Текст книги "Диссертация"

Раевский в недоумении пожал плечами.

– Это твои домыслы. Что мне до них? Держи при себе и приходи в следующий раз только с официальным визитом, если не хочешь, чтобы я написал заявление твоему начальнику.

– Вот! – усмехнулся Дорохов. – Вот оно, твоё истинное лицо. Наглость, родившаяся от вкуса безнаказанности. Возбуждает? Да?

– Иди к чёрту! – Марк направился к своей двери под сверлящий ненавистный взгляд следователя-неудачника, который сейчас до невыносимой боли напоминал ему мать, и глаза у них одного цвета – наваждение.

Итак, Раевский узнал, что два человека на свете считают его маньяком. Что же он испытывал к ним? Ненависть? Нет, жалость к себе, они возбуждали в нём жалость и презрение к себе. И потому он их боялся, теперь двоих: мать и Егора Дорохова.

Почти символично за Марком захлопнулась дверь, студент почувствовал облегчение и направился к выходу. Что же это было? Егор размышлял о смысле своего поступка. Зачем он пришёл сюда и говорил всё это? Так хотелось быть честным. Он знал, что надо всегда быть честным с самим собой, иначе заврёшься и станешь лгать и во внешней жизни. Но это больно, это всегда больно, ведь приходится признавать свою слабость. Дорохов глубоко вздохнул, набрался смелости и посмотрел правде в глаза.

«Гордость! Типа “меня не проведёшь” или “я не такой дурак, как ты думаешь”. Вот и всё! Гордость! Хотел показать ему, что не промах, что не лыком шит. Этого достаточно, чтобы спокойно жить дальше? А что остаётся? Да, придётся скрипнуть зубами и перевернуть страницу. Но гордость удовлетворена? Чуть-чуть. Я же видел, что он меня понял и признал мою правоту своей реакцией. Пока этого мне будет достаточно», – так думал юноша, шагая в своё общежитие по освещённой фонарями аллее.

Егор вспомнил Иру и улыбнулся. Остался год до окончания учёбы, и они поженятся и будут жить вместе, на первых порах тоже в общежитии, но потом им дадут квартиру. Он вздохнул одновременно и грустно, и сладко.

Глава 4. Рок

Приняв решение сменить институт, он как-то сразу изменился, став более уверенным в себе и одержимым. У него появилась чёткая и осознанная цель – изучать монстра изнутри. Гениально! А в том, что он именно монстр, Марк не сомневался. Да и ещё два человека знали об этом, трое не могут ошибаться.

Сессию в политехе Марку пришлось сдать, чтобы из общаги не выгнали раньше времени, в медицинский институт он поступил без труда, подталкиваемый осмысленным призванием. И вот она – клиническая психология, а за ней – психиатрия. Они манили его, словно магическая книга, открывающая тайны мироздания, а точнее – устройство его же психики, и это было важнее всего на свете. Юноша понял, что самая сложная задача в жизни – познание самого себя. Уже одно то, что он вообще задумался над этими вопросами, поднимало его самооценку над окружающими в разы. Марк признавал свою уникальность и упивался ею.

«Рождён не как все, рос в нестандартных условиях, имею желания, отличные от нормальных. Потому я и не смог покончить с собой, что не это мой путь. Моё предназначение велико, – думал Марк, глядя в потолок, лёжа на кровати в новой комнате уже другого общежития. – Нет ничего загадочнее процессов, протекающих в голове человека. Откуда приходят мысли и желания? В чём их источник? Только лишь животная натура или есть ещё что-то более глубокое? Гены, сидящие в формуле ДНК? В них заложена программа? Чем обусловлена реакция человека на внешние раздражители? Почему один человек вызывает симпатию, а другой нет? Море вопросов! И так хочется найти ответы, заглянуть за грань обыденности и раскрасить каждый шаг яркими красками понимания и осмысленности. Так, что не просто ступил налево, а знать, почему ты сделал именно это. Найти первопричину, побуждающую к действию, уметь объяснить реакцию и научиться контролировать её. Вот что самое важное, к чему следует стремиться».

