Текст книги "Ты, главное, пиши о любви"

2009 год. Зима

Полезай на третий ярус и внуши своим соседям, что сегодня мы приедем в оглушительную ясность.

Александр Ерёменко

1 января

Москва

Юля – Марине

Стараюсь радовать маму «елками», как и она меня в детстве. Сегодня она ходила на концерт Гергиева, я ее потом встретила, и мы погуляли по Москве. Мне вдруг захотелось ее встретить, я вспомнила, как в детстве, когда возвращаешься с елки с подарком, а мама тебя ждет.

В городе елки горят. Вышли на Красную площадь, люди катаются на катке, но как-то однообразно и по кругу.

И вы, Марина, знаете, что я обязательно все запомню и помню, где мы с вами были вместе, что я услышала от вас. И Люсин камень, где он сейчас лежит, я помню. И Люсю помню всегда.

Хочу передать немножко музыки, переписала вам «фадо» – уличная испанская песня, пронзительная, немного наивная.

2 января

Москва

Марина – Юле

С этим «фадо» была у меня смешная история. Зав. отделом прозы журнала «Дружбы народов» Лёня Бахнов попросил как-нибудь по-другому означить жанр моего произведения, а то у них там рассказ на рассказе погоняет. Мы давай перебирать жанры, в том числе и музыкальные: блюз – не блюз, свинг – не свинг, фадо – лучше не придумаешь!

– Ладно, – согласился Бахнов.

– Или канте-хондо. «Канте» – «глубокая», «хондо» – «песня»…

– Да, – говорит задумчиво, – лучше канте-хондо…

В результате он все забыл и вообще ничего не подписал, говорит:

– Надо было «рапсодия» назвать, я бы тогда запомнил.

В Коломенском солнце, расплывшееся над горизонтом. Стояла у Храма Вознесения на обрыве, – где, сказала экскурсовод и указала на трон, обращенный к реке, – будет восседать Иисус, когда начнется второе пришествие. теперь нет-нет и поглядываю – не сидит ли? Нет, вроде пока не сидит…

5 января

Москва

Юля – Марине

Марин! Когда вы вернетесь, порадую вас чем-нибудь. Может, будет готово кино.

Ох, не заблудитесь там, в лесу, наблюдая за птицами.

Счастливо!

13 января

Лаос. Тысяча островов

Марина – Юле

Yulka! Lubov moya! Internet na ostrove! Kak you? We have 1000 advenchers. Tomorrow we go along Mekong to many islands to sunset – big red Sun. Milliard stars! Birds – blue, red, yellow, bright green! Mountains and moon… But you will smeyatsya, no u menya 23 January ends my passport (6 mesyacev). So I must leave eti prekrasnie mesta. Inache great shtraf i deportacia.

Shar dvinetsya dalshe.

Kiss you, my darling, everything is so, as it is.

13 января

Москва

Юля – Марине

Вот дела! А как вы доберетесь-то обратно? Билеты и все остальное? Шар вас проводит в Бангкок? А какой там штраф-то? Ну, мы рады будем! Просто сюрприз! Ну их, эти джунгли, кобры, удавы и пираньи. Пусть крокодилы съедят кого-то другого, а не вас. Я даже успокоилась, узнав, что вы скоро домой. Повнимательней, Марина! На вашего Шара надежды никакой, что он там думал?

У нас холодно. Птицы не поют.

И снежок потихоньку падает.

Не унывайте!

Юля.

15 января

Лаос

Марина – Юле

2 000 euro i deportacia.

Never mind.

500 D I paid also in Astana – they changed ticket back. samolet derzhali half an hour, ne znali otsilat menya obratno to Moscow or pustit na 10 dney. Vse dengi spustila. Bez grosha v karmane!! I will try to come back. We v Laose now. Pobili chut-chut v Kambodze.

I shell go to Tayland alone. Sutki free stile in Bangkok and then f y and f y…

Plavali to vodopadi, videli drevesnuyu lyagushku.

Everything is papaya!:)

18 января

Бугрово

Юля – Марине

Sms: Дым стелется по

дровам поземкой.

От жара качаются

полотенца

в тишине.

