Текст книги "Тайная комната антиквара"

Я решила, что настало время и мне вступить в разговор.

– Я просила Веру Самуиловну представить меня лично для того, чтобы вы не сомневались: я представляю ее интересы, и чтобы мы с вами могли побеседовать со всей возможной откровенностью.

– Да, Семен Валентинович, вы уж, пожалуйста... – поддержала меня Вера. – Ведь нужно же найти того, кто убил папу!

– Ну, как же... нужно. Очень нужно, – говорил Гиль, бегая глазками по сторонам.

– Тогда, если вы не возражаете, я задам несколько вопросов?

– Ну, как же... конечно. Если нужно... задавайте свои вопросы.

Судя по выражению его лица, рекомендация Веры не очень склонила его быть со мной откровенным. Впрочем, я на многое и не рассчитывала. Мне были немного известны особенности той среды, в которой действовал уважаемый господин Гиль. Я знала, что среда эта очень специфичная и закрытая и что закрытость эта связана, прежде всего, с тем, что там иногда проворачивают не совсем законные операции.

Поэтому я и не надеялась, что Семен Валентинович так-таки и выложит мне все свои коммерческие тайны, едва только узнает, что я здесь по поручению дочери убитого антиквара. Но, по крайней мере, присутствие Веры давало надежду на то, что со мной хотя бы будут говорить, тогда как в любом другом случае, скорее всего, не захотели бы даже встретиться. Я набрала воздуху в грудь и приступила.

* * *

– Когда в последний раз вы видели Самуила Яковлевича?

– В тот самый день, когда его... когда случилось это несчастье. Днем мы, как обычно, встречались с ним по делам, а вечером он пошел на эту вечеринку. Кто бы мог подумать, что все так закончится...

– В день вашей встречи вы не заметили чего-то необычного, каких-то непривычных особенностей его поведения? Он не был взволнован, например, или, может быть, напуган?

– Да нет... нет, все было как обычно. Ничто не предвещало беды.

– Понятно. Теперь я хотела бы поговорить о той деятельности, которой вы занимались вместе с Самуилом Яковлевичем.

Судя по сразу же возникшему отчуждению на начавшем было уже оттаивать лице агента, я поняла, что о «деятельности» он мне много не расскажет, и, следовательно, если и есть в этом деле какой-то внятный мотив, то он имеется именно здесь.

– Если я правильно поняла, вы часто находили покупателей для Самуила Яковлевича?

– Ну... в общем, да... Но, впрочем, у него еще был магазин, туда тоже приходили люди. И покупали.

– Да, разумеется. Но я бы хотела поговорить сейчас о клиентах, которых находили для него вы. Что это были за люди, как бы вы могли их охарактеризовать?

Агент совсем скуксился, съежился на стуле и, кажется, даже немного уменьшился в объемах. О «людях» говорить он явно не хотел.

– Ну... видите ли... вообще-то это конфиденциальная информация. Наши клиенты не любят, когда про них много рассказывают...

– Семен Валентинович, я ведь не прошу вас называть мне адреса и фамилии. Я прошу дать общую характеристику тех, кто входил в число ваших клиентов. Например, это, наверное, были люди достаточно состоятельные, из небедных слоев общества, не правда ли?

– Ну... в общем, да... состоятельные...

Я поняла, что по этому пункту ничего от него не добьюсь. Может быть, с ростовщичеством мне повезет больше? Я помнила о предостережении Мельникова и о том, что Вера, скорее всего, не знала об этой стороне деятельности своего отца, и я не планировала пока ставить ее в известность. Но даже в ее присутствии я могла с помощью некоторых полунамеков попытаться выудить из неразговорчивого Гиля пару-тройку высказываний на эту тему.

– При продаже каких-либо антикварных вещей или картин каким образом производились расчеты?

– Чаще всего наличными. Иногда деньги переводились на счет в банке, но это бывало редко.

– А могли, например, в уплату за картину быть приняты драгоценности? Или другое произведение искусства?

