Текст книги "Эта необычная Польша. Захватывающая история о переезде в Восточную Европу и различиях менталитетов"

Вячеслав Борисович побагровел и заморгал чаще.

– Что ты говоришь, он здесь делает?

– Летчик, говорю же. Летает там, где я летала.

Кажется, работа в КГБ и поимка шпионов оставили такой неизгладимый след в его душе, что при слове «иностранец» он автоматически готов был изловить подлеца, допросить с пристрастием и выслать туда, откуда он приехал.

Но с тех пор, когда иностранцам в страну въезд был строго запрещен, прошло много времени, и теперь не только к нам в страну приезжают иностранцы, но и мы сами можем стать иностранцами, поехав в другую страну. Однако потенциальное наличие шпиона в семье полковника все же настораживало.

Отец посмотрел на меня с подозрением, но вслух только сказал:

– Хорошо, когда встреча?

– Я с ним поговорю и дам знать.

– Договорились, – сказал папа без особой радости в голосе.

Я радовалась, что наконец все рассказала, но, конечно, не сказала самого страшного, что мы уже почти год живем вместе. Полковнику тяжело было бы с этим смириться. В его мечтах в свои почти тридцать я должна была выйти замуж невинной девушкой во всех смыслах этого слова. Связь с иностранцем и проживание с ним под одной крышей выходили за рамки приличий, по мнению Вячеслава Борисовича.

Придя домой, я тут же доложила пану капитану о разговоре с потенциальным папой и о моих переживаниях.

– Да не переживай, не съест же он меня, – подтрунивал надо мной мой польский сожитель.

Я немного вздрогнула при слове «съест». Взгляд у полковника порой бывал такой, что создавалось впечатление, что и правда может кого-нибудь съесть или даже проглотить целиком.

– Не съест. Наверное. По крайней мере, я надеюсь, что он этого не сделает.

– Мы с ним дагаваримся, – пытался поддержать меня мой польский друг.

День Х настал. Решено было идти в ресторан и непринужденно пообщаться за обедом, если такое вообще возможно, учитывая, что полковник уже заранее подозревает моего избранника в шпионаже.

Мы с Томашем пришли немного раньше и заняли столик. Ровно в назначенное время и ни минутой позже входная дверь ресторана открылась, и на пороге появился полковник во всей своей красе.

Одевался папа всегда с иголочки – выглаженные рубашки, брюки с идеальными стрелками, так что мимо пролетающие мухи могли порезать крылышки о стрелки его штанов. Туфли, начищенные до блеска. Волосы уложены ровными рядами, аромат мужского одеколона чувствовался издалека.

Увидев нас, полковник медленным, размеренным шагом направился к нашему столику. От испуга и волнения я встала по стойке смирно и мельком глянула на пана капитана. Последний, расплывшись в улыбке, встал из-за стола, сделал шаг в сторону полковника в отставке и о ужас… попытался его приобнять.

Нормальный, дружеский жест, если бы мы были в Польше. Но мы не были в Польше, мы были в другом месте, к тому же папа полковник был категорически против фамильярности и панибратства.

Глаза полковника расширились и ненатурально округлились. Такой фамильярности он не ожидал.

Полковник вытянул руку и сухо сказал:

– Добрый день.

– Зрасвуйте, – заулыбался ничего не подозревающий пан капитан и пожал руку папе.

От пережитого шока я не успела их друг другу представить, но мужчины сделали это за меня.

– Вячеслав Борисович, – так же сухо произнес отец.

– Томаш. Приятно познакомиться, – с трудом выговорил мой будущий муж.

Мы сели. Возникла неловкая пауза. Полковник делал вид, что ищет очки, Томаш смотрел на отца и продолжал улыбаться.

– Может, закажем что-то, – пытаясь спасти ситуацию, пролепетала я.

Все закивали и углубились в меню, изучая ассортимент. Подошла официантка и приняла заказ. Далее снова повисла неловкая пауза, которую нарушил мой будущий муж.

– А Маринка говорила, что вы в КГБ работали. Может, расскажете что-нибудь интересное?

