Текст книги "Скрытые территории. Том 1"

Подарок

Ула была очень благодарна врачам за то, что те оставили её на выходные в больнице, меньше всего на свете она хотела бы сейчас оказаться дома. Девочка знала, что родители попытаются обо всём расспросить её, а она пока не очень понимала, о чём им рассказывать. Она даже себе с трудом могла объяснить, каким образом оказалась на берегу Клейфарватна в тридцати километрах от города.

Никто из взрослых: ни родители, ни врачи, ни усатый офицер из полицейского участка – не поверил в то, что минувшей ночью Ула видела в парке волка. Все в один голос твердили, что волки в Исландии не водятся, что если там и был какой-то зверь, то это могла быть собака или полярная лисица, единственный хищник на острове.

Но Ула была уже достаточно взрослой, чтобы суметь отличить одно животное от другого, и стояла на своём: всё, что она видела, происходило на самом деле.

Ула помнила ночь, когда встретилась в парке с волком, и что было после того, как зверь коснулся лапами её ладоней. За тем прикосновением последовала вспышка света, яркие пятна окружили Улу, она больше не различала ничего вокруг. Ни деревьев, ни травы, ни луны. Только пятна света повсюду. Потом она поняла, что бежит куда-то, бежать было легко, свет вокруг двигался вместе с ней, пока вдруг что-то не врезалось в неё, и краски резко поменялись на звуки. Теперь всё вокруг было лишь звуками. Ула различала их природу, чувствовала прикосновение. Каждый звук был чем-то целым. Все они двигались вместе, пока что-то снова не отбросило её туда, где был холод. Не морозный воздух, не холодный ветер – это был холод пустоты и отсутствия времени. Здесь она больше не чувствовала ничьего присутствия, только желание бежать и бежать по возможности оттуда.

Потом она метнулась в сторону, и вспышки то света, то звука последовали одна за другой, сменяясь в бешеном темпе. Глаза перестали видеть, уши захотелось закрыть руками, но рук вдруг не оказалось. Ула поняла, что падает, и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то почувствовала, как болит тело и ломит кости. Её разбудили голоса, но было невыносимо больно поднять веки, чтобы посмотреть, где она.

Люди вокруг говорили на знакомом английском, кто-то вызывал полицию и скорую к берегу Клейфарватна. Ула припоминала название, вроде бы они ездили на такое озеро с родителями.

Вокруг прибавилось голосов, кто-то осторожно трогал её и проверял пульс, перекладывал на что-то мягкое. По звукам сирены Ула догадалась – её везут в больницу. Потом её укачало, и она провалилась в сон. Проснулась уже в палате, от голоса матери, которая разговаривала с врачом. Врач удивлялась, что Ула чудом не получила переохлаждения после стольких часов на улице ночью, одетая лишь в пижаму и куртку. Мол, им невероятно повезло, что Улу нашли туристы. Врачи не обнаружили на теле никаких повреждений, кроме ссадин на ладонях, которые, скорее всего, появились днём раньше. В конце разговора врач добавила, что физически Ула здорова, а вот её психическое состояние придётся проверить.

«Я не сумасшедшая, – думала Ула, лёжа на больничной кровати и глядя на океан за окном, – хотя сумасшедшие, наверное, тоже считают, что они не сумасшедшие».

В дверь палаты постучали, это пришла медсестра с красивым именем Арсоль. Она единственная не смотрела на Улу с сочувствием, а загадочно и даже ободряюще улыбалась. Когда врач настаивала на том, что ночные приключения Улы – это галлюцинации, вызванные бессонницей и переутомлением, медсестра театрально закатывала глаза и украдкой подмигивала.

Арсоль вошла в палату с большим бумажным пакетом, в каких обычно дарят подарки, и, улыбаясь, протянула Уле.

– Это тебе! Кто-то оставил внизу на стойке регистрации. Подарок! – Арсоль закивала, как бы подтверждая свою догадку.

Ула взяла пакет, внутри лежали какие-то книги. «Кто же это принёс? Неужели родители решили передать книги и не приходить больше?» – задумалась она, но это не было похоже на родителей, они никогда от неё не отвернутся – ни от здоровой, ни от сумасшедшей.

– Это не родители принесли, – словно прочитав её мысли, добавила Арсоль.

Уле оставалось только гадать, кто ещё мог принести подарок в больницу в городе, где у неё не было друзей.

– Почитай! – велела медсестра и куда-то ушла.