На лице моего собеседника выразилось откровенное недоумение. Немного подумав, он сказал:

– Иногда мы обменивались между собой... то есть продавцы, если, например, у кого-то было то, что нужно нам, а у нас было то, что нужно ему. Определяли примерную стоимость, и если у кого-то предмет был дешевле, он доплачивал наличными. Ну, или... по договоренности. Но, насколько я помню, с клиентами таких обменов никогда не делалось. Они всегда рассчитывались деньгами.

– Хорошо. А клиент должен был обязательно рассчитаться сразу при получении нужной ему вещи или была возможность, так сказать, покупки в кредит? – все пыталась я навести Гиля на нужную мне мысль.

Но при этом вопросе он совсем уже вытаращил глаза и, похоже, окончательно принял меня за полоумную.

– Разумеется, сразу.

– И что, не было ни малейшей возможности немножко оттянуть оплату? – игриво улыбнулась я. – А может, у человека в тот момент денег не случилось?

– Если в тот момент не случилось, значит, пусть приходит, когда «случилось», – раздраженно заговорил Гиль. – Вы поймите, девушка, мы у своих клиентов паспортные данные не спрашиваем, сегодня он здесь, а завтра – неизвестно где. Какой тут может быть кредит?! Да и вообще... У нас все на самоокупаемости, нам никто ничего не дарит, мы сегодня продали вещь, а завтра нам что-то купить надо и, может быть, в два раза дороже. Как мы сможем дело вести, если всем кредиты будем раздавать? А самим на что жить?!

Семен Валентинович не на шутку разволновался. Видимо, я задела его за живое. Однако в смысле информации о ростовщичестве это, увы, ничего не дало.

Напоследок я попробовала прощупать еще одно направление.

– Насколько я поняла, – начала я, когда Гиль немного успокоился, – прежде чем выставить на продажу, например, картину или какую-то старинную вещь, вы сначала определяете ее подлинность?

– Разумеется. Кстати, по этим вопросам мы довольно часто обращаемся к господину Савельеву, с которым вы, кажется, знакомы.

– Да, да, конечно, – поспешила ответить я, вспомнив несколько некстати, как сегодня утром господин Савельев грохотал чашками у меня на кухне. – А вообще, не бывает такого, чтобы покупатель, приобретя у вас какую-то вещь, потом заявлял претензии?

– Я о таких случаях не знаю, – сделав морду кирпичом, ответил агент.

Он явно недоговаривал что-то, но что? О том ли, что всех, кто имеет к ним претензии, они отсылают подальше, или о том, что на всех вещах, которые выставлены в магазине Шульцмана, так же, как на изделиях из турецкого золота, написано: «Предметы возврату и обмену не подлежат»?

Вопрос был интересный, ведь многие вещи подобного рода действительно очень дорогие, и если кому-то продали подделку за оригинал... Как хотите, а тут тоже вполне мог скрываться мотив.

Вообще, чем дальше я знакомилась с этим делом, тем больше появлялось в нем такого, что могло бы указывать на мотив. Иногда, расследуя преступления, я чуть ли не до самого последнего момента не могла определить, что же являлось мотивом. А сейчас – дело еще в самом начале, а мотивов уже слишком много.

Мне оставалось выяснить еще только один вопрос.

– Вы сказали, что в тот день, когда произошло убийство, вы встречались с Самуилом Яковлевичем по делам. Чем вы занимались после этого?

На лице моего собеседника появилась довольно неприятная кривая усмешка.

– Это вы насчет того, не я ли совершил преступление? Должен разочаровать вас. До семи вечера я был в своей конторе, это могут подтвердить многие, кто находился там, а после этого отправился в гости. У моих старых знакомых был юбилей – тридцать лет со дня свадьбы, и мы с женой сидели у них до самого позднего вечера. Солнечная, 35, Наум Кацман, можете проверить.

