Текст книги "Сумерки большого города"

Она оказалась просто кладезью всяческих сведений. Я даже вопросы ей не успевала задавать, так много ей хотелось мне поведать.

Сначала я узнала, что все мои предыдущие собеседники считают меня дилетанткой, выкачивающей деньги из их хозяина. Но сама Тамара Ивановна многое на своем веку повидала и вовсе так не думает. Поэтому она мне все-все расскажет, как на духу.

Водитель Игорь, по ее мнению, – просто раздолбай, совершенно случайно и незаслуженно получивший такую прекрасную работу. Даже если бы у него под носом обворовывали их хозяина, Игорь ничего не заметил бы.

Сторож, конечно, более надежный человек, но уж больно он медлительный, нерасторопный. Конечно, а каким ему еще быть, с его-то работой? Он разведен, но часто навещает своих детей по выходным. Обязанности свои он исполняет педантично, но при этом может запросто не заметить, что соседи, например, забор перекрасили.

Когда же речь зашла об Ирине, моя собеседница заговорщически мне подмигнула и сообщила, что у девушки есть ухажер. Причем, он живет где-то в городе и изредка наведывается к ней прямо сюда.

– Она мне ничего не сказала, – озадаченно пробормотала я.

– Ну конечно! Станет она говорить! Из-за этого ее вполне могут выгнать с работы!

Я понимающе закивала и спросила:

– А как он выглядел?

– Не могу точно описать, я издалека его видела! – сокрушенно вздохнула Тамара Ивановна. – Хорошо одет, наверняка, он на машине добирался. Да, и приходил он, разумеется, когда хозяина дома не было. Я-то два раза в неделю прихожу – всегда... – и вот как-то застала ее голубка...

Выспрашивать у Ирины об ее ухажере я не стала. У меня было еще одно дело, которое требовалось осуществить на глазах у Мухина. Когда мы все вновь оказались в гостиной, я попросила проводить меня к сторожке, где хранился набор запасных ключей.

Строение пряталось в глубине сада, заметить его с улицы было вообще невозможно. Меленькая будочка с различным садовым инвентарем была заперта, и никаких следов взлома я не обнаружила. Сторож Леонид быстро открыл замысловатый замок, и мы оказались внутри.

Металлическая коробка с ключами, тщательно рассортированными и содержащимися в полном порядке, стояла на дальней полке. Сторож торжественно открыл ее и жестом фокусника продемонстрировал всем, что ключи на месте. Все ячейки были заняты.

– Какой из них от «Газели», в которой перевозили картины? – поинтересовалась я.

– Вот этот, – уверенно указал на нужный ключ Леонид.

Я увидела, что под гнездом для ключа приклеена бумажка с записанным на ней номером машины. Я потянулась за ключом, обратившись к Мухину:

– Сейчас эта машина в гараже? Я могу попробовать ее завести?

– Разумеется, – непонимающе нахмурился хозяин.

Вся толпа свидетелей – теперь уже заинтересованно и без каких-либо призывов с моей стороны – двинулась к гаражу.

Там стояла белая «Газель», к которой я и направилась. Как я и ожидала, ключ, найденный в сторожке, не подходил к дверце «Газели». Попросту говоря, это был совсем не тот ключ! И когда на самом деле пропал настоящий, теперь уже не узнаешь.

Впечатленный моей «демонстрацией», Мухин напряженно молчал. Игорь невнятно выругался, Ирина издала какой-то невнятный всхлип. Похоже, нечистая совесть все же не давала ей покоя. А сейчас она впервые заподозрила, что ее поведение могло дать преступнику возможность осуществить свой план. Я не стала наседать на нее при всех, но решила проработать вариант с ее кавалером попозже.

После моего эксперимента в гараже все вернулись в дом с мрачными физиономиями. Хозяин был страшно недоволен, и слуги понимали, что им крепко достанется. Напряженную атмосферу неожиданно разрушил чей-то жизнерадостный голос:

– Так, значит, «Сумерки» нашлись?

Я удивленно оглянулась и обнаружила расположившегося на диване в гостиной художника Гончарова.