Ула высыпала пакет на кровать. Там было несколько книг и буклетов на неизвестном Уле языке, самая объёмная – с рисунками и фотографиями. Снимки с разных сторон показывали старинное кирпичное здание. Оно напоминало то ли пряничный замок, то ли кондитерскую фабрику – с замысловатой зубчатой крышей, двумя высокими, ажурными, не похожими одна на другую башнями, украшенными мозаикой. На левой красовалась надпись Cornufleur, на правой – цветущее дерево. Дальше шли фотографии озера, леса, гор и причудливо одетых людей. Вторая книга была сборником старых карт с удивительными топографическими знаками, которых Ула никогда раньше не встречала.

Только в книге с названием «Учебник по ускоренному погружению в общий язык для выросших среди сайнов» часть подписей была на английском.

Ула пожала плечами и открыла учебник. На пустом развороте ровным, красивым почерком карандашом было написано:

Добрый вечер, Ула!

Меня зовут Джим Сорланд. Я позволил себе передать тебе кое-какие из моих книг, надеюсь, они помогут скрасить пребывание в больнице. К сожалению, у меня нет сейчас возможности познакомиться с тобой лично. Я очень хотел бы объяснить всё, что с тобой вчера приключилось, что за женщину ты встретила и почему она не утонула, что хотел от тебя волк и как ты оказалась на берегу озера Клейфарватн.

К сожалению, сейчас мне нужно быть в совершенно другом месте, но через пару дней я вернусь и надеюсь познакомиться с тобой и твоими родителями.

С уважением,

Дж. Сорланд

Ула перечитала послание ещё раз. Глаза её не обманули: этот Джим Сорланд действительно писал про женщину на берегу, и про волка, и про озеро. Это было невероятно, так же как и всё, что приключилось с ней днём раньше. Незнакомый человек писал о том, о чём она никому не рассказывала, о том, чем решила не делиться даже с дневником. Больше того, он знал обо всём сразу.

Погружённая в свои мысли, Ула сидела на больничной кровати в обнимку с подушкой. Перед ней лежал открытый учебник по изучению общего языка, или, как ещё говорилось в пояснительном тексте, языка омни. Она уже несколько раз пролистала его от начала до конца и теперь пыталась разобраться в содержании. Эти омни использовали латинский алфавит. Буквы отличались лишь немного, например над заглавными «дабл ю» висели две точки, а к «уай» цеплялся второй хвост. Ещё Ула нашла сдвоенную «эс», «эф» без поперечины и «о» с длиннющей загогулиной.

Вначале были задания, какие есть в любом учебнике иностранного языка, – счёт до десяти, дни недели, названия животных. В одном из заданий нужно было подставить названия профессий, как рассудила Ула. Правда, она не поняла, почему возле продавца булочек, художника и учительницы нарисовали хорька, жабу и белку. Наверное, эта книга про тех, кто очень любит животных, решила девочка и продолжила чтение.

В палату вернулась Арсоль. Уле очень нравилась медсестра, таких красивых и необычных людей она раньше не встречала. В волосы Арсоль вплетала ракушки, говорила мелодично, а ходила так, словно плыла над полом. Ула стеснялась спросить, можно ли научиться такой походке или это даётся только от рождения.

Арсоль села рядом. От медсестры пахло чем-то душистыми и свежим.

– Как подарок? Понравился?

– Угу, – промычала Ула, странные книжки ей, конечно же, понравились.

– Покажешь?

Ула пожала плечами и потянулась к пакету. «Наверное, ничего страшного не произойдёт, если Арсоль их полистает, там всё равно ни слова не понять», – решила она и протянула медсестре самую большую книгу.

Арсоль провела рукой по обложке, улыбнулась чему-то и стала перелистывать страницы так аккуратно, словно это была не просто книжка, а музейный манускрипт. Она добралась до фотографии с кирпичным замком и легонько провела изящными пальцами по одной из башен.

– Корнуфлёр, – с нежностью произнесла Арсоль.

– Ты знаешь, что это за место? – удивилась Ула.

– Это школа. И я когда-то училась в ней.

Цветы кизила

– Cornus – кизиловое дерево, – пояснила Арсоль. – Или древо познания, так его тоже называют. Fleur – цветок – цветок кизила, – она перевернула страницу и пролистала книгу до первых рисунков. – Четыре лепестка, – медсестра обвела пальцем рисунок, – символы четырёх ветвей. Древо – начало начал, оно дало жизнь ветвям, – Арсоль вела пальцем по толстым веткам, тянувшимся от ствола. – Ветви разрослись, и дали много плодов, и продолжают давать, и продолжают цвести. Цветок, – медсестра снова обвела четырёхлистное соцветие, – символ того, что все дети всех ветвей едины.