Я хотела было, как поступаю в таких случаях, сказать ему, что это обычная процедура и он не должен обижаться, но, взглянув еще раз на его противную усмешку, подумала: «А не пошел бы ты!» – и не стала ничего говорить.

Вместо этого я решила взять у него номер мобильного. Было совершенно очевидно, что из нашей сегодняшней беседы я извлекла не слишком много полезного, поэтому вполне возможно, что мне захочется встретиться с агентом еще раз, уже без Веры. И мне совсем не улыбалось вновь полдня искать его.

– Если вы не против, я бы хотела взять ваши координаты на тот случай, если вдруг возникнет что-нибудь срочное. У вас есть мобильный телефон?

– Да, пожалуйста.

Гиль продиктовал мне номер, и я записала в свой блокнот. Ну, вот и прекрасно. Теперь можно будет созвониться как-нибудь на досуге и без лишних свидетелей поговорить о такой интересной деятельности, как тайное ростовщичество.

Я распрощалась со своими новыми знакомыми, которые решили еще немного посидеть в кафе, чтобы выпить по чашечке кофе и поговорить о своих делах, и вышла на улицу.

Обдумывая только что состоявшееся интервью, я понимала, что оно получилось не слишком удачным. Агент явно не хотел говорить по существу дела, и если так же поведут себя и оставшиеся двое близких знакомых Шульцмана, шансы мои на поиск нефинансового мотива будут очень невелики.

Я понимала, что отчасти такая несловоохотливость объяснялась тем, что моим собеседникам с первых слов становится известно, кто я и с какой целью обратилась к ним. А если человек знает, что у него пытаются что-то выведать, у него сам собой закрывается рот, даже если он имеет дело с лицом неофициальным. Но подобраться к знакомым Шульцмана как-то иначе я не могла. Ведь в этой среде все всех знают, и в каком бы образе я ни явилась перед ними, я в любом случае буду человеком со стороны, и никто не будет говорить со мной. Поэтому мое появление с подачи Веры было еще не самым худшим вариантом.

* * *

Приехав домой, я первым делом приготовила кофе.

Устроившись на кухне с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой, я принялась размышлять о том, что же явилось итогом тех двух направлений моих действий, которые я сегодня разрабатывала.

Беседа с Мельниковым дала весьма интересные сведения о ростовщичестве, но и поселила во мне очень серьезные сомнения. Сейчас, на досуге, я снова начала колебаться, правильно ли я поступаю, что иду на поводу у Веры и пытаюсь искать какие-то другие мотивы, когда финансовые говорят сами за себя.

Но тут я вспомнила, что беседа с Гилем, хотя и не дала почти никаких конкретных фактов, все-таки указывала на некоторые другие плоскости, в которых тоже мог располагаться мотив. Хотя бы та же подлинность проданных вещей. Конечно, антиквар всегда мог отговориться тем, что, мол, вы у себя вещь неизвестно сколько держали, могли сами двадцать раз ее подменить, а теперь мне обратно приносите и говорите, что я продал вам подделку. Да, он вполне мог так сказать и, в общем-то, был бы прав. Особенно если он и в самом деле продал этому человеку подлинник. Но сам-то покупатель не может не знать, что именно у него в руках – вещь, купленная у антиквара, или вещь подменная. И если его претензии справедливы, то...

Нет, думаю, пока рано говорить, имеют ли смысл поиски нефинансовых мотивов в этом деле или не имеют. Пока у меня еще слишком мало данных. А значит, нужно, времени не тратя даром, начинать собирать эти данные со всей возможной интенсивностью. Вот завтра, например...

Тут зазвонил телефон.

– Танюша? Это Володя. Звоню, чтобы предупредить тебя: сегодня не смогу приехать. У меня тут одно дело в Покровске, закончим очень поздно, а возможно, и завтра еще придется заниматься, так что я переночую здесь, в гостинице.

Новость была не очень приятной, но, с другой стороны, мне и самой завтра нужно было рано вставать, а учитывая, что я сегодня не выспалась, думаю, следует расценивать происходящее как шанс наверстать упущенное.