Ничего хуже он произнести не мог. Хотя нет, было бы хуже, если бы он сказал, что он вовсе не летчик, а шпион.

Полковник Ковалев отслужил в КГБ тридцать лет, и, уйдя на пенсию, он никому и никогда ничего не говорил о своей работе. Даже находясь в состоянии, очень далеком от трезвости, он свято хранил все вверенные ему когда-то государственные секреты. Когда-то я тоже задала ему тот же вопрос, он в мгновение сделался серьезным, посмотрел на меня и сказал, как отрезал:

– Никогда! Никогда больше не задавай мне таких вопросов.

Больше я и не задавала никаких вопросов, связанных с его профессиональной деятельностью. Эта тема была табу, и мне об этом было хорошо известно. К сожалению, я не смогла предвидеть, что мой польский друг вдруг начнет разговор с темы табу.

Когда пан капитан задал запрещенный вопрос, я замерла. На мгновение мне показалось, что мир остановился и сейчас наступит что-то страшное. Либо Вячеслав Борисович достанет откуда-то пистолет и пристрелит его на месте, решив, что перед ним коварный шпион, а не летчик, либо приближающаяся официантка опрокинет на моего польского возлюбленного содержимое тарелки, в которой вместо супа окажется яд.

Я даже готова была прикрыть грудью моего бедного, ничего не подозревающего друга, но вроде как никто не покушался на его жизнь.

Полковник заерзал. Поправил очки. Выразительно посмотрел на моего избранника и добавил:

– Что вы здесь рекомендуете заказать?

На счастье, пан капитан понял, что сел в лужу, и больше подобных вопросов не задавал.

Я попыталась как-то разрядить ситуацию:

– А папа католик, поляк наполовину. Он даже знает что-то там на польском. Правда, пап?

Полковник упираться не стал и выдал:

– Ну я плохо помню, но что-то там могу.

И через секунду выдал свой коронный набор звуков, как ему казалось, на польском.

– Не пэпшэ пэпшэ пэпшэ пэпшэ, – произнес полковник и вопросительно посмотрел на моего спутника.

Я и полковник уставились на пана капитана в ожидании либо оваций, либо похвалы. Но ни первого, ни второго не последовало. Мой польский друг задумался, а потом совершенно искренне сказал:

– А что это значит?

– Как что? – так же искренне удивился отец, явно не ожидая такого ответа. – Ты же поляк, ты и скажи, – и улыбка в мгновение сползла с папиного лица.

«Вот ведь зараза, – подумала я про себя. – Мог бы и придумать что-то».

Но пан капитан совершенно искренне выдал, что таких слов в польском языке просто нет. Это явно был не тот ответ, который хотел бы услышать полковник. Ситуацию надо было спасать, иначе все грозило закончиться катастрофой.

– А папа тоже учился на летчика. Даже на вертолетах летал, – выпалила я.

– Ой, правда? А я тоже интересуюсь вертолетами, – сказал пан капитан.

Полковник заерзал и нехотя начал рассказывать о своей учебе в летном училище. Настроение у присутствующих начало улучшаться, и через каких-то полчаса все пришло в норму. Полковник блистал знаниями в области авиации, добытыми в студенческие годы. Пан капитан комментировал, и в конце концов мужчины наконец были на одной волне.

Еще через полчаса Томаш предложил выпить винишка, полковник предложил коньячок. Решили остановиться на последнем. Официантка поставила на стол поднос с коричневой жидкостью. Влив в себя по сто грамм, разговор начал набирать обороты, а настроение обоих панов заметно улучшилось.

По окончании ужина полковник неожиданно пригласил нас к себе домой. Беспрецедентный шаг, ведь домой папа никого и никогда не приглашал. Исключением были проверенные временем и самим полковником боевые товарищи и сослуживцы и две мои подруги. Всем остальным в святая святых жилище доступ был закрыт.

Поэтому такой неожиданный поворот событий был хорошим знаком, означающим, что кандидат в женихи, несмотря на не совсем радужное начало, ему все же понравился.

