Текст книги "Тузы и их шестерки"

– Вас интересует точная статистика? – прищурив черный глаз, спросил Евгений Павлович.

– Если вы считаете возможным дать мне эти цифры, то я была бы вам весьма благодарна. В городе подобное предприятие одно?

– Да, можно обращаться в антимонопольный комитет, – утвердительно ответил на мой вопрос директор.

Он встал из-за стола, и я увидела, что на его сиреневом галстуке проступает небольшое белое пятно. Фу, какая гадость! Мужик за собою явно не следил. Тем временем директор подошел к небольшому комоду, который был приспособлен под хранилище документов.

Выдвинув второй сверху огромный ящик, он достал из него толстенную книгу и с ней вернулся к столу. Послюнявив палец, дошел до страницы, где была сделана последняя запись. Нахмурился, затем залез в конец тома и пробормотал:

– Так… статистика. С ноября месяца прошлого года усопших у нас становится все больше и больше. Ежемесячная прибавка в среднем на пять-шесть человек… Последние два месяца – на десять. Как видим, идет неуклонный рост.

– Чем вы можете это объяснить?

– Не знаю. Вы не читали статью в «Красном колхознике»? Наша корреспондентка, Мария Ленская, задается вопросом, почему мы все умираем.

Я смотрела на него и видела, что этот человек отнюдь не рад тому, что его бизнес неуклонно расширяется.

– Вы не видите на моем лице оптимизма? По-вашему, я должен был бы потирать руки? Но, если так пойдет и дальше, то через пару лет в городе некого будет хоронить. Думаю, и ваш приезд сюда не случаен. За август у нас умерло сто сорок три человека.

– Среди них много молодых?

– Молодые попадаются все чаще, – согласился Евгений Павлович. – Да и стариков стало больше умирать. Не знаю, что случилось. У меня у самого не так давно умерла мать. Хотя год назад мне казалось, что она проживет еще десяток-другой лет. Рак – банально и в то же время ужасно.

– Для вас уже онкологические заболевания стали банальностью? – переспросила я.

– Да, веселого мало.

– Спасибо вам за статистические данные, я это непременно учту. Могу я вас попросить, Евгений Павлович, дать мне кого-нибудь, кто отметил бы дома, в которых умирали люди?

Я вытащила из сумочки карту города и развернула ее.

– Это около тысячи адресов, – тут же прикинул бородатый директор. – Знаете, вряд ли я смогу вам выделить для этой цели людей. Мы здесь разжились компьютером, и, в принципе, я мог бы дать вам дискетку, но у вас есть, где просмотреть?

Я развела руками.

– А не могли бы вы мне распечатать все адреса?

Директор закатил глаза.

– Сейчас так возросло количество вызовов, у меня люди очень напряженно работают. Вряд ли я буду в состоянии…

– Вряд ли у вас будет возможность спокойно работать. Не хотите познакомиться с моим очень хорошим знакомым? Он налоговый инспектор.

Запаршивевший дядька посмотрел на часы, с шумом втянул носом воздух, потом сказал, что полчаса времени он найдет.

Лазерный принтер выдал мне пачку листов с адресами. Я забрала бумаги и поблагодарила директора за содействие.

– Знаете, вы только что забрали весьма конфиденциальные данные, но я близко знаком с Борисом Всеволодовичем, и он говорил о том, что должен приехать человек, который будет составлять отчет об экологической обстановке в нашем городе. И справка об уровне смертности – вещь естественная. Надеюсь, что вы не станете использовать эту информацию в официальном документе?

– Я ничего не могу обещать, – неопределенно ответила я, сворачивая бумаги и запихивая их в сумочку. – А ваша близкая дружба с Федотовым позволила вам стать монополистом. Не так ли?

Он улыбался в бороду и едва заметно утвердительно кивал головой.

– Поменьше вам работы, – пожелала я на прощание.