Задачи Раевский поставил перед собой грандиозные, но как же приятно трепетало сердце в груди от предвкушения их разрешения. Он чувствовал, что научиться управлять самим собой равносильно покорению целого мира. Действовать! Надо действовать! Читать, слушать, наблюдать, впитывать и делать выводы!

Марк принял к сведению те ошибки, что совершил в предыдущем своём студенческом опыте. Он пытался слиться с толпой, стать своим, но выглядело это жалко и унизительно. Больше он такого не допустит. Ему ни к чему притворяться и приспосабливаться, Марк решил, что будет самим собой, как в школе, сторонящимся толпы странным типом, глядящим свысока на окружающих. Он чувствовал своё превосходство, как переживший нечто значительное, именно то самое, что и мысленно формулировать он не смел.

Было ещё одно, повышающее самооценку юноши, чувство. Раевский понимал, что в нём заглавную партию играют гены отца, но он презирал его за то, что тому нужно было лишь удовлетворить свою похоть и он покушался на слабых девушек. Ради секса? Это смешно! Марк и так мог его получить без всякого насилия, если бы он был ему нужен. Молодой человек совершил что-то намного значительнее, чем его отец. В своём поступке он видел несравнимо более глубокий смысл, чем в грубом и грязном сексуальном насилии над слабыми особями женского пола. Видимо, в маниакальных наклонностях тоже существует эволюция.

На этот раз Марку подвернулся не такой покладистый и тихий сосед по комнате. Им оказался студент лечебного факультета Зотов Володя. Само собой, он был младше Раевского на два года, хотя потерянными эти годы Марк не считал, они дали ему интересный опыт, и сожаления об упущенном времени не было, но сосед всё время над этим фактом его биографии подтрунивал. А ещё была у него противная привычка делать «школьный захват» за шею при каждом удобном случае. Но лёгкой жизни Раевский и не ожидал, ни теперь, ни в будущем, очень уж поучительным было его детство. Если даже мама способна превратить жизнь сына в ад, то удивить его уже будет нечем.

Марк внутренним чутьём прирождённого психолога знал, что в каждом человеке нужно искать уязвимое место, оно обязательно есть, а после давить на него. Верный способ заставить притихнуть Володькино рвение задираться. Копать глубоко не надо было, всё лежало на поверхности. У соседа было ужасно прыщавое лицо и невыразительная внешность с соломенными волосами и бледно-голубыми глазами. С девушками у него не ладилось, он их сторонился, робел и даже иногда краснел, а в свою защиту огрызался и становился грубым. Марк пользовался этой его проблемой, когда ему хотелось, чтобы сосед помалкивал и не высовывался. Умению отвешивать едкие и очень точно попадающие в цель замечания он учился всё своё детство, унаследовал талант унижать людей от матери.

– Танька с параллельного потока спрашивала о тебе, – говорил он с серьёзным видом.

– С рыжими волосами? – замирал заинтригованный Володя.

– Она самая.

– И чего спрашивала?

– «И где это твоего соседа осы так покусали?» – ржал в ответ Марк, изображая девичий голосок. – А я говорю: «Да он всегда такой».

Зотов отворачивался, униженный и озадаченный, а вдруг и вправду был такой разговор.

Или Марк делал круглые глаза, испуганно глядя соседу в лицо, показывал пальцем и в ужасе шептал:

– Что это?

– Что? Где? – оборачивался Вова, не понимая, куда он показывает.

– Да вот же, новый выскочил, вчера точно его не было?

– Пошёл ты! – огрызался сосед.

– Дёгтем их надо, дёгтем, – ехидно улыбался Раевский.