Дома полковник достал еще одну бутылочку коньячка. Пан капитан одобрительно кивнул. Связь была установлена.

Мужчины так увлеклись разговорами об авиации и Польше, что, кажется, я наконец могла спокойно выйти и вернуться через два дня.

Пани Барбара, Пан Станислав

С будущей свекровью первый раз мы познакомились по скайпу. Томаш торжественно подвел меня к экрану компьютера и с небольшим волнением в голосе произнес:

– Познакомься, мама, это моя Маринка.

Поляки ко всем знакомым и близким обращаются, используя исключительно уменьшительно-ласкательные имена. Например, Маринка, Танька, Олька. И если наша Танька звучит как-то дерзко и пренебрежительно, то польская Танька – это скорее Танюша, Танечка. Так и я с первых же дней знакомства сразу стала Маринкой.

Пани Барбара в свои шестьдесят с хвостиком выглядела как киноактриса и вела себя соответственно. Артистично. Много говорила и много смеялась. Кроме этого, она все еще была стюардессой. Да, да, она летала и до сих пор продолжает это делать и говорит, что на пенсию она не выйдет никогда, а из самолета ее вынесут только ногами вперед.

Кажется, нашему первому интернет-знакомству она не придала никакого значения, посчитав меня очередной зазнобой своего сына. Но, видимо, тогда она еще не подозревала, что планы у нас серьезные.

Пани Барбара самую малость говорила на русском, что и попыталась мне незамедлительно продемонстрировать. С пятого на десятое кое-как мы друг друга поняли.

– А она тоже стюардесса? – спросила мама моего избранника.

– Была стюардессой, уже не летает.

Дальше будущая свекровь напрочь про меня забыла и спрашивала о работе, о здоровье и обо всем, чем обычно обеспокоены матери.

Позднее пани Барбара периодически и невзначай интересовалась моими делами, созваниваясь с сыном по скайпу, но, кажется, делалось это приличия ради.

Но в один прекрасный, а точнее сказать, печальный вечер на моего пана капитана и его друга напали неизвестные.

Друзья-товарищи возвращались из кафе домой и по дороге почувствовали себя не совсем хорошо. Дальше лента событий прерывается. Очнулись польские паны уже дома. Как добрались, не помнят. Бумажники, телефоны и все ценное было изъято неизвестными. Самое страшное и жестокое было то, что, потеряв сознание, они были избиты теми же неизвестными, что прихватили с собой все вещи. На счастье, отделались они легким сотрясением и синяками без каких-либо серьезных последствий.

Увидев лицо моего польского друга, я пришла в ужас. Нос и бровь разбиты, губы вспухшие, лицо приобрело сине-фиолетовый оттенок. Его друг выглядел не лучше и, кажется, пострадал даже больше, так как голова его увеличилась вдвое.

Неизвестные грабители проявили особою жестокость, избивая свои жертвы в бессознательном состоянии. Со слов врача, осматривающего пострадавших, хулиганы били больно ногами по голове, и это чудо, что оба капитана отделались лишь синяками и царапинами.

Всю заботу о пане капитане я взяла на себя. Временно он не мог работать. Я ездила с ним в больницы, писала заявление в милицию, делала компрессы на больные места, варила бульон под его чутким руководством и даже какое-то время помогала финансово, так как вместе с бумажником украли и все его банковские карточки.

Пани Барбара, узнав о содеянном, была готова сесть в первый же самолет и прилететь спасать сына. Он же успокоил ее, сказав, что все в порядке, приезжать нет необходимости и вообще о нем есть кому позаботиться. Как и любая мать, она ужасно переживала и звонила практически каждый день – узнать о состоянии здоровья больного.

Думаю, что после этого случая ее отношение ко мне кардинально изменилось и из статуса «очередная девушка сыночка» я приобрела статус иной и вышла на новый, высший уровень.

Вследствие брутального избиения пана капитана в рейтинге «лучшая невеста для сына» моя кандидатура заняла лидирующую позицию.

