Текст книги "Пульт дистанционного убийства"

Глава 3

Освоенный мною новый способ передвижения доставил мне большое удовольствие, но всему хорошему приходит конец.

Башенка находилась прямо передо мной, но оказалось, что я немного не рассчитала высоту и в подвешенном за талию состоянии достать ногами до горизонтального бордюра у меня не получится. Пришлось отцепить пояс и с минуту повисеть на тросе на руках. Хорошо, что догадалась надеть перчатки. Иначе не миновать бы мне порезов на ладонях.

Приземлившись наконец-то на край башенки, я решила сориентироваться на местности. Сейчас мне предстояло спуститься вниз и отправиться на поиски разбитого полицейскими окна. Поиски эти, учитывая величину и замысловатость коттеджа, могли занять много времени, и я попыталась обнаружить это окно сверху, стоя на крыше башенки. Однако мне это не удалось.

Несколько окон, которые были видны с моей позиции, выглядели вполне целыми, а дальнейший обзор закрывали боковые пристройки. Похоже, мне предстоит тупо двигаться по периметру дома, пока я не наткнусь на искомое, прикрытое фанеркой окно.

Я достала из рюкзака еще одну веревку, уже не специальную, альпинистскую, но тоже довольно прочную, закрепила ее на шпиле башенки рядом с «кошкой» и без особых проблем спустилась вниз.

Внизу ничто не мешало моим передвижениям, и за очередным поворотом я обнаружила под ногами осколки стекла, а перед глазами – окно с зияющей в стеклопакете дырой, которую лишь отчасти стыдливо прикрывал небольшой лист фанеры. Я убрала этот лист и осторожно проникла внутрь дома.

Зная, что предстоит работать в темноте, я прихватила с собой два разных по величине фонарика. Один, поменьше, для передвижений, другой, побольше, на тот случай, если придется что-то читать или фотографировать. Конечно, я очень смутно представляла себе, что именно я хочу найти в доме. Но мысль о наследстве не покидала меня, кроме того, все обстоятельства дела говорили о том, что здесь действовали люди, очень хорошо знающие всю подоплеку и находящиеся в курсе всех семейных дел. Поэтому исследование дома, который долгое время был основным гнездом этой семьи, в любом случае было полезным.

К тому же этот дом являлся местом преступления, и это тоже было немаловажной причиной для того, чтобы посетить его.

Размышляя об этом, я прошла несколько комнат, на вид запущенных и нежилых, с чехлами на мебели, и оказалась в небольшой спальне, которая не носила на себе следов выморочности. Я предположила, что это и была спальня девушки, и это предположение очень скоро подтвердилось.

Открыв несколько ящиков комода и заглянув в шкаф, я обнаружила там женские вещи, которые вполне соответствовали текущим модным тенденциям, но приобретались явно не в бутиках. Не было никакого сомнения, что вещи – это одежда Натальи Скобелевой, а стоящая в углу кровать – именно та самая, на которой ее задушили. «Чем-то вроде изолированной проволоки» – так, кажется, сказал Киря?

Я включила большой фонарь и, не очень надеясь на успех, попыталась обнаружить в комнате орудие убийства или хотя бы тот предмет, от которого это орудие было оторвано. Но предчувствие не обмануло меня, я ничего не нашла. Ни под кроватью, ни под креслами и тумбочками не валялось ничего похожего на кусок изолированной проволоки, и все светильники в комнате щеголяли аккуратно прикрепленными проводами.

Поскольку Киря насчет проволоки лишь предполагал, то, вероятнее всего, и его ребята обнаружили то же, что и я. Место преступления было действительно чистым. Насчет отпечатков придется поверить товарищу подполковнику на слово, но мне было известно, что Кирины ребята знают свое дело и раз говорят, что отпечатков нет, значит, их действительно нет.

Еще раз окинув взглядом спальню, я снова включила маленький фонарь и двинулась дальше. Мне хотелось найти нечто вроде кабинета или библиотеки, то есть такое помещение, в котором могли бы храниться документы. Но обходя комнаты, я пока ничего похожего не встречала.

Комнат было великое множество, но все они были какие-то среднестатистические и бесхарактерные. Глядя на дорогое, но вполне стандартное убранство этих комнат, ничего нельзя было сказать о людях, которые проживали в них. Впрочем, нет, одно точно можно было сказать – эти люди не нуждались в деньгах. В оформлении интерьера очень четко прослеживался профессиональный подход, и было понятно, что подбором мебели и аксессуаров занимались нанятые специалисты. Но даже профессионалы высочайшего уровня не способны искусственно создать атмосферу теплоты и уюта, которая образуется только там, где протекает повседневная жизнь большой и дружной семьи.