Ула на всякий случай кивала, она ничего не поняла про детей из ветвей, но решила, что перебивать неприлично.

– Вот это тоже символы каждой ветви, – продолжала Арсоль, поочерёдно ткнув пальчиком в нарисованные круг, коготь, глаз и травяную веточку. – Та женщина, что ты встретила на берегу, из тех, чей символ – ветка полыни.

– Но откуда ты?.. – девочка выпучила глаза от удивления.

«Откуда все знают про женщину? Или я говорю во сне, или они знакомые этой особы, и она просто насплетничала», – пронеслось в голове у Улы.

– Эта ветвь ближе остальных к природе. Те, кто принадлежит к ней, чтят духов леса, полей, морей и рек, селятся возле водоёмов. Для них вода что воздух – своя стихия, не холодит кожу, а согревает. И плавать под водой для них что для тебя пойти прогуляться. Некоторые днями напролёт не выходят на поверхность.

– Ты хочешь сказать, что там, на берегу, я видела русалку? – засмеялась Ула. Вот уж книжки книжками, а ей не три года, чтоб верить в сказки.

– Мы предпочитаем называть себя прибрежными людьми! И далеко не у всех из нас есть хвосты! – фыркнула Арсоль и с шумом захлопнула книгу. – Думаю, ты сама без труда разберёшься, которая ветвь тут твоя, а мне пора, – медсестра встала и одёрнула халат.

– Моя ветвь? – переспросила Ула.

– Всё, что с тобой случилось, и подарок тоже – это не случайность, Ула. Джим Сорланд приехал для того, чтобы пригласить тебя в Корнуфлёр.

У Улы голова пошла кругом. Все эти прибрежные женщины, волки, книжки, таинственный Джим Сорланд, который собирается пригласить её в какую-то там школу, – почему всё произошло с ней и почему всё произошло разом? Ула решила дослушать Арсоль до конца. Вдруг это всё же розыгрыш, и они в конце концов вместе вдоволь посмеются.

– Расскажи про остальные ветви!

Арсоль, казалось, только того и ждала, она села обратно на кровать.

– Сорланд будет очень зол, – хмыкнула медсестра, и в её глазах заиграли весёлые искорки. – Но он давным-давно должен был рассказать тебе всё сам, а вместо этого пропадает не пойми где. Поэтому, будем считать, я делаю ему одолжение!

Медсестра устроилась поудобнее и продолжила:

– Символ твоей ветви – глаз. Видеть то, чего не видят другие, заходить туда, куда остальным не дано, перемещаться между слоями, из которых состоит этот мир, – вот что могут люди из твоей ветви благодаря своим тотемам. Но не у всех оборотней тотемы – волки, как у тебя.

– Оборотней?! – Ула прямо-таки выкашлянула это слово.

– Подумаешь, такое же бестолковое прозвище, как и русалка! Только вот вы сами себя так называете, – пожала плечами Арсоль. – Не бери в голову, ты гораздо больше, чем придуманные кем-то слова. К тому же это вовсе не означает, что ты в полнолуние обрастаешь шерстью и кидаешься на людей. Я вот, к слову, тоже никого не утаскиваю за собой на дно и не топлю корабли. Вот круг, – показала Арсоль на следующий рисунок. – Символ ветви ведьм. Ведьмы, в отличие от оборотней, видят все слои постоянно. Могут, конечно, и не видеть, если не хотят, но чем опытнее ведьмы, тем лучше они знают, куда и как смотреть. Вас на уроках будут учить, как перемещаться по слоям, а их будут учить, как больше видеть. Ведьмы не могут ни в один из слоёв попасть, они привязаны человеческим телом, как якорем. А вот оборотни, благодаря своим возможностям, на протяжении многих веков путешествовали куда хотели, и жилось им, надо сказать, неплохо. Ведьмам же, впрочем, как и всем остальным, оставалось только ходить пешком или скакать на лошадях. Довольно долгое время это ведьм раздражало. Между нами, их всегда раздражают способности других ветвей, и они из шкуры вон лезут, чтобы заполучить то же самое при помощи заклинаний. В общем, когда ведьмам надоело тратить драгоценное время на хождение пешком, кто-то из них, я, честно, уже не вспомню кто, придумал резать дыры и проходить насквозь туда, куда им больше всего было нужно. Ну и шуму тогда наделало это открытие! Назвали его Дырявой революцией. Ведьмы стали путешествовать куда вздумается, а заодно за символическую плату открывать такие проходы всем подряд. Сайны, конечно, заметили что-то неладное. Представь себе, был человек, раз – и исчез. Им это, надо думать, не понравилось, а нам, вместо того чтобы жить припеваючи, пришлось долго скрываться. Потом, когда ведьм и это достало, они придумали, как расширить эти дыры до невероятных размеров, чтобы в промежуток между здесь и там поместились целые города! Круг символизирует самое главное достижение ведьм, весьма тщеславно, я тебе скажу, но без этого мы были бы разобщены и бездомны.