– Я позвал Михаила, чтобы он посмотрел на свою картину и решил, не причинили ли ей каких-либо повреждений, – поспешно пояснил Мухин.

– Это очень хорошо, – улыбнулась я. – Я как раз собиралась задать ему несколько новых вопросов.

– Татьяна! – обрадовался моему присутствию художник. – Я всегда рад вам помочь.

Мухин отпустил своих людей и провел Гончарова и меня в свой кабинет.

– Это она, – заявил Михаил, осматривая холст. – Никаких серьезных повреждений. Кое-где краска облупилась, но, по-моему, это только придает ей шарм. Конечно, если вам хочется, я могу убрать эти недостатки.

– Пожалуй, не стоит. Теперь у этой картины самая богатая история из всего собрания моей коллекции, – отозвался хозяин дома.

Он вкратце рассказал художнику, каким образом мне удалось найти его картину, тот слушал с неподдельным вниманием.

– Вы считали, что в раме мог находиться тайник? – удивленно переспросил Михаил у меня, когда Мухин закончил свой рассказ. – Вы ее тоже нашли там, прямо на улице?

– Да. И рама оказалась самой обычной, без каких-либо секретов, – вынуждена была признать я. – Видимо, похитители не захотели возиться с громоздкой картиной и тут же ее распотрошили.

– А задник вы тоже нашли? – прищурился Михаил.

– Что такое задник? – переспросила я.

– Ну, это кусок картона или пластика, закрывающий картину с изнаночной стороны. Если они ее прямо на улице распотрошили, как вы выразились, то и его должны были там же бросить.

– Ничего похожего я не заметила, – нахмурилась я. – У всех ваших картин есть задники?

– В том-то и дело, что у моих – нет!, – торжествующе улыбнулся художник. – Но в Москве они сами поставили мне задники на все работы, чтобы мои полотна соответствовали их выставочным стандартам.

– Думаете, тайник устроили не в полостях рамы, а за этим задником? – задумалась я. – Что же там можно спрятать?

– Другую картину, разумеется, – проворчал внимательно слушавший нас Мухин.

– Другую?! – беспомощно переспросил Гончаров. – О боже!

– Это должно было быть нечто весьма ценное и интересное для зарубежных покупателей, – продолжил свои рассуждения Мухин – совершенно спокойным тоном. – Вы, случайно, не в курсе, Михаил, в последнее время не случалось ли похищений чьих-либо знаменитых картин в нашей стране?

– Я... ничего такого не припоминаю, – хмурясь, пробормотал художник. – Кажется, за последний год я вообще не слышал никаких историй о крупных кражах произведений искусства в России.

– Значит, это какая-то картина, уже достаточно долгое время существующая на «нелегальном положении», если можно так выразиться, – подытожила я. – Я имею в виду, что ее похитили уже достаточно давно и хранили у какого-то подпольного коллекционера. И вот теперь он или его потомки решили сбыть свое добро с рук. Но по какой-то причине легальным способом это оказалось невозможно проделать.

– Значит, так, – решительно начал Гончаров. – Если я все правильно понял, кто-то, нам неизвестный, решил вывезти из страны некий забытый шедевр. И для этого сему предприимчивому гражданину понадобилось спрятать эту картину в моей работе... Вернее, не в моей, а в полотне Ситникова. Но произошла роковая ошибка, и таким путем обе картины попали в Тарасов. Здесь оба полотна, а вернее, этот неизвестный нам шедевр неизвестные попытались вернуть, выкрав полотно «Сумерки» из машины господина Мухина...

– Все верно, – глубокомысленно кивнул Мухин. – И мне очень хотелось бы знать, где сейчас находится этот шедевр? В Тарасове ли он, в Москве ли, или он уже на пути в Париж? Татьяна Александровна, я надеюсь, вы проясните подробности всего случившегося.

– Я займусь этим сразу же, как только покину ваши владения, Антон Владимирович, – вежливо улыбнулась я. – Здесь я уже выяснила все, что мне требовалось.