19 января. Ночь

Астана

Марина – Юле

Sms: Если бы ты

мог избавиться

от себя хотя

бы раз, тайна

тайн открылась

бы тебе. Лик

непостигаемого,

прячущийся

позади вселенной…

22 января

Бугрово

Юля – Марине

Марин, вы где?

25 января

Москва

Марина – Юле

Дома. Как ты поняла – паспорта моего не хватило на столь длительную экспедицию.

Впрочем, подобные происшествия для меня в порядке вещей. Ничего, я насладилась буддийскими храмами в Бангкоке, изумрудным Буддой, взошла к древнейшему кхмерскому храму, прошитому корнями деревьев ши с благоухающими белыми цветками без листвы, припала к сказочным буддийским ступам, окинула одним глазком райские городки Лаоса, омочила лицо в «кофейной» реке – Меконг. На старой бамбуковой пироге по Меконгу приплыла к четырем тысячам островов, ночевала в бунгало, ночами по потолку надо мной вышагивал упитанный геккон, нежно воркуя: «Току, току…» Такое буйство красок парило и порхало надо мною – в ветвях Мирового Дерева, прямо не верилось, что это тоже птицы, как наши голуби и вороны!

А когда летела над всей Землей в Астану, получила sms от Седова:

«В Сокольниках

залили каток.

Пускают без паспорта».

1 февраля

Москва

Юля – Марине

Жить я хочу в деревне. Хочу работать у Вероники, носить воду, убирать вольеры у кур, выхаживать соек и косуль. Я вам не говорила об этом, но если бы мне предложили выбрать работу, то я бы выбрала подметать сады или колоть дрова. Но одно условие, чтоб красиво.

В Михайловском мне как раз красиво. А здесь, в Москве, все странно мне, и с каждым годом это ощущение крепнет. Хотя я и пытаюсь поддерживать миф, что я что-то пишу, что-то пытаюсь написать. Меня вполне устраивают письма к вам, sms или телефонный разговор.

Марина, я понимаю, что с приездом у вас бурлящая жизнь, но у меня припасено кое-что, и я хочу это вам торжественно вручить, рассказывая о жаворонках, совах, дятле-желне, пускай не удалось мне сохранить запах совенка, а только взгляд и память пальцев о клюве.

Давайте будем встречаться, я буду любоваться вами, как и всегда любуюсь, даже если иду в Михайловском (тем более там!), лосиная шерсть в карманах, жаворонок на вечернем току, аист пролетел, крик цапли – я всегда помню и вижу мою Марину, иду ли по насыпи, с которой открываются луга, холмы, и на самом высоком холме, в одуванчиках (был май), деревня Ульяшки, я вам о ней писала. С холма этой деревни я наблюдала полет ястреба, и, клянусь, он был не хуже (да и здесь не может быть лучше-хуже), чем в ваших Гималаях.

Ждите меня с хлебом-солью (в смысле, все это я вам сама принесу!), и хлеб будет НАСТОЯЩИЙ, из молотой мной муки.

Что еще я могу подарить своему учителю после сердца?

Хлеб, подковы и гнездо певчего дрозда.

5 февраля

Москва

Юля – Марине

Дорогая Марина.

Город не нравится. Хотя отношусь к нему спокойно.

Артур красавец, хорошо, что встретились.

Знаете, иногда на ближнем озере вижу лебедей-кликунов, а кликун очень редкий лебедь, у него длинная и почти несгибаемая шея, гордый вид. Встану и смотрю, как семья кликунов (родители и четыре сына или дочери) величаво (вот уж действительно величаво!) движутся среди тростников. И я подумала, что это и есть Артур, мой друг и товарищ – спокойный, с высоко поднятой шеей, гордый и при этом заботливый, хлопотливый, добытчик, семьи защитник – на озере, живет среди камышей и тростника по соседству с серой цаплей…

7 февраля

Москва

Марина – Юле

Сегодня ночью убедилась, что в снах существует земное притяжение. Я часто летаю во сне, поэтому считала – даже если оно там и присутствует, то в ослабленной форме. Ан нет, у меня в руках была КНИГА, я с трудом удерживала ее на весу, до того она была тяжела.

Лёня сказал: «Ты пишешь так долго и трудно, вот этот вес – отпечатался и отразился во сне».