– К какой из ветвей принадлежит Джим Сорланд? – спросила Ула, разглядывая рисунок.

– Вот к этой, последней, – Арсоль ткнула пальцем в нарисованный клык. – Они называют себя ветвью истинного познания. Хотя чего ещё ожидать от высокомерных вампиров!

– Вампиров?!

– Тише ты! – рассмеялась медсестра. – После того как мы выяснили, что ты оборотень, а я русалка, – на слове «русалка» Арсоль театрально закатила глаза, – тебя ещё что-то удивляет? Да, твой будущий учитель истории – вампир.

– То есть он пьёт кровь?

– Вампиры пьют кровь, – Арсоль пожала плечами как ни в чём не бывало. – Совсем другой вопрос – зачем они это делают.

– Сколько же ему лет?

– Сорланду? Лет сорок пять, а может, и побольше. Он хорошо сохранился.

– То есть он стал вампиром недавно?

– Омни нельзя стать! Сорланд родился вампиром, так же как его родители, рос, взрослел, потом стал стареть, потом, наверное, когда-нибудь умрёт. Лет эдак в сто пятьдесят. Мы дольше, чем сайны, живём. Наверное, оттого, что не болеем.

Ула не знала, чего ещё ждать, сюрпризы всё не заканчивались и не заканчивались.

– Вампиры пьют кровь не от голода, а от жажды знаний, – продолжила рассказ медсестра. – Каждая капля твоей крови – это твои мысли, твоя память, всё, что ты когда-то видела, слышала и переживала. Вампиры могут читать кровь как открытую книгу. Разумеется, если не прогуливали занятий! Не так-то просто выпить чью-то кровь и не сойти с ума. У них целый свод правил, всякие тонкости, ограничения. Кровь сайнов вообще пить нельзя, – подытожила Арсоль и захлопнула книгу.

В палату как раз зашла дежурная врач. Ула поняла, что расспросы пока придётся отложить.

Путешественники

Ветер, морской, холодный и хлёсткий, трепал и путал волосы. Дети стояли на палубе парома, который переплывал Финский залив, никакой холод не мог загнать их в каюту, они впервые видели море.

Алек держался за борт и перебирал в голове всё то, что за последние дни узнал от их нового знакомого.

«Этот Джим Сорланд, кажется, хороший человек. Путешествуем уже который день, а он на нас ни разу не накричал и не лишал сладкого. Отвечает на все вопросы, сколько бы мы их ни задавали.

Вчера за завтраком рассказывал про место, куда мы направляемся. Говорит, что все люди там делятся на четыре омни-ветви. Говорит, мы с Ниной принадлежим к разным. Моя ветвь – ведьмы, но в это я, конечно, не сразу поверил. Позже, когда эти светляки вернулись. На этот раз Сорланд был рядом и было не так страшно. Он велел не махать руками, сказал, от этого светляки будут прыгать только быстрее. Я стоял спокойно, они и правда покружили какое-то время, а потом исчезли. Сорланд объяснил, что так светляки узнают ведьм, что они всегда тянутся к магии. Ещё он говорит, что со временем я стану видеть всё больше и больше и что, когда я разовью все свои таланты, мне не придётся никуда ехать так долго. Говорит, я смогу в одно мгновение перешагнуть из Лондона в Ушуайю. Про Лондон я читал, а Ушуайя – даже не знаю, где это. По правде сказать, я не знаю, где мы сами сейчас. Где-то посреди моря».

Привычные для всех омни способы перемещения были Сорланду недоступны. Он совершенно незаконно вывозил детей из одной страны и собирался ввезти в другую. И конечно, беспокоился о сохранении своего инкогнито. Всё это вместе можно было сделать, только продолжив притворяться сайнами.

Хранители холов и границ регистрировали всех входящих и выходящих, а записать детей он мог лишь единожды, и, чтобы избежать лишних вопросов, это нужно было сделать там, где значился его последний выход. Согласно записи в книге всеобщих перемещений, Джим Сорланд находился сейчас в Берлине, куда шагнул из анклава Норзурстрёнд субботним утром и откуда собирался переправить в Вильверлор Нину и Алека, как только они доберутся до города этим невозможно медленным транспортом.

