком Ароновичем, а потом в некоторой степени перешло мне.

Выше я отмечал, что в 1983 году я был избран заведующим кафедрой психиатрии Алтайского медицинского института и, в связи с этим переехал в Барнаул. Но наши профессиональные и личностные контакты продолжались.

Примером тому являются наши разработки в области экологической психиатрии. В 1990 году, с учетом экологической ситуации в стране, я разработал предложения по развитию экологической психиатрии и созданию ее научно-организационных структур и обратился с ними в Комитет по охране здоровья народа Верховного Совета СССР. Предложения получили одобрение. В результате при поддержке Президиума СО АМН СССР и позитивной экспертной оценки Цезаря Петровича в начале 1991 года была предпринята попытка их реализации в виде конкретных шагов по организации Центра экологической психиатрии. Цезарь Петрович подчеркнул приоритетный характер наших разработок и принял предложение участвовать в формировании и развитии этого жизненно важного и перспективного направления в психиатрии. Свое видение решения данной проблемы он изложил в выпущенном нами сборнике научных работ, явившемся, судя по всему, одним из первых с подобной тематикой. При этом хочу отдельно отметить, что термин «экологическая психиатрия» тогда только что появился в отечественной литературе. В зарубежной же психиатрии, по свидетельству Цезаря Петровича, он еще не встречался.

К сожалению, последовавшие вскоре события, внесшие коренные изменения в жизнь страны, не позволили завершить реализацию намеченных планов.

Приведенные выше события происходили до 1991 года, то есть до момента распада СССР. Я включил эти сведения в данный текст по той причине, что КПСС, а более кратко – партия, других и не было, доминировала в те времена во всех областях нашей жизни. Здесь я не стану затрагивать тему использования психиатрии в немедицинских целях. Это отдельный большой вопрос, а отмечу, что ее «руководящая роль» влияла и на карьерный рост многих людей. Цезарь Петрович был беспартийным. Не знаю, как ему удавалось оставаться вне «партийных рядов», тогда как имелось большое число желающих в меркантильных интересах пополнять их, а в части случаев, знаю по своему опыту, деликатно уклоняться от вступления в эту организацию. Но эту тему мы с ним не затрагивали.

Завершая воспоминания, хочу привести еще один случай, нашедший отражение в заглавии данного текста. В 1991 году я был в командировке в Севастополе. Знакомясь с главным врачом психиатрической больницы, я назвал свою фамилию, и он сразу неожиданно ответил, что знает меня по многим совместным публикациям: Короленко – Пивень.

Психиатр как собеседник
Владимир Юрьевич Завьялов

⠀ ⠀Владимир Юрьевич Завьялов, д. м. н.,

⠀⠀⠀⠀⠀врач-психотерапевт, создатель

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀дианализа

Психиатров боятся не зря. Психиатр может испортить судьбу человека, а может помочь исправить. Бывает и так, и так. Лучше не встречаться с психиатром в суде. В суде психиатр гордится тем, что никогда не лечил душевно больных, а только определял степень их болезни и состояния вменяемости/невменяемости. Лучше встретиться с психиатром в отделении неврозов – там лечат не только таблетками, но и разговорами. Но лучше всего встретиться с психиатром на кафедре психиатрии задолго до начала лекции или диагностического разбора, по-старому – консилиума. Я хочу рассказать о некоторых беседах с моим учителем профессором Короленко Цезарем Петровичем на кафедре психиатрии Новосибирского государственного медицинского института (в дальнейшем – «академии» и «университета»), которой он руководил несколько десятилетий.

Я познакомился с Ц. П. Короленко в 1970 году на заседании психиатрического студенческого кружка. На 4 курсе медицинского института у меня была проблема выбора специальности в медицине. Никакие специальности, которые я попробовал на студенческих кружках меня не вдохновляли, а наоборот – психологически угнетали, особенно хирургия с её безжалостным «проникновением внутрь» (пресловутый «хирургический доступ»). Кто-то подсказал: «Сходи на научный кружок по психиатрии, там интересно!» Я пошёл. Действительно, было очень интересно, и я остался в этой профессии на всю жизнь.

Мне повезло, со студенческих лет я учился психиатрии, клинической психологии и психотерапии не по книгам, а именно на совместных беседах с Цезарем Петровичем. Книги я, конечно, тоже читал, особенно «самиздатовские» переводы классиков психотерапии. У Цезаря Петровича была лучшая в городе личная библиотека классики психиатрии, психотерапии, психологии, современной философии и современной художественной литературы, правда на иностранных языках: немецком, английском, польском, чешском, сербскохорватском и других. На русском языке он литературу не собирал. Все работы на русском языке – это были книги, подаренные авторами, а их было не мало. Он был в хорошем смысле книжником – любил книги, читал ежедневно огромное количество страниц на разных языках, а утром, за стаканом кофе в своём кабинете погружался в разговоры, в которых обильно цитировал прочитанное.