Недолго думая, я решила использовать свой шанс и завалилась спать.

Глава 4

На следующий день в восемь утра я уже стояла перед входом в наш городской морг, как лист перед травой.

Андрюша не обманул: о моем появлении там уже знали и без всяких лишних препон допустили меня к осмотру трупа антиквара.

Не без внутреннего содрогания я взглянула на человека, которого совсем недавно видела живым. Но на этот раз ничего особенно страшного мне увидеть не довелось. Учитывая способ убийства, внешность антиквара почти не изменилась, только лицо покрылось характерными пятнами, какие бывают при смерти от удушения. Все остальное было в порядке, на теле не имелось никаких дополнительных следов или отпечатков, которые могли бы указывать на борьбу или сопротивление, из чего я сделала вывод, что нападение для антиквара явилось полной неожиданностью и смерть наступила достаточно быстро.

Я приступила к осмотру шрама. Узкая багрово-фиолетовая полоса, пересекавшая шею, красноречиво свидетельствовала о том, что удавка, как и говорил Мельников, была очень тонкая и, разумеется, крепкая, если, испытывая такое напряжение, не порвалась. Багровая линия, проходившая в середине фиолетовой, говорила о том, что в процессе удушения веревка настолько врезалась в шею антиквара, что разрезала кожу, и именно этим объясняется багровый след. Очевидно, это была кровь, выступившая в месте пореза.

И хотя количество этой крови было совсем не таким обильным, чтобы ею мог испачкаться убийца, все-таки на веревке она должна была остаться, поэтому я сковырнула несколько запекшихся капель и положила их в небольшой полиэтиленовый пакетик для улик. На всякий случай.

Впрочем, если окажется справедливым предположение Андрюши и выяснится, что это не веревка, а леска или какая-нибудь изолированная проволока, тогда взятый мною образец окажется бесполезным. Ведь и леску, и проволоку очень легко помыть, избавившись тем самым от неопровержимой и, возможно, единственной улики.

С такими не очень-то оптимистичными мыслями я поблагодарила персонал за предоставленную мне возможность и неторопливо направилась к своей машине, на ходу раздумывая о том, как же могло быть совершено это убийство.

Совершенно очевидно, что, как правило, Шульцман передвигался по городу на машине, по словам Веры, у него даже был свой шофер. Кроме того, учитывая специфику его деятельности, он почти всегда находился в чьем-нибудь обществе. Клиенты, агенты, эксперты – все это люди, с которыми он должен был ежедневно встречаться, чтобы эффективно вести свое дело. То есть, другими словами, застать его где-нибудь одного и без свидетелей было не так-то просто. А для того, чтобы совершить свое черное дело, преступнику нужно было, чтобы Шульцман был именно один и без свидетелей.

Конечно, если предположить, что это являлось обычным хулиганским нападением, тогда можно было бы говорить о том, что все произошло случайно. Зашли ребята в подъезд покурить, глядь – а тут дядька солидный идет, ну и решили деньжатами разжиться.

Только вот из карманов-то ничего не взято – вот загвоздка! Ни деньги, ни телефон. Да и район, где проживали антиквар с женой, по словам Веры, довольно тихий.

Что ж, выходит, версия о хулиганском нападении отпадает. Значит, убийство было продуманным и заранее спланированным, и, каков бы ни был его мотив, прежде чем совершить его, убийце требовалась некоторая предварительная подготовка.

Ведь наверняка не было случайностью, что антиквара подкараулили именно в тот день, когда он возвращался с вечеринки. Момент был просто идеальным: и позднее время, и малолюдный, тихий район, и то, что антиквар вошел в подъезд без сопровождения, – все как нельзя лучше складывалось для убийцы. Но чтобы поймать такой идеальный момент, нужно было...

Действительно, что же для этого было нужно?

Я села в машину и, закурив сигарету, поняла: для этого требовалось либо постоянно общаться с антикваром и быть в курсе всех его дел, либо какое-то время очень внимательно следить за ним.