Пани Барбара стала намного чаще разговаривать со мной по скайпу, интересуясь теперь уже не только состоянием здоровья своего ребенка, но не забывала поинтересоваться и состоянием моих дел тоже, что дало мне понять, что в глазах будущей свекрови за мной окончательно закрепилось лидирующее место. К встрече в реальной жизни я была готова.

Настало лето, и мы начали планировать мою первую поездку в Польшу. Не могу не отметить, что пан капитан в то время был истинным патриотом своей страны. Он искренне считал, что нет на свете места лучше и красивее его края.

– Ты увидишь, там так красиво. Знаешь, какие у нас леса! А море какое! У нас самые красивые пляжи, песчаные, длинные, широкие! А песок какой, знаешь? Даже на Мальдивах нет такого песка, – не уставал восхищаться он.

– А ты был на Мальдивах?

– Не был, но мой друг был. Говорит, у нас лучше. А еще у нас кристально чистые озера. Нигде таких нет, только в Польше.

Я внимательно слушала. Раньше я никогда не была в Польше, но была в других странах Европы и на других континентах. То, что описывал мне мой суженый, напоминало истинный рай на земле: песок лучше, чем на Мальдивах, озера чище швейцарских, леса больше и гуще, чем в России.

Я слушала и верила. Невозможно не верить человеку, которого беззаветно любишь. А я любила, поэтому и верила каждому его слову и искренне считала, что так и есть. В те времена чувства так затмевали все вокруг, что, если бы он забрал меня в далекую африканскую глубинку и сказал, что это самое лучшее место на планете Земля, я бы тоже поверила и искренне разделила его мнение.

Кроме дифирамбов, посвященных своей чудесной стране, он также пел дифирамбы своим родителям. Этот вопрос волновал меня, признаюсь, больше, чем кристально чистые озера и зеленые леса.

Родители моего капитана расстались так же, как и мои, лет тридцать назад. Было что-то общее между нашими родителями. Они также прожили в законном браке пятнадцать лет, у них родилось двое детей: мальчик и девочка, но в один прекрасный день они решили расстаться.

Со слов Томаша, разошлись они мирно и спокойно, но общаться друг с другом не желали.

– Расскажи мне про своих родителей, что они любят, чего не любят.

– Ни пириживай, – говорил он. – Они тебя точно полюбят.

* * *

– Добро пожаловать в Варшаву, температура за окном +15 градусов, – вещал приятный голос стюардессы.

– Пятнадцать? Июль за окном!!!

– Завтра будет теплее, – философски ответил пан капитан.

В международном аэропорту Варшавы нас встречал пан Станислав, папа моего избранника.

Увидев нас, он заулыбался и, протянув мне руку, сказал:

– Зравсвуй! Дабро пажалавать в Полшу.

Акцент у него был такой же, как и у моего Томаша, и ошибки он делал точно такие же.

Пан Станислав, а коротко пан Стащ, был невысокого роста, с короткими седыми волосами. Поприветствовав меня, он, понятное дело, переключился на сына, расспрашивая о работе, здоровье и полетах.

Полетами он всегда интересовался с особым пристрастием, и не просто так. Пан Стащ тоже был летчиком. Правда, уже несколько лет как на пенсии, но работу, кажется, не переставал любить и после выхода на пенсию.

Теперь, когда его сын тоже стал летать, пан Стащ был особенно горд за отпрыска, и общих тем у них стало больше в разы.

Когда пан капитан, будучи в Алматы, звонил отцу, то первым делом пан Стащ спрашивал, куда он летал в последнее время. Обязательно обсуждался график бывший и предстоящий. Дальше следовал ряд вопросов о подходе самолета на посадку, высоте, скорости, что где нажать и зачем, и только после этого разговор переходил на темы нейтральные: погода, природа и все остальные менее важные и интригующие темы.

Свою летную карьеру пан Стащ начинал на советских самолетах, а заканчивал уже на «Боингах». Сын же на «Боингах» никогда не летал, отлетав немного на небольших самолетах, получил лицензию на эйрбас, на котором до сих пор и летает.