Сев в машину, я решила еще покататься по городу, рассчитывая на то, что «ДП-10» все-таки подаст голос. И в то же время мне не терпелось сесть за стол, выискивать по карте названия улиц и ставить ручкой крестики на тех домах, где были зарегистрированы случаи смерти.

Я предполагала, что после того, как эта рутинная работа будет проведена, обозначится некий район, где людей умирает больше, и я смогу определить примерное местонахождение источника радиации. Пока я колесила по улицам, мне пришло в голову, что во время работы с картой надо отбросить все смертные случаи с людьми старше шестидесяти, так как здесь есть большая вероятность, что человек умер не от рака, а по какой-либо иной причине.

Остановившись, для того чтобы сориентироваться, куда меня занесло, я увидела по карте, что совсем недалеко от меня находится редакция газеты «Красный колхозник». Сама карта была отпечатана в прошлом году, что свидетельствовало о большой точности. Делали ее толково, обозначили практически все учреждения Верескова, начиная от администрации и заканчивая детскими садами.

Познакомиться с этой корреспонденткой? Надо. В конечном счете письмо писала именно она.

Я поднялась на второй этаж деревянного гнилого дома и увидела на обшарпанной двери табличку с надписью «Главная редакция газеты „Красный колхозник“», толкнула незапертую дверь и попала в большую комнату, где сидели четыре человека: двое мужчин и две женщины.

– Могу я поговорить с Ленской? – спросила я у всех сразу.

– А вы кто? – Одна из женщин отвернулась от компьютера, и я вспомнила описание, которое мне дал Гром.

– Я из Комитета по охране окружающей среды.

Моя ровесница встала со своего места и поспешила подойти и протянуть руку.

– Я – Мария Ленская. А вы? – спросила она меня в свою очередь.

Я пригласила ее выйти из комнаты в коридор. Русые длинные волосы Марии были заплетены в косу, которая сейчас лежала на груди. Когда мы очутились за дверью, я протянула ей удостоверение. Мария с интересом рассмотрела документ, отдала мне и сказала, одновременно кивая головой:

– Очень приятно, Юлия Сергеевна.

– Я знаю о ваших статьях, которые вы печатали в газете. Честно говоря, я их не читала, но слышала о том, что вы очень озабочены тем, что увеличилось количество заболевших раком. Кроме того, вы писали письмо в область.

– Дошло? – все еще не могла поверить она.

– Как видите. С чем вы связываете увеличение количества онкологических заболеваний?

Она неожиданно, несколько по-мужски, заложила руки за спину, нахмурила брови, и тут я вспомнила замечание Сурова о том, что корреспондентка весьма упряма. Так это и было на самом деле. С первых минут общения мне стало ясно, что эта дама будет упрямо доказывать даже то, чего не существует.

– Я считаю, что в этом виноват завод, который здесь построили итальянцы.

– Вот как. И что это за предприятие?

– Я удивлена, что вы об этом ничего не слышали, – съязвила Ленская. – Два года назад концерн «Роситалпластмасса», есть такой, начал строить у нас завод по производству всяких домашних мелочей: совков, горшков, ну и всего прочего. Они очень быстро закончили это строительство, уверяя, что производство будет экологически чистым. Но на самом деле все далеко не так гладко, как нам, то есть жителям Верескова, хотелось бы. Во-первых, поставили трубу, правда небольшую, не такую, как у котельной, но все равно из нее постоянно идет белый дым, который наверняка не безвреден. Затем с этого предприятия сделали отвод прямо в реку. Что туда сбрасывают, мы не знаем. Но дело в том, что наша речушка Северная протекает по окраине города, а завод стоит выше по реке. Соответственно, вся зараза проплывает мимо нас. И, между прочим, в этой реке купаются наши дети, и из нее же идет и водозабор. А водозабор опять же стоит ниже по течению, чем этот завод. Я просто уверена, что вся вода, которую потребляет город, загажена этим заводом.

– Вы упоминаете об этом предприятии в ваших статьях?

– А как же, – взвилась корреспондентка. – Вы что же думаете, я буду печатать отсебятину? Ни в коем случае! Все проверено.

