Текст книги "За кулисами. Москва театральная"

В Венгрию знаменитая «Таганка» приехала с престижного югославского фестиваля БИТЕФ, где Любимов за «Гамлета» взял Гран-при. В Югославии весьма характерно тогда отличился Шопен. Но не композитор, а проходящий под этим прозвищем артист Шаповалов. Шаповалов, потеряв за границей бдительность и позабыв о приставленных к театру стукачах, публично изображал Брежнева. По возвращении в Москву Любимова вызвали в горком и «вставили» по первое число.

– Ну, я Шопена тогда спас. Я сказал им: «Да вы с ума сошли! Он же всю жизнь мечтал сыграть Брежнева. Вот и репетировал на публике». Они даже ошалели, а я: «Ведь играли же артисты Сталина, Ленина. Что ж Брежнева не сыграть?»

– Катя, а вы помните день встречи с Юрием Петровичем? – спрашиваю я, доедая вторую порцию пюре из – страшно сказать – каштанов под взбитыми сливками, которые к тому же украшены вишней.

– Конечно. Я ждала его в гостинице. Вижу – идет человек: седой, красивый, как лев. Порода в нем видна. Джинсовый костюм, платочек на шее, рубашка нараспашку. Он мне сразу понравился.

– Как мужчина?

– Как мужчина. И второе потрясение я испытала, когда увидела его спектакли. У меня перехватило дыхание.

– А чем вас поразил Любимов?

– Как это объяснить? Мужским обаянием. Мне абсолютно наплевать было, дарит он мне что-то или нет. Наоборот, это у меня была внутренняя потребность завоевать этого человека. Первый раз в жизни я почувствовала, что хочу понравиться мужчине. Но я не показывала виду. И он тоже. Не надо, чтобы нашу симпатию кто-то видел.

Наивные!.. Впрочем, как и все влюбленные мира. У этой истории были свидетели как с советской, так и с венгерской стороны.

Мари Тёрёчик – известнейшая актриса венгерского театра и кино – совсем не удивилась моему вопросу, когда мы накануне вылета встречались в отеле.

– Будапешт – это очень маленький город, и через две минуты весь город знал, что Любимов влюбился в переводчицу. И все знали, на какой стадии находится роман, что они говорят, что делают. Влюбленного было видно сразу – он не ходил, а просто летал. И потом это все-таки театр – спрятать любовь невозможно. Мы очень хотели, чтобы они были вместе.

По телефону сообщили, что рейс снова откладывается на неопределенное время. Поэтому мы продолжаем прожигать жизнь, гуляя по ломаным улицам Королевского замка. Отсюда, с высокой горы, видно, как Дунай элегантно режет Будапешт на две части. «Дунай-Дунай, а ну узнай, где чей…»

До того как Юрий Петрович Любимов стал знаменитым режиссером знаменитой «Таганки» – властительницы дум целого поколения, он прошел серьезную жизненную школу – ФЗУ, ансамбль песни и пляски КГБ, Вахтанговский театр. Он говорит, что иногда содрогается, вспоминая, что вытворял в молодости, и по этому поводу очень жалеет свою маму. Однажды она лишилась чувств, когда ее сын – фэзэушник, пришел домой весь в крови.

– Местная шпана мстила кому-то из своих, кто их сдал милиции. У того нога была в гипсе, как и у меня тогда, вот они и перепутали. Спасло то, что когда меня хотели взять в кольцо, сзади оказалась стена. Я схватил трубу металлическую и стал ею размахивать. «Убью всех!» – кричал я. Кое-как отбился. Прыгнул в трамвай и так ушел от них. Домой явился весь в крови, с сотрясением мозга, без зубов. Тут мать и упала.

А когда сын поправился, то достал у кого-то финку, пистолетик маленький, отыскал своего главного обидчика и бился с ним не на жизнь, а на смерть.

Когда Любимов и Каталина встретились, их разделяли 30 лет: ему 60, ей в два раза меньше. Отношения развивались стремительно; несмотря на свой возраст и опыт сердцееда, Юрий Любимов и в 60 лет оставался романтиком. Он приглашал Каталину, которую звал Катькой, гулять по набережным, и с тех пор она полюбила туманы, которые накрывали влюбленных, как плащом.

– Бродили по каким-то холмам, беседовали, – вспоминает Любимов. – Ну, короче говоря, я влюбился и потом уже все думал, как мне с ней встретиться.

Как это ни кажется теперь парадоксальным, но свидание произошло при участии политических властей, которые так любили вмешиваться в общественную жизнь Любимова. На венгерской земле они вмешались в частную.