Разница в системах управления самолетов очень интересовала и старого, и молодого летчиков. Пан капитан рассказывал об особенностях управления эйрбасом, пан Стащ повествовал, как это было на «Боингах».

Кажется, о самолетах и обо всем, что с ними связано, отец и сын могли разговаривать бесконечно. Когда же темы авиационные заканчивались, оба пана переходили на темы политические. В этом между ними также было полнейшее согласие. Политикой рьяно интересовались оба и так же могли часами обсуждать как политику внутреннюю, так и международную.

Пан Стащ жил в предместьях Варшавы, в большом двухэтажном доме. Там были три спальни, в одной из которых спал пан Стащ, в остальных хранились коробки с вещами бывшей супруги, пани Барбары. Лет двадцать назад она пообещала забрать и вещи, и коробки, но до сих пор обещания не сдержала, при этом трогать, а уж тем более выкидывать ничего не разрешалось. Пан Станислав не возражал и честно хранил все, что осталось от пани Барбары.

На момент нашего знакомства пану Станиславу было семьдесят лет. Выглядел он не старше шестидесяти, а состояние его здоровья я бы оценила на сорок с небольшим.

Каждый день папа моего будущего мужа вставал в пять утра. На мой вопрос, зачем так рано, он пожимал плечами и говорил:

– Больше ни нада мине.

Выпив чашечку кофе, он отправлялся на пробежку с собакой. Бегал час, и это, замечу, в семьдесят-то лет. Каждый год он обязательно выбирался в горы, чтобы покататься на лыжах. Пан Станислав был огромным любителем горнолыжного спорта. Детей он тоже приучал ездить с самого раннего возраста. Например, моего мужа он начал учить кататься на лыжах в три года.

Трехлетний будущий капитан стараний отца не оценил и ездить отказывался, но пан Станислав с сыном не цацкался и после очередной истерики применял силу физическую, слегка шлепая по мягкому месту лыжной палкой. Скажу сразу, что палку к попе пан Станислав прикладывал в целях воспитательных и никаких шрамов ни на попе, ни в душе маленького Томаша подобные инциденты следов не оставили.

Поняв, что криками и слезами ничего не добиться, маленький будущий капитан решил пойти иным путем. Послушно съехав с горы пару раз, в третий раз, сев на креслице, которое завозило больших и маленьких лыжников на гору, мальчик решил скинуть лыжи с ног, чем и решил бы свою проблему. Лыж нет, ездить не на чем. Логично.

Но план дал сбой: избавиться удалось только от одной лыжи, вторая плотно сидела на ботинке. Решив, что и так сойдет, с одной ведь все равно далеко не уедешь, трехлетний Томаш гордо продемонстрировал отсутствие одной лыжи, но не учел одного маленького, но важного нюанса. Пан Станислав ехал на следующем кресле за сыном и лицезрел картину воочию, как отпрыск пытается избавиться от лыж. За содеянное снова пришлось терпеть попе.

Лыжа нашлась быстро и снова была прикреплена к ботинку. Видимо, с тех самых пор Томаш тоже стал большим любителем горнолыжного спорта, так как в план нашего ежегодного семейного отпуска входит обязательное катание на горных лыжах.

Кроме лыж пан Станислав был и большим любителем животных, а точнее собак. Во время нашего первого знакомства у него жила немецкая овчарка по кличке Реф. Он появился в доме пана Станислава из приюта для собак.

Появившись первый раз в доме будущего тестя и увидев огромную овчарку, я замешкалась, но присутствующие утверждали, что собака абсолютно безобидная и не кусается. Реф смотрел на меня с подозрением, но голоса, если можно так выразиться, не подавал. То ли собака пана Станислава не понимала русского языка, то ли просто не любила русских, но общего языка мы с ней так и не нашли. При каждом моем появлении в доме его хозяина Реф подходил ко мне и сидел тихонечко. Но именно это «тихонечко» и вызывало мои подозрения, потому как стоило мне встать, вставал немедленно и Реф, при этом взгляд его тут же устремлялся на хозяина, а взгляд на меня не означал ничего хорошего. Иногда мне казалось, что этот взгляд Рефа выражает вопрос: «Пусть идет или пусть сидит?»

