Текст книги "Шесть могил на пути в Мюнхен"

Нацепив берет и представив фальшивые документы, Роган сочетался браком с Кристин в городской ратуше, затем они вновь вернулись в дом ее родителей, продолжить подпольную работу.

Союзнические войска высадились в Нормандии 6 июня 1944 года, и у Рогана настолько прибавилось работы, что временами он забывал об осторожности. Через две недели в дом Шарни ворвались парни из гестапо, арестовали всех, кто там находился. Момент они выбрали верно. И им удалось арестовать не только всю семью Шарни и Майкла Рогана, но и сразу шестерых подпольщиков, курьеров, которые ждали поступления информации. На протяжении месяца их всех допрашивали, пытали, избивали, затем казнили. Всех, за исключением Майкла Рогана и его жены Кристин. Из допросов других пленных немцы узнали о способности Рогана запоминать самые сложные шифры, они собирались использовать его в своих интересах. Жену же пощадили в «знак особой любезности», так с улыбкой сообщили Рогану. Она была на пятом месяце беременности.

Через шесть недель после ареста Майкла Рогана и Кристин посадили в отдельные легковые машины гестапо и повезли в Мюнхен. На оживленной центральной площади города находился Мюнхенский дворец правосудия, и в одном из залов судебных заседаний начался самый страшный допрос Майкла Рогана. Он длился несколько дней, показавшихся ему вечностью, сколько именно – Майкл не мог сказать. Годы спустя его изумительная память услужливо подбрасывала отдельные эпизоды. Он помнил все. И заново переживал все мученья, секунда за секундой, снова и снова. Он страдал от чудовищных ночных кошмаров. И всегда страшный сон начинался с появления команды из семи мучителей, что поджидали его под сводчатыми потолками Мюнхенского дворца правосудия. Поджидали терпеливо и даже добродушно, словно ради собственного развлечения и удовольствия.

Рукава этой семерки украшали повязки со свастикой, впрочем, двое из них были в другой форме. По ней и нашивкам на воротничках Роган понял: один является офицером вооруженных сил Венгрии, второй – из итальянской армии. Поначалу эти двое не принимали участия в допросе, были задействованы как официальные наблюдатели.

Главой допросной команды был высокий офицер аристократической наружности с глубоко посаженными глазами. Он уверял Рогана, что им нужны лишь коды, что хранятся у него в памяти, и что, если он выдаст их, они пощадят его жену и еще не родившегося младенца. Весь первый день они засыпали его вопросами, но Роган молчал. Просто отказывался отвечать. Вечером следующего дня он вдруг услышал голос Кристин – она взывала о помощи из соседнего помещения. Повторяла его имя, кричала: «Майкл! Майкл!» И длилось это бесконечно. Майклу казалось – жена в агонии. Роган заглянул в горящие глаза высокого офицера и прошептал:

– Прекратите это. Сейчас же. Я все скажу.

Следующие пять дней он выдавал им старые, уже не использующиеся кодовые комбинации. Возможно, чуть позже, сравнив их с перехваченными сообщениями, они поймут, что он дурит им голову. На следующий день они усадили его в кресло и окружили со всех сторон. Нет, они не допрашивали его, не били, даже не прикасались. Затем мужчина в итальянской форме вышел в соседнюю комнату. И через несколько секунд Роган снова услышал душераздирающие крики жены. В голосе ее слышалась такая боль… нет, это было просто невыносимо, невозможно. Роган зашептал, что скажет им все, все, что они хотят знать, но главный офицер лишь покачал головой. Они вернулись на свои места и сидели в полном молчании, а крики пронзали стены, впивались в мозг Рогана до тех пор, пока он не сполз с кресла на пол и не зарыдал от отчаяния. Тогда они подхватили его под руки и поволокли из зала с высокими потолками в соседнее помещение. Там рядом с магнитофоном сидел офицер в итальянской форме. Ужасные крики Кристин, разносившиеся по всему дворцу правосудия, были записаны на магнитную ленту.

– Тебе нас не обмануть, – с презрением заметил главарь. – Мы тебя перехитрили. Твоя жена умерла от пыток в первый же день допроса.