И правда, в наследство от Люси получены горы ее черновиков какой-то неслыханной книги об отце, которой она собиралась потрясти мир. Я часто думаю: хотя бы тень надежды теплилась в ее душе, что кто-нибудь из нас, ее потомков, станет разглядывать эти бордовые бархатные альбомы с фотографиями, листать блокноты и архивы, перечитывать анкеты, газетные статьи и письма… Выуживать из папок хрупкие страницы, грозящие рассыпаться в прах…

Когда она перебирала свои сокровища и видела, что ей с этим не справиться, но тем не менее выстраивала, складывала, отлично понимая: кто долго собирает и слишком остро оттачивает – терпит поражение[2]2
  Лао Цзы «Книга о пути и силе».


[Закрыть].

А мне-то что теперь со всем этим делать, мать честная? Мне-то хватит ли сил? А времени? Успею ли я – не то что переплыть, – хотя бы войти в реку, тронуться в путь, попробовать разгадать секрет преодоления смерти, оживить летейские тени?

Смотри, Юлька, если и я здесь оставлю груду своих черновиков, подверженных тленью, то не пугайся и помни: большой путь начинается с одного шага. К тому же закон чудесного подвластен любому человеку, который понял, что сущность творения – это свет.

9 февраля

Москва

Юля – Марине

Случайно у Олеши открыла и прочла: нельзя сказать, что я достиг чего-то или не достиг, это ерунда – главное, что я каждую минуту жил. Та же история – со мной. Но все-таки наслаждаться каждым шагом лучше, когда под ногами земля, песок, чабрец, сосновая хвоя…

Или когда кормишь сойку личинками пчел. Даешь личинку сойке, у ней голубые полосы на крыльях, личинку в клюв запихиваешь, она проглатывает, и это счастье.

Аля, разумеется, меня ждет, но я пока в размышлениях. Может быть, съезжу в феврале, чтоб посмотреть на зиму. Хотя планировала март – встречать весну.

14 февраля

Москва

Юля – Марине

Марина, вы, наверно, в Доме творчества на писательской лыжне?

Мне ребята прислали фотографии нашей михайловской зимы, а Марик написал и про зимующих лебедей, как они взлетают с воды, очень подробное описание их движений. Так что я наблюдаю за ходом зимы своей деревни по фотографиям заснеженных деревьев, родников с незамерзающей вокруг травой, по крупным планам снегирей и свиристелей, по синему на солнце льду и пустующим в таком же синем небе в соснах гнездам цапель.

17 февраля

Москва

Марина – Юле

Здравствуй, Юлька!

Утром у нас

чай с солнцем

На ночь

молоко с луной

А в Москве

электричество

с газированной водой

Полюбила Всеволода Некрасова.

Звонил совсем незнакомый священник с Лёниных Уральских гор.

– Если повернется язык, – сказал он, – зовите меня просто отец Димитрий. Так вот, у нас в Нижних Сергах нету храма. Не поможет ли мне, Леонид, воздвигнуть храм?

Вот так – не больше и не меньше.

К нам во двор прилетели тучи свиристелей, склевали всю рябину, в окне от них черно, они мечутся в воздухе с нежными гортанными трелями.

Надо бы начать роман, тот, зреющий с лета, а пишется повесть – вся ожила, замерцала, не бросать же! Все оттого, что трушу – роман-то, брат, – ого-го-го! писать.

19 февраля

Москва

Юля – Марине

Одна из безумных идей, бродивших по заповеднику, была такая: тридцать три вырезанных из пенопласта богатыря крепятся грузом на дно озера, в нужный момент, когда, допустим, идут туристы, канаты рубят, и богатыри, покачиваясь на платформе, взмывают вверх, раскрашенные, с дядькой Черномором.

Но я представляю покачивающуюся бочку на волнах:

 
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян –
Так велел-де царь Салтан…
 

Тут вам и одиночество, замкнутость, зима, Валентина Ефимовна Терешкова на кордоне.

Кордон – одинокий пустынный дом в лесу. Ни телевизора на кордоне, ни телефона и ни радио. Не было у нее ни колодца, ни огорода. Почему она не вырыла колодец, не знаю.