Писать о Цезаре Петровиче Короленко без диалогов с ним, попросту нет смысла. Просто возьмите все его монографии и прочитайте. Это очень большой и сложный гипертекст. Вряд ли Вы в нём досконально разберётесь. Цезарь Петрович Короленко писал мучительно-кропотливо, с болью отрывая от себя каждую новую мысль. Ему мешали цитаты, которые он помнил наизусть. Он писал сложно, поскольку хотел выразить очень много, всё, что знал, а знал он невероятно много. Это был океан знаний, с которым он еле-еле справлялся. Этот океан знаний, его без конца топил, погружал в водовороты противоречий и нестыковок. Я это почувствовал ещё студентом, когда пришёл к нему на научный студенческий кружок. Это был клинический разбор в 1972 году, когда я учился у него на кафедре психиатрии в субординатуре. Это было давно, но я всё хорошо помню.

Психоз счастья-страха Карла Леонгарда

Обычно после большого разговора со всеми студентами кружка, а их было не мене 30, в конце оставалось человек 6—7, в основном это были студентки, влюблённые в Ц.П., но было ещё пара-тройка студентов-мужчин, мечтавших овладеть профессией психиатра. Тогда, в 1971 году быть психиатром, было более, чем престижно. На дворе – остатки оттепели конца 60-х, ещё не закончились дискуссии «физиков-лириков», ещё мало кто осознал глубокие идеи фильма «9 дней одного года» про физиков-ядерщиков в Новосибирском институте ядерной физики (ИЯФ), а тут, на кафедре психиатрии НГМУ (Новосибирский государственный медицинский институт), который находился на месте бывших конюшен, как тогда говорили, остановочного пункта императора Николая 2-го для переброски войск для Русско-Японской войны, в Новониколаевске на улице Владимирской-2 в тёплой дружеской обстановке велись разговоры о Европейской ментальности. Вот сочинения профессора Карла Леонгарда, немца из ГДР, об эндогенных психозах. Это совсем не шизофрения и не МПД, это что-то совсем особенное, даже совсем не смесь (не дай Бог – синтез) Шизофрении и Маниакально-депрессивного психоза. Это что-то совсем иное, гораздо лучшее, более интеллигентное, более современное, чем борьба и взаимодействие двух совершенно разных болезней. Тут надо всей силой своего воображения мечтать о каком-то новом качестве психического ответа человека на Современность (это я так понял тогда). Современность надвигалась «неумолимым домкратом» (что с меня взять тогда, ведь я читал, конечно, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, но никак не мог даже приблизиться к сочинениям Карла Леонгарда). Психоз страха-счастья Леонгарда был для меня запредельной мудростью приспособления человеческого организма со средой. Вот диалог с Ц. П., который был, но не был никогда мною записан, а воспроизводится по моей памяти сейчас.

В.Ю.: Цезарь Петрович, Вы говорили, что Крепелин твёрдо разделил все психозы на Маниакально-депрессивный психоз и Раннее слабоумие, позднее названное Блейлером «шизофренией», а у Леонгарда получается какой-то промежуточный тип – «циркулярный психоз». Как это правильно понять?

Ц.П.: Психиатрия – наука описательная. Мы, психиатры, не зная происхождения психозов и истоков психопатологии вообще, просто описываем то, что видим в клинике, то, что есть. Карл Леонгард очень внимательный и вдумчивый врач-психиатр, он тщательно исследует своих пациентов и точно описывает их статус. Сначала надо точно описать то, что Вы видите, слышите и чувствуете, а уж потом, отрываясь от живого контакта с больным человеком, придумывать интерпретации того, о чём вы слышали, но теперь уже думаете. Человек сначала слышит, потом думает.

В.Ю.: Ну, вот я сегодня на разборе услышал, что ваша пациентка шесть месяцев назад испугалась преследования за критику начальника на работе, была в состоянии параноидной депрессии несколько месяцев, не лечилась и не обращалась к психиатрам, жила, затаившись от всех, а потом вдруг ночью «услышала» голос этого начальника, который стал признаваться ей в любви! После этого она стала ненормально счастливой. Как это вообще возможно? Это что, форма самоисцеления?