– Что, и цифры о количестве больных?

Этот вопрос ей не понравился.

– Ну откуда же я буду знать реальные цифры? Кто мне скажет? Я вижу, что происходит с моими соседями, знакомыми, со мной, наконец.

– А что с вами происходит?

– Со мной? – Она скрестила руки на груди, прижимая толстую косу. – Со мной ничего. Пока ничего, слава богу. Но люди умирают.

– Хорошо… У вас есть результаты химического анализа воды, взятой из реки?

– Нет. Зачем?

– А вам не кажется, что эту истерию нужно прекратить?

– Я не понимаю, – возмутилась она. – Вы сюда приехали проконтролировать экологическую обстановку или же уговорить меня перестать писать правду?

– А в чем заключается ваша правда? В том, что завод, который производит бытовую утварь, загрязняет воду в реке? А если при проверке выяснится, что это не соответствует действительности?

– Как же не соответствует? – снова возразила мне пухленькая Ленская. – Это так и есть. Меня даже на территорию предприятия не пустили, и со мной не стал никто разговаривать. И именно это говорит о том, что на предприятии незамкнутый технологический цикл. Вы меня понимаете? Идет сброс ядов в реку. Все это токсично. И все это оказывает негативное влияние на здоровье наших жителей. Мы должны закрыть этот завод.

– Вы обиделись на руководство предприятия, которое не пустило вас на территорию и отомстили им, опубликовав статью, не так ли?

– Это мое право. Право журналиста!

Провинциальный фанатик борьбы за право совать свой нос в любую нору. Жаль ее…

– Подождите, подождите. – Я попыталась ее успокоить, перекрыть хотя бы на время фонтан эмоций. – Вот что я вам могу предложить. Давайте мы вместе с вами попытаемся установить, загрязняет ли совместное итальянско-российское предприятие окружающую среду или нет? Думаю, что с моим документом нас пропустят на территорию, и мы сможем познакомиться со всем технологическим процессом.

– Почему бы вам не взять пробу из реки и не сделать соответствующие анализы? Вы что, приехали без оборудования?

Мне нужно было найти какой-то ответ на вполне резонный вопрос. Гром не собирался снабжать меня портативной лабораторией для того, чтобы я здесь на самом деле брала пробу воды и почвы.

– Вы знаете, нас не очень хорошо финансируют. – Я начала рассказывать басню. – Для того чтобы проводить дорогостоящие анализы, необходимо иметь на руках какие-то факты. А для простых сгодится оборудование обычной санэпидстанции. Надеюсь, у вас имеется такая структура?

– Да, конечно. – Ее голос был наполнен сарказмом. – Там одна старая бабка, которой уже лет семьдесят, да и она не собирается ничего делать. Просто сидит и получает за свою работу денежки из местного бюджета. Вы думаете, тут кто-либо заинтересован в развитии санитарно-эпидемиологического надзора? Мы можем здесь все, как мухи, передохнуть, и никто палец о палец не ударит, включая нашего многоуважаемого господина Федотова.

– Откуда вы взяли информацию об участившихся случаях заболевания раком?

– Откуда? – Она развела руками. – Да кого ни спроси, у кого-нибудь родственник или знакомый загибается. Вот откуда информация. У нас в городе пятьдесят три тысячи жителей. Это тьфу! Знаем друг друга в лицо.

При этом она отвернулась в сторону. Затем снова уставилась на меня исподлобья.

– Вы думаете, мне кто-нибудь даст реальные цифры?

С этой женщиной было все ясно. Она, похоже, постоянно находилась в состоянии легкой истерии, и не важно при этом, по какому поводу выплескивались эмоции. Лишь бы что-нибудь выплескивать и лишь бы чем-то возмущаться. Хотя в этот раз Ленская била в точку, но, похоже, даже и не подозревала об этом. Брать такого товарища себе в помощники я не хотела и уже пожалела о том, что пригласила ее на совместную инспекцию. Она тем временем и не собиралась забывать о моем предложении.