– Кате я назначил свидание, а до этого обязан был быть на вечере в советском посольстве. Короче, там идет концерт, чувствую, он затягивается, а меня же Катя ждет в гостинице. И я второго человека в Венгрии – Ацела, который ко мне по-дружески отнесся, тихонько спрашиваю: «Я вижу, вы собираетесь уйти. Вы не могли бы меня взять с собой?» Он удивленно на меня посмотрел: «А что ж это у вас в одиннадцать такие срочные дела?» И смеется. Я говорю: «Но вы же догадались. Мне обязательно надо быть». Я иду с ним, а советский посол перекрыл дорогу: «Вы, собственно, куда?» Ацел вмешался: «Я просил товарища Любимова. У меня с ним серьезный разговор». Посол отстал. Ацел довез меня до гостиницы, и там я увидел Катерину. Свидание состоялось при помощи главного венгерского идеолога.

Если Любимов артистов называл бандитами, это значит, что любил их. Рассказывают, как однажды на репетиции «Гамлета» Владимир Высоцкий никак не мог сделать то, что требовал режиссер. Он мрачно начинал хрипеть текст. «Нет, не то!» – кричал Любимов. Еще раз повторял. Еще раз. «Вы что, вахлак из подворотни?» – не выдерживает Любимов. «Ах, мать твою!..» – вопит Высоцкий и, схватив тяжеленную шпагу, швыряет ее в сторону режиссера. Орудие убийства падает рядом, вдребезги разбив стул. Любимов – ноль эмоций: «Стульчик надо починить. Позовите кого-нибудь. Продолжаем».

После смерти артиста он будет добиваться того, чтобы спектакль его памяти – «Высоцкий», увидел свет. Пойдет по партийным инстанциям, и партайгеноссе Зимянин из ЦК будет орать на Любимова:

– Ваш Высоцкий, подумаешь, антисоветчик, все ваши друзья антисоветчики! Вы домахаетесь своим партийным билетом, мы у вас его отберем.

Через год спектакль разрешит Андропов.

Но не всем по душе пришлась эта дунайская рапсодия. Артистки «Таганки», в отличие от своих венгерских коллег, не в силах были перенести увлечение своего главрежа. Они позвонили в Москву жене Любимова Людмиле Целиковской. Та встречала театр в Шереметьеве с каменным лицом.

Людмила Целиковская двадцать лет была гражданской женой Юрия Любимова. Суперзвезда советского кино, отечественный Голливуд. Огромные, на весь экран распахнутые голубые глаза, капризный, чуть с изломом рот несли с экрана образ наивной и легковерной красотки-попрыгуньи. «Сердца четырех», «Воздушный извозчик», «Иван Антонович сердится», «Попрыгунья», «Беспокойное хозяйство» – кто не помнил ее в этих фильмах. Между прочим, в наивной агитке о войне «Беспокойное хозяйство» она снималась вместе с будущим супругом – Любимов играл влюбленного в нее французского летчика и забавно шепелявил: вместо «ромашки» – «ромашишки».

В Голливуде с такой внешностью и при таких данных становились дивами. В Советском Союзе получали почет со всеми вытекающими отсюда материальными привилегиями. Но карьеру Людмилы Целиковской на взлете поломал Сталин. Когда Эйзенштейн снял ее в роли царицы в «Иване Грозном», то Сталин сказал: «Что это за царица? Не надо ее показывать царицей». И она надолго выпала из советской кинообоймы.

Актрису обожали мужчины. Любимов был ее пятым мужем, после студента театрального института Алексеева-Месхиева, писателя Бориса Войтехова, актера Михаила Жарова и академика Алабяна, сына которого потом воспитывал Юрий Петрович. Она была умна, музыкальна и хорошо образованна. Помогала Любимову строить его театр. Держала большой дом, всегда открытый для его друзей. Среди дня Людмила Целиковская, как правило, звонила в театр и справлялась, сколько у мужа в кабинете людей, – ей нужно было знать, на сколько персон накрывать стол. Весь быт Художника был на ней.

И с этой женщиной, игравшей в его жизни и жизни московской интеллигенции огромную роль, Юрию Любимову предстояло расстаться.

– Я понимал, что неприлично было бы ее обижать, в моем возрасте тем более. В 50 или 45 – ну ладно, а в 60 – это совсем скверно. Она любила театр, который я создаю, она его поддерживала, то есть она была со мной всегда.

Мы присели на углу какой-то улочки и заказали пиво.

– А когда пришло окончательное решение расстаться?

– Когда я понял, что надо решать. Так нельзя жить – на два дома, неудобно.

– А вы с Людмилой Васильевной выясняли отношения?