Зотов боялся отвечать Марку, не знал, как уязвить или сострить, чтобы тоже получилось обидно. Однажды пытался, сказал, что у него самого девушки нет, так тот выкрутился так, что стало ещё унизительней.

– Есть, только сюда её не привожу, чтобы тебя не испугалась. У неё встречаемся. А ты что думал, где я всё время пропадаю? – без смеха, серьёзно, прямо глядя Володе в глаза, отвечал Раевский.

И тот верил, ведь сосед и правда большую часть времени отсутствовал в общежитии, приходя только спать. Никакой девушки у Марка, конечно же, не было, а после занятий он бежал в святая святых – библиотеку, где в тишине читального зала поглощал одну книгу за другой, в нетерпеливом поиске ответов на свои вопросы. Но не находил.

Так зачитался, что чуть первую сессию не завалил, игнорируя учебники по программе. Лихорадочно перед самыми экзаменами изучал конспекты, чем подтвердил для Володи свою версию о любовном романе. Так обычно и происходило в студенческой среде. Нагулялся, позабыл, что на носу сессия, и давай штудировать в последний момент. Не на шутку Марк испугался, когда с одним экзаменом даже на переэкзаменовку попал. Но молодой человек умел усваивать жизненные уроки и больше себе такого пренебрежительного отношения не позволял.

Что же до ответов, которых он так и не нашёл? Ещё читать и читать, но уже и так ясно, что тема маниакального стремления к насилию недостаточно освещена, и это вдохновляло студента ещё больше. Какие перспективы открывались! Он сам будет изучать предмет и напишет эти не найденные им пока работы.

Как высокому молодому человеку, ему поручили нести красный флаг с довольно тяжёлым деревянным древком, но Марк был этому рад, избегая общения со сверстниками. День стоял пасмурный, но тёплый, даже немного душный, наверное, к вечерней грозе. Парни расстегнули лёгкие куртки, а девушки клетчатые пиджаки и весело шумели у здания института, ожидая намеченного часа, когда они дружным строем вольются в ряды первомайской демонстрации и похожим на хвост огромного дракона шествием поплывут по центральным улицам города.

Что ж, как альтернатива занудным лекциям такая обязаловка была молодым людям приятна. Они готовы были скандировать «Ура!», когда это требовалось, и петь патриотические песни, главное, что впереди четыре выходных дня и у них были большие планы на отдых и развлечения.

«Мир! Труд! Май!» – кричали плакаты.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – вторили им растяжки.

Мёртвые бумажные цветы, портреты великой коммунистической «тройки» и нынешних политических лидеров выглядели бы мрачно и походили бы на похоронную процессию, если бы не озарялись морем улыбок прекрасных юных девушек, размахивающих цветными воздушными шарами, их задорным, беспечным смехом. Он звучал как гимн маю, но не труду и миру, только маю. Девушки всегда радовались весне, это играла возбуждающую партию их природная натура, стремящаяся к любви и наслаждениям, которые становились доступнее с наступлением майского тепла и грядущего лета. Они наденут максимально возможно откровенные наряды, демонстрируя свои упругие молодые тела, а их феромоны будут ярче звучать, разогретые солнцем.

Марк шагал во главе процессии своего института и с интересом наблюдал за компанией девушек, замыкающей строй шедшего впереди техникума лёгкой промышленности. Они изящно виляли бёдрами, бодро стуча каблучками своих туфель, кудряшки игриво подпрыгивали, случалось, что одна из них кокетливо поворачивала голову и улыбалась Раевскому.

«Они чувствуют мой взгляд, – размышлял он. – И от этого стараются эффектнее вилять бёдрами и громче смеяться. Выгибают стан, словно кошки. Вольно или нет, но они заигрывают со мной. Фу, как противно! Но что это значит? Природный инстинкт к размножению, похоть, играющая в их крови. Ведь они хотят, чтобы во мне пробудилось желание. Девушки долго принаряжались, тщательно подбирая одежду, чтобы и строго, и привлекательно вышло, делали причёски, красили губы и ногти. Это гонка за обладание мужчиной. Они радуются друг другу, но только дай я им понять, что заинтересован, как они глотки готовы будут друг другу перегрызть».

