Текст книги "Бес в ребро"

ГЛАВА 3

Мы свернули на одном углу, на другом – проклятый катафалк не отставал. Значит, бандиты все-таки подстраховались. Автомобиль был похож на первый как две капли воды, но пристрастие этих «крутых мэнов» к простым числам позволяло без труда запоминать их номера. Если на первом гордо красовались три колючие как пики единицы, то наши преследователи выбрали себе три двойки. Видимо, в школе это была их любимая отметка.

Итак, мне оставалось надеяться, что умственные способности амбалов уступают их настырности, и я решила попробовать еще раз навести этих ореликов на ложную цель. Я постучала в окошко кабины и спросила у молчаливых ребят из агентства, как относятся они к сотне баксов.

– Хорошо относимся, – ответили они, подумав. – Но нас двое.

– Пусть будет двести, – согласилась я, потому что время было не на моей стороне. – Что вы мне можете немедленно предложить за двести долларов, чтобы оно, замотанное в тряпки, сошло за мой груз?

Ребята посовещались и предложили две большие канистры, которые лежали под сиденьем, накрытые мешковиной. Я распеленала злосчастный чемодан и закутала в цветастую материю канистры, надежно перевязав их затем веревкой. Надеюсь, Цаплину сейчас будет не до штор, и он не станет предъявлять мне претензий.

На перекрестке возле универсама ребята собирались повернуть направо, но я решительно потребовала на секунду притормозить.

– Ждете меня с грузом по назначенному адресу, – быстро сказала я. – Деньги при встрече! – и выскочила из машины.

Даже по непроницаемым тонированным стеклам было заметно, что двоечников охватила легкая паника. Увидев меня, улепетывающую с загадочным баулом в руках, они немедленно остановились. Держа их в поле зрения, я пересекла улицу, лавируя среди движущегося транспорта.

Мой фургон беспрепятственно свернул на боковую улочку и исчез. Если бы эти охламоны все же догадались преследовать его, я была готова применить крайние меры, а именно – стрельбу по покрышкам. На этой шумной улице подобный трюк мог даже пройти незамеченным.

Но, к счастью, до стрельбы дело не дошло. Из «Опеля» выскочили двое и сломя голову помчались за мной вдогонку. Если бы не неизменные пиджаки на плечах, они более всего были бы похожи на двух озабоченных горилл, несущихся за связкой бананов.

Я слышала за спиной визг тормозов, предостерегающие гудки и, наконец, трель милицейского свистка. Меня эти звуки уже не касались, потому что я добралась-таки до дверей универсама. Моих конкурентов, впрочем, правила тоже не смущали – они попросту отмахнулись от постового и, чуть ли не перепрыгивая через капоты автомобилей, быстро нагоняли меня. Туфли на довольно высоких каблуках затрудняли кросс по пересеченной местности. Но в универсаме, забитом людьми, как троллейбус в час пик, преимущество братков, надеялась я, должно было как бы сгладиться.

Состроив совершенно безумную мину на лице и выставив вперед свой неописуемый груз, я начала беспардонно пробиваться сквозь толпу. Люди выражали мне неодобрение, и подчас в весьма грубой форме, но тем не менее исправно шарахались от меня, словно от неуправляемой вагонетки. Таким образом мне без помех удалось добраться до зала, который за счет многочисленных стеклянных витрин потерял, наверное, добрых восемьдесят процентов своей площади и превратился в узкий коридор, в котором с трудом могли разминуться два человека. Прибавьте к этому монолитную толпу женщин, завороженно созерцающих чудеса импортной косметики и отечественной ювелирной промышленности, и вы поймете, в какой мышеловке я оказалась.

В другое время я сама с удовольствием поглазела бы на продукцию фирм «Шанель» или «Армани», но теперь меня больше привлек бы зал спортивной обуви. Преследователи неумолимо настигали меня. Что ж, решила я, у этого места есть свои преимущества, если ты задумал показать, кто есть кто.