– Так когда вы намерены наведаться к итальянцам?

– Знаете, – я собиралась по-тихому смотать удочки, – мне необходимо время, чтобы осмотреться в вашем городе, и я думаю, что сообщу об этом через день-два.

– Ну-ну, а мне надо работать. – Резкость ее слов была поистине мужской. – Завтра выходит наш очередной номер, и мне нужно подготовить материал. Без моей статьи газета будет плохо продаваться.

Последние слова были произнесены столь уверенно, что диагноз я ей поставила окончательный: дамочка весьма недалекая.

Можно было как угодно относиться к самой журналистке, но разговор с ней дал мне информацию о заводе. Я села в машину и стала внимательно рассматривать карту. Вдоль речки Северной никакого завода обозначено не было. Значит, его построили позже, нежели была отдана в печать карта города Верескова.

«Выше по реке». Я вспомнила слова журналистки и провела пальцем по голубой ленте в верхней части карты. Где-то в районе хлебозавода должен был находиться и цех по производству пластмассовых изделий. После этого стала искать по карте, где же находится упомянутая в беседе с Ленской санэпидстанция.

Как и ожидалось, данное учреждение, которое при правильно поставленной работе может притянуть к ответу любую организацию за явные нарушения санитарных норм и даже закрыть, находилось рядом со зданием администрации города, и туда я собралась направиться, к тому же это было совсем недалеко от моего нынешнего места жительства.

Санэпидстанция занимала несколько комнат на первом этаже здания, чье основное назначение было гордо обозначено на табличке, прибитой к дереву. «Дом культуры», – прочитала я. Рабочий день уже подходил к концу, была половина пятого вечера, когда я позвонила в дверь, на которой были мелом выведены три крупные буквы «СЭС».

Мне никто не открыл. Пришлось попытку повторить. Наконец в дверях появилась старушка с коричневой сумкой в руках. По всему было видно, что она собралась уходить, что и подтвердили ее слова, которые она произнесла:

– Сегодня больше не работаю. Приходите завтра.

– Завтра я никак не могу, – возразила я, вытаскивая книжицу.

На лице бабки появилось легкое смятение. Она поставила кошелку на пол, перешагнула через порог, не желая все еще впускать меня в свои владения, и, вытерев руки о юбку, протянула руки за документом. Я отдала удостоверение, и она стала читать, что написано у меня в документе. Хмыкнув, она протянула мне удостоверение обратно.

– Завтра, – более услужливо повторила она. – К девяти часам приходите. А сегодня мне надо идти.

– Вы, наверное, плохо прочитали, что там написано? – Я была не склонна потакать чисто российскому нежеланию работать. – Вы, должно быть, неплохо устроились, если учесть пенсию и плюс еще оклад. Может быть, пора освободить свое место для более молодых и энергичных?

Старуха перестала звенеть связкой ключей, одним из которых она собиралась закрыть дверь, и посмотрела на меня. Ее цепкие, умудренные жизненным опытом глаза рассматривали меня, оценивая, шучу я или всерьез? Я постаралась, чтобы на моем лице не было и тени блефа. Все должно было выглядеть абсолютно серьезно, чинно, спокойно, без малейшего намека на игру.

– Мне надо внука из садика забрать, – уже оправдываясь, сообщила бабка.

– Мы можем поговорить и по дороге, – предложила я. – Мне нет необходимости сидеть вместе с вами за столом, заваленным бумагами.

– Это хорошо, – тут же с облегчением сообщила старуха. – Вас Юлей зовут?

– Юлия Сергеевна. Так будет более корректно.

– Лидия Федоровна, – устало представилась она. – Вот уже тридцать лет бессменный руководитель местной санэпидстанции.

– Я хотела вам задать несколько вопросов об экологической обстановке. Кому, как не вам, быть осведомленной обо всех источниках загрязнения окружающей среды.