Марк всё глубже предавался этим рассуждениям о девушках, анализировал и испытывал себя. Исследование было в самом разгаре, он чутко прислушивался к порывам своей души, к ощущениям, пытаясь разглядеть хоть каплю нормальной мужской реакции или позывы сексуального маньяка, но как ни старался, ни того ни другого не обнаружил. Только жалость. Раевский сочувствовал девушкам, временами испытывая сильное отвращение. Эти их манеры так отчётливо напоминали ему мать, что были моменты, когда ему становилось до тошноты плохо, хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать их заливистый смех. И он рвал глотку, скандируя лозунги в такт указаниям гремящего радио.

Одиннадцать месяцев в году Марк был хоть и не совсем обычным, но уверенным и спокойным. Но май ломал его, выворачивал наизнанку и вытряхивал внутренности, как женщины высыпают пух из подушек, чтобы просушить и заменить насыпеньку. Шагая первого мая по празднично украшенным улицам, Раевский уже чувствовал, как начинало потихоньку накатывать безумие.

Длинные выходные утомляли Раевского, хотя в этот раз ему несказанно повезло, его сосед уехал к каким-то родственникам, оставив Марка в желанном одиночестве на целых четыре дня, а это было очень кстати, хотелось подумать и подготовить оборону к предстоящему дню рождения.

Прочитав кучу книг по психологии, студент пришёл к очень близкому к правде заключению, что нет никакой наследственности и все его проблемы возникли лишь от одного – воспитания. Он бы мог никогда не узнать о своём происхождении, это мать внушила ему мнение о том, что он такой же, как его отец. Именно она лишила его счастливого детства и нанесла множество психологических травм, Марк ощущал их, будто они физические и лежат уродливыми шрамами на его теле. Значит, никакой предрасположенности нет и достаточно осознать свои психологические проблемы и решить их самовнушением. Другого выхода, кроме того, чтобы обвинить во всём мать, у него не было. Задача проста: как начинающий психолог, Раевский должен был абстрагироваться от навязанных глупой и жестокой женщиной мыслей и увидеть своё истинное лицо жертвы.

– Всего можно добиться силой самовнушения. Я хороший, добрый, симпатичный парень, не желающий никому зла. – Он смотрел в зеркало и разговаривал вслух сам с собой в пустой комнате. – Пусть мне трудно пока с общением, но с ним стоит повременить. Начнём с того, что я хочу стать врачом, лечащим душевнобольных людей, учёным, изучающим вопросы повреждённой психики. На этом пути много интересных задач, скучно не будет. Окружающие люди интересуют меня лишь с точки зрения наблюдения за их поведением и изучения. Я спокоен и сосредоточен на работе. Нет, я не жалкая личность, а самодостаточный человек, умный, способный к изысканиям, самоанализу, и у меня есть высокая цель. Так что ни к чему мне думать о чём-то таком.

Марк не произносил вслух слова «самоубийство» или «убийство», опасаясь их разрушительного воздействия на свою психику. Так он и провёл эти дни одиночества, раскладывая мысли по полочкам, настраиваясь достойно пройти опасный рубеж, и к понедельнику был полностью удовлетворён результатом, решив, что и Володьку травить не будет, пока не будет, в этом месяце.

Сначала пришли эти сны. Он метался на подушке и просыпался в поту.

«Как она красива! Эти сияющие серо-зелёные глаза! А как она улыбается и смотрит ласково, кивая головой!» – думал младенец, лёжа в кроватке.

Что она говорит? Он прислушался, а голос становился всё громче и громче, повторяя жестокие слова: «Отродье маньяка! Зародыш!» – пока от него не стали сотрясаться стены, и он заплакал от страха, что его придавит бетонной плитой.