Сзади надо мной уже нависала разгоряченная туша первого бандита, и его длинные нетерпеливые ручищи обхватывали с обеих сторон, преследуя единственную цель – завладеть драгоценным грузом. Меня как действующее лицо в расчет не принимали. Наверное, Череп с приятелем в своем отчете опустили некоторые детали.

Тем лучше. Я внезапно остановилась, и преследователь налетел на меня, на секунду потеряв координацию. Не раздумывая, я вдавила острие каблука в подъем его правой стопы. Если правильно распределить вес тела, это производит неизгладимое впечатление. Сзади раздался негодующий болезненный шип, и руки, обхватившие было меня, исчезли. Я мгновенно обернулась. Второй бандит, нетерпеливо отпихивая незадачливого товарища, рванулся влево, чтобы обойти его. Я лишь слегка помогла его порыву. Он шагнул чуть дальше, чем рассчитывал, и всей тушей врезался в трехъярусную прозрачную витрину ювелирного отдела, которая раскололась и развалилась с ошеломляющим грохотом, усыпав все вокруг осколками стекла и золотыми украшениями.

Все на секунду застыли. Все, кроме меня. Я немедленно продолжила свой путь и к тому времени, когда торговцы смогли наконец должным образом осознать степень случившегося безобразия, была уже у выхода. Ювелиры очень ценят тишину и порядок, и можно было надеяться, что мой «хвост» вряд ли уйдет от них без удовлетворительных объяснений. Это давало мне еще некоторое преимущество во времени, но его следовало использовать с максимальной пользой.

Я взлетела на второй этаж и попала в отдел женской одежды, где купила себе новое платье. Наверное, еще ни одна женщина в мире не приобретала обновку с такой скоростью. Но мне сейчас было не до расцветок и фасонов.

Бросив покупку в сумочку, я побежала дальше. Миновав несколько торговых секций, я снова спустилась на первый этаж и укрылась в женском туалете.

Теперь можно было на секунду перевести дух. В этом благословенном уголке моя взмыленная фигура с узлом в руках не вызывала ни у кого недоумения. У некоторых посетительниц вид был еще несчастнее, а поклажа еще весомее и диковиннее. Я скромно поставила свой муляж к стеночке и прошла в отдельную кабинку, где переоделась в новое платье.

Интуиция меня не подвела – когда я взглянула в настенное зеркало, то убедилась, что платье цвета тины, с погончиками на плечах достаточно удачно облегает фигуру. Я распустила волосы и стала похожа на дисциплинированную контрактницу из взвода связи – не хватало только пилотки с кокардой. Во всяком случае, заполошная провинциалка с баулом исчезла, и это очень меня обнадежило. Единственное, что нас с ней теперь связывало – это дамская сумочка, в которой лежали деньги, пистолет и окровавленное платье. Но еще ни одна разведка мира не научилась видеть дамские сумочки насквозь.

Я вышла на улицу и уже без происшествий добралась до троллейбусной остановки. Никакой беготни и стрельбы в пределах видимости не отмечалось, и это позволило мне целиком сосредоточиться на чемодане. Какого-либо подвоха со стороны служащих транспортного агентства я не предполагала – в наши трудные времена ребята вряд ли предпочтут постоянной работе и верным двум сотням баксов какой-то сомнительный чемодан. Неприятности могут начаться, если двоечники в пиджаках все-таки нападут на след.

Адрес, по которому я отправила второй фургон, находился в двух кварталах от моего дома. Там был тихий дворик и достаточно места, чтобы поставить машину так, чтобы ее не заметили с проезжей части. Ребята в синих комбинезонах встретили меня со сдержанной радостью, хотя признали не сразу. Мой невинный маскарад их немного напряг, и заработанные сотенные они исследовали на просвет дольше, чем того требовали приличия. В конце концов увиденное удовлетворило их, они выдали мне чемодан, и, весело гаркнув: «Ну всего, хозяйка! Звони, ежели что!», уехали.

Я подняла чемодан и проходными дворами добралась до собственного дома. Никто за мной не следил. Однако я не стала лишний раз мозолить глаза и остановилась, только добравшись до дверей квартиры.