Мы распрощались гораздо теплее, нежели здоровались утром, и я отправилась домой – поразмышлять о том, как мне выстроить дальнейшую линию расследования. И сами обстоятельства, и цели моей деятельности несколько изменились...

* * *

Телефон подпрыгивал на столе от нетерпения, настойчиво призывая меня ответить на звонок. Выбравшись из постели, я схватила мобильный:

– Алло?

– Татьяна Александровна? – раздался у меня в самом ухе бодрый голос Мухина. – У меня есть для вас новости! Надеюсь, они помогут в вашем расследовании.

– Что-то случилось? – встревожилась я.

– Нет. Ничего. Сегодня утром позвонила Анна Васильевна, хозяйка московской галереи. Она узнала имя человека, работавшего с оформлением картин на выставке. Но это не все!

– Она еще что-то узнала? – Мое удивление нарастало.

– Да. Очень интересные детали, – в голосе моего работодателя чувствовалось непонятное мне пока торжество. – Все это проливает совершенно новый свет на все произошедшее!

– Я слушаю, – нетерпеливо подтолкнула я его к дальнейшему рассказу.

– Во-первых, этот человек – не реставратор, он просто неудавшийся художник. Он зарабатывает себе на жизнь подсобным трудом, поскольку его собственные картины не продаются. Во-вторых, он родом из нашего города и переехал в Москву всего несколько лет тому назад. Так как он учился в местном художественном училище, то его может знать Михаил Гончаров. Ну и в-третьих, Анна Васильевна поведала мне, что ее менеджер по кадрам, нанявший этого художника-неудачника, уже не первым рассказал ей о нем. Вчера поздно вечером ей позвонили якобы из кадрового агентства и расспрашивали об этом самом человеке! Подозрительное совпадение, не правда ли?

– Ваши сведения многое меняют, – ответила я. – Очень многое! Мне нужно срочно поговорить с Гончаровым. Вы уже сообщили ему эти новости?

– Конечно нет, – с нотками обиды в голосе ответил Мухин. – Первым делом я позвонил вам! Принимайте решение – на ваше собственное усмотрение – о чем и как ему следует сказать. Нашего вероятного мошенника и вора зовут Кирилл Крапивин.

– Благодарю вас, – церемонно ответила я. – Как вы думаете, будет не слишком рано, если я появлюсь у Гончарова через час?

– Думаю, вы для него окажетесь всегда вовремя, – хмыкнул Мухин и положил трубку.

Что ж, у меня тоже имелось подобное подозрение, но я все же отложила разговор с художником еще на час, за который успела окончательно проснуться, привести себя в порядок и подумать о том, как мне вести себя с Гончаровым.

Как я и предполагала, художник очень обрадовался моему появлению, но, услышав новости, сообщенные мне Мухиным, он перестал так широко улыбаться. Предстоявшая беседа, судя по всему, его не вдохновляла – совершенно.

– Догадываюсь, что вы надеетесь расспросить у меня об этом Крапивине, – пропуская меня в свою мастерскую, пробормотал Михаил. – Вынужден вас разочаровать – его самого я лично не знал. Он учился в училище за несколько лет до моего поступления туда. Кажется, он старше меня лет на пять. Но я о нем слышал.

– Что-то интересное, особенное?

– Ну, не знаю, как это поможет нашему делу... – засомневался он. – Так что лучше я просто расскажу по порядку все, что помню. А вы сами решите, принесет ли вам пользу эта информация.

– Хорошо, – кивнула я, усаживаясь на уже знакомый диван.

– Итак, сам я не знаком с этим человеком, так что все, о чем я расскажу, я слышал с чужих слов, а значит, это может быть неправдой. Когда я еще учился на отделении живописи, один из моих хороших знакомых, старше меня на пару лет, обучался там же и часто мне рассказывал о Крапивине. Насколько я помню, этого человека всегда отличала тяга к различным авантюрам. Я имею в виду, что эта его склонность казалась выдающейся даже для той среды, в которой мы все тогда вращались.

– Вы можете сообщить мне что-то более определенное, конкретное? Что-то вам запомнилось почему-либо?