Нина смотрела на волны за бортом. В отличие от их нового спутника, она была в восторге от путешествия и от того, что оно оказалось таким долгим. Она стояла плечом к плечу с Алеком и так же, как брат, обдумывала всё, что узнала о себе за последние дни.

«Вот ещё выдумал! Сам он вампир! Я люблю ириски, и горбушки от хлеба, и зелёные яблоки, и макароны с сыром из столовой, и теперь ещё гамбургеры люблю!

Вот ещё.

Ну, может быть, я попробую разочек, но только из любопытства. Я ему сказала, что у меня все зубы ровные, а он ответил, что клыков ни у кого и нет. Алек говорит: “Не груби”, а я не грублю, я спрашиваю! Этот Джим Сорланд мне нравится, пусть только не пугает так больше.

Однажды я укусила воспитательницу, она хотела ударить Алека, и я вцепилась ей прямо в руку. Вот тогда у меня зубы были острые! Нам было лет по шесть, внизу четыре зуба выпало, а один остался, им я ей руку и проткнула. Таких я дырок ей понаделала, что на всю жизнь запомнит! Кровь её была солёной и горькой. Фу!

Старуха тогда страшно перепугалась и сбежала куда-то. Я плохо помню. Алек говорит, я плакала и держалась за голову. Иногда мне снится сон: там молодая женщина, за ней кто-то гонится, а она убегает. Джим Сорланд сказал, что это не сон, это я помню то, что увидела в крови. Хорошо всё-таки, что мы его встретили».

Паром, автобаны, придорожные закусочные и, наконец, на третий день их дальнего путешествия большой город. Нина прижала нос и ладони к стеклу вагонной двери. Алек стоял рядом и тоже разглядывал пейзаж за окном. Берлинское метро несло их через тоннели и жилые кварталы, за окнами редкими красными крышами мелькал вечерний город.

Алек вёл себя довольно сдержанно по сравнению с Ниной, которая выражала восторг без стеснения. Она жадно впитывала каждую каплю новых знаний, всё время хотела до чего-нибудь дотронуться, везде сунуть любопытный нос и остановиться поглазеть подольше, что, к сожалению, противоречило планам Сорланда как можно скорее вернуться домой. Его ждали заброшенные школьные дела, а детей – их будущие занятия. Задерживаться в мире сайнов хотя бы на минуту не входило в планы учителя.

Из метро путешественники вышли на центральный вокзал, где поезда бесконечным потоком мчались по разным этажам. Одни проскакивали где-то под ногами, другие свистели над головой. Лифты без устали поднимали и опускали пассажиров, соединяя линии метро и пригородные поезда.

Этот вокзал заворожил обоих детей, он ни в какое сравнение не шёл с тем, от которого началось их путешествие. Нина с Алеком перевесились через перила и провожали взглядом железных змеев, мчавшихся точно по расписанию и в строго указанном направлении.

– Нам нужно двигаться дальше, – поторопил Сорланд.

Троица шла по улицам Берлина, словно семья, спешащая домой к ужину. С широких проспектов, где ветер гулял как ему вздумается, а человек чувствовал себя ничтожной букашкой в окружении каменных великанов, путники свернули на узкие улочки. Дома стали меньше, крыши – покатыми, а мостовая – булыжной. Они прогулялись ещё немного вдоль трамвайных путей. На перекрёстке повернули направо и остановились возле отеля с перегоревшей вывеской.

В фойе было пусто, только мужчина в лиловой форме зевал за стойкой. Он бросил усталый взгляд на будущих постояльцев, ещё раз зевнул от души и кивком дал понять Сорланду, что весь внимание. Он и так-то не выглядел приветливым, а потом и вовсе раскричался, что не примет постояльцев без документов. Нина с Алеком, конечно, ни слова не поняли из того, что мужчина выговаривал Сорланду, но он попеременно тыкал то в детей, то в какие-то бумаги – тут и без слов было всё ясно. Брат с сестрой даже расстроились на минуту-другую, что придётся-таки ночевать на улице.

Но Сорланд не сдавался и, по-видимому, обладал даром убеждения, вскоре мужчина вдруг стал сговорчивым. Он выдал им ключи, раскланялся и напоследок даже сбегал Нине с Алеком за мороженым. То, что Сорланд после такого разговора неважно себя чувствовал, дети списали на усталость.

Брату с сестрой досталась целая отдельная комната, со своей ванной и двумя огромными кроватями. Такой роскоши в их жизни прежде никогда не бывало. Они доели мороженое и отправились спать, дав Сорланду честное-пречестное слово никуда не сбегать поутру.