Ц.П.: Вероятно. Но это уже ваша интерпретация. Вы ведь хотите, чтобы она преодолела свою паранойю страха? Вы ждали от неё какого-то мощного изменения в сознании, преодоления страха! Мы же все хотим преодолевать свои страхи. И вот Вы услышали от этой пациентки, что она с помощью другого психоза пересилила свой первоначальный психоз страха! Парафрения преодолела паранойю! Мы стали свидетелями редкого духовного феномена – энантиодромии, что буквально означает бег навстречу. Юнг позаимствовал это понятие из философии Гераклита, для которого оно означает постоянное перерождение противоположностей. В данном случае страх преследования волшебным образом превращается в любовное томление и ожидание долгожданной встречи.

В.Ю.: Это и есть механизм психологической защиты?

Ц.П.: Да, Вы правы. Это и есть механизм психологической защиты: чтобы защититься от страха нападения, необходимо влюбиться и влюбить в себя агрессора. З. Фрейд превосходно описал этот механизм психологической защиты в своей работе «Тотем и табу», читайте, студенты!

В.Ю.: Обязательно прочтём! А библейский мотив преображения Савла в апостола Петра, это тоже энантиодромия!

Ц.П.: Вы что, уже прочли Евангелие? Какое? От Матфея? От Марка? От Иоанна?

В.Ю.: Нет, нет, я прочёл это из критики. Вы же знаете, что мы – атеисты и наш главный предмет «Научный атеизм». Я просто читал «Историю религии», а там много чего интересного пишут о Библии!

Ц.П.: Да. Карл Юнг приводит в пример именно историю Савла, который всем сердцем ненавидел Иисуса Христа, всячески с ним боролся, как воинствующий фарисей, но в один миг преобразился, когда услышал голос Иисуса с небес…

В.Ю.: Всё-таки тоже с ума сошёл? Хотя, пардон, тогда ещё не было ни психиатрии, ни психиатров, ни сумасшествия, и никто с ума не сходил, а только бредил, по-хорошему, о встречи с самим Богом или его Посланником Иисусом!

Ц.П.: Возможно, такие случаи есть древние «реликтовые» психозы, возвращение психики на самые ранние этапы своего развития и адаптации. Мы об этом можем только гадать сегодня.

Через несколько лет, когда я уже стал профессиональным психиатром-психотерапевтом, заведовал отделением неврозов в психиатрической больнице МСЧ-25, мы с Цезарем Петровичем неожиданно вновь вернулись к этому разговору. На очередной городской психиатрической конференции, на которой добровольно-принудительно собирались все психиатры города Новосибирска и области (более 250 врачей), докладывали об одном интересном случае онейроидной кататонии, которую с трудом дифференцировали с ещё боле редким «онейрическим состоянием». Пациентка, молодая женщина сначала обнаружила у себя рак, а после его подтверждения, впала в состояние онейрических фантазий и пребывала в них боле 6 месяцев. Она никуда не выходила из квартиры, толи спала, толи грезила, толи галлюцинировала со слов окружающих, ни с кем не разговаривала, загадочно улыбалась и кому-то невидимому утвердительно качала головой время от времени. Её родственники очень переживали за неё, но долго не решались отправить её в психиатрическую больницу. Онкологи поставили ей диагноз «лимфогрануломатоз 3 стадии», но лечить не решались из-за категорического отказа пациентки лечиться. Они спокойно наблюдали, делали анализы и выжидали. У пациентки, как я понял, была спленомегалия – увеличение селезёнки и сильно увеличенные лимфоузлы в средостении, небольшое похудение и – «психоз счастья», который всё и определял в её жизненной ситуации. Психиатры боялись её лечить, поскольку диагноз «рака» затмевал по своей прогностической силе диагноз «онейроид». Стали коллективно размышлять – большой консилиум городских психиатров. Встал и я. Объяснил кратко, что онейроидный психоз, очень похожий на редкое онейрическое, типа «сновидного состояния», при котором пациентка постоянно продуцировала картины необыкновенного счастья в «ином мире», но не в мире смерти, а в ином, благополучном земном мире, где она пребывала в состоянии биологического, психологического и духовного благополучия (благополучие – это определение понятия «здоровья» ВОЗ, без момента «социального благополучия» – в картинах счастья пациентки никакой социальности не было) есть её психобиологическая защита от рака. Так и сказал: Психоз, очень нежный, благоприятный и красиво-художественно защищает её сознание от страха перед смертельной опасностью – раком. Лечить такую психопатологию надо очень сдержанно, осторожно и вдумчиво, как эндогенный психоз страха-счастья Карла Леонгарда – лучше не лечить, а дружески и ласково сопровождать, чем дело кончится. Тут поднялся «крик и гам». Настоящие психиатры кинулись меня критиковать за «психологизацию» психопатологии. Особенно усердствовал доцент Борис Николаевич Пивень (потом профессор, заведующей кафедрой психиатрии в мед. институте г. Барнаул), мой первый официальный учитель психиатрии: «Вы забыли критерии Ясперса о том, что такое психопатология – в ней нет никаких психологически понятных мотивов поведения!» Ну, да, нет. Их надо осознать с помощью мышления. Как сказано было Цезарем Петровичем – «слушай, а потом думай!» В конце этой дискуссии мы шли с Цезарем Петровичем от Владимировской улицы к Главпочтамту, где у него был именной почтовый ящик, в котором каждый день появлялись длинные иностранные конверты с письмами и извещениями. Мы продолжали дискуссию.