– Помню, что как-то раз мой приятель очень взволнованно рассказывал, что Крапивин пропал. Его нигде не могли найти в течение недели, но потом он объявился как ни в чем не бывало и травил байки о том, как он сел не на ту электричку, возвращаясь с дачи. Эта электричка привезла его в какой-то районный поселок, где он и провел целую неделю, гостя у разных местных жителей. Просто так, из любопытства.

– Михаил, вы сможете через этого своего знакомого узнать координаты Крапивина?

Художник воздохнул, но ответил положительно:

– Попробую. Много лет с тех пор прошло, так что гарантировать ничего нельзя... А разве Анна Васильевна не узнала его адрес или телефон? В их кадровой службе должны были остаться какие-то сведения о Крапивине.

– Да, я спросила об этом у Мухина, – кивнула я. – Но эти данные уже устарели. Телефон его не отвечает, а квартиру по тому адресу давно снимают другие люди. Крапивин покинул свое место жительства, и где он сейчас, доподлинно об этом никому не известно. Судя по всему, он испугался, что претензии за случившуюся с картинами ошибку предъявят именно ему. Если, конечно, это вообще была ошибка...

– В каком смысле? – нахмурился мой собеседник. – Вы хотите сказать, что план неизвестных лиц заключался именно в том, чтобы переправить картину в Тарасов? Но это же чушь!

– Я пока ничего не хочу сказать, – с нажимом ответила я. – Как только я определюсь с этим делом, вы обо всем узнаете первым. А пока что назовите мне адрес этого вашего старого приятеля. Я наведаюсь к нему в гости.

– Советую вам взять меня с собой, – немного обиженно сказал художник. – Мой друг вряд ли захочет общаться с частным сыщиком! Тем более, рассказывать детективу о своих старых знакомых. Мое присутствие может помочь разрядить обстановку. В конце концов, мы когда-то дружили...

Немного подумав, я решила, что это и правда может упростить дело.

– Собирайтесь, я подожду вас в машине. – И чтобы избежать отвлеченных разговоров, я покинула мастерскую Гончарова.

Наша поездка заняла больше времени, чем я рассчитывала. Почему-то мне казалось, что все представители богемы, вроде выпускников художественных училищ, должны жить в центральных районах города. Но знакомый Гончарова обитал на окраине, в стандартном каменном «мешке», то есть, в обычном девятиэтажном доме.

– Не слишком «артистическое» место, – пробормотала я, когда мы проезжали мимо унылой череды гаражей и бетонных стен.

– Это как посмотреть, – с удовольствием поддержал разговор Михаил. – Вот там, видите, вполне подходящий вид!

Я взглянула в предложенном направлении и увидела стену дома, разрисованную разноцветными «граффити».

Хозяина нужной нам квартиры не оказалось дома, но вездесущие старушки тут же нам сообщили, что обычно он появляется на час позже. Я решила дожидаться его на лавочке у дома. Погода стояла приятная, и, пока я не выясню что-нибудь, нет смысла отправляться куда-либо еще.

Просидеть целый час на лавочке рядом с Гончаровым оказалось непросто. Он болтал не переставая. И даже когда я намекала ему, что хотела бы подумать в тишине, это почти не помогало. В конце концов, мне удалось как-то отключиться от него и погрузиться в размышления, но тут произошло нечто неожиданное.

– Палыч! Ты, что ли?! Ну, ты и растолстел, старый черт!

Эта короткая речь моего спутника, произнесенная им на повышенных тонах, заставила меня быстро оглядеться. Я не сразу сообразила, что человек, к которому эта тирада относилась, в этот момент попытался скрыться в подъезде.

Помешало ему именно то, что он и правда широковат в талии и не смог быстро протиснуться в прикрытую дверь подъезда. Мы с Михаилом быстро подскочили к нему с обеих сторон.

– Кто вы такие?! Что вам от меня нужно?! – слабо отбиваясь пухлой рукой, запричитал старый знакомый Гончарова.

– Ты что, Палыч?! Совсем меня не помнишь? – изумился Михаил. – А мне казалось, что я мало изменился за последнее время... Это же я – Миша Гончаров! Вспоминаешь?