Мы вышли на улицу и пошли по частному сектору. Я не знала, далеко ли нам идти, но меня это сейчас мало волновало. Главное – разговор с Лидией Федоровной. А куда она там шла – это вопрос двадцать пятый. В принципе, я и сама была не прочь прогуляться после долгого сидения за рулем.

– Что вы мне можете сказать о заводе, который построили итальянцы?

Директор СЭС смотрела все больше вперед или себе под ноги, в мою сторону голову не поворачивала.

– Итальянский завод? – переспросила она. – Да ничего не могу сказать. Все у них нормально.

Вот так сразу? Меня задело столь категоричное заявление, ведь были и сведения несколько иного плана.

– А как же сброс отходов в реку?

– Ну, конечно, – протянула Лидия Федоровна. – Они туда сбрасывают кое-какие отходы, но все это ложится на дно и оседает практически рядом с трубой, немного уходит вниз по течению, но это химически неактивные компоненты, и их процент весьма мал. У них очень хорошая очистная система, и я не думаю, что это должно вызывать какое-то беспокойство. Другое дело, наша известная на всю область ферма, которая сбрасывает в Северную большое количество навоза. Это проблема… Но ферма находится вне нашего города, вниз по течению, и это никак уже не касается жителей Верескова.

– Может быть, вы тогда сами назовете мне какие-нибудь предприятия, которые доставляют вам неприятности по работе?

– Ничем не могу помочь, – сухо ответила бабуля, семеня по проселочной дороге, которую еще бог знает сколько времени не будут асфальтировать.

Конечно, ее Борис Всеволодович хорошо проинструктировал. Это было заметно: «Ничего не знаю», «У нас все хорошо», «Всего вам доброго». К такому повороту я была морально готова, так как никто не захочет выставлять свое грязное белье напоказ, но придется. А пока зайдем с другой стороны.

– Вам что-нибудь известно о случаях заболевания раком?

Бессменная директриса покачала головой:

– Нет, ничего такого не слышала.

– Странно, Лидия Федоровна. Весь ваш городок только об этом и говорит, а вы ничего не слышали. Как же так?

– А так, – ответила она мне в тон. – Ничего не слышала, ничего не знаю. Воздух, чувствуете, какой чистый? Никаких у нас тут загрязнений не было и быть не может. Этот наш воздух намного лучше, чем воздух в Тарасове, например. Никто же не делает трагедии из-за того, что в Тарасове нечем дышать. А у нас – дыши, не хочу.

Диалог не клеился, и не клеился он не по моей вине. Для того чтобы расшевелить Лидию Федоровну, нужно было или время, или же некое сильное воздействие извне. И это воздействие должна была оказать не я, так как моя персона воспринималась ею в штыки, а кто-либо из близких к Лидии Федоровне людей. Мне пришла в голову мысль о том, чтобы поговорить с дочерью или с сыном директрисы. Мы подошли к детскому садику.

– Ну что ж, нет так нет.

Я приостановила этот поединок, но оставила за собой право продолжить разговор. Причем об этом я ей не сообщила. Это я делала для себя. Запомнить черноволосого, черноглазого мальчишку лет трех не составило труда. Теперь я смогу по нему выйти и на детей Лидии Федоровны. Вот такая у меня работа.

Вернувшись в гостиницу, я обнаружила на столе коробку конфет и визитную карточку. Моим таинственным дарителем оказался генеральный директор СП «Роситалпластмасса» Мирсков Геннадий Петрович.

На визитке были указаны его рабочий и домашний телефоны, что, в принципе, могло бы и пригодиться. Оборудование итальянское и стены, можно сказать, итальянские, а люди-то русские, и подход русский: приехал инспектор – не забыть проявить внимание. Ну что ж, это мне льстило. Только вот то, что без разрешения ко мне могут войти в номер, – не очень меня обрадовало.

Я не поленилась спуститься вниз и разыскать комендантшу. Ее я попросила сделать так, чтобы в мой номер без моего ведома никто никогда не заходил. Начальница заверила меня, что подобных проколов больше не будет, и попросила не сердиться. Я пообещала не точить на нее зуб и вернулась к себе, где меня ждала большая рутинная работа.