Потом была его любимая учительница по литературе Евгения Сергеевна, женщина с ангельской душой, всегда внимательная к странному, но способному мальчику. Чуть полновата, с доброй улыбкой на круглом симпатичном лице, она восседала за учительским столом, наклонив голову над журналом, чтобы решить, кого вызвать читать отрывок из «Мцыри».

– Итак, – протянула она. – К доске пойдёт, пойдёт Зародыш.

Евгения Сергеевна подняла на него ласковый взгляд, Марк встал лицом к классу и начал декламировать:

 
Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод …
 

– Достаточно! Садись, Зародыш, два, – оскалив зубы, громко заржала учительница.

– За что?

В ответ она лишь засмеялась ещё громче, а он, почувствовав жёстокую обиду, горько заплакал, чем рассмешил её ещё больше.

Разные люди приходили к Раевскому во снах и унижали, оскорбляли. Даже пьянчужка-дворник, ударив его метлой по спине, кричал:

– Пошёл прочь, Отродье маньяка! Пошто мамку обидел? Из-за тебя, Гнида, настрадалась, сердечная.

А один сон был совсем коротким. Дверь в комнату Марка отворилась, и в проёме показалась голова, вся покрытая опарышами, но он узнал этого человека.

– Ну чё, долго тебя ждать? Тут такая туса! – радостно крикнул Артём и захлопнул дверь.

К снам присоединились голоса. Он мог услышать их в самых неожиданных местах и в неподходящий момент. Они звучали где-то внутри головы, доступные только ему одному, но так отчётливо, будто наяву.

Во время лекции вдруг раздавался голос бабушки:

– Марк, ты хороший мальчик. В прошлый раз ты всё сделал правильно. Послушай свою бабулю, я знаю, что для тебя лучше. Надо сделать это снова, и станет легче.

Ручка треснула в руке Раевского, а из носа закапала кровь. Это было так неожиданно. Смущение, непонимание, стыд, неприятие – сумбур эмоций, загоняющий его в угол. Это было что-то извне, не в его силах было это контролировать.

Расплачиваясь на кассе в булочной, он услышал голос Артёма:

– А я же говорил, что ты псих. Таких на учёт надо ставить, – смеялся мёртвый друг.

Марк зажал руками уши, выронив монеты.

– Ты чего, больной, что ли? – грубо спросила кассирша, а он вылетел пулей из магазина, забыв про покупку.

Чаще всего он слышал маму, но она не была оригинальна и повторяла всегда только одно выражение: «Убей или умри! Убей или умри!»

«Что это?! – Марка трясло от холода под горячим душем. – Откуда всё это? Что это?»

Раевский не понимал природу данного явления, ужасно страдал, не находя себе места, казалось, вся жизнь летит к чертям. Он верил в самоконтроль, в психологию, но понять, откуда появились эти сны и голоса, которых раньше не было, он не мог и впадал в отчаяние. Марку хотелось кричать о помощи, но он знал, что в реальности это грозит ему психбольницей. Обратиться было не к кому, а книги молчали.

«Слуховые галлюцинации? – думал он, дрожа под одеялом, боясь засыпать. – Нет. Раньше же не было. Что же?»

Утром 19 мая Марк смотрел в зеркало и не узнавал своё отражение. Болезненный вид с побледневшей кожей и тёмными кругами под глазами, похудевшее лицо и пугающий безумный взгляд. Был понедельник, и Володя уже ушёл в институт, а Раевский опаздывал, наверное, впервые. И торопиться не собирался. Голоса становились всё навязчивей, подавляя его волю. Казалось, он отупел, не было больше собственных мыслей, лишь непреодолимое, навязчивое желание совершить самоубийство вертелось в его голове. Из вариантов убить или умереть Марк благородно выбрал второе.

– Хочу, чтобы это всё закончилось, – горячо прошептал он, прислонившись к прохладному зеркалу горячим лбом.