– Миша? – как-то робко переспросил Палыч и перестал трепыхаться. – Ты что здесь делаешь, и кто это с тобой?

– Это очень долгая история, Палыч! – закатил глаза Гончаров. – Ее нужно в доме рассказывать, сидя за чашечкой чаю... Понимаешь?

– Да что уж тут непонятного, – буркнул тот. – Сначала напугают, а потом в гости напрашиваются...

– А почему это ты так дергаешься, кстати? На дворе белый день, а ты от девушки шарахнулся, как от бандита с кистенем.

– Есть причины, – хмуро ответил Палыч. – Только я о них тебе на пороге тоже рассказывать не стану. Пошли!

Вся наша компания гурьбой поднялась по лестнице (лифт не работал), и Палыч, пыхтя и отдуваясь, принялся открывать дверь. Квартира старого приятеля Михаила была самой обыкновенной. Ничего, указывающего на то, что ее хозяин – профессиональный художник, я не заметила. Ни мольберта, ни красок с кистями, ни картин на стенах или же каких-либо предметов искусства. Вот тебе и на! Чем же, интересно, этот Палыч на жизнь зарабатывает?

Спрашивать его об этом напрямую я пока что не стала. Он и сам может все мне выложить в самом начале разговора. Пока наш хозяин суетился в кухне с чашками и чайником, а Михаил быстро и сбивчиво рассказывал ему историю о приключениях своей картины, я тихонечко сидела на табуретке и присматривалась к обстановке.

В квартире было много техники, даже на кухне под потолком висел монитор, а на столе стоял ноутбук. Вскоре из разговора старых знакомых я поняла, в чем тут дело, – Палыч теперь занимался компьютерной графикой и таким образом зарабатывал на жизнь.

– Так я и знал, что с Крапивиным не нужно связываться! – дослушав рассказ Михаила, заявил хозяин квартиры. – От его делишек всегда несет чем-то незаконным...

– А вы с ним связались? – с некоторой долей надежды спросила я.

– Чутье мне подсказало, что не стоит с ним дело иметь, и оно оказалось правильным, – торжественно поднял палец Палыч. – Он сам ко мне подлаживаться начал уже давно, еще месяц тому назад в первый раз мне позвонил.

– Месяц?! – хором переспросили мы с художником. Тут что-то было не так. Картина пропала четыре дня тому назад, выставка открылась всего за три недели до того – меньше месяца прошло!

– Что же он вам такое подозрительное предлагал? – поинтересовалась я.

– Говорил, что у него есть для меня дело большой важности и секретности, на котором можно будет крупно заработать. Но я-то его давно знаю! Когда он собирается хорошо заработать, это обычно плохо заканчивается. А у меня сейчас, слава богу, все путем. Не нуждаюсь. Ну, я его и послал куда подальше...

– И это все? – разочарованно протянул Михаил. – Больше вы не общались?

– Да нет, он ко мне наведывался и во второй раз, уже совсем недавно. Наверное, неделя еще не прошла...

– Постарайтесь вспомнить, когда именно это было? Это может оказаться важным, – попросила я.

Палыч задумался и отхлебнул большой глоток чая.

– Кажется, шесть дней с тех пор миновало. Приперся он ко мне без звонка – прямо, как вы! И говорит, значит, – нужна твоя помощь, у меня все горит, никого найти не могу. Я ему отвечаю – знать, мол, ничего не хочу! А он как пристал... Так и пришлось мне выслушивать его байки!

– О чем же он вам рассказывал?

– Понадобилось ему на каких-нибудь крупных коллекционеров выйти, через меня. Я и не знаю уже никого, давно с ними не общаюсь... Ну, тогда он попросил меня просто подержать у себя какую-то картину...

– И вы согласились?! – с надеждой спросила я.

– Вот еще! Ясно же, что просто так о таких вещах никто не попросит. Картина, значит, краденая, и, если ее у меня найдут, все претензии предъявят мне! Я еще не окончательно из ума выжил! Так что ушел от меня ваш Крапивин, не солоно хлебавши!