Я выложила на стол карту Верескова и список адресов, взятых в «Черном венке». После этого сняла с себя деловой костюм, надела халат, домашние тапочки и пошла готовить кофе. Когда чашка с горячим напитком оказалась у меня в руках, я лишь от одного запаха почувствовала себя лучше.

Мне, кроме всего прочего, было с чем пить кофе. Открыла огромную коробку с конфетами и была удивлена обилием разных по форме и на вкус сладких финтифлюшек. Фабрика «Россия» ерунду не делает.

* * *

– Вы уверены, что у нас нет необходимости в замене оборудования?

Волоков сидел в огромном кожаном кресле и пил молоко.

– Нет, – ответили ему. – Мы считаем, что эта женщина не помешает нашей работе. К тому же, Дмитрий Сергеевич, вы и сами прекрасно понимаете, что на данный момент лишних средств у нас нет.

– Оставьте вопрос о средствах мне, – заметил Волоков, поглядывая на телефон, с помощью которого он и общался сейчас с абонентом. – Насколько она активна?

– Эта женщина у нас только первый день, но за это время она успела посетить главу администрации, затем была в похоронном бюро, в местной газете и на санэпидстанции.

– Думаю, что у нас все же могут возникнуть проблемы. – Дмитрий Сергеевич так и не допил свое молоко и отставил стакан в сторону. – Знаете, не будем рисковать. Спишите оборудование и замените его новым.

– Но для этого требуется обоснование, – возразил голос. – А ведь данное имущество находится на балансе нашего предприятия, и для того, чтобы списать его, необходима веская причина.

– Делайте, а затем придумайте причину. Я, кажется, вам доверяю часть своего имущества не шутки ради. И надеюсь, что у вас достанет ума для того, чтобы все сделать как надо. Никакого фона в цехе быть не должно.

– Но списать целую производственную линию…

– Думайте! – рявкнул Волоков. – И смотрите, чтобы эта девчонка не узнала все наши секреты.

Дмитрий Сергеевич отключил связь и вернулся к своему молоку.

«Будь неладна эта тарасовская администрация со своими инспекциями. Свалилась на нашу голову. Может быть, пронесет и все спишут на этот итальянский завод, а нас обойдут стороной? Рано или поздно это оборудование все равно пришлось бы менять, но сейчас экономическая ситуация была очень неблагоприятной, и тем не менее надо найти средства для того, чтобы сделать все надлежащим образом».

Волоков поднялся со своего места и мельком посмотрел на часы. Восьмой час вечера. Он не должен пока уходить с работы. В восемь обещал прийти его доктор. Послушать, померить давление.

«После тех дней в Чернобыле я сильно сдал, – подумал Волоков, подходя к зеркалу и расчесывая седые жиденькие волосы. – Жаль, а мне нет еще и пятидесяти. На сколько меня еще хватит? – Он вернулся на свое место и медленно опустился в кресло. – Тем, кто был там со мной, повезло намного меньше. Они не нашли денег на операцию по пересадке костного мозга, а я нашел». – Он закрыл тяжелые веки и позволил себе отключиться. До прихода врача оставалось не больше пятнадцати минут.

* * *

Перед моими глазами стояло серо-зеленое пятно. Сколько я уже сижу над картой? Я не засекала время, и теперь мне оставалось только гадать: пять часов или шесть? Этих адресов оказалось очень много. Кроме того, я не знала город, и, чтобы найти какую-нибудь улицу, уходило по несколько минут.

Волосы у меня на голове были всклокочены из-за того, что по ним непрерывно путешествовала моя пятерня. Под глазами явно намечались круги, так как я просидела уже большую часть ночи.

Я встала и начала ходить по комнате в поисках своих часов. А, вот они, на диване. Пятнадцать минут четвертого. Я вернулась к столу, по пути разминая затекшую поясницу.