Пан Станислав же уверял, что собака меня приняла и ничего плохого мне не сделает. Я же предпочитала быть начеку, на всякий случай.

Когда Реф спустя пару лет умер, для его хозяина это стало огромным потрясением. Он, конечно, знал, что Реф был старый и болел, но пан Стащ никак не мог смириться с потерей, как он говорил, единственного друга. Пан Станислав всегда подчеркивал, что собака – это его самый лучший приятель.

Похоронить он решил дорогого друга у себя на участке, на котором росло большое, раскидистое дерево, под которым и было решено закопать Рефа. Выкопав яму, мягко говоря не совсем глубокую, пан Стащ уложил в нее тело собаки и начал закапывать. Не рассчитав немного то ли глубину ямы, то ли величину собаки, через мгновение пан Стащ обнаружил, что ноги Рефа торчат из свежезакопанной могилы. Пришлось бывшего друга снова откопать и снова закопать. Только с третьей попытки ноги Рефа наконец перестали выглядывать из земли.

Пан Стащ тосковал по своему другу и держал, как он сам выражался, траур в течение двух недель. По истечении этого срока он вновь держал путь в приют для собак, откуда через пару дней вернулся с новым приятелем.

Новый друг тоже был овчаркой по имени Бари.

Интересно, что Бари, освоившись в новом доме, на следующий же день раскопал могилу Рефа.

Пока пан Станислав был занят приготовлением обеда на кухне, Бари, бегая по участку, наткнулся то ли на лапы Рефа, которые снова появились из земли, то ли что-то другое привлекло его внимание. В общем, недолго думая Бари принялся копать и выкопал похороненного две недели назад Рефа.

К счастью, пан Станислав, заметив долгое отсутствие нового питомца, за которым наблюдал через окошко, вышел проверить, все ли в порядке. Обнаружив нового друга, откапывающим старого, это дело сразу пресек.

После этого случая пан Стащ, решив не искушать больше судьбу, призвал на помощь соседа, который помог выкопать уже яму поглубже, дабы ни Бари, никакая другая собака откопать Рефа уже не смогли.

Надо отметить, что поляки – большие любители собак. Если в Казахстане примерно из десяти семей в одной была собака, то в Польше все с точностью до наоборот – из десяти семей только в одной собаки нет.

Я с детства воспитывалась по принципу, что с собаками надо быть осторожной, к посторонним псам рекомендовалось относиться с подозрением и по возможности избегать каких-либо контактов, что я всю жизнь и делала. Я обходила четвероногих братьев наших стороной, не потому что не любила, а так, на всякий пожарный. Если же собака бежала куда-то в мою сторону, я замирала и, зажмурив глаза, повторяла про себя: укусит-не укусит-укусит.

В Польше же никто собак не боится, и очень часто родители сами подводят маленьких детей, предлагая погладить песика. Хозяин всегда радушно предлагает питомца не только погладить, но и потрепать за ухо, и очень редко можно услышать, что собака может укусить.

Интересно, что бродячих животных в польских городах нет. Есть приюты для животных, куда и попадают бродячие четвероногие. Все бесхозно блуждающие песики и кошечки отлавливаются и доставляются туда. Если хозяева не объявляются, животное может усыновить кто-то другой. В последнее время стало очень популярно не покупать домашнего питомца, а брать из приюта. Очень многие семьи животных берут именно оттуда, руководствуясь логикой, что лучше позаботиться о бездомных бедняжках, чем покупать новых.