Возможно, в те времена, когда здесь действительно жила большая семья, дом имел индивидуальность, но теперь, несмотря на свое богатое убранство, он выглядел нелепым и брошенным.

Размышляя об этом, я открыла очередную дверь и сразу поняла, что она ведет в ту самую эксклюзивную кухню с говорящим холодильником. В полумраке явственно угадывались мойка, газовая плита, духовой шкаф и прочие атрибуты хозяйственного помещения. В принципе, в кухне мне делать было нечего, но любопытство взяло верх, и мне захотелось поближе познакомиться с этим чудом техники.

Однако не зря сказано, что любопытство сгубило кошку.

Переступая порог, я не обратила внимания на небольшой коврик из непонятного материала, на который неизбежно должен был наступить всякий, кто входил в помещение. А вышло так, что именно этот коврик и оказался той кнопкой, которая включала всю систему.

Едва лишь я ступила на него, как в разных углах комнаты сразу же зажглись многочисленные светильники и «приятный женский голос», который на сей раз, к счастью, доносился не из холодильника, поприветствовал меня и поинтересовался, не хочу ли я в это позднее время суток соорудить себе небольшой аперитивчик.

«Ах ты, сволочь, в тебе еще и таймер есть», – ошеломленно думала я, поспешно ретируясь из этого опасного места.

Покинув кухню, я надеялась, что иллюминация погаснет, но не тут-то было. Кухня продолжала сверкать всеми огнями, и я с ужасом ждала, что вот-вот сработает какая-нибудь тайная сигнализация или встроенный код в табуретку обнаружит, что я не отношусь к членам семьи и не имею права здесь находиться.

Отчаянно перебирая в уме возможные и невозможные способы отключения дьявольской системы, я вдруг обнаружила простое и гениальное решение. Снова приблизившись к двери, я еще раз наступила на коврик. Как по мановению волшебной палочки, кухня тут же потухла и замолчала.

Испустив вздох облегчения, я еще немного постояла на месте, прислушиваясь к шорохам и постепенно приходя в себя, и, только убедившись, что устроенный мной переполох никем снаружи не замечен, двинулась дальше.

В ночной темноте мне трудно было определить, к какой части дома относится разбитое окно, через которое я проникла внутрь. Но было очевидно, что от парадного входа и главных помещений оно довольно далеко. По моим подсчетам, достигнув кухни, я обошла уже почти весь первый этаж, но нигде не обнаружила ничего похожего на коридор, ведущий от входной двери. И лишь только пройдя кухню и небольшой холл, я оказалась наконец в огромной гостиной, из которой вела на второй этаж массивная лестница.

Решив, что осмотр нижнего этажа на этом можно закончить, я поднялась наверх. И тут, видимо, в награду за мои труды и переживания, мне повезло почти сразу.

Лестница вела в небольшой коридор, где находилось несколько закрытых дверей. Открыв первую, я обнаружила очередную спальню, совсем уже заброшенную, где мебель, кроме чехлов, была покрыта еще и изрядным слоем пыли, а войдя в следующую дверь, я сразу поняла, что это именно то, что я искала.

Комната представляла собой смесь кабинета и библиотеки. Две стены занимали полки с книгами, а оставшаяся часть пространства была уставлена старинными, почти антикварными бюро и секретерами, над которыми господствовал массивный письменный стол со старинными же письменными принадлежностями, среди которых было даже пресс-папье.

В этой комнате я рассчитывала задержаться надолго, поэтому сняла рюкзак и удобно расположила на огромном столе кое-что из его содержимого.

Для начала я поставила большой фонарь так, чтобы при его свете было удобно читать, потом достала цифровой фотоаппарат, приготовленный на тот случай, если придется какие-то документы фотографировать, и планшет, захваченный на тот случай, если удастся обнаружить что-то интересное на цифровых носителях.

Подготовив рабочее место, я решила тщательно осмотреть помещение и определиться с тем, с чего же, собственно, мне следует начать.

Проведя фонариком по стеллажам с книгами и закрытым ящикам секретеров, я не обнаружила ничего, заслуживающего внимания, и уже решила было, что от наружного наблюдения мне пора перейти к внутреннему исследованию. Но тут луч света упал на странный объект, висящий на стене, и я поняла, что поторопилась с выводами.