Утренняя суматоха так утомила и одновременно подстегнула меня, что я как-то совершенно выпустила из виду, что дома меня ждет любовник. Правда, теперь это был просто человек, к которому у меня накопилась масса вопросов.

А он был тут как тут. Заслышав щелчок замка, Овалов выскочил на порог в расстегнутой белой рубахе и, кажется, совершенно не заметив меня, немедленно потянулся к чемодану.

– Господи, – почти плачущим голосом произнес он, выхватывая у меня чемодан. – Куда ты провалилась?

Я даже толком не успела рассмотреть выражение его бессовестного лица – Овалов с чемоданом в руках скрылся в дальней комнате. Я прошла на кухню и выпила стакан воды – только сейчас до меня дошло, что я буквально умираю от жажды. Затем я опустилась на стул и стала ждать, когда появится Овалов со словами раскаяния на устах.

Прошло минут пятнадцать, пока я сообразила, что сцены из мексиканского сериала не будет и придется самой расставлять все точки над «i».

Я вошла в спальню в тот момент, когда Овалов, стоя на коленях, трясущимися руками запирал замки своего чемодана. Увидев меня, он изобразил на лице горчайшую досаду и трагически воскликнул:

– Неужели в этом доме я не могу даже минуту побыть в одиночестве?!

Это заявление удивило меня больше всего – судя по настенным часам, он находился в одиночестве более ста двадцати минут, пока я моталась за этим самым проклятым чемоданом. Однако изложить свои сомнения я не успела, потому что Овалов живо подхватил с пола какой-то пакет и с оскорбленным видом выскочил вон из комнаты. Из звуков, вскоре донесшихся до моих ушей, стало ясно, что он заперся в ванной.

Я озадаченно присела на край кровати и задумалась. Прежде всего мне хотелось выяснить, что я сейчас чувствую. Как-то все это неожиданно и беспощадно обрушилось на меня – оживший сон, волшебная ночь любви, безумная утренняя погоня и вот теперь такое резкое охлаждение и нервозность моего великолепного Берта. Я поняла, что испытываю глубочайшее разочарование. Если вернуться в область кино, то похожее разочарование мы испытывали в былое время в кинозале, когда у механика рвалась пленка и вместо сказки на экране мы созерцали внезапную темноту.

У многих людей разочарование вызывает апатию и подавленность, переходящую иногда в депрессию. Со мной все иначе – неурядицы подхлестывают меня, пробуждают скрытую энергию и заставляют действовать. Я еще раз сказала себе, что Овалов – не только мой любовник, но и работодатель, и отталкиваться следует именно от этого факта. Пока работодатель копался в ванной, я окончательно и четко сформулировала вопросы, которые у меня накопились.

Не сомневаюсь, что этих вопросов было бы больше, если бы мне удалось заглянуть в чемодан. Я бы проделала это непременно – то, что мне довелось пережить с этим желтокожим ублюдком, позволяло отбросить щепетильность – но, увы, секретные замки продолжали хранить тайны, и вопрос, таким образом, добавлялся пока один – что там внутри?

С этого вопроса я и решила начать, когда мой очаровательный наниматель, чистый и благоухающий и, кстати, уже в застегнутой рубахе, выбрался наконец из ванной.

– Господин Овалов, – холодно, но корректно произнесла я, завидев в дверях его фигуру. – Не будете ли вы так любезны сообщить, что находится в вашем чемодане?

Честное слово, в его голубых глазах я прочла изумление и почти священный страх – точно у дикаря, столкнувшихся с одержимым. Он бросился ко мне, упал на колени, схватил за руку и, тревожно заглядывая в глаза, воскликнул:

– Женечка, что с тобой? Что случилось? Ты здорова?

То есть, по его мнению, странно вела себя я, а ему приходилось тревожиться и задавать мне массу наводящих вопросов. Все-таки мужчины все одинаковы.