– С одной стороны, ты, конечно, молодец, Палыч, – хмыкнул Михаил. – Но с другой... А, ладно! Но почему ты нас так испугался-то? Тебе кто-то угрожал?

– Нет. Напрямую – нет, – помрачнел Палыч и уставился в опустевшую чашку. – Только вчера один странный случай со мной произошел... Не знаю, с чем это было связано, но после вашего прихода я догадываюсь, что тут не обошлось без Крапивина.

– Что за случай?

– Позвонил кто-то в мою дверь. Открываю я, а там мужик в штатском сует мне в нос удостоверение работника милиции! Я от удивления даже дверь открыл нараспашку. А он мне стал всякие вопросы задавать – о моем старом знакомстве с Крапивиным. Не приходил ли тот ко мне? Чего, мол, он хотел? Только я человек подозрительный – ничего ему толком рассказывать не стал! Сказал, что звонил мне Крапивин, но я с ним дел никаких вести не пожелал, так как человек он, как мне с юности еще известно, ненадежный. Мужик этот по моей квартире прошелся, глазами в стороны пошнырял – и к двери – шасть! Я его спрашиваю, что произошло-то, а он как-то неловко от меня отделался и быстро в дверь выскочил. Тут уж я решил звякнуть в местное УВД, разузнать, работает ли у них такой тип – фамилию в его документиках я на всякий случай запомнил. И что бы вы думали?!

– Не работает, – снова хором ответили мы с Михаилом.

– Как вы догадались? – удивился Палыч. – Ну, не важно! А теперь еще и вы заявились! Начнешь тут от каждого куста шарахаться!

– Думаю, что мы – последние, кто вас побеспокоил, – невесело улыбнулась я. – Все остальные нас опережают...

– Все – это кто?

– Сам Крапивин и те, кто его ищет, чтобы отобрать у него картину.

– Что вы теперь делать-то собираетесь? – заинтересованно переводя взгляд с меня на Гончарова, спросил наш хозяин.

– Зададим вам еще один вопрос, – улыбнулась я. – К кому еще мог обратиться Крапивин, убедившись, что вы ему не поможете? У вас были какие-то общие знакомые?

– Пожалуй, кого-кого я смогу вам назвать... – задумался Палыч. – Большинство из наших вы найдете в Доме художника. Некоторых Михаил, наверное, даже и сам знает... Написать вам имена-фамилии?

– Это было бы замечательно! – кивнула я.

Палыч ушел в комнату в поисках листка бумаги и ручки, а я призадумалась. Мне срочно требовалось как-то вежливенько отделаться от Гончарова. В его сопровождении уже не было никакой нужды, а вот неприятности из-за его присутствия рядом со мной вполне могли возникнуть.

Получив от Палыча бумажку с фамилиями, я решительно поднялась с табуретки:

– Надеюсь, вы сможете спокойно пообщаться и без меня. Все-таки, вы давно не виделись... А меня ждут дела, так что я оставлю вас. Всего хорошего!

Не ожидавший такого поворота событий Гончаров попытался было что-то возразить, но Палыч уже доставал из холодильника бутылку и ворчал себе под нос что-то одобрительное. Михаил теперь еще не скоро вырвется от старого приятеля, а я тем временем успею поговорить с бывшими друзьями Крапивина без лишних ушей!

Первый адрес в записке Палыча меня разочаровал: там давно уже жили совсем другие люди. На мой вопрос о прежнем хозяине ответил отец семейства, из-за его плеча с любопытством выглядывала жена.

– Нет, мы не знаем, где он сейчас живет. Мы эту квартиру купили три года тому назад и с тех пор с ним больше не встречались.

Я вздохнула и попрощалась с новыми обитателями квартиры, которые попытались выяснить у меня напоследок, что же натворил бывший владелец этой квартиры такого, что его ищет частный детектив? Я отделалась общими фразами о «служебной тайне» и о правах моего клиента.