В результате моих изысканий четко выявились два района города, где количество смертных случаев было больше, чем в других местах. На доме, где умирал человек, я ставила крестик. С частным сектором было сложнее, так как на карте были отмечены только многоэтажные дома в центре города, приходилось ставить крестики просто на ту или иную улицу.

Я за ночь отметила примерно половину всех адресов и принципиально выбирала людей помоложе из тех, что отправились на небеса. Один очаг располагался около хлебозавода, а второй непосредственно в центре, рядом с местным универсамом.

Я решила отдохнуть, но уже рано утром хотела выехать и замерить уровень радиации в этих районах. Причем на этот раз я намеревалась прогуливаться пешком, чтобы гарантировать обнаружение источника. Похвалив саму себя за проделанную работу, я повалилась спать.

Утро для меня началось в половине девятого. Приехав к универсаму, я положила дозиметр в карман и отправилась рассматривать самый большой из местных магазинов.

Ажиотажа никакого не наблюдалось, народ вяло покупал самое необходимое, игнорируя завезенные из областного центра импортные моющие средства и консервы также зарубежного производства. Люди в основном брали наш дешевый порошок, хозяйственное мыло, спички. В продовольственном отделе расходился в первую очередь хлеб. Обычная картина для города, где люди не имеют высоких заработков. Пройдя из конца в конец, я снова вышла на улицу и вынула из кармана прибор.

– Что же ты молчишь, мой дорогой?

Я самым что ни на есть прогулочным шагом обошла вокруг магазина, затем решила пройтись по дворам домов, где было больше всего похорон за этот год. После двух часов безрезультатного топания меня стала мучить мысль, что в этом ребусе не все так просто. Плюнув на все, села в машину и отправилась на завод, где из пластмассы штамповали всякую домашнюю утварь.

Новенький цех, смонтированный из стандартных металлоконструкций, смотрелся очень нарядно. Красочка свеженькая, нигде ничего еще не успело облезть или облупиться. Порядочек наведен. Заборчик из сетки рабицы, покрашенный. На въезде для транспорта поставили шлагбаум. Культурно.

Я не стала проходить на территорию завода, обошла его вокруг, постояла. При этом я уже не доверяла звуковому сигналу, предпочитала время от времени бросать взгляд на жидкокристаллический экран, дабы лично убедиться, что никаких изменений не происходит.

У меня не было никакого желания болтаться по улицам, которые были расположены ближе всего к заводу. Но не могла же я не проверить свои собственные выкладки, которые делала всю ночь. Надо ли говорить, что, кроме мозоли на ноге, я ничего на своем хождении не заработала.

После столь длительных и, что самое главное, бесцельных прогулок я почувствовала насущную потребность в пище. Нельзя сказать, что в Верескове было много заведений, где можно было бы перекусить, тем не менее парочка кафе имелась. А что еще нужно человеку в командировке?

Я села за один из пяти столиков, заказав пельмени и блины со сметаной.

– Не слишком ли калорийно? – спросило меня мое второе «я».

Но я напомнила себе, что пришлось очень много болтаться пешком. Теперь мне требовалось восполнить потери.

Я села так, что могла видеть входную дверь. Я сделала это не специально, просто так получилось. К тому же можно было время от времени отрываться от еды и рассматривать интерьер заведения.

Так, ничего особенного. Но не грязно. Светильнички над головой, потолок, покрытый декоративной плиткой. Интересно, из чего ее делают? Пол из мраморной крошки. Нельзя сказать, что это дешево.

Еда понравилась: то ли проголодалась сильно, то ли на самом деле сносно готовили.

Сытая и довольная, я вывалилась на улицу и посмотрела по сторонам. Немногочисленный народец топал по своим делам. А меня потянуло в сон. Дабы хоть как-то прогнать дремоту, я решила пройтись до газетного киоска и вернуться обратно.