Роган внимательно всматривался в лица этих людей. Если ему удастся выжить, он их всех поубивает. Позже он понял – именно такой реакции они от него и добивались. Они обещали оставить его в живых, если он выдаст все действующие коды. Жажда мести сделала свое дело – он выдал им все. На протяжении двух следующих недель он выдавал им коды, пояснял, как они работают. А потом его отправили в камеру-одиночку, где он просидел, как показалось, много месяцев. Раз в неделю его вызывали в зал со сводчатыми потолками и снова допрашивали, все те же семеро, и постепенно процедура превратилась в рутину. Откуда Рогану было знать, что за это время армии союзников освободили от захватчиков Францию и ворвались в Германию, что войска их уже стоят у ворот Мюнхена. И когда его вызвали на последний допрос, он не знал, что семеро его мучителей готовы все бросить, поменять документы и внешность, исчезнуть, слиться с толпами простых немцев в отчаянной попытке избежать наказания за свои преступления.

– Мы свое слово держим. Мы собираемся отпустить тебя, – сказал аристократической наружности офицер, устремив глубоко посаженные глазки на Рогана. В голосе так и звенела искренность. То был голос актера или оратора. Один из его помощников указал на стопку сложенной на стуле одежды.

– Снимай свое тряпье, переодевайся.

Не веря своему счастью, Роган начал переодеваться прямо у них на глазах. Среди вещей даже была широкополая фетровая шляпа, которую один из немцев нахлобучил ему на голову. И все они рассмеялись, так весело, дружески. А аристократической наружности офицер произнес хорошо поставленным голосом:

– Не правда ли приятно знать, что ты вновь свободен? Что будешь жить дальше?

И вдруг Роган понял: этот тип лжет. Тут явно что-то не так. В зале вместе с ним находились всего лишь шестеро мужчин, и все они улыбались загадочными подленькими улыбками. А затем Роган вдруг почувствовал прикосновение холодного металла к затылку. Это был ствол пистолета. Кто-то подцепил стволом поля его шляпы, и Роган ощутил тошнотворный ужас – сейчас его убьют. То была жестокая игра, садистское развлечение, его убивали, точно какое-то животное, ради забавы. А потом голова наполнилась ревом, словно он погрузился под воду, словно тело его вырвали из пространства, которое оно занимало прежде. И все вокруг погрузилось в нескончаемую черноту…

Выжить Рогану удалось чудом. Его убили выстрелом в затылок, затем бросили на гору трупов других заключенных, которых расстреляли во дворе Мюнхенского дворца правосудия. А шесть часов спустя в Мюнхен вошли передовые части Третьей американской армии, и люди из санитарного батальона обнаружили эти тела. И когда добрались до Рогана, выяснилось, что он еще жив. Пуля ударилась в кость черепа, пробила в ней отверстие, но в мозг не попала. Подобного вида ранения – явление не столь уж и редкое при попадании осколка, но при выстреле из малокалиберного оружия это редкость.

Рогана прооперировали в военно-полевом госпитале, затем отправили в Соединенные Штаты. Еще два года он проходил лечение в разных армейских госпиталях. От ранения повредилось зрение; он видел только то, что находится прямо перед ним, а вот боковое зрение практически отсутствовало. Но после длительных тренировок оно улучшилось настолько, что он даже смог получить водительские права и вести вполне нормальный образ жизни. Правда, теперь он больше полагался не на зрение, а на слух, когда это было возможно. Через два года в череп ему вставили специальную серебряную пластину, чтобы скрепить расшатавшиеся кости, пластина стала естественной частью его организма. Майкл чувствовал ее только в минуты волнения или стресса. Тогда казалось, что вся кровь приливает к ней, стучит и пульсирует в затылке.

Уже выписывая Рогана из последней больницы, врачи предупредили, что пить ему категорически нельзя. Противопоказаны также слишком активные занятия сексом и еще желательно бросить курить. Его также заверили в том, что интеллектуальные способности ничуть не пострадали, просто ему надо отдыхать немного чаще, чем обычному человеку. Выписали таблетки против головных болей. Приступы таких болей, объяснили врачи, будут случаться периодически из-за повышенного внутричерепного давления, как последствие полученного ранения и вшитой серебряной пластины.

Если вкратце, его мозг стал уязвим перед любыми физическими и эмоциональными нагрузками. Если соблюдать режим и осторожность, он вполне может дожить до пятидесяти, даже до шестидесяти лет. Надо следовать всем этим рекомендациям, регулярно принимать лекарства – в их число входили и транквилизаторы – и каждый месяц приходить на обследование в ветеранский госпиталь. Рогана всячески уверяли в том, что его феноменальная память ничуть не пострадала. Как позже выяснилось, это было правдой, в том и крылась жестокая ирония судьбы.