Если следовать первому предположению, то убийцей вполне мог оказаться кто-то из ближнего круга. Тот же самый молчаливый господин Гиль. Или родственники. Хотя Вера и была категорически настроена против подобной версии, но, как хотите, для нее имелся очень существенный мотив. И причем именно финансовый.

Что же касается второго предположения, то в этом случае убийцей мог оказаться кто угодно. И единственную слабую надежду найти этого «кого угодно» давало только одно обстоятельство. Если этот человек – не профессиональный шпион, то, осуществляя постоянное наблюдение за антикваром, он где-нибудь да должен был засветиться. Но как мне определить – где именно? Опросить всех жителей города Тарасова? А не встречалась ли, мол, вам вот в таком-то районе некая подозрительная личность?

Да, перспектива не слишком радужная. Но, впрочем, унывать мне пока рано. Сейчас я вовсе не в том положении, когда можно говорить, что дело зашло в тупик. Передо мной, наоборот, лежит даже слишком много направлений, по каждому из которых необходимо предпринять незамедлительные действия. Этим мы, пожалуй, и займемся.

И тут мне пришло в голову, что, в отличие от убийцы, сама я совершенно не в курсе того, каков был обычный распорядок дня антиквара и как вообще протекала его жизнь. А ведь это сведения не такие уж и второстепенные, если именно на этом строились все замыслы злодея.

* * *

Я поняла, что информацию эту мне необходимо получить. Но от кого? Учитывая, что Шульцман был убит в собственном подъезде, а также то, что наибольшая вероятность застать его без сопровождающих (шофера и прочих) имелась, когда он либо возвращался домой, либо выходил из дома, наиболее полезные сведения относительно его расписания мне мог дать кто-то из родственников. И, скорее всего, жена. Да, именно жене лучше всех бывает известно, куда и когда муж уходит из дома, и иногда даже она в курсе, откуда он возвращается.

Что ж, попробую позвонить Вере и убедить ее в том, что мне необходимо переговорить с ее мамой. Кстати, если моя попытка окажется удачной, заодно можно будет осмотреть место преступления. Ведь если жена Шульцмана согласится побеседовать со мной, то наверняка мне придется отправиться к ней в гости и, соответственно, посетить тот злосчастный подъезд.

– Алло, это Вера? Здравствуйте, это Татьяна вас беспокоит.

– Татьяна? Какая Татьяна?

– Татьяна Иванова, частный детектив, которому вы заказали дополнительное расследование относительно убийства вашего отца.

– Ах... извините. Да, конечно, Татьяна... Здравствуйте, Татьяна, извините, что не сразу узнала вас, совсем замоталась тут... Так все навалилось, и похороны, и все...

– Да, понимаю.

– Что, уже нашли что-нибудь?

– Сейчас я собираю все возможные данные по этому делу, которые могли бы указывать на нефинансовый мотив. Ведь именно на такой трактовке событий вы настаивали, если я не ошибаюсь?

По большому счету, мне было абсолютно наплевать, на чем настаивала Вера, поскольку главное для меня – найти убийцу, даже если им окажется тот, кто не очень-то устраивает заказчика. Но я знала и другую истину: заказчика до поры до времени не стоило волновать своими версиями и предположениями, следовало стараться находить с ним общий язык и использовать на всю катушку в своих профессиональных интересах.

– Да, да, именно на такой.

– Ну вот. Я стараюсь делать все возможное, но, признаюсь, учитывая деятельность вашего отца, финансовых мотивов здесь обнаруживается гораздо больше.

– Ах! Вот и вы тоже...

– Не волнуйтесь, Вера, если я беру дело в расследование, я всегда действую в интересах заказчика, поэтому сейчас я прилагаю все усилия, чтобы найти именно нефинансовый мотив. В связи с этим я бы хотела побеседовать с вашей мамой, поэтому звоню, чтобы проконсультироваться, когда и как это лучше сделать.