«Убить? Кого? Как? И где гарантия, что сны и голоса прекратятся?» – думал он, разглядывая радужку своего зрачка, в котором отражались ресницы.

Голоса гнали Марка из комнаты, и он решил бродить по городу, пока не решит, как ему сегодня умереть.

Вот уже три часа он шёл без цели куда глаза глядят, то вглядываясь в лица прохожих, то пряча глаза, шарахаясь от участившихся злых голосов в своей голове. Устав, он сел на скамью в парке, сорвал пушистый белый одуванчик, подул на него, разметав по ветру маленькие зонтики с семенами.

«Так же разлетелась моя высокая идея изучить монстра. Он силён и не одинок, с ним неведомые высшие силы, о которых не пишут в учебниках. Говорят, это галлюцинации. Но что они о них знают, эти учёные. Пока сам не прочувствуешь, не поймёшь», – так думал молодой человек, испытывая невероятную жалость к себе.

Разные, иногда совершенно противоположные эмоции, как морские волны, накрывали Марка с головой. Почему он не такой, как все? За что ему такое страдание? Его раздражали люди, спешащие по своим незамысловатым житейским делам. Вдруг он начинал завидовать повстречавшейся компании молодых людей, беспечно прогуливающейся по проспекту. Ненавидел всех вокруг, а после жалел. Он сейчас уйдёт, а они останутся со своими проблемами доживать свой жалкий век.

Так проходили часы, а Раевский будто забыл, что собирался умереть, но Артём напомнил:

– Эй, ты долго шляться собираешься? Я ведь жду, – сказал он обиженным голосом.

– Да-да, извини, – прошептал он вслух и начал лихорадочно озираться по сторонам.

Марк вспомнил, что недалеко стройка высотного здания, на которой уже несколько месяцев никто не работал. Это место показалось ему самым подходящим, и он, сдвинув брови, решительно направился туда. Где-то далеко в глубине души он надеялся, что всё обойдётся, как и в те годы, что он предпринимал такие же попытки. Но вот отпустят ли его наставники?

Раевский ускорил шаг, стараясь больше ни о чём не думать.

– Марк, – услышал он за спиной чей-то знакомый голос, но не остановился, принимая его за очередную галлюцинацию, но окрик повторился и кто-то дёрнул его за рукав. – Стой же, Марк! Ты куда так бежишь? Давно не виделись. Так рад, что тебя встретил.

Раевский в недоумении обернулся и увидел Мишку, своего бывшего соседа по комнате, они даже обнялись, словно старые приятели.

– Слушай, так рад, что тебя встретил! – искренне радовался бывший товарищ. – Я ведь женюсь. Представляешь?! Хотел и тебя пригласить на свадьбу. А тут ты! Как ты? Куда бежишь?

– Поздравляю! – Марк широко улыбнулся, мысленно осыпая благодарностями солнце за то, что ушло в закат и скрыло от глаз его болезненный вид. – И кто она? Ульяна, с которой ты тогда встречался? – спросил он, соблюдая приличия.

– Да, она!

– Чудесная девушка, повезло тебе!

– И я так считаю! Рад до смерти! – Последняя фраза резанула слух Раевского.

– А ты не поможешь мне, раз уж так вышло, что повстречались?

– Да, конечно. А в чём?

– Вон там заброшенная стройка. Видишь?

– Вижу.

– Надо оттуда кое-что забрать, тяжёлое. Поможешь? – Марк лихорадочно соображал, что же это «кое-что», но никак не мог придумать.

– Ты чего, воруешь со стройки? – удивился Мишка.

– Ну, как тебе сказать, – пожал он плечами. – В другое время бы никак, но тут позарез надо. Очень важный вопрос. Да и заброшена она. Оттуда все таскают.

– Ладно, я сегодня слишком весёлый, чтобы вдаваться в подробности. Пойдём. – Приятель похлопал его по плечу.