Я как раз размышляла о том, что сегодня же надо выйти на детей Лидии Федоровны, для того чтобы объяснить им ситуацию, после чего старуха должна стать более разговорчивой, и в этот момент «ДП-10», лежащий у меня в кармане пиджака, подал голос. Я вытащила его и заставила прекратить подавать сигналы. Посмотрев на индикатор, я увидела, что уровень радиации подпрыгнул до сорока микрорентген в час.

Покрутив головой из стороны в сторону, я ничего подозрительного не увидела и решила пройти несколько метров вперед. По мере того, как я шла, цифры на экране стали бежать вниз к отметке «естественный фон». Что же это такое было? Что я оставила у себя за спиной?

Чтобы не привлекать внимания прохожих, я решила не бегать с дозиметром по улице и не подносить его к каждому попавшемуся на глаза предмету. Я напрягла память и вспомнила, что за моей спиной остались два автомобиля, фонарный столб, несколько ящиков из-под молока, урна и мальчишка, накачивающий велосипедную шину. Развернувшись, я пошла в обратную сторону, изредка посматривая на «ДП-10».

Когда я проходила мимо «Нивы», уровень радиации возрос на несколько микрорентген. По мере того, как я приближалась обратно к кафе, счетчик все стремительнее повышал свои показатели. Столб, машины и мальчишка остались позади.

Вот, стоп! Снова сорок! Я стою напротив пустых ящиков из-под молока. Как это может быть? Хватит гадать! Подойдя к ним поближе, я покрутила головой по сторонам. Пока осматривалась, уровень превысил сто микрорентген.

– Черт! – выругалась я себе под нос. – Это уже нехорошо.

Из подсобки вышел мужик в синем халате и поставил к выставленным на улице ящикам еще несколько.

– Простите, – обратилась я к нему.

Он посмотрел на меня исподлобья, но тем не менее кивнул в знак того, что готов меня выслушать.

– Вы можете раздвинуть эти ящики?

Небольшого роста крепыш лет сорока уставился на меня, потирая небритую скулу.

– Это вам зачем? – еще больше нахмурился он.

– Мне это необходимо. Можете отодвинуть?

– Они вам что, мешают?

Тон его был сердитым. Я даже сказала бы – грубым. С другой стороны, его можно было понять. Появилась какая-то девка и лезет туда, куда ей не следует. Я вытащила из сумочки полтинник и протянула ему.

– Пожалуйста, давайте разгребем эту кучу. Я ищу своего котенка. Может быть, он залез за эти ящики?

– Да ладно, уберите деньги. – Он отмахнулся. – Я, конечно, человек небогатый, но все эти ваши барские замашки… – Он оглядел меня с головы до пят, принимая меня, видимо, за состоятельную женщину. – Я вам сейчас и так все разберу. Долго, что ли? Ящики-то пустые.

Он в три приема раздвинул кучу. Но, как выяснилось, ящики ничего не скрывали.

– Спасибо…

Я изобразила смущение и сказала:

– Наш котенок стал уже как член семьи, понимаете?

– Ничего, ничего, – пробурчал он себе под нос и снова скрылся в подсобке.

Когда грузчик удалился, я взяла один из ящиков и вместе с ним отошла немного в сторону. Поднесла к нему дозиметр «ДП-10», и тут он мне такое выдал! Вот так дела… Откуда ящики? Вот основной вопрос!

– Ты что, Юля, совсем уж глупенькая стала? Откуда ящики из-под молока? Конечно, с молкомбината. Где здесь этот молкомбинат?

Я села в «восьмерку» и стала рассматривать карту. Вот ферма, которая вынесена за город. Ближе всего к ней, но уже за пределами городской черты, молкомбинат-14. Ну что же, теперь туда.

* * *

Дмитрий Сергеевич снова смотрел на собственное отражение в зеркале. После Чернобыля он изучал самого себя по несколько часов в день. Он мог сидеть и смотреть себе в глаза, отрешившись от реального мира, и, по его мнению, это помогало преодолеть стыд за то, что он сжигает людей после того, как сгорел сам.

Зазвонил телефон. Волоков включил внешнюю связь, чтобы не поднимать трубку, и буркнул, что он слушает.