В телефонной трубке повисло довольно долгое молчание, после чего Вера очень неуверенно сказала:

– С мамой?.. Ну... не знаю... А это обязательно?

– Да, разумеется. Из праздного любопытства я бы не стала беспокоить ее.

– Ах... мама сейчас в таком состоянии... даже не знаю...

– Я понимаю ваши опасения, но, уверяю вас, мне не в первый раз приходится разговаривать с людьми, потерявшими своих близких, и я обещаю вам, что разговор не будет касаться ничего такого, что могло бы разволновать вашу маму.

– Ах... ну... не знаю... – продолжала нудеть Вера. – И потом... Видите ли, я не говорила маме, что наняла сыщика, она думает, что все мы согласны с версией милиции и что расследование ведется только официальными органами. А из милиции к нам уже приходили.

– Ничего страшного. Если вы не хотите, чтобы ваша мама узнала, что я действую именно по вашему поручению, мы можем сказать, что я тоже работаю в милиции и что меня недавно подключили к процессу для усиления следственной группы. Скажем, что я захотела лично побеседовать с членами семьи потерпевшего и задать им несколько дополнительных вопросов.

– Ну... не знаю...

Нерешительность Веры начинала не на шутку раздражать меня. В самом деле, почему она так боится этого моего разговора с ее матерью? Я ведь уже сказала ей, что о самом убийстве спрашивать не буду, о том, что я частный детектив, мама тоже не узнает, что же еще не устраивает ее? Как хотите, а это становится подозрительным.

Наконец Вера разродилась.

– Ну ладно, – с шумом выдохнув воздух, сказала она. – Пока братик с сестренкой не пришли из школы... Сейчас вы сможете заехать за мной?

– Да, конечно.

– Тогда приезжайте, и мы поедем к маме.

Снова взяв с собой Веру, которая становилась для меня уже чем-то вроде нити Ариадны, поскольку ни с кем в этом деле мне пока не удавалось встретиться без ее участия, я отправилась беседовать с ее мамой.

По дороге Вера мне все уши прожужжала о том, чтобы я вела себя как можно осторожнее, старалась не расстраивать ее маму и ни в коем случае не упоминала о том, что я – частный детектив. В двадцатый раз заверив ее, что ничего подобного делать не буду, я внезапно поняла, что, если она спросит меня об этом еще раз, я придушу ее собственными руками и сама сяду в тюрьму.

Но, к счастью, мы уже приехали.

Родители Веры с младшими детьми жили действительно в одном из самых тихих районов Тарасова. Район был старый, и здесь сохранились дома еще, кажется, дореволюционной постройки. Те самые дома с трехметровыми потолками и бесконечными коридорами, которые в советские времена отдавались под коммуналки.

Но советское прошлое квартиры, в которой размещалась чета Шульцманов, давно кануло в Лету. Даже с улицы при взгляде на этот дом сразу было понятно, что содержится он очень рачительными хозяевами, которые, не пожалев денег, раз и навсегда искоренили в своих квартирах коммунальный дух и полностью восстановили для себя дореволюционные роскошь и удобства.

Когда вы оказывались внутри, первое впечатление еще больше подтверждалось, и вы начинали чувствовать, что нет ничего счастливее, спокойнее и приятнее, чем жизнь в подобном месте. Никакая мысль не то что об убийстве, а даже о мелком хулиганстве не приходила в голову человеку, оказавшемуся в этом подъезде. Но тем не менее преступление было совершено именно здесь.

– Вера, вы не могли бы показать мне, как лежал ваш отец?

– Ах... Вот... вот здесь, на площадке, как раз между первым и вторым этажом. Один пролет не дошел до дома...

– А как именно располагалось тело?

– Очень близко к перилам. Голова и верхняя часть туловища лежали на площадке, а ноги на лестнице. Он лежал на боку, как бы перегнувшись пополам. Я думаю, что, если бы не перила, он бы упал в пролет между лестничными маршами.