– Выясняли. Она какой-то такт проявила. Видимо, сперва надеялась, что пройдет это, все образуется. А когда она потеряла надежду, был у нее какой-то всплеск, неприязнь, огорчение. Но потом все прошло, и она повела себя весьма благородно. Весьма.

– А Катя была знакома с Людмилой Васильевной?

– Нет.

– Стоило ли разрушать брак с Целиковской, ведь люди годами поддерживают романы на стороне?

– А зачем врать? Если я полюбил, то зачем врать? Я ценю Люсю.

Тридцатилетняя Каталина уехала в Москву вслед за своим возлюбленным и устроилась там в качестве собкора венгерского культурного журнала. Она еще не знала, что Любимова вышлют из страны и в 1984 году издадут по этому поводу указ с дикой формулировкой о «систематических занятиях враждебной Союзу ССР деятельностью». И что она разделит судьбу жены декабриста – с той лишь разницей, что ей придется жить с ним не в Сибири, а в Иерусалиме, Нью-Йорке, Болонье, Хельсинки, далее везде, где будет востребован талант ее супруга.

Пришло время рассказать о Каталине Любимовой. Урожденная Каталина Кунц – дочь почтенных родителей (отец – инженер-судостроитель), переживших синдром 1956 года. Она училась в Москве, на филфаке МГУ. Театр на Таганке никогда не посещала, и если бы ей сказали, что она выйдет замуж за русского, то очень бы удивилась и всячески этому сопротивлялась. Она была вполне благополучной женой известного ученого-астронома, который, по словам Юрия Петровича, все смотрел на звезды.

– А вы, Юрий Петрович, этим, значит, воспользовались?

– Нет, я не воспользовался, я, наоборот, был очень аккуратен и очень скорбел. У них, к счастью, не было детей. К тому же Каталина была не легкомысленна, у нее все это было серьезно. А я-то существо театрально-актерско-режиссерское, у нас все проще.

Каталина Кунц оказалась красоткой строгих правил. Например, принципиально не принимала подарков от поклонников, аргументируя это тем, что не хочет терять свою независимость. «Ведь каждый мужчина может ухаживать и делать презенты, – говорит она на хорошем русском языке, так и не избавившись от акцента, – но это еще не значит, что с ним нужно иметь такие отношения».

Если Юрий Петрович говорит о женщинах, то не иначе как в сравнительной форме: «Характер у нее – не как у Катьки» или «… круче, чем Катька». Характер у нее действительно крутой. Когда Таганку, приехавшую на будапештский фестиваль, поселили в гостинице средней руки в расчете на российскую непритязательность, она для своих артистов выбила из организаторов роскошный отель с термальными водами, да еще и в парке. За что заслужила от мужа кличку «Сталинская ручка» и «Т-34».

Следует заметить, что эта «ручка» в Москве также привела в порядок запущенное после раздела хозяйство Театра на Таганке. И, несмотря на тяжеловесные прозвища супруга в свой адрес, оставалась элегантной, подтянутой, всегда одетой со вкусом. Судя по замашкам – спонтанная русская натура, хорошо овладевшая неформальной лексикой. Во всяком случае, ее прямота неподготовленных могла шокировать: если Каталине что-то не нравится, она вряд ли станет следовать правилам политеса. Сейчас же она щурит длинные красивые глаза на солнце и при этом тоном, не терпящим возражений, говорит:

– Нет, Юрий, никакой колбасы не будет. Не заказывайте.

Весенний Будапешт очень идет Любимову. Он такой же свободный, распахнутый и по-прежнему не любит застегнутых воротников, за что получает от жены. Можно сказать, что этому седому господину 60 – ну, может быть, 65 лет. До сердечной болезни, случившейся в октябре, по утрам он тягал 10-килограммовые гири, догоняя дневную норму до полутонны. Играет в теннис.

Еще до войны увлекся подводной охотой и уверяет меня, что на Карибах узнал способ, как спастись от акулы.

– Перед ее мордой нужно раскрыть зонтик. Тогда акула сбивается и останавливается.

И я представила его плывущим с зонтиком. Что характерно – с него станется. Нестандартные шаги в жизни и на сцене сопровождали Любимова всегда. Так, когда он в Венгрии ставил «Трехгрошовую оперу», вместе с венгерскими артистами он «спер» будку с автобусной остановки, а потом вывел на сцену живого коня.

– Да вы провокатор, Юрий Петрович.

– Нет, я не провокатор, я просто озорной, наверно, человек. Есть хулиган временный, а есть, как в частушке, хулиган постоянный. Я не временный, я – долговременный. Просто у нас с тоски сдохнешь, если не озорничать. Если только я начинал швейковать, прикидываться, то выносил это, а если всерьез все воспринимать, то действительно загнешься.