– Даже не представляешь, как выручаешь! Одному никак мне не справиться. – Марк безумно сверкнул глазами.

– А что тащить-то?

– Там покажу. Лучше расскажи, когда свадьба?

Приятели двинулись в сторону стройки, Раевский всё расспрашивал Мишку, чтобы тот вновь не спросил, зачем они туда идут.

Строительство высотного дома по неизвестной причине было заморожено несколько месяцев назад, не было даже сторожа, и дом предстал перед их взором огромным бетонным гигантом с чёрными пустотами вместо окон и дверей. На фоне заходящего солнца он выглядел немного пугающим. На земле в беспорядке валялись железные балки и остатки стройматериалов, будто строители покидали участок в спешке, ну и мародёры постарались, конечно.

– Нам на последний этаж. – Марк вёл себя очень уверенно, знал, куда и как пройти, хотя был здесь впервые, некая внутренняя сила направляла его. А когда он увидел груду мешков, сваленных у окна на шестом этаже, ему уже было трудно не поверить в мистичность происходящего. – Миш, сюда! Держи мешок!

– Тяжёлый. Что там? – спросил приятель, так, наверное, и не успев понять, что произошло.

Со словами: «Плиточный клей», а это первое, что пришло ему в голову, Марк с животным остервенением толкнул Мишу в зияющую дыру широкого оконного проёма, и тот полетел вниз спиной в обнимку с мешком. Раевский замер и перестал дышать, а услышав отражённый эхом звук ударившегося о железные балки, что лежали под окном, тела, резко выдохнул и почувствовал невыразимое словами облегчение. Он с опаской взглянул вниз и вместо того, чтобы ужаснуться представившейся взору картине, заорал от удовольствия. Молодой человек прыгал на месте и гикал в приступе противоестественного счастья, будто окончательно сошёл с ума.

Мишкина недолгая жизнь была окончена переломами костей черепа, позвоночника, рук, ног, разрывами внутренних органов. Он умер в обнимку с мешком, будто и вправду был вором. От удара тот прорвался, и его осыпало серым порошкообразным содержимым, никак и впрямь плиточный клей.

«Это не я! – Марк быстрым шагом удалялся с места преступления и лихорадочно размышлял. – Я что, звал его? Замышлял? Это рок. Он сам!»

Этой ночью Раевский спал крепким здоровым сном. По дороге домой он продумал своё алиби. Никто их не видел вместе, факт кражи налицо, вернее, на теле погибшего. Несчастный случай. Что же ещё? А он где был весь день? Да, у любовницы. Кто она? Этого он не может сказать, она замужем за очень влиятельным в городе человеком, и огласка может плохо закончиться. Володька подтвердит, что пропадал он по целым дням часто. Имени распутной женщины сказать он никак не может, хоть в тюрьму сажайте.

«Но как же это мистично! Эти голоса, сны, а тут ещё жертва сама захотела умереть – необыкновенно загадочные обстоятельства. Как их объяснить логически? Что за механизм работает и направляет меня?» – Жалким себя Марк больше не чувствовал, а видел помеченным уникальным клеймом.

Никто не приходил и не спрашивал о Мишке. Отправиться на стройку и посмотреть, найдено ли тело приятеля, Марку и в голову не приходило. Голоса утихли, жуткие сны не возвращались. Он исцелился, стал снова нормально питаться, вернулось спокойствие. А что до угрызений совести?

– Хм… С чего вдруг? – ответил бы он, если бы его спросили.

В июле общежитие опустело, студенты разъехались по домам. Раевскому ехать было некуда, да он и не грустил об этом. Устроился подработать санитаром в психбольницу, чтобы и предмет изучать, и немного денег заработать. Жизнь продолжалась, очередной юноша спас Марка от смерти.

– Предназначение! – Он смотрел в зеркало уверенным, полным решимости взглядом.