Воду ей привозили из заповедника в бидонах. Один раз (хорошо, зимой!), забыли и Валентина Ефимовна, не унывая, топила снег – варила снежные щи. А так ходила к нам на деревенский колодец (расстояние километра полтора). Огород, невостребованный, зарос.

Как обычно описывается зимовье в книгах: окно, чтобы посмотреть на закат (закат, Марин, тут делится на две половины – «янтарный» час и «алый»), плитка – вскипятить кофе.

Артур уезжал на полгода в Крым зимой, жил один в маленьком доме из ракушечника. У него была печка и гитара. Приехал он туда в январе, мороз. Бельевые веревки за неутепленным окном замерзли, покрылись сосульками, раскачивались на ветру, треск, метель и где-то там еще вдалеке полоска моря.

У нас на обледеневших веревках осенью качаются птицы, трясогузки. Им нравится раскачиваться на них. Они раскачиваются на этих веревках, как прищепки. И край огорода называется (кстати!) тоже «берегом».

Далекие у этого «моря» берега…

23 февраля

Москва

Марина – Юле

Ходила в ЦДЛ – прощаться с поэтом Романом Сефом.

Вспомнила, как навещали его с Седовым на Пироговке, где он лечился в кардиологии.

Сеф тогда ужасно зарос. Я накинула ему полотенце на плечи, достала ножницы, раз-раз, и его подстригла.

– А теперь, – сказал он, – постриги моего соседа.

Тот лежал угрюмый, уткнувшись в стенку, всклокоченный, как дикобраз. Я его подняла, усадила на стул и подстригла. Он сразу приободрился, помыл голову в раковине, сбрызнулся одеколоном.

– Ну вот, человеком стал! – радовался Роман Семёныч. В палату стали заглядывать другие пациенты…

Короче, мы выбрались из больницы под вечер.

А вчера иду по Тверскому бульвару. Солнце! Снег! А морозец. И вдруг так потянуло к Яше Акиму, пока он здесь еще, на Земле… Приехала, мне налили кагору, я принесла ватрушки, мороженое. Говорю ему: «Так скучаю по вас! Я скучаю по вас!!!»

А он глядит на меня откуда-то издалека-далека, не человек – а мировой космос.

На улице воздух морозный, звезды, и в подземном переходе, на лестнице, на юру, неказистое существо в лохмотьях играет на синтезаторе какую-то щемящую мелодию.

Я стояла около него и плакала. А потом смотрю – иду по дороге к автобусу – такая счастливая!

2009 год. Весна

В каждом событии отражается вся Вселенная.

Чогьям Трунгпа

1 марта

Бугрово

Юля – Марине

Дорогая Марина!

Я завтра уезжаю и наверно опять надолго – встречать весну. Мы не увиделись, но в начале недели вам завезут от меня на Коломенскую подарок, и через него вы взглядом, возможно, окажетесь со мной рядом, увидите Алю, Машу, художника Петю Быстрова (в лесу Петя расставлял свои картины, прислонит к дереву, и кажется, вот-вот с портретов все разойдутся: портреты большие, в полный рост).

Увидите поэта и отшельника Воскресенского.

Я вам когда-то писала, что недалеко от развалин старой усадьбы Воскресенское двоюродного деда Пушкина – Исаака Абрамовича Ганнибала – живет такой Сергей Воскресенский (это он сам себя прозвал), в соседней деревне его прозвали Дикий. За нелюдимость и какую-то оторванность от нормальной жизни.

Он охотник, всю жизнь занимается охотой, держит и любит лошадей. Целыми днями скачет, и никаких забот, только мчаться, как Андрей Ростоцкий – Денис Давыдов в финале «Эскадрона гусар летучих» налегке, даже без седла. Хотя Воскресенский очень ухаживает за лошадью, и все уздечки, седло у него сделаны своими руками и щеголевато, и зарабатывает он обычно тем, что на ярмарках, когда устраиваются гулянья в поселке, выигрывает приз за красоту на лошадиных смотрах.

Его лошадь, а ее зовут Ласка, всегда первая.

Еще он пишет стихи, я вам присылала, помните?