Седой. Красивый, как лев, романтик. Прогулки в тумане. Все это скорее картинки из телепрограммы для домохозяек. Но если серьезно, как чувствует себя молодая женщина рядом с мужчиной, возраст которого приравнивается у нас к стариковскому, – 60 лет? Каталина уверяет меня, что возрастной проблемы для нее никогда не существовало. Он ни разу не дал ей почувствовать эти тридцать лет, разделяющие их. И тем не менее, 25 лет назад…

– Под конец гастролей Юрий попросил меня накрыть стол у себя в номере для друзей. Я всего накупила, приволокла. Всю ночь они курили, выпивали. А наутро я увидела абсолютно больного человека. «Знаете, Юрий, – сказала я, – если вы хотите еще работать, вы должны думать о себе. Вы должны изменить жизнь».

– У вас были такие близкие отношения, что вы могли позволить себе делать подобные замечания?

– У нас не было никаких отношений. Но ведь настоящая любовь – это не только любовь к телу. Это когда ты хочешь заботиться о близком человеке.

И все-таки проблема возрастной дистанции не дает покоя. Вот способен ли умудренный, поживший мужчина на страстные, неожиданные поступки? Чтобы встретиться с возлюбленной, Юрий Любимов в 1976 году, когда его усиленно «пасли» органы, из Германии от режиссера Штайна полетел не в Москву, а в Будапешт, и пропал там от бдящих органов на три дня.

Его страсть вряд ли впишется в 19 «Венгерских рапсодий» Листа. Он хоть и играл когда-то Ромео, но в душе всегда был Отелло.

– Я ведь был очень ревнивый, когда был молодой.

– Ну что вы могли от ревности сделать?

– Мог убить.

– Убить или ударить?

– Ну, ударить-то – это само собой. Застилал мне гнев глаза. Я имел несколько печальных случаев в этих делах и был потом сам себе мерзок. Потом я очень чувствую ложь. Может быть, это от профессии или просто от рождения, – я очень хорошо слышу ложь интонационно у политиков, у женщин и у мужчин. Даже у дам, которые фантастически, фантастически умеют лгать, как мужикам и не снилось, и то я вижу, где на 90 процентов вранье.

– Если бы вы это почувствовали в поведении Кати…

– Сейчас, на закате своей жизни, наверно, простил бы. А другой даме, не дай бог, не простил бы. А двадцать лет назад, если бы узнал, не простил бы. Терпеть бы, может, стал из-за Пети.

Мимо проплыл бюст такого размера, которого не сыщешь в магазине для толстых. Феллини бы плакал от такого бюста.

– Вот Мандельштам… Он сел писать хвалебную оду Сталину. Написал прекрасные слова, потому что это был единственный способ выжить. Прочитал и уничтожил. И Булгаков, когда довели его до отчаяния, сделал то же самое – сочинил пьеску «Юность вождя». Сталин дал ее на рецензию Алексею Толстому – толстомордому таланту-проходимцу, а тот и намекнул вождю, что, дескать, писал стервец. И Сталин запретил ее. И не спасся бедный Булгаков.

– Юрий Петрович, но ведь вы тоже делали концерт к столетию Ленина.

– Да. Вызвали меня к Фурцевой, она говорит: «У меня к вам поручение сделать концерт к столетию Владимира Ильича Ленина». – «Я же никогда этим не занимался», – говорю я, а она мне: «Вот и проявите себя, вот наконец-то делом займетесь».

Любимов и проявил себя как мог. Задумал начать концерт с «Гибели богов» Вагнера, станки для хоров устроил таким образом, что женщины на головах у мужчин стояли, и еще медведя с хоккеем предложил. Такую версию ленинской даты, естественно, зарубили.

– Я приехал на дачу к Шостаковичу, он отвечал за музыкальную часть. А он трясется весь: «Сначала выпьем по сто грамм…» Его била нервная дрожь: «Я с ними не могу, я не буду это делать. А вы, Юрий Петрович, обязательно делайте, иначе вам будет очень плохо от них».

Любимову с клеймом антисоветчика всегда было неважно, даже когда он делал вид, что прогибается. Вот поставил спектакль «Мать». Там у Золотухина были такие слова: «Нет русских, нет евреев или татар. А есть богатые и бедные». А он на одном из спектаклей – то ли по ироничности своей, то ли с бодуна – брякнул: «Нет русских, нет татар. А есть евреи – богатые и бедные». Получил за это Любимов.