В.Ю.: А разве не так? Вся история этой женщины говорит о том, что она очень активно, своими интуитивными способами, борется с этой грозной болезнью, которую все боятся. Она тоже боится, но преодолевает свой страх с помощью энантиодромии, т.е. стремится полюбить своего врага и влюбить его в себя саму!

Ц.П.: Да. Это – красивая интерпретация. Может, так оно на самом деле и есть. А если оно так и есть, то это медицинский Казус, случай, который не вписывается ни в какие теории и схемы современной медицины, ни в какую статистику. Казус противостоит всему, что мы на сегодняшний день знаем. Это – козырный туз, он бьёт любой аргумент, но им надо пользоваться очень умело. У Вас не хватило терпенья дождаться самого лучшего времени воспользоваться этим аргументом. Надо было вначале оспорить термин «онейроидная кататония». Не было никакой «онейроидной кататонии», следовательно, никакого эндогенного процесса не было. А что было? А была истероидная защита от колоссальной угрозы. Истероидная защита – это блеф, обман, как нас учил Эмиль Кречмер, гипобулика.

В.Ю.: Да, точно, гипобулика. У меня есть его книга «Об истерии», как я забыл. Но там всё просто, всё определяется внешними факторами. На войну идут два товарища. Один – супер-идейный, готов гибнуть за кайзера, другой спокойно думает, как выжить в этой драматической ситуации. Идейный в первом же бою сходит с ума, истерически, в форме «двигательной бури»: лезет на бруствер, нетерпеливо кидается в бой. Его, конечно, спасают, отвозят в госпиталь, лечат, а потом определяют служить писарем в полковом тылу, где он и встречает своего более умного приятеля!

Ц.П.: Да. Именно так: две главные формы гипобулики, бессознательной воли: «мнимая смерть» и «двигательная буря». А Вы знаете, что сын Эмиля Кречмера Вольфганг Кречмер из Тюбингена – всемирно известный психиатр-психотерапевт, автор «Синтетической психотерапии», воевал на стороне немецко-фашистских войск в 1942 году и посещал литургии в брянских и калужских православных храмах. Он убедился, что православие с его обрядами есть истинное, самое правдивое христианство.

В. Ю. Говорят, что у Юнга и Бонгеффера родители были протестантами, лютеранами, но это никак на их дальнейшую религиозность не повлияло.

Ц. П. На войне мировоззрение быстро меняется – человеку надо знать, что у него есть Защитник, невидимый, но всесильный. Вот у вашей пациентки, вероятно, из-за грозной болезни пришла необходимость срочно поменять мировоззрение, найти опору в Защитнике. Что она видела в онейрических грёзах?

В. Ю. Она рассказывала, что в сновидных состояниях она представляла, как её водит какой-то важный седой человек в белых одеяниях. Ну, да, Защитник! Духовный Защитник. Он ей показывал неведомые края, где нет болезней, злобы и несчастий. Он показывал ей страну Счастья!

Ц. П. Вот видите, Страна Счастья есть, но это психотическая реальность.

В. Ю. Вы имеете ввиду коммунизм?

Ц. П. Предположим, что мы обсуждаем идею Платона об идеальном государстве, аристократическом, где высшее сословие – это философы, которые отлично знают, как управлять государством; среднее сословие – воины-охранители, а низшее – сословие кормильцев (ремесленники, крестьяне, короче народ, демос).

В. Ю. Идеальное государство должно оставаться идеальным, т.е. только в самой идее, а не в воплощении – иначе оно не будет идеальным. Правильно?

Ц. П. Видимо, теоретически правильно: от утопии к науке и обратно!