 
…Если заяц прокричал в ночи
И поутру тетерев ответил,
Значит, все, зима, сдавай ключи,
Есть такой закон на белом свете…
Убирайся и не злись без толку,
Отошла теперь твоя пора…
И за печку верную двустволку
Прячу я до пуха и пера.
 

О нем рассказывали: заблудились какие-то люди, ночь, луна, они вымотались уже все, устали, человек на холме, они к нему (а это был как раз Воскресенский): «Где мы?!!»

А он спокойно, важно им отвечает: «Да у маво дома».

И ушел.

7 марта

Бугрово

Юля – Марине

Встретилась, Марин, со всеми, как обычно – в автолавке. Автолавка – это синий фургон, список товаров на огромном листе магнитами прикреплен к железной двери. В девять она у нас, потом на Воронич, в Савкино.

Собран народ. Одинаковые у всех кошельки, одинаковые (список товаров один) покупки.

Не утонувшая орбитальная наша станция «Мир» в Михайловском, в заброшенных деревнях-галактиках – Коты, Усы…

И Валентина Ефимовна по прозвищу «Терешкова» (вообще-то ее фамилия Филиппова), всегда приходила на стыковку с этой кочующей автолавкой первой. Теплой порою на тапочки ее налипала хвоя – лунный грунт…

(В тапочках по лесу ходил и Валентин Анатольевич, привычка: зачем переобуваться, раз дом в лесу?)

Я опаздываю, бегу, а Маша и Аля уже катят от автолавки свои тележки, оставляя морозным утром след в снегу.

Валентина Ефимовна ко мне заходила в гости. Принесет бутылочку, угощение. Наполнит стаканы (мне – половину) и, перед тем как выпить, объявит: «Ну, глонемте!»

Гейченко, хотя не пил, говорил: «Семён, Семён, когда на душе пусто, когда телу беда, стакашок опрокинул – и радость…»

11 марта

Бугрово

Юля – Марине

Как идет Аля? Почти согнувшись, но не от возраста, а от страстности самого движения, направленности его.

Приготовить к зиме клубнику, посадить «чёснок» (так и произносится с «ё» и ударением на первом слоге, так же как «хрен»: «хрён!»).

При этом на голове у нее надета вязаная, почти что детская шапка, с резиночками, чтобы не спадала.

Как идет Маша? Да как под воду ныряет: наберет воздуха – и под горку, вынырнет – уже за углом. Ведро воды и то лопухом накроет – от чужих глаз.

Спросишь ее: «Кого идешь? Кого делаешь?» Увиливает от ответа тропинкой. Хоть в ягоды, хоть в грибы – огородами, огородами, петляя.

Маленькая, крепенькая, как желудь.

Я же иду вразвалочку, в кепке-восьмиклинке (мне ее подарил Алексей), и в черном, как морские бушлаты, ватнике. Помните, Марин, у меня был бушлат – настоящий морской бушлат, говорят, из города Бристоля, выменян в кабаке за бутылку водки «Черная смерть», – с морскими пуговицами (на пуговицах якорьки), и на подкладке, где внутренний карман, вышито (видимо, от предыдущего матроса): «матрос Мягкий с острова Мощный». И я всегда ненароком этот бушлат распахивала, не упуская шанс щегольнуть, сходя на берег.

Приятель Алексея, Лёша Матвеев, при встрече (у меня кепочка набок, ватник-«бушлат» распахнут) каждый раз уважительно, очень крепко и долго жмет мне руку.

А когда волны бьются о форштевень, я смотрю на звезды и, конечно, вспоминаю своего учителя.

17 марта

Москва

Марина – Юле

Юлька, вернулась из Египта!

Летела, не отрывая глаз от этого гигантского куска земного шара – с Сирийской пустыней, скалистой Иорданией, затерянными среди холмов озерами, Евфратом, несущим свои воды аж из шумеро-месопотамских мифов, заснеженными Анатолийскими горами, причем повсюду, казалось бы, в полностью безжизненных уголках – лепятся один к другому домишки, теплятся огоньки…

Я думала о бугенвиллиях, суданских розах и тьме египетской, напоенной запахом ночного табака, который так любила Люся, когда мы с ней жили в Кратове.