Это было большое полотно в рамке под стеклом, но это была не картина. Глазам моим предстала какая-то графическая схема, какие-то кружочки и стрелочки, подписанные непонятными именами и датами, о смысле которых я догадалась отнюдь не сразу.

«Что за черт… – недоумевала я, разглядывая изображение. – Для чего вообще надо было вывешивать эту белиберду на самое видно место, да еще в рамочку заключать? Кружки, имена какие-то… стрелки… Минуточку… да ведь это… Точно! Оно самое!»

Перед моими глазами на бумажном листе, заключенном в раму, красовалось не что иное, как самое настоящее генеалогическое древо.

Вот они – родственники. И ближние, и дальние, и всякие прочие. И те, кто может претендовать на наследство, конечно же. А ну-ка, давайте-ка их сюда!

Я сняла картину со стены и, положив на стол, стала внимательно изучать.

Генеалогическое древо повествовало о славном и многочисленном роде Алтуфьевых. Судя по датам рождений и смертей, которые значились под именами, первые представители рода, обозначенные на древе, жили еще во времена крепостного права, когда родовое поместье существовало в своем первоначальном виде и было размером с Испанию.

Понятно, что в такие глубины прошлого забираться мне не было смысла.

Очень характерно выглядела информация, относящаяся ко временам революции. Здесь смерти безоговорочно господствовали над рождениями и количество ветвей древа значительно поредело. Приблизительно такая же картина наблюдалась в период с 1942 по 1945 год. После войны от роскошного древа отходило всего две ветви.

Это были брат и сестра: Алтуфьев Савелий Максимович и Алтуфьева Мария Максимовна. От Савелия Максимовича вели еще три стрелки, нарисованные чернилами и, очевидно, по времени относящиеся к тому периоду, когда рисовалась вся картина с древом. А от Марии Максимовны вела одна тоненькая стрелочка, изображенная с помощью простого карандаша и, как мне показалось, дорисованная несколько позже. Это обстоятельство меня заинтересовало, но объяснения ему я пока не находила.

Судя по рисунку, у Савелия Максимовича было трое детей, старший Максим и кроме него еще Георгий и Нина. Максим, который, по всей видимости, и унаследовал дом от Савелия, имел жену, Таисию Сергеевну и сына Алексея. У всех троих значилась одна и та же дата смерти, и дата эта говорила, что погибли они семь лет назад.

Анализируя информацию, которую давало древо, я пришла к выводу, что семья Максима Савельевича – это и есть те люди, которые придали дому современный вид и сделали его «умным». А Георгий и Нина – это двое несчастных, которые в этом доме лишились разума.

Оставалось только выяснить, отчего в одночасье погибла вся семья Максима, кто дорисовывал древо карандашом и какое отношение к русской в нескольких поколениях семье Алтуфьевых имеет поляк Зеленский.

Впрочем, ответ на последний вопрос я получила очень скоро. Закончив с изучением основной схемы, нарисованной тушью, я обратилась к карандашным отметкам и обнаружила, что Мария Максимовна имела дочь Надежду, которая значилась под фамилией Петрова, и мужа по фамилии Зеленский. Этот парадокс можно было объяснять по-разному. Могло здесь иметь место и повторное замужество, могла присутствовать и какая-нибудь интрижка на стороне. Но главное, эти данные объясняли появление фамилии Зеленских в роде Алтуфьевых.

Дочь Марии, Надежда, по всей видимости, вышла замуж, поскольку рядом с ней в скобочках стояло мужское имя, но и сама она, и ее муж, судя по датам, прожили недолго.

Мужа Надежды звали Скобелев Александр Иванович, и от этой пары вела еще только одна стрелка. Несложно было догадаться, что в последнем кружочке стояло имя и дата рождения Скобелевой Натальи, и мне пришла грустная мысль, что и эта последняя представительница столь многочисленной когда-то семьи уже ушла из жизни. Теперь и в ее кружочке нужно ставить не только дату рождения, но и дату смерти.

Совершенно неожиданно для себя я вдруг почувствовала жалость к этой большой и успешной когда-то семье, от которой теперь не осталось ничего, кроме воспоминаний в виде стрелочек и кружочков генеалогического древа. Эта неожиданная эмоция еще больше укрепила во мне решимость во что бы то ни стало найти убийцу несчастной девушки.