В приют можно приехать в любое время и выбрать питомца, однако здесь действуют определенные и строгие правила. Никто вам собаку просто так за здрасьте не отдаст. Прежде чем забрать питомца домой, необходимо с выбранным будущим другом подружиться, то есть приехать несколько раз в гости, сводить его на прогулку, возможно, привезти и накормить чем-то вкусным. И все это под пристальным надзором работника приюта, который будет наблюдать как за вашим поведением, так и за поведением животного. Если сопровождающий вас сотрудник во время прогулки с четвероногим решит, что контакт между потенциальным хозяином и будущим питомцем найден, то животное через несколько дней может обрести новый дом. Если нет, то увы, значит, что-то в вашем поведении не так и вообще вы подозрительный тип.

Поляки очень заботливо относятся к животным. Многие своих питомцев и в отпуска забирают, и за город, и каждый раз, выходя из дома, включая походы в магазин, с ребенком за мороженым или просто выкинуть мусор. Да и детей с младенчества приучают любить братьев наших меньших.

К сожалению, хоть и редко, но имеют место быть и случаи жестокого обращения с животными. К счастью, это редкость и скорее исключение, чем правило. Кстати, за жестокое обращение можно получить немаленький штраф (5000 тысяч злотых, или около 1300 американских долларов) или даже получить тюремное заключение. Причем достаточно, что кто-то из соседей или прохожих заметит плохое обращение с животным и вызовет соответствующие службы.

Кстати, увидев пса, перебегающего дорогу, польские водители останавливаются и терпеливо ждут, когда животное покинет проезжую часть, никому и в голову не приходит сигналить или, того хуже, слегка подталкивать животное машиной.

Как-то мы ехали на обед к пану Станиславу, и по дороге нам встретилась собака, лежащая на обочине. Вокруг бедолаги собралась толпа сочувствующих. Неизвестно откуда даже появился ветеринар, а кто-то уже звонил в надлежащие службы. К животным в Польше относятся бережно и с заботой.

Пан Станислав, как и большинство его сограждан, тоже был приверженцем приютов для домашних животных. Поэтому, когда его четвероногий друг ушел в мир иной, пан Станислав уже знал, куда будет держать путь через несколько недель.

В приют он ездил на протяжении недели, каждый раз выбираясь на прогулку с выбранным питомцем, и только после очередного визита, убедившись, что ни животное, ни пан Стащ агрессии не проявляют, работники приюта передали собаку новому хозяину.

Пан Станислав, кроме своей любви к спорту, животным и авиации, больше ничем особенным не выделялся.

Его не особо интересовало, с кем встречается его сын – с блондинкой или брюнеткой, умной или глупой, полькой или иностранкой. Даже цвет кожи его не заботил. А все потому, что в свои семьдесят с хвостиком он больше всего мечтал о внуках. На тот момент ни его сын, ни дочь своих детей еще не имели. Поэтому всех девушек своего сына он встречал с распростертыми объятиями и ждал, когда дело закончится свадьбой или беременностью.

Он был очень милым, простым и почтительным. Пан Стащ также обладал удивительным спокойствием. Казалось, что ничто не может вывести его из состояния дзен, ну, разве что политическая обстановка в стране и в мире. Когда разговор переходил на темы, связанные с политикой, тут уж пана Станислава было не остановить, впрочем, так же как и пана капитана.

Тема политики в Польше является одной из самых популярных. Кажется, нет в этой стране никого, кто бы оставался равнодушным к тому, что происходит в государстве. Эта тема так волнует поляков, что на политической почве даже самые родные и близкие могут переругаться не на шутку. Интересно, что некоторые семьи делятся по политическим предпочтениям. Физически ни к одной партии они не принадлежат, но рьяно поддерживают каждый свою. Я знаю семьи, где поколение более молодое поддерживает одних, а поколение старшее поддерживает других, и если за столом найдет коса на камень, то мирный, казалось бы, обед может закончиться вовсе не мирным размахиванием рук и очень часто нецензурной бранью.

Разговоры о политике любят в Польше практически все, и ни возраст, ни образование здесь не имеют никакого значения. Политика – как польская, так и международная – интересует и учеников старших классов, и таксистов, и работников почты. Не стоит удивляться, если пенсионерка, ожидающая своей очереди на почте, вдруг начнет с вами дискуссию на тему политики и международных отношений. Здесь это тема номер один.