Нет, эта пара определенно сведет меня с ума. Отношения супругов с 23-летним стажем сегодня выглядят так:

Каталин: Юрий, откуда у вас эта безобразная кепочка? Снимите, она мне не нравится.

Любимов: Не сниму. Мне нравится.

Каталин: Снимите.

И судьба кепочки решена в считаные минуты. Наглядное пособие по изучению третьего закона Ньютона – действие равно противодействию. Противодействие Юрия Любимова выражается в том, что он, как говорят в театре, подворовывает. В том смысле, что пока Каталина не видит, он втихаря может съесть бутерброд с копченой колбасой или махнуть рюмку водки.

– Складывается впечатление, что все-таки жена вами руководит. Это правда?

– Да, я сознательный подкаблучник. С дамой спорить вообще бесполезно, потому что она все сделает наоборот. Я знаю, предположим, что она меня все равно оденет по-своему. И если я сказал: хочу именно так, то значит, оденусь по-другому.

– А что вы никогда не позволите жене?

– Не позволю наступить на мое свободолюбие. Если я чувствую, что она старается так на меня воздействовать, что я теряю достоинство, что она старается изменить мою натуру, – я считаю это недопустимым.

– Считается, что если мужчина старше, то он воспитывает жену.

– Ее трудно воспитать, Каталину. Она где-то понимает, когда она пересаливает. Она вдруг начинает соображать, что так нельзя. А потом, она очень заволновалась с этой моей болезнью. И когда меня кто-то выводит из себя, она бросается на обидчиков, как тигрица.

– Может ли жена быть хозяйкой в театре?

– Нет. Это ужасно, когда дама начинает вмешиваться в дела театральные. А если мужчина потерял себя, ему нечего делать – пусть идет в богадельню. Как же он может руководить театром? Артисты – ведь это хищники. Они же носом всё чуют. Если они увидят, что она главная, они же будут к ней бегать.

Самое красивое дерево сейчас в Будапеште – Иудино дерево. Хоть и жуткое название, но выглядит оно божественно – бело-розовая шапка из цветов, похоже на нашу вишню, но более розовое. О названии мне говорит Юрий Петрович, но при этом не поминает Николая Губенко, выступившего в роли Иуды. Любимов рассказывает, как материализовал это дерево на сцене в Болонье, когда ставил оперу.

– Там было 250 таких маленьких магнитиков, на них держались лепестки. И когда Иуда вешался, лепестки эффектно опадали… Колька талантливый был. Это он потом… Ведь я его от тюрьмы спас – он во ВГИКе девушку избил. Он жил у меня, а потом выяснилось, что он книги моего отца воровал и продавал. «Что ж ты делаешь, мерзавец?» – «А что, деньги нужны», – отвечал он.

Прав тот, кто сказал: «Браки заключаются на небесах». Кто-то скажет, что это ерунда, так же как и то, что есть любовь. А что думает по этому поводу человек, прошедший большую школу жизни и любви?

– Юрий Петрович, что вы думаете о любви? Есть она или придумана?

– Ну как же придумана? Что вы! Это не придумано. Не было бы столько шедевров.

– А как меняются понятия о любви с годами?

– Сперва я, конечно, как всякий молодой человек, был довольно легкомысленным существом. Но я думаю, чем старше становишься, тем она больше, наступает еще более сильная страсть. Смотрите, вот Федор Карамазов. Отомстила ему Грушенька. Он же такой страшный тип по развращенности, по цинизму, но ведь он же с ума сошел от любви. Видимо, это действительно странное чувство, до конца еще не исследованное. Не случайна эта банальная фраза – «браки совершаются на небесах». Видимо, еще наука скажет свое слово.

– Наука не скажет.

– Нет, может сказать. Какие тут взаимные флюиды, притяжение. Как притягиваются предметы, магниты, планеты, так и люди. Почему?

– Если бы вам было 83 года, а вашей жене – столько же, вы были бы в такой форме, как сейчас?

– Видимо, нет. Когда женщина моложе, это подтягивает, заставляет мужика держаться. Если я почувствую, что мой мозг стал хуже работать, я уйду.

– Но есть трагический аспект – мужчина старше, и он физически быстрее теряет форму и уже не представляет интереса для молодой женщины.

– Этого я вам не могу сказать. У меня не было еще никаких проблем, я не могу ответить.

– Не обижайтесь на меня за этот вопрос.

– Нет. Я спокоен. Я не говорю: «Ах!» Такой проблемы у меня нет. Наоборот, Лев Николаевич все время сокрушался, что у него этой проблемы все нет и нет. Пора угомониться. Все зависит от потенции.