На протяжении первых десяти лет он послушно следовал всем этим рекомендациям, принимал лекарства, каждый месяц ходил в госпиталь проверяться. Но основным осложнением стала его уникальная память. Ночами, когда он ложился в постель, перед глазами вставали события военных лет, словно кто-то прокручивал ролик с фильмом. Он видел семерых своих мучителей в зале Мюнхенского дворца правосудия с высокими сводчатыми потолками, видел их в мельчайших подробностях. Он чувствовал, как широкополая фетровая шляпа сползает на лоб, как в шею упирается холодный ствол. Как его поглощает нескончаемая ревущая тьма… Стоило закрыть глаза – и он слышал жуткие пронзительные крики Кристин, доносившиеся из соседней комнаты.

Эти десять лет превратились в сплошной ночной кошмар. Выписавшись из госпиталя, он решил поселиться в Нью-Йорке. Мать скончалась вскоре после того, как его объявили без вести пропавшим во время боевых действий, так что никакого смысла возвращаться в родной городок не было. К тому же Роган решил, что в Нью-Йорке легче будет найти применение своим уникальным способностям.

Он получил работу в одной из крупнейших страховых компаний. Суть работы сводилась к простейшему статистическому анализу. И тут, к своему изумлению, Роган вдруг обнаружил, что она почти ему непосильна – никак не удавалось сосредоточиться. Его уволили за некомпетентность – унижение, от которого он страдал почти физически, не только морально. Это событие подорвало веру Рогана в людей. Кого они из себя строят, как только посмели вышвырнуть его на улицу – и это после того, как он едва не погиб, защищая их жалкие шкуры во время войны?

Он устроился секретарем в Администрацию по делам ветеранов в Нью-Йорке. При поступлении ему присвоили третью категорию, это означало, что в неделю он получал шестьдесят долларов и задания выполнял простейшие: заносил данные в карточки, сортировал их. По окончании Второй мировой в Америке появились миллионы новых ветеранов, на каждого следовало завести карточку, и Роган начал подумывать о создании компьютеров. Но лишь через два года он смог вывести сложную математическую формулу, на основе которой могла бы действовать компьютерная система.

В этом великом и замечательном городе он влачил жалкое существование. Шестидесяти долларов в неделю едва хватало на самые необходимые расходы – платить за крохотную квартирку на окраине Гринвич-Виллидж, покупать замороженные продукты и виски. Последнее было необходимо – только напившись, Роган мог заснуть и не видеть страшных снов.

На протяжении всего рабочего дня он возился с этими скучными документами, затем приходил в жалкое свое жилище, разогревал замороженную еду и поедал на ужин эту безвкусную теплую кашицу. Потом выпивал полбутылки виски и погружался в забытье на неубранной постели, иногда даже не раздевшись. Но, даже несмотря на это, кошмары продолжали его преследовать. И были, как он успел отметить, ненамного хуже реальности.

В Мюнхенском дворце правосудия его лишили человеческого достоинства. Сделали с ним примерно то же самое, что угрожали сделать мальчишки, когда Рогану было тринадцать, – то был «взрослый вариант» срывания штанов и забрасывания их на фонарный столб. Они подмешивали ему в еду слабительное – питание там было скудное: утром то, что они называли овсянкой, вечером тушеные овощи, – желудок не удерживал пищу, она почти сразу же вылетала наружу. Когда его вытаскивали из камеры на допрос, ежедневное испытание за длинным столом, Роган чувствовал, как штаны прилипают к ягодицам. И еще от него постоянно воняло. Но хуже всего было видеть ухмылки на лицах мучителей. В этот момент его охватывало жгучее чувство стыда, как оскандалившегося мальчишку. И одновременно это почему-то сближало его с теми семерыми мужчинами, которые подвергали его пыткам.

Даже теперь, годы спустя, Роган не мог избавиться от этого воспоминания, что делало его крайне замкнутым. Он редко выходил из дома, чтобы с кем-то встретиться, не принимал приглашений на вечеринки. Познакомился с девушкой, работавшей в Администрации по делам ветеранов, огромным усилием воли заставил себя как-то ответить на ее интерес к себе. Она пришла к нему домой на ужин с выпивкой и недвусмысленно дала понять, что готова остаться на ночь. Но когда дело дошло до постели, Роган потерпел фиаско.