Получив от Веры разъяснения по поводу расположения трупа, я не стала задерживаться на месте преступления. Сейчас я планировала поговорить с ее матерью, а уже потом, избавившись от Вериной опеки, тщательно осмотреть подъезд.

Мы поднялись на второй этаж, и она позвонила в дверь.

– Вера, я так и не спросила, как зовут вашу маму? Сейчас начну задавать вопросы, и будет неудобно.

– Маму зовут Лия Соломоновна.

Не успела Вера договорить, как дверь открылась, и перед нами появилась толстая, растрепанная и неопрятная женщина. Я было подумала, что это сама Лия Соломоновна предстала пред нашими очами, но, как оказалось, ошиблась.

– Анюта, мама дома?

– Да, Верочка, конечно, дома, проходите.

Приторно-слащавый голос Анюты совсем не сочетался с беспокойно бегающими глазками, которыми она очень подозрительно меня осматривала.

Мы прошли внутрь помещения, но толстая Анюта опередила нас, предупредительно крикнув куда-то вглубь:

– Лия Соломоновна, к нам гости.

– Посидите здесь, пожалуйста, – сказала мне Вера, усаживая меня на диван, – я сейчас скажу маме.

– Да, хорошо.

Я осмотрелась. Квартира, в которой жили родители Веры, была больше по размерам, чем жилище самой Веры, но вещей здесь было еще больше, так что ощущение тесноты и какой-то захламленности и беспорядка здесь было сильнее.

Возможно, беспорядочное нагромождение предметов было связано с недавними трагическими событиями и подготовкой к похоронам, но так и казалось, что если в комнату войдет человек, он обязательно споткнется обо что-нибудь или что-то уронит.

Но появившиеся вскоре в комнате женщины как-то умудрились этого не сделать. Вера пришла в сопровождении довольно высокой дамы изможденного вида, которую и представила мне как свою мать.

Лия Соломоновна имела такие же прекрасные волосы, как и ее дочь, но следы былой красоты на лице давно уже были стерты жизненными заботами. Вопреки уверениям Веры, она не выглядела убитой горем. Скорее, ее состояние можно было определить как некую заторможенность, как будто она до сих пор еще не поняла, что произошло.

– Вот, мама, это снова из милиции, – сказала Вера, многозначительно посмотрев на меня, – я говорила тебе. Они прислали еще человека, вот, Татьяну, она хочет задать тебе несколько вопросов.

– Здравствуйте, меня зовут Татьяна Иванова, меня подключили к следственной группе недавно, и, если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с вами...

– Да, конечно... если это нужно... – рассеянно ответила Лия Соломоновна. – Но, вообще-то, я уже рассказала все... Да и что я могла рассказать... Кто же мог знать...

– О, разумеется, – затараторила я, чтобы не дать ей окончательно уйти в транс, – разумеется, вы рассказывали, но, видите ли, я предпочитаю всегда иметь точную информацию, и хотя коллеги, конечно же, поделились со мной всеми данными, мне бы все-таки хотелось самой побеседовать со всеми, кто имеет отношение к этому делу. Знаете, всегда лучше пользоваться сведениями из первоисточника, чем с чьих-то слов. У меня всего несколько вопросов к вам, это не займет много времени.

– Что ж, спрашивайте.

– В первую очередь мне бы хотелось выяснить, как протекал обычный день Самуила Яковлевича. Были ли какие-то поступки, которые он совершал регулярно, в одно и то же время, или он не придерживался, так сказать, расписания и его день всегда проходил по-разному?

– Нет, как правило, Самуил Яковлевич именно, как вы выразились, придерживался расписания, – немного подумав, сказала Лия Соломоновна. – Он вставал довольно рано, в восемь утра, завтракал и часам к десяти шел в магазин. Вообще, персонал магазина приходит к девяти, но мужу не обязательно было появляться там именно в это время, поскольку заниматься подготовкой к торговому дню входило в обязанности нашей управляющей. Вы можете поговорить с ней. Рогозина Юлия Степановна, она у нас и управляющая, и бухгалтер... А сейчас вообще весь магазин на ней... Хорошо, что хоть есть кому заниматься этим, а то вообще не знаю, что бы мы делали...