Изучение генеалогического древа несколько прояснило для меня картину родственных взаимосвязей, но все-таки оставляло без ответа еще много вопросов. Поэтому я очень обрадовалась и воспряла духом, когда обнаружила в самом низу картины надпись мелкими буквами, гласившую: «Смотри Летопись». Надпись тоже была сделана карандашом.

Очевидно, кроме картины, существовал еще некий текст, поясняющий некоторые моменты семейной истории. И теперь мне предстояло этот текст найти.

Что ж, настала пора исследовать ящики секретеров. Тут я вспомнила о локальной сигнализации, о которой упоминал Киря и которая должна была закрывать доступ в «шкафчики и ящички». А вдруг эта локальная сигнализация как раз и расположена в кабинете? Но гадать не было смысла. Начну осмотр, а там видно будет.

Начать я решила с небольшого секретера, который стоял у стены как раз под тем местом, где висело древо в рамке. По логике вещей, летопись должна была находиться рядом с древом, и было бы вполне естественно хранить ее в этом секретере. Поэтому, когда, открыв секретер, я обнаружила в нем пухлую папку с надписью «Летопись», я почти не удивилась.

Открыв папку, я обнаружила различные документы, касающиеся внутренней, так сказать, интимной жизни семьи, которые, в принципе, могут быть интересны только самим членам этой семьи и людям, очень близким к ней. Там были поздравительные открытки к свадьбам и дням рождения, свидетельства о смерти и некоторые медицинские документы, свидетельствующие о состоянии двух последних владельцев имения из числа прямых родственников.

Кроме этого, в папке находилась тетрадь, почти целиком исписанная крупным неровным почерком, в которой, как я поняла, и заключалась собственно летопись. Записи велись обыкновенной шариковой ручкой, из чего я сделала вывод, что написана она не так давно.

Действительно, когда я стала читать содержимое, обнаружилось, что летописные сведения об основателях рода были довольно краткими и отрывочными. В основном это были описания свадеб и смертей с указанием в первом случае, из какого рода происходили невеста или жених, а во втором – с указанием причин смертей. Что же касалось следующих представителей рода Алтуфьевых, текст содержал весьма интересные подробности, говорящие о том, что автор летописи сам был свидетелем происходящего.

В частности, становилось ясным, почему совпадали даты смерти Максима Алтуфьева и всех членов его семьи. Летопись гласила, что все они погибли в автокатастрофе. Были описаны также причины смерти Георгия Савельевича Алтуфьева, брата Максима, причем в описании имелись ссылки на медицинские документы. Просмотрев их, я обнаружила, что многие из них совпадают с теми, копии которых я собирала, когда расследовала причины этих сумасшествий по поручению Зеленского.

Кроме этого, я нашла весьма интересные подробности относительно Марии Алтуфьевой, сестры Савелия. Оказывается, факт несовпадения фамилий ее дочери и мужа имел под собой весьма драматическую и чуть ли не детективную историю. Из летописи следовало, что Мария, вопреки воле родителей, стала жить с человеком, который имел низкое социальное происхождение и ни по статусу, ни по состоянию никак не подходил такой солидной семье, как Алтуфьевы, в качестве жениха. Но, по всей видимости, человека этого она сильно любила, поэтому ушла к нему, даже рискуя навлечь на себя проклятие отца и, уж конечно, не получив от него ни копейки денег.

Подробности их семейной жизни в летописи не приводились, но было известно, что вскоре муж Марии ушел на войну и погиб там, а саму ее с маленькой дочерью угнали в Германию. В плену ей удалось выжить и дожить до мирных дней. Еще какое-то время они с дочерью жили в Германии, где Мария второй раз вышла замуж за человека по фамилии Зеленский, который тоже был угнан в немецкий плен, но уже из Польши.

Далее летопись гласила, что через какое-то время вся семья Марии вновь вернулась в Россию и полностью примирилась со своими родственниками. Здесь же, в России, дочь Марии Надежда вышла замуж за Александра Скобелева и вскоре у них родилась дочь, Наталья. Муж Надежды по профессии был геологом, и как только девочка немного подросла и могла оставаться какое-то время на попечении бабушек и нянек, Надежда тоже стала ездить в экспедиции вместе с мужем, зарабатывать деньги. В одной из таких экспедиций они и погибли. Наташе было тогда всего три года.