– Не пори чепухи, – со вздохом сказала я. – Я абсолютно здорова. Что, в общем-то, странно, учитывая утреннюю нагрузку. Но не будем пока об этом. Скажи мне, что в чемодане.

На его лице появилось неподдельное удивление.

– Да господи! – сказал он, поднимаясь с колен. – Ну что такого может быть в чемодане! Так, барахло всякое…

Овалов сделал попытку усесться рядом и задушить меня в объятиях, но я ловко вывернулась и отошла к окошку. Внимательно рассмотрев оттуда своего друга, я не обнаружила в нем ни следа раздражения или волнения. Я ничего не понимала. Взгляд его опять был полон обожания и немого призыва. Я решила пока не откликаться на этот призыв.

– Если там всего лишь барахло, – спокойно продолжила я, – то почему за ним охотится целая банда?

На лице Овалова мелькнула робкая непонимающая улыбка.

– Прости, ты о чем? – осторожно спросил он.

Если он играл, то это был высший класс. Роберт Де Ниро мог спокойно отдыхать. На пару с Элом Пачино. Уже немного разозлившись, я вкратце изложила историю своего появления в доме Цаплина.

Едва выслушав меня, Овалов протестующе вытянул руку, потом вскочил и в волнении заходил по комнате.

– Нет, только подумать! Ты подвергалась такой опасности! – восклицал он. – Почему ты сразу же не ушла оттуда?

– Ну-у, дорогой мой! – обиженно заметила я. – Я привыкла выполнять порученную мне работу!

Овалов ударил себя кулаком по лбу и посмотрел на меня глазами, полными слез.

– Но я-то! Я! – крикнул он. – Зачем я сам не поехал за этим проклятым чемоданом!

– Если бы ты поехал сам, – резонно заметила я, – тебя бы вынесли вперед ногами. Так что здесь ты был абсолютно прав.

Овалов подскочил ко мне и схватил за плечи.

– Так ты на самом деле думаешь, что я это подстроил?! – задыхаясь, спросил он. – Клянусь, я и в страшном сне…

– Пожалуйста, отпусти меня, – хладнокровно произнесла я. – И передай, если не трудно, сигареты.

Когда он, выполнив мою просьбу, немного успокоился, я не торопясь закурила и сказала:

– Но ведь бандитов интересовал именно твой чемодан.

Овалов всплеснул руками.

– Ну, с чего ты это взяла! Это же совпадение. Кто знает, чем занимается сейчас господин Цаплин? То есть он занимается радиоэлектроникой, я знаю, но это может быть лишь прикрытием…

– Но они назвались в домофон твоим именем.

В голосе Овалова появились саркастические нотки.

– Это Цаплин тебе сказал? – спросил он. – На твоем месте я бы не стал полагаться на свидетельство человека, который боится милиции. Тем более, ты говоришь, у него было не все в порядке с головой?

Овалов с какой-то азартной легкостью разбивал в пух и прах все мои подозрения. Собственно, картина, которую он рисовал, выглядела ничуть не хуже моей. В самом деле, что я знаю о господине Цаплине?

– Меня преследовали на двух машинах. Именно меня. Именно с чемоданом, – уже не слишком уверенно сообщила я.

– Ну, разумеется! – горячо подхватил Овалов. – Ведь они решили, что ты связана с Цаплиным! Надеюсь, у него хватит совести не сообщать им твоего телефона?

– Кто знает? – сказала я, вспоминая Цаплина с перевязанной головой и с охотничьем ружьем в руках.

Да, это было самое слабое место. Если за господином Цаплиным все-таки нет никаких грешков, кроме радиоэлектроники, эти гориллы рано или поздно будут здесь. И конфискуют чемодан.

– Да ради бога! – с веселым смехом сказал Овалов, когда я поделилась своими размышлениями. – Лишь бы они не тронули тебя. Если им так понравился мой чемодан, то мы, пожалуй, сразу выставим его на лестничную клетку!

– Так тебя что – совершенно не волнует этот чемодан? – недоверчиво спросила я. – В нем действительно нет ничего особенного?

– Да, разумеется, нет!