У пана Станислава мы остались на одну ночь, на следующий день мне предстояла важная встреча: предстать перед будущей свекровью, которая даже на первый взгляд через экран компьютера была крепким орешком.

Проснувшись утром, мы позавтракали и решили проехаться по городу. Пани Барбара накануне вечером прилетела из Парижа, поэтому решено было дать отдохнуть будущей свекрови, а не сваливаться как снег на голову. В связи с этим мы отправились на прогулку по Варшаве.

Судя по телефонным переговорам, которые вел пан капитан в течение дня со своей мамой, пани Барбара активно готовилась принять нас у себя вечером.

Мы поехали в центр Варшавы, побродили по старому городу, выпили кофе, снова побродили и после обеда направились к пану Станиславу собрать чемоданы, так как следующие пару дней было запланировано провести у пани Барбары.

Собрав чемоданы и приведя себя немного в порядок, я была готова предстать перед потенциальной свекровью во всей красе.

Заветный час настал. Мы подъехали к нужному дому, вошли в подъезд, зашли в лифт. Томаш нажал кнопку с номером пять, а я почувствовала, как потеют мои ладони и бешено бьется сердце.

Через мгновение двери лифта распахнулись, мы вышли, подошли к квартире № 28 и нажали кнопочку звонка. Он отозвался трелью, где-то внутри квартиры я услышала приближающиеся шаги.

Вдох – выдох, вдох – выдох, еще раз вдох и еще раз выдох.

Дверь распахнулась, и передо мной предстала моя будущая свекровь.

Пани Барбара в жизни оказалась еще красивее, чем на экране компьютера. На вид ей было лет шестьдесят или около того. Она была достаточно стройная, по крайней мере никакого выпячивающегося живота или торчащих боков из-под плотно обтягивающего платья не проглядывалось. Волосы были длинные, закрученные в легкие локоны. На губах красная помада, на руках красный лак, на ногах туфли-лодочки, а в довершение образа femme fatal[7]7
  Роковая женщина (пер. с фр.).


[Закрыть] – небрежно наброшенный на плечи твидовый пиджак а-ля Шанель.

– Маааааарринка! Ну зравсвуй!!! Дабро пажалафат в Полшу!

Она раскинула свои изящные руки и приняла меня в свои объятия.

Я немного выдохнула, начало было многообещающим.

– А эта мой муш Вальдек! – Пани Барбара подвела ко мне высокого, тучного мужчину.

– Зравсвуй! – улыбнулся пан Вальдемар и протянул мне руку.

Я улыбнулась в ответ и пожала его ладонь в знак приветствия.

Войдя в дом, я начала было снимать обувь, но пани Барбара неожиданно вскрикнула и добавила:

– Ну што ты! Ньет, ни ннада! – и жестом начала показывать, чтобы я немедленно оставила затеянное.

Я с ужасом посмотрела на Томаша. Последний одобрительно кивнул.

– Да, здесь можно в обуви, – сказал он и промаршировал в комнату в ботинках.

Я нехотя подчинилась. Проследовав за моим избранником в глубь квартиры в босоножках, я все еще чувствовала себя неуютно. Ну никак не укладывалось в моей голове, что в квартире можно ходить в уличной обуви. В Казахстане первое, что я делала, вернувшись домой, – это снимала то, в чем ходила по улице. В гостях та же последовательность действий: сначала снять обувь, потом все остальное.

Меня терзали угрызения совести, что вместе с моими туфлями я заношу пыль и грязь. Но пани Барбара была непреклонна: без обуви входить строго запрещено.

Со временем я, конечно, привыкла к тому, что поляки частенько, придя в гости, да даже заскочив на минутку к друзьям или соседям, просто не снимают обувь. Даже если у вас маленький ребенок ползает по полу и пробует его вылизать и даже если вы открываете дверь со шваброй в руках, это все не является поводом, чтобы тут же начать разуваться. А уж если вас пригласили в гости на ужин, то тут уж мало кому придет в голову обувь снимать.