Свой сад они вырастили на голых камнях, и поливают, поливают, поливают, иначе эти половички травы, расстеленные на камнях, вручную посаженные деревца – мигом засохнут.

Шаг в сторону – и ты проглочен пустыней!

В этом есть что-то символическое.

19 марта

Бугрово

Юля – Марине

Нина Алексеевна, Марин, пушистые побеги на вербе называет – «басенки». На Алексее жилетка как раз из овечьей шерсти и цвета вербы.

Алексей катался весною на льдинах в детстве. На заливных лугах. Там мелко, не страшно. Небо синее. Оттолкнулся от берега: пошел!

Я вслушиваюсь в его слова, всматриваюсь во все, что его окружает.

«У меня был знакомый окунь, – рассказывает, – я, подплывая, щекотал ему бок. Пощекочу один, а он – виль– и другой подставит…»

Он рассматривает чешуинку на боку карася и подсчитывает годовые кольца, как у дерева.

«Щучий сегодня ветер», – он скажет про погоду. Про ненадежного человека: «такой мазепа» (и ведь это из Пушкина, Марин). Про глупого скажет: «ашапурок» (объяснил: «это, что останется от меха, когда сошьют шапку»)…

Я его упрашиваю: «Алексей, ну еще скажи… Что-нибудь!» И он говорит: «Есть на берегу Сороти развилка, называется «березовые штаны».

И еще.

«За мою жизнь река изменилась».

4 апреля

Москва

Марина – Юле

Юлька! Поздравляю тебя с нашим праздником – Всемирным днем писателя, встречающего скворцов!

5 апреля

Бугрово

Юля – Марине

Да, прилетели!

Поблескивают, как нагуталиненные: черный скворец – желтый клюв.

При хорошей весне они появляются даже в конце марта, и уж точно в начале апреля – когда (обязательно!) земля уже открылась.

Перелиняют, и на кончиках новых перьев на черном крыле и туловище появятся светлые пестринки, крапинки. Скворец весь в золотых точках. Замечали? И это даже отражено в названии. Скворец по-английски starling – то есть «звездчатый» или «в звездочках». Его крапинки – это «звезды» на крыле…

8 апреля

Бугрово

Юля – Марине

А праздники, Марин!

Какие праздники у нас, у карасей, простые – с птицами!

Зиновий-синичник, Герасим-грачевник, Никита-гусепролет, Мефодий-перепелятник, Пётр-и-Павел-рябинники (когда заготавливают для зимующих птиц рябину), поворот солнца на весну. День птиц, отдельно – День перелетных птиц.

Весною, как ни выйдешь на улицу, день жаворонка, щегла, королька, камышевки садовой, горихвостки, пеночки, дубоноса, овсянки обыкновенной и коньков, полевого и лугового, и чечетки, козодоя, пищухи, коростеля.

Да еще каждый год у защитников птиц объявляется годом какой-нибудь очень важной птицы, или редкой, или красивой, исчезающей, с целью обратить внимание людей на птиц, чтобы люди их берегли. Уже на моем веку были годы зимородка, тонкоклювого кроншнепа, чайки, снегиря, совы, лебедя и обыкновенной пустельги…

Марина, я здесь помню о вас всегда, каждый шаг – в сандалии или на босу ногу, среди перелетающих с ветки на ветку желтых трясогузок.

10 апреля

Москва

Марина – Юле

А как насчет Семиурга – бессмертной птицы, которая вьет свое гнездо в ветвях Вселенского Древа? Рада, что ты подышала мартом. Я даже не выбралась в Переделкино.

У нас ведь родился мальчишка – синеглазый и белобрысый!

И мы все танцуем вокруг него.

Илюша.

У меня вышла книжка повестей – называется слегка по-китайски: «О бесконечной любви и быстротечности жизни». Хотя Лёня утверждает: что бы я ни написала, каким бы ни овладела писательским мастерством, самый большой успех имела бы брошюра: «Как правильно сварить украинский борщ»!

15 апреля

Бугрово

Юля – Марине

А у Андрея с Вероникой родился гусь!

Не из инкубатора, а от гусыни.

На улице собачий холод, вылупление идет недружное, поэтому первого гусенка забрали домой. В связи с этим – куча забот и хлопот, а у ребят еще и страусы, и мне, как человеку абсолютно свободному, Вероника предложила поухаживать за гусенком.