– Почему же ты так разволновался, когда я с ним задержалась? Мне показалось, что он значит для тебя гораздо больше, чем я.

Овалов понурился, помолчал и тихо ответил:

– Понимаешь… Мужчина и женщина – это разные миры… Что тут объяснишь? Мои лучшие годы улетели. Тебя не было так долго… Я как-то особенно остро вдруг ощутил это – свою, скажем так, немолодость. Я увидел в зеркале седую щетину на щеках… А бритвенный прибор – в чемодане. И это здорово выбило меня из колеи, понимаешь? Я же сразу тебе признался, что с нервами у меня дела не блестящи. Вот и все.

Он взглянул на меня с беззащитной и мудрой печалью в глазах, и тут уж я сдалась окончательно. Там, где я училась – в спецшколе – нас долго натаскивала в основах физиогномики и психологии. Мне эти науки давались лучше, чем остальным. Я могу угадать малейшую фальшь в выражении глаз, в повороте головы, в тембре голоса. Но Овалов за время разговора не сфальшивил ни разу – ни жестом, ни интонацией. Он совершенно не производил впечатления человека, на плечах которого висит мафия. Он по-прежнему был голубоглазым англосаксом, рубахой-парнем, непорочным ковбоем из девичьих грез. А я была полной дурой.

– Ну что, мир? – проговорил он, протягивая руки.

И я уже не так настойчиво сопротивлялась его объятиям, только лишь обиженно пробормотала напоследок:

– Ну а зачем ты целовался с женой несчастного Цаплина?!

Овалов захохотал и подхватил меня на руки.

– А вот это, сознайся, ты придумала только что! – радостно прокричал он, кружа меня по комнате.

Вокруг меня вихрем неслись солнечные зайчики, цветы на обоях, сияющие голубые глаза – и я вдруг поняла, что действительно все придумала – от начала и до конца.

ГЛАВА 4

В результате я так и не заглянула в чемодан. Вообще-то я нелюбопытна, и копаться в интимных принадлежностях суперменов среднего возраста мне не доставляет никакого удовольствия, тем более что мой друг Овалов убедил меня, что ничего более интересного в его багаже нет. Два дня мы провели довольно однообразно, но увлекательно, а на следующий вечер Овалов предложил мне отправиться погулять. Ему захотелось взглянуть на «огни большого города», как он выразился. Однако он сразу же отмел центр с его стандартными развлечениями.

– Здесь ведь был чудесный парк! – воскликнул Овалов. – Старые деревья, тихие пруды… Надеюсь, он еще цел?

Все-таки профессия накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Стоило мне оказаться вне досягаемости магического голоса и взгляда Овалова, как сомнения опять начинали ворошиться в моей душе. Переодеваясь для прогулки, я терзалась непрошеной мыслью – почему парк? Почему глухой уголок вместо задекларированных «огней большого города»? За время пребывания в Тарасове Овалов еще ни разу не появился на центральных улицах и, кажется, не особенно туда и стремился. Что ж, моя задача – быть тенью. Мне не хотелось обсуждать свои сомнения вслух. Но и попадать впросак я больше не собиралась.

Я надела черный брючный костюм – в ночной тьме он не бросается в глаза, и, кроме того, под просторными брюками отлично можно замаскировать ножную кобуру с револьвером. Туфли я выбрала особенные. То есть на первый взгляд особенного в них как раз ничего не было, но, сделанные по спецзаказу, они имели почти незаметную стальную окантовку, и при необходимости ударом ноги я могла бы переломить нападающему берцовую кость.

Еще я прихватила с собой новую сумочку, в которую положила чужой пистолет. Раз уж мы будем возле пруда, грех будет не утопить эту совершенно не нужную мне улику.

Автомобиль я решила оставить пока у Паши – кто знает, не бросился ли он кому в глаза? Посмотрим, как будут дальше разворачиваться события.

Должно быть, эти сомнения и заботы все-таки отразились на моей внешности, потому что, когда я появилась перед Оваловым, он посмотрел на меня с легким беспокойством.