Поскольку бабушки Надежды, Марии Алтуфьевой, и ее мужа тоже уже не было в живых, девочку отдали в детский дом.

На этом летопись заканчивалась. Еще раз внимательно просмотрев фамилии и даты смертей, я пришла к выводу, что летопись вела Нина Алтуфьева, дочь Савелия и сестра Максима. Именно она скончалась последней из прямых потомков Савелия и именно поэтому в летописи не содержалось сведений о ее смерти.

С прямыми потомками все было ясно. Но снова не ясно было возникновение в ряду претендентов на наследство Станислава Брониславовича Зеленского. Совершенно очевидно, что это не тот Зеленский, который был мужем Марии. Хотя и его не назовешь молодым человеком, но все-таки для человека, родившегося еще до войны, годиков ему недостает. С другой стороны, свои претензии Зеленский декларирует с полной уверенностью. Значит, тому Зеленскому он приходится достаточно близким родственником, причем родственником по мужской линии.

Брат? Хм… а почему бы и нет? Конечно, разница в возрасте между двумя братьями получалась значительная, но, с другой стороны, примем во внимание исторический момент: кончилась война, разрушенные государства постепенно восстанавливались, их граждане испытывали эйфорию… Что удивительного, если люди, даже и не очень молодые, взяли да и заделали себе еще одного сынишку? А тот подрос да и перебрался со временем в Россию, где уже обосновался его брат…

В принципе, ничего невозможного в таком раскладе не было. Тем более если…

Тут мои размышления прервал тихий, но весьма характерный звук. Я находилась в библиотеке, прямо над гостиной, куда вел коридор непосредственно от входной двери. И именно от этой двери и доносился, по всей видимости, чуть слышный звук. Прислушавшись, чтобы убедиться, я оставила последние сомнения – до меня доносилось не что иное, как звук открываемой двери. Не шум взлома, а именно щелканье замка в двери, которую открывают ключом.

Этот неожиданный поворот событий настолько поразил меня, что в первую минуту я совершенно растерялась.

Кто мог прийти сюда ночью? И главное – зачем? В доме не было ни животных, которых необходимо было кормить, ни цветов, которые нужно было поливать. И потом, навряд ли у прислуги, которая, по моему пониманию, должна была заниматься всем этим, есть свой ключ. Да даже если бы он и был, за каким дьяволом переться сюда посреди ночи?!

Я посмотрела на часы. Они показывали половину четвертого.

Нет, это не прислуга. Это совсем не прислуга. Это другой человек. И думаю, я догадываюсь кто.

Не оставалось ни малейшего сомнения в том, что человек, который входил сейчас через дверь, – это и есть убийца. Но посмотреть, кто это, у меня не было ни малейшей возможности.

Не имея на руках фактов, не зная причин, следствий и внутренних взаимосвязей этого дела, – одним словом, находясь еще в самом начале своего расследования, я не смогла бы выдвинуть никаких обоснованных обвинений, даже если бы была на сто процентов уверена в том, кто именно убийца. Поэтому, если сейчас я полезу на рожон, стану хватать преступника и обнаружу свое присутствие в доме, я только спугну эту сволочь и заставлю еще лучше замаскироваться.

Приходилось ждать. Я не могла выйти из библиотеки, чтобы хоть одним глазком посмотреть на злодея, не могла даже сделать ни одного неосторожного движения. В пустом доме любой звук отдавался многократным эхом. Но строить догадки мне ничто не мешало.

«Неужели Зеленский? – так и вертелось у меня в голове. – Но какая наглость! И какая… смелость».

Понятно, что нужно было иметь очень вескую причину, чтобы подвергать себя такому риску и возвращаться на место преступления всего лишь через несколько дней после убийства. Но что это была за причина? Следов убийца не оставил… Или оставил, но их не заметили? Что-то такое, что не бросается в глаза, но при сопоставлении фактов может навести на след?

Между тем пока я, застыв перед столом в библиотеке и выключив все фонари, терялась в догадках, человек, вошедший в дом, прошел по гостиной, и шаги его стихли где-то в лабиринтах дальних комнат. Положение мое было нестерпимым. Вот он – убийца, у меня в руках, и я не могу поймать его. Не могу даже посмотреть, кто это. Если я со второго этажа через коридор и огромный холл услышала звук открываемой двери, то вполне вероятно, что и мои передвижения будут услышаны, если у меня хватит глупости их совершать. И потом, я ведь не знаю, в какую именно комнату прошел ночной гость. Может, она не так уж и далеко от гостиной.