– Самуил Яковлевич ходил в магазин каждый день? – поспешила спросить я, видя, что мысли моей собеседницы уходят в нежелательную плоскость.

– Да, ежедневно, кроме понедельника. В понедельник магазин не открывали, и Самуил Яковлевич тоже устраивал себе выходной. Но, впрочем, дома он тоже часто занимался делами, работал с документами, и все прочее. Хотя я всегда говорила ему, что с таким здоровьем он должен больше отдыхать.

– А что, у него были проблемы со здоровьем?

– Да, ему даже делали очень серьезную операцию... впрочем, давно... Ну и вот, после этого он еще долгое время находился под наблюдением врачей, и только несколько лет назад они разрешили ему не приходить на обследование. Но все равно он должен был следить за собой, больше гулять, дышать воздухом... он все время работал... работал, работал... и вот чем все закончилось...

Чувствуя, что Лия Соломоновна вновь норовит уйти в область эмоций и переживаний, я задала очередной вопрос:

– А в те дни, когда ваш муж работал в магазине, он весь день проводил там?

– Нет, в магазине он бывал приблизительно часов до трех. Потом приходил домой обедать, немного отдыхал и обычно снова уходил по делам. Иногда шел в контору к Семену Валентиновичу... Это наш агент, который находил покупателей или, наоборот, продавцов. Ну вот, иногда муж шел к нему, а иногда на встречи с клиентами.

– Где могли происходить такие встречи?

– Ну, не знаю... На квартирах, в офисах. Я не так подробно знакома с деятельностью мужа.

– Да, конечно. Все эти передвижения, о которых вы говорили, Самуил Яковлевич совершал на автомобиле?

– Да, разумеется.

– И водитель всегда сопровождал его?

– Да. Мой муж не водит автомобиль. Не водил...

– К какому времени Самуил Яковлевич обычно окончательно возвращался домой?

– Около восьми вечера. Иногда немного позже, иногда немного раньше. Но в основном в это время.

– А мероприятия, подобные той... вечеринке, они случались не часто?

При упоминании о злосчастной вечеринке черты лица Лии Соломоновны слегка дрогнули, но все-таки она смогла сдержаться.

– Нет, достаточно редко. Да муж и не был любителем подобных мероприятий. Если только уж никак нельзя было отказаться... или необходимо было встретиться с кем-то... а так...

В целом сведения, которые я получила от жены антиквара, подтверждали мои догадки. Учитывая, что, как правило, Шульцман возвращался домой не поздно, а также то, что, разъезжая по своим делам, он постоянно находился в чьем-либо обществе, для того чтобы подкараулить его, нужно было выжидать момент. И если убийца не был его родственником, то выслеживать антиквара ему, по всей вероятности, пришлось довольно долго.

Я все думала, как бы мне невзначай пробить тему о возможном причастии кого-то из родственников к убийству, но так, чтоб никто не догадался, что же именно я хочу узнать. Бдительная Вера, которая как цербер следила за мной и напрягалась всякий раз, когда голос ее мамы начинал подрагивать от волнения, да и сама Лия Соломоновна, кажется, готовая вот-вот пустить в дело носовой платок, ставили под большое сомнение мои надежды на успех. Но все-таки я попыталась.

– То есть, если я правильно вас поняла, – продолжила я, – Самуил Яковлевич старался больше времени посвящать семье?

Признаюсь, даже в самых смелых фантазиях я не могла себе представить, какую эмоциональную бурю может вызвать такой простой и невинный вопрос. Моей собеседнице не хватало слов. Прерывисто дыша, восклицая и то и дело теряя нить своего монолога, она в течение нескольких минут без остановки рассказывала мне, какой у нее был хороший муж.