– Ты выглядишь великолепно, дорогая! – искренне заявил он, но тут же добавил: – Тебя что-то беспокоит?

Пожалуй, меня беспокоила его внешность. Он надел шикарный серый костюм, под расстегнутый ворот рубахи повязал шейный платок, а на голове его красовалась большая пижонская шляпа – это в нашем-то городе, где шляп уже не носят даже бывшие секретари парторганизаций! Он был похож на техасского плейбоя – и не было сомнения, что его вызывающий наряд будет бросаться в глаза за два квартала. С одной стороны, это обстоятельство немного поколебало мои сомнения – не настолько же он легкомыслен, чтобы рисоваться перед гипотетическими злодеями! Но, с другой стороны, если эти злодеи все-таки не плод моего воображения, нам сегодня может прийтись очень туго.

Однако вслух я ничего не сказала, а только скептически хмыкнула и слегка поправила его шляпу. Овалов заговорщицки ухмыльнулся и подмигнул мне. Он как бы намекал, что вечерок у нас будет запоминающийся.

На город опустились голубые сумерки. Тихий теплый вечер шелестел кронами лип, подмигивал разноцветными огоньками и гладил волосы легким ветерком. Мы шли по не слишком людной улице, мимо цветочных клумб, источающих сладкий аромат вечерних цветов, мимо тепло светящихся окон, и разговаривали. Точнее, разговаривал в основном Овалов, а я слушала.

– Путаницы с чемоданами, – весело рассказывал он, – это мой крест. Я вечно попадаю с этими чемоданами в неприятности. Однажды в Мехико…

– А что ты делал в Мехико? – удивилась я.

– Летел в Акапулько, – резонно ответил Овалов. – С пересадкой. Мы должны были снимать там заключительную сцену фильма о торговцах оружием. Но дело не в этом. В Мехико я имел глупость все положить в чемодан – документы, кредитные карточки, деньги… Разумеется, чемодан пропал! Следующей глупостью была мысль обратиться в полицию – меня промариновали неделю – бесконечные допросы, очные ставки… Мне начинало казаться, что я сам украл этот чемодан! Вся группа улетела в Акапулько, сроки срывались! Так и не получив чемодана, я все-таки воссоединился с группой и после напряженного разговора с режиссером, злой и расстроенный, отправился в номер, который был за мной забронирован. И тут выяснилось, что господин Овалов уже давно живет в этом номере – с моим чемоданом, кредитками и прочим. Я застал его врасплох. Он очень извинялся, но держался с исключительным достоинством. Я не стал прибегать к репрессиям, ведь он был так любезен, что за неделю растратил даже не все мои деньги. В таких местах всегда полно мошенников высокого класса – они все как на подбор белозубы, до черноты загорелы и с золотой цепочкой на шее. Белые костюмы они носят с непринужденностью потомственных плантаторов. У администрации отелей рябит от этих парней в глазах – их невозможно ни различить, ни разоблачить. – Он от души расхохотался.

– И что же было дальше? – спросила я.

– Мы досняли фильм, – сказал Овалов, – получили свои деньги и разбежались. Я, кажется, уехал потом во Флориду.

– А как назывался фильм?

– Ей-богу, не помню, – ответил Овалов. – Даже не знаю, вышел ли он потом на экраны. Режиссером был Деннис Хоппер, а у него тогда был трудный период в биографии.

Я подняла бровь и недоверчиво осведомилась:

– Значит, слухи о твоем отъезде на Запад – правда? Почему же я ничего не слышала о фильмах с твоим участием?

Овалов озорно сощурился и сказал, улыбаясь, без всякого сожаления:

– Но я же не Николсон и не Дастин Хоффман. Я даже не Чак Норрис, к сожалению. Там снимается масса кинопродукции. Что-то специально для Латинской Америки, что-то для Японии, а что-то – сразу в корзину. Уверяю тебя, лавров я не снискал. Зато кое-что повидал и кое-что скопил. По крайней мере, я спокоен за свое будущее.