Следующий адрес в коротком списке был мне уже хорошо знаком – снова Дом художника! На этот раз меня ждал очередной художник, который к тому же жил прямо в своей мастерской. Михаил Гончаров сказал, что это не такое уж редкое явление. Многим художникам спокойнее и удобнее жить там же, где они и работают. Во-первых, никогда не знаешь, когда к тебе придет вдохновение, а так, даже если это случится среди ночи, все под рукой. Во-вторых, если у художника нет семьи или она с ним не живет, то никакой необходимости обитать у себя дома вообще нету.

На этот раз я была морально вполне готова к блужданиям по лабиринту, называвшемуся «Дом художника», и без особого труда нашла нужную мне студию под номером двадцать семь. Она располагалась в противоположном от мастерской Гончарова крыле, где мне еще бывать не приходилось.

Подниматься пришлось на второй этаж и по какой-то очень неустойчивой лестнице. Дверь была не закрыта, и я, не найдя звонка, просто постучала кулаком о косяк. Никто не откликнулся, и я вошла внутрь.

То, что я увидела, оказалось весьма неожиданным. Эта мастерская не походила на мастерскую Гончарова. Тут во всем была видна рука не столько художника, сколько мастеровитого хозяина.

Хозяина и автора всего этого уютного великолепия я вначале даже и не заметила. Мое внимание захватили деревянные панели, которыми были обшиты стены и подобранная под стать им мебель, сгрудившаяся в углу этой большой студии.

– Вы кого-то ищете? – неожиданно раздался голос откуда-то сверху.

Я испуганно подскочила, оглядываясь по сторонам. Кто это мог быть? Секунду назад студия была пуста, если, конечно, ее хозяин не прятался под своим же столом... Но звук-то шел сверху!

Тут напугавший меня человек сделал какое-то движение, и я, наконец, его заметила. Он оказался гораздо выше уровня моего зрения, потому я его и не увидела сразу. То, что потолки в этом здании достигают четырех метров, я определила еще в первый раз. Но мне бы и в голову не пришло, что это обстоятельство так рационально используют.

Владелец мастерской построил себе нечто вроде второго этажа, или галереи, занимавшей небольшую секцию мастерской. Туда вела деревянная лестница, и такие же деревянные перила не позволили бы вам оттуда упасть. Наверху, насколько можно было судить снизу, находилось что-то вроде спальни хозяина.

Но больше всего меня удивило окно. Оно было вставлено в покатую крышу, до которой со «второго этажа» было рукой подать. Тем не менее, к нему приставили лестницу. В это окно виднелся кусочек вечереющего неба.

Как раз под ним и стоял хозяин этого удивительного помещения – высокий сухощавый мужчина с заметной сединой в темных волосах.

– Иван Григорьевич – это вы? – на всякий случай уточнила я. – Если я не ошибаюсь, это ваша мастерская.

– Все верно, – кивнул мне хозяин и начал спускаться по лестнице. – Мы незнакомы. Что вас привело ко мне?

Я представилась и сразу же перешла к сути вопроса, избегая описания событий, приведших к моему появлению здесь.

– К вам в последние месяцы не обращался ваш старый знакомый, Крапивин? Не звонил, не приходил?

Иван Григорьевич смерял меня пронзительным взглядом и как-то слишком быстро ответил:

– Нет. Я очень давно о нем ничего не слышал. Наверное, с тех пор, как он покинул Тарасов. А что?! Что-то с ним случилось? Или он оказался замешан в каком-то... м-м... сложном деле?

– К сожалению, я не имею права разглашать подробности дела, которым я занимаюсь, но могу вас заверить, что, по имеющимся у меня сведениям, с Крапивиным все в порядке.

– Что ж, приятно это слышать. Желаю вам удачи в вашем расследовании, – вежливо улыбнулся хозяин и быстро направился к двери.

Но тут произошло нечто неожиданное.

Незакрытая дверь резко распахнулась, и в мастерскую без всякого предупреждения стремительно вбежала какая-то женщина в длинном, свободно ниспадающем платье.

– Где?! – уперев руки в бока и яростно сверкнув глазами, обратилась она к хозяину мастерской.

– Что? – отступая от неожиданности на шаг, переспросил тот.

– Имей в виду, Иван, если он мне ничего не вернет, я с тебя спрошу! Раз ты его приютил, значит, ты и в ответе за все, что он творит! У меня в холодильнике почти ничего не осталось!