Руководствуясь этими соображениями, я не предпринимала никаких действий, только приняла более удобную позу для ожидания, устроившись в кресле за столом.

«Так вот, значит, как убийца проник в дом, – снова думала я. – Просто вошел в дверь. Но – сигнализация? Ведь она должна была сработать. Почему она не сработала сегодня, мне было известно, но почему она не сработала в ночь убийства? Ведь ее нельзя отключить снаружи… Или можно? Подкупленные полицейские? Кстати, о том, что сигнализация отключена сегодня, тоже нужно было знать, прежде чем так вот, запросто лезть в дом. А кроме сигнализации на доме есть ведь еще непреодолимый забор…»

Да, вопросов было намного больше, чем ответов. Ясно было одно, прежде чем открыть входную дверь в самом доме, убийца должен был сначала попасть во двор, то есть либо перелезть через забор, либо войти в калитку. Учитывая, что ключи от дома у этого человека имелись, вполне возможно и то, что у него были ключи от калитки, так что второй вариант был наиболее вероятен. Но и в этом случае факт проникновения пока оставался для меня неразрешимой загадкой, ведь на заборе-то сигнализация отключена не была, и датчики, которые были подсоединены ко всему железному, что имелось на внешней ограде, не могли не отреагировать на прикосновения к калитке.

Тут я вспомнила о своей воздушной дороге, и воспоминание это заставило меня страстно желать, чтобы ночной гость вошел именно через калитку, а не как-нибудь иначе. Мой трос был натянут практически с противоположной стороны от калитки, и входящий не мог его заметить. Если же ночной посетитель каким-то образом перебрался через забор, тоже где-нибудь на задах, то он наверняка увидел трос, а значит, мое присутствие обнаружено.

Но пока все было спокойно. Никто не метался по комнатам в поисках непрошеных гостей и не крался на цыпочках с целью отыскать притаившегося в углу шпиона. Человек, вошедший в дом, спокойными шагами проследовал куда-то в его глубь, и через некоторое время я услышала такие же спокойные, неспешные шаги, которые снова приближались к гостиной. Очевидно, посетитель сделал то, зачем приходил сюда, и теперь возвращался обратно, не подозревая, что в доме, кроме него, есть еще кто-то.

Снова послышалось щелканье замка, дверь открыли и потом снова закрыли уже снаружи. Библиотека, где я находилась, имела только одно небольшое окно, и, разумеется, оно выходило на сторону, противоположную воротам и калитке. Не имея возможности посмотреть, кто приходил в дом, я попыталась хотя бы услышать что-нибудь интересное и, если удастся, подтвердить или опровергнуть свою догадку о том, что убийца проник во двор через калитку.

Зная, что сигнализация на доме отключена, я поспешила открыть единственное окно библиотеки и напрягла свой слух в попытке услышать хоть малейший звук. Но оказалось, что так стараться было совсем не обязательно. В предутренней тишине до меня явственно донесся металлический скрежет, и я услышала даже легкий скрип открываемой железной двери. Последние сомнения рассеялись: во двор так же, как и в дом, убийца проник не с помощью подкопа или трехметровых ходулей, а просто и незатейливо – через входную дверь.

Посторонний человек спокойно входил и выходил из дома, а навороченная суперсовременная сигнализация никак не реагировала на это. К дому не мчались полицейские машины с мигалками, и отряды спецназа не зависали на деревьях с автоматами на изготовку.

Я почувствовала себя полной дурой. В одно мгновение пронеслась перед моим мысленным взором вся эпопея с моим проникновением на территорию усадьбы, сколько усилий приложила я, чтобы раздобыть снаряжение, как метала эту чертову «кошку», как волновалась, что у меня ничего не выйдет… А дело-то, оказывается, выеденного яйца не стоило. Можно было просто войти в дверь. Или на крайний случай, за неимением ключей от замков, просто перелезть через ворота.

Но постойте-ка минуточку… Ведь Киря русским языком говорил мне, что сигнализация включена, и именно этим объяснял несколько легкомысленное отношение следователей к оставшемуся разбитым окну. Конечно, именно так он и говорил, что потому они и оставили его просто прикрытым фанеркой, что добраться до него, учитывая забор, практически невозможно.