Теперь я с у тра пораньше встаю и за три километра ид у – растить гуся. Кормить его, согревать, выгуливать. Три километра – туда (они с зоопарком обитают на окраине Пушкинских Гор), три – обратно.

Аля рассказывала мне, когда она раньше пасла коров, – то пела.

«Кто плачет, – она объясняла мне, – а я пою. Хожу в одну сторону – пою, хожу – в другую…»

18 апреля

Бугрово

Юля – Марине

На всякий случай, Марин, чтобы было понятно.

Холмогоры, как все крупные и тяжелые гуси, несутся рано. Свадьбы начинаются во второй половине февраля-начале марта, как только немного потеплеет.

Потом: чтобы, наконец, «сесть», гусыне еще нужно время «набрать» кладку, а это семь или восемь яиц. Бывает меньше. Тут как получится. То есть, ей еще нужно время их снести. Ну и потом насиживание – месяц. Иногда яйца трескаются от ночных заморозков в марте, но гусыня, если даже у нее уже родился гусенок, будет сидеть до последнего яйца. Пока все вылупятся, гусенок может погибнуть без заботы. Поэтому Хидюша (я назвала своего гуся Хиддинк!), был «отлучен» от мамы и передан, уж так получилось, мне. А больше никто и не вылупился.

Хидька счастливчик.

25 апреля

Бугрово

Юля – Марине

Вы, конечно, знаете, Марин, – кого новорожденная птица увидит первым, того запомнит навеки и будет считать родной матерью. Гусыня ты или нет – но если тебя гусенок встретил первого, то именно ты, ТЫ и станешь для него ближайшим родственником. Этому есть любопытное название – запечатление (импритинг).

Даже подумать не могла, что у меня когда-нибудь будет гусь. Что я выращу своего гуся – с ладони. Все его детство и юность пройдут на моих глазах.

Поймите меня правильно, Марина: ты был один и вдруг не один, – уже с гусем! Вы связаны путеводной нитью, и надолго. И ведешь, и распутываешь эту ниточку наступившей гусиной жизни – ты.

5 мая

Пушкинские Горы

Юля – Марине

А на дворе, между прочим, весна!

Вот-вот должна зацвести черника, вылез ландыш. Одуванчиков море. Для молодого гусенка рай! Все теплое после зимы! Вышел с чашечкой кофе, сел на камень, залез на него с ногами, река внизу… Поля одуванчиков с каждым днем желтее. Черные узловатые ветки яблонь и – скворцы.

Белили яблони, водили по стволам щеткой, под деревьями, как будто бы тоже выкрашенные, гуляют гуси. Одуванчики-самураи в рогатых и островерхих шлемах наступают, крадучись, из тумана.

Забыла вам сказать – я переехала к Веронике, поближе к своему гусю. Далековато каждый день туда-сюда, считать километры, не набегаешься.

Отныне мы с Хидей неразлучны.

15 мая

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Первый выход гуся на луг и первый шаг.

Мы не просто шагали в ногу, он сидел на моей ноге, целиком умещаясь на сандалии, как помпон на домашней тапочке. Он устроился на сандалии, и я шла, аккуратно неся его на ноге.

Ходить я его, положим, научу.

А ну как дойдет до полета?

23 мая

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Цветут яблони, по садам в это время жгут костры, дым стелется и согревает деревья вечерами. Соседи несли табуретку в поле, трава огромная, того, кто несет, не видно, одна табуретка плывет в траве цветущей…

По-летнему все насыщено зеленью: лопух – ЛОПУХ, одуванчик – так одуванчик, толстый, сочный.

Первый пух, младенческое перо.

Хиде прощаю все: и съеденные маргаритки, и потоптанные петунии. Что делать, если расцвет гуся совпал с всеобщим цветением. Незабудки, шиповник, ландыш. А черемуха! А настурции, ирисы, люпины! То летел тополиный пух, потом полетели вишневые лепестки, теперь яблоневые. Лепестки осыпаются на землю. И по лужайке среди цветущих пионов гуляет Хиддинк.

Мой мальчик, мой кондор, буревестник…