Я с интересом смотрела на разворачивающуюся передо мной сцену и не спешила уходить. Мне было интересно, что ответит на это обвинение Иван Григорьевич.

– Я все тебе верну, – быстро и нервно зачастил тот. – Не волнуйся, мы ведь соседи, всегда друг другу помогали, и сейчас тоже ничего не изменилось.

– Все-таки, спрячь от него ключи от моей мастерской, – уже не таким агрессивным, но все еще очень недовольным тоном продолжила женщина. – Не нравится мне эта его манера – без спросу заходить к чужим людям и брать все, что плохо лежит...

– Хорошо, хорошо, – разворачивая гостью лицом к выходу, закивал Иван Григорьевич. – Этого больше не повторится! Я тебе обещаю!

– Господи! Кто же у вас все таскает? – тоном участливой соседки поинтересовалась я.

Видно было, что женщине не терпится излить душу и рассказать о злодеяниях неизвестного воришки, а Иван Григорьевич не собирается предоставлять ей такую возможность. Так что мой вопрос ее несказанно обрадовал. Она остановилась, стряхнула с плеч руки хозяина и, даже не поинтересовавшись, кто я такая, начала свой рассказ.

Манера изложения у нее была довольно-таки сбивчивой, но из ее слов я поняла главное – в студии Ивана Григорьевича с недавних пор поселился какой-то его знакомый.

И человек отличался весьма своеобразными привычками. Соседка неоднократно слышала, как он заявлялся глубоко за полночь, при этом он мог просидеть весь день дома и снова уйти, только когда стемнеет. Так же он полюбил «заимствовать» у нее еду и никогда не возвращал ей даже посуду! Что уж тут добавить – ничего приятного в новом госте своего соседа женщина не находила. Но до недавнего времени она все это терпела, ради старой дружбы. Теперь же пришел для нее момент – высказаться.

– А где сейчас ваш жилец? – полюбопытствовала я у примолкшего хозяина.

– Уехал он уже, – нервно оглядываясь, бросил Иван Григорьевич. – Так что больше никто ни у кого не утащит еду из холодильника!

– Да?! А мне показалась, что он засел на твоей «галёрке»! – удивилась женщина и ткнула пальцем вверх, туда, где на «втором этаже» располагалась кровать. – Вечно он там прячется...

Заинтересовавшись, я сделала несколько шагов к лестнице. На плохо видимой с моего места постели лежала куча одеял, и под ней действительно вполне мог спрятаться человек. Следовало подойти поближе, чтобы окончательно в этом увериться...

И тут, не успели мы сообразить, что происходит, как одеяла отлетели в сторону, и из-под них выскочил неизвестный мне встрепанный субъект. Сверкнув на нас злым взглядом, он бросился к складной лестнице. В мгновение ока субъект распахнул окно, проделанное в крыше, и выскочил наружу.

– Вот он, паразит! – неожиданно на предельной громкости заорала соседка Ивана Григорьевича. – Как мне теперь тебе верить?! Покрываешь этого своего Крапивина, а он сперва мои продукты таскал, а теперь тягу дал?

«Крапивин!» – услышала я знакомую фамилию и не стала выслушивать оправданий Ивана Григорьевича. Я быстро взбежала по деревянной лестнице на «второй этаж», – хозяин мастерской растерялся и не успел меня остановить.

Мельком порадовавшись тому, что сегодня я не надела юбку и туфли на каблуках, я осторожно выглянула в распахнутое окно. Крапивин улепетывал по крыше, будто это была ровная мостовая, и падение грозило ему только разбитыми коленками.

Чертыхнувшись, я выбралась наверх. Крапивин пока являлся ключевой фигурой в этом деле, поймать его было очень важно, чтобы узнать из первых рук, кто и что пытался сделать, или уже сделал – с картиной «Сумерки». Кроме него, помочь в этом мог бы только Ситников, но до того добраться гораздо сложнее. Так что мне пришлось преследовать беглеца, удиравшего по крыше двухэтажного дома.