Но как же удалось это ночному гостю? Ведь было совершенно очевидно, что сигнализация не сработала. Или датчики реагируют на запах? Учуяли знакомый, да и пропустили…

Впрочем, сейчас мне было не до шуток. Если исключить предположение о том, что ночной посетитель «умного дома» был волшебником, то оставались только два варианта. Либо этот человек знал, как можно отключить сигнализацию, находясь вне дома (а потом, соответственно, включить), либо, как это ни прискорбно, кто-то из дежурных полицейских подкуплен.

Борясь с непреодолимым желанием запустить камнем в верхнюю решетку забора, чтобы проверить, работает ли сигнализация, я соображала, что мне сейчас следует предпринять.

История семьи Алтуфьевых теперь была мне предельно ясна, как и то, что Зеленский – последний из оставшихся в живых наследников дома, который имеет реальные шансы это наследство получить. Если верно мое предположение о том, что он родной брат того Зеленского, который был мужем Марии Алтуфьевой, то он действительно приходится Наталье Скобелевой кем-то вроде дяди. Правда, это довольно отдаленное родство, но это родство, которое можно доказать, и за неимением других ныне здравствующих кандидатов у Зеленского есть вполне реальные шансы на успех.

И вместе с тем все эти обстоятельства еще сильнее подчеркивают, что Зеленский имел очень существенный мотив для устранения Натальи Скобелевой – последней преграды, стоящей между ним и наследством. Неужели этой ночью сюда приходил именно он?

Не зная, у кого искать ответа, я инстинктивно посмотрела в окно и тут обнаружила, что ночь-то, собственно, уже заканчивается, и небо на востоке начинает светлеть. Пора было уходить.

Я поспешила отснять картину с древом и наиболее интересные моменты летописи на фотокамеру, после чего аккуратно сложила в папку все документы и тетрадь, а также повесила картину на свое место. После этого вышла из библиотеки и, уже не пользуясь фонариком, отправилась обратно той же дорогой, которой пришла сюда. Света, который проникал в окна, было вполне достаточно, чтобы различать предметы внутри комнат.

Дойдя до той комнаты, где находилось разбитое окно, я выбралась наружу, прикрыла оконный проем фанеркой и двинулась вдоль стены дома к своей башенке и закрепленным на ней веревкам.

Разбитое окно выходило как раз на площадку перед воротами, и у меня снова возникло довольно сильное искушение попробовать вслед за ночным гостем выйти в калитку, но я вовремя остановилась. Все-таки я профессионал и не к лицу мне подобные легкомысленные выходки.

Добравшись до башенки и обнаружив, что все на своем месте – так, как и было оставлено мной несколько часов назад, – я поднялась по веревке на крышу. Там, снова надев пояс и прицепив себя к тросу, я двинулась по своей воздушной дороге, но уже в обратном направлении.

Благополучно добравшись до тополя и нырнув в его гостеприимную крону, я отцепила себя от троса, а трос от дерева. Потом немного ослабила натяжение веревки, и «кошка» сама отцепилась от шпиля и поползла вниз по крыше башенки. И снова я постаралась подхватить ее так, чтобы она во время своего обратного полета не задела за верхнюю решетку забора.

Но, закончив все манипуляции, спустившись на землю и оказавшись в безопасности, я все-таки не смогла удержаться от того, чтобы проверить свое предположение.

Внимательно осмотрев окрестности, которые благодаря густой растительности имели очень много укромных местечек, где можно было притаиться, я наметила для себя путь отступления и, подняв с земли ветку (не очень, кстати, тяжелую), запустила ею в решетку.

Замирая от страха и уже ругая себя за этот дурацкий поступок, я моментально оказалась в намеченном укрытии и замерла там, буквально не дыша. Но ничего не произошло. Ветка коснулась верхней решетки и упала вниз, не вызвав ни рева сирен, ни сигнальных вспышек, в общем, никаких чертиков из табакерки.

Посидев в кустах минуты три, я уже собралась было выйти и отправиться к машине, как услышала негромкий шум моторов подъезжающих легковушек. Престижные дома охраняли сотрудники на престижных автомобилях, которые не имели ничего общего со старой доброй отечественной «классикой».

Из почти бесшумно подкравшихся иномарок вышли несколько человек в спецназовской форме и, ничего не говоря, рассредоточились по периметру забора. Объяснялись они жестами, и поскольку эти жесты были мне понятны, я догадалась, что они хотят проверить периметр на предмет наличия посторонних.