Я посмотрела на своего спутника с невольным уважением. Все-таки за ним была не только внешность, не только старая легенда. За ним, оказывается, была яркая, необыкновенная жизнь, целый мир, полный побед и разочарований, к которым он относится с одинаковым спокойствием и иронией. На минуту меня опять охватило чувство необыкновенного умиротворения и покоя – как в первый вечер.

Мы незаметно добрались до городского парка. За чугунной оградой чернели тени старинных деревьев, горели огни и звучала музыка. По аллеям прогуливались веселые компании. Слышался смех и возбужденные голоса. Кажется, я ошиблась, и в этом глухом уголке ночная жизнь била ключом.

У входа в парк стоял ярко освещенный киоск, в котором торговали цветами. Овалов немедленно загорелся и купил три красные розы.

– Мадемуазель, – церемонно сказал он, протягивая мне букет. – Позвольте мне, в знак вечной благодарности и любви…

– В Персии роза считалась символом любви безответной! – строго заметила я.

– Персидские сказки! – уверенно возразил Овалов и, подхватив меня под руку, провозгласил: – Мы направляемся туда, где гремит музыка и мерцают огни!

Мы пошли в глубь парка. Вокруг оранжевых фонарей, освещавших пешеходные дорожки, весело кружились ночные мотыльки. От жасминовых кустов тянуло прохладой. Стайки очаровательных девушек-подростков с вызывающе-независимым видом курили на ходу длинные пахучие сигареты. Овалов, сдвинув шляпу на затылок, поглядывал вокруг с нескрываемым удовольствием и восхищением, как романтический герой из фильма о пилотах-бомбардировщиках, которые улетают и возвращаются, возвращаются и снова улетают, чтобы наконец бесследно сгинуть где-нибудь над ночным Ла-Маншем, оставив своих девушек в слезах и вечной надежде.

Мы перешли горбатый мостик, перекинутый через протоку, соединяющую два больших черных пруда. Несмотря на поздний час, над лодочной станцией зазывно горели разноцветные гирлянды, и любители ночных катаний отважно грузились в плоскодонки, невзирая на жеманные взвизгивания своих спутниц. Кажется, рыночные отношения и здесь оттеснили в сторону соображения безопасности.

– Мы непременно избороздим эти просторы! – объявил Овалов. – В хрупком утлом челне! С надеждой высматривая вдалеке спасительный берег. Но сначала мы выпьем шампанского!

Он потащил меня дальше, и вскоре мы вышли к ресторанчику, расположенному прямо под открытым небом. Десятка два столиков, над которыми тянулись цепочки горящих китайских фонариков, были заняты разодетыми шумными компаниями. Я заметила, что самым популярным напитком здесь было пиво.

Нам повезло. Едва мы появились на освещенном пятачке ресторана, одна из компаний как раз освободила столик. Расторопный официант быстро унес посуду. Овалов усадил меня и торжественно заказал шампанское. Женщины, сидящие за соседними столиками, откровенно рассматривали его. Он в ответ только усмехался и заговорщицки мне подмигивал.

Вместо шампанского нам принесли итальянское игристое вино. Овалов очень похоже изобразил возмущение знатока.

– Но вы же знаете, – терпеливо объяснил официант, – что никакого шампанского, кроме французского, в природе не существует. А мы такое не держим – невыгодно. У нас в основном спрашивают пиво.

Овалов обреченно махнул рукой, и официант откупорил бутылку. Некоторое время мы пили ледяное вино и смотрели друг на друга.

– Я никогда не встречал такой, как ты, – сказал Овалов. – И хотелось бы соврать, что встречал, но нет – не довелось.

– Это хорошо или плохо? – поинтересовалась я. – И что из этого следует?

– Встреча – это всегда хорошо, – серьезно ответил Овалов. – Встречи – это единственное настоящее богатство. Это значит – жизнь твоя полна, сердце бьется, и ты перестаешь бояться завтрашнего дня. А что из этого следует? – Он пожал плечами. – К сожалению, как раз ничего и не следует. Потому-то и завтрашние дни до сих пор не отменили.

Мне не очень понравилась эта сентенция. Овалов заметил мое настроение и шепнул:

– Не печалься! Я попробую развеселить тебя. Сейчас покажу тебе, что чувствует человек, который только что встретил чудесную девушку и переполнен счастьем по самые уши.

Он вдруг вскочил и куда-то исчез. Кажется, он скрылся в павильоне, откуда появлялись кушанья и напитки. Я отпила из бокала и огляделась по сторонам. Возле павильона был расположен небольшой дощатый помост, служивший, видимо, эстрадной площадкой. Наверное, в иные дни здесь выступали какие-то нанятые музыканты. Сегодня музыкантов не было, а на помосте стояли две массивные колонки, из которых гремела музыка.

В соответствии с современными запросами музыка была блатной. Под непритязательный кабацкий аккомпанемент мужественный баритон в очередной раз жаловался на коварную бабу, неверных друзей и вообще на судьбу-индейку. Сама я пропускаю такую музыку мимо ушей, но, кажется, значительная часть присутствующих сочувствовала баритону, потому что, когда пение вдруг оборвалось, с разных сторон раздались протестующие голоса, а один из любителей пива, изрядно уже нагрузившийся, даже поднялся, угрожающе размахивая багровыми ручищами, но более рассудительные товарищи усадили его обратно.

Я внимательно осмотрела всю публику, но, к счастью, знакомых физиономий не обнаружила и демарш пьяного оставила без внимания. Меня больше беспокоило затянувшееся отсутствие Овалова. Я уже собиралась отправляться на поиски, как вдруг в динамиках опять загремела музыка, и сразу же вслед за этим появился мой спутник. Собственной персоной.

Но как он появился! Теперь это была самба. Зажигательная экзотическая мелодия взорвала ночь и рассыпалась над головами, как фейерверк, Овалов с преувеличенно серьезной миной на лице, в шляпе, лихо надвинутой на правую бровь, ни на кого не глядя, легким звенящим шагом взбежал на помост и стал танцевать.

Сначала меня взяла досада – все это мне показалось тщеславием актера, который по поводу и без повода старается продемонстрировать вам все грани своего таланта. Но не прошло и минуты, как я была захвачена этим танцем – я даже забыла, где нахожусь. Он танцевал как дьявол. Никогда мне не доводилось видеть ничего подобного – эти па, пируэты, поклоны и повороты гибкого, сильного мужского тела были наполнены такой страстью, исступлением, одиночеством, что становилось страшно. Лица присутствующих все до единого постепенно обратились к грохочущему помосту, и легкое любопытство, написанное на них, сменилось напряженным вниманием и удивлением. Еще через некоторое время раздались дружные аплодисменты, а из-за столика вдруг поднялась статная женщина в длинном черном платье и, решительно взойдя на помост, присоединилась к танцу.

Женщина, видимо, профессионально занималась бальными танцами и не ударила в грязь лицом. Но она лишь не испортила танец – и только. Это все равно оставался танец одиночки.

Меня отвлекли. За наш столик неожиданно подсел незнакомый крепкий мужчина лет пятидесяти в темном костюме-тройке с отливом. Левую скулу мужчины пересекал небольшой белый шрам.

– Вы разрешите? – произнес он, изо всех сил стараясь производить впечатление светского человека.

Я пожала плечами. Мое разрешение все равно запоздало. Я даже не заметила, откуда он подошел. Мужчина пристально оглядел меня и, кивнув в сторону эстрады, сказал:

– Мастерски танцуют, а? – и, протянув мне распечатанную пачку «Ротманс», снова спросил: – Ваш друг – артист?

– Все вы – артисты, – без выражения откликнулась я.

Мужчина усмехнулся и спрятал пачку, которую я оставила без внимания.

– Пожалуй, вы правы, – согласился он и, помолчав, добавил: – Только некоторые иной раз переигрывают, вы не находите?

– Случается, – равнодушно сказала я. – А вы что, интересуетесь артистами?

Мужчина встал и сдержанно поклонился.