Через несколько недель после этого случая его вызвал к себе в кабинет непосредственный начальник. Он тоже был ветераном Второй мировой и почему-то вообразил, что пост надзирателя за тридцатью клерками, заполняющими карточки, говорит о его умственном превосходстве над этими людьми. Стараясь не обидеть Рогана, он сказал:

– Возможно, эта работа немного сложновата для вас на данный момент. Возможно, вам лучше переключиться на работу, связанную с небольшими физическими нагрузками. Ну, к примеру, управлять лифтом. Вы понимаете, о чем я?

Тот факт, что этот человек желал ему добра, почему-то показался Рогану особенно оскорбительным. Как ветеран, он имел право подать в суд за увольнение. Но офицер по работе с персоналом посоветовал не делать этого.

– Понимаете, мы всегда сможем доказать, что ваши умственные способности не соответствуют занимаемой должности, – сказал он Рогану. – Государственная гражданская служба передала нам материалы с вашими экзаменационными оценками, вам не хватает квалификации. Так что мой вам совет – обратитесь в госпиталь, пусть выдадут справку о недееспособности. Уволитесь, потом начнете получать пособие и, может даже, посещать вечернюю школу. Чтобы получить хоть какую-то профессию.

Роган был изумлен. Не выдержал и расхохотался. Очевидно, решил он, какая-то часть его документов затерялась и эти люди подумали, что при поступлении на работу он представил неверные сведения. Вот в чем штука, подумал он. Так и видел, как они сидят и улыбаются, глядя на него. Вообразили, что он подделал документы об образовании. Роган снова засмеялся и вышел из кабинета. А потом – и из здания, подальше от этой оскорбительной отупляющей работы, которую он был не в состоянии выполнять нормально. Он никогда больше не вернулся сюда, а где-то через месяц обнаружил в почтовом ящике уведомление об увольнении. Теперь приходилось жить лишь на инвалидное пособие, он получал эти деньги и прежде, но ни разу не снял со счета ни цента.

Теперь свободного времени было навалом, и он стал больше пить. Снял комнату неподалеку от улицы Бауэри и превратился в одного из бесчисленных изгоев, которые проводят день, попивая дешевое вино до тех пор, пока не вырубятся. Два месяца спустя он вернулся в Администрацию по делам ветеранов уже в качестве пациента. Но не из-за проблем с головой. Он страдал от истощения и так ослаб, что мог умереть от самой заурядной простуды.

И вот, снова оказавшись в госпитале, он повстречал там своего друга детства, Филиппа Хоука, тот лечился от язвы. Именно Хоук, ставший адвокатом, помог Рогану получить первую работу с компьютерами. Именно Хоуку кое-как удалось примирить Рогана с действительностью и человечеством в целом, напомнив ему о былых блестящих способностях.

Но путь к возвращению был долог и труден. Роган пробыл в госпитале полгода, первые три месяца его лечили от алкоголизма. В последние три он прошел полное обследование – не только чисто физических последствий ранения в голову, но и специальные тесты на умственную утомляемость. Впервые за все время ему был поставлен полный и точный диагноз: мозг Майкла Рогана почти полностью сохранил феноменальную память и блестящие креативные способности. Но напрягать его на протяжении длительных отрезков времени или же подвергать стрессам возбранялось – он быстро переутомлялся. Роган уже никогда сможет работать долго и сосредоточенно, чего, собственно, и требовала творческая исследовательская работа. Даже о выполнении простых заданий, требующих длительного времени, теперь не могло быть и речи.

Но новости эти ничуть не расстроили Майкла Рогана. Напротив, он был рад узнать, на чем стоит и на что может рассчитывать. И еще это помогло снять угнетающее ощущение вины, ибо теперь он уже не отвечал за «сокровище», принадлежавшее человечеству. А когда Филипп Хоук устроил его на работу в одну из новых компьютерных фирм, Роган вдруг с удивлением обнаружил, что на подсознательном уровне уже предвосхитил это замечательное изобретение, компьютер, думал и работал над его устройством, служа простым клерком в Администрации по делам ветеранов. А потому меньше чем за год благодаря блестящему знанию математики он решил много чисто технических и конструктивных проблем. Хоук потребовал в фирме партнерства для Рогана, затем стал его финансовым советником. Всего за несколько лет компьютерная фирма Рогана стала ведущей в десятке себе подобных. Они вышли на рынок, успешно там себя проявили, цены на акции росли с каждым годом. Рогана называли гением в этой области, приглашали в качестве советника по научным вопросам, когда несколько отдельных департаментов образовали Министерство обороны. Мало того, он стал миллионером. Через десть лет после войны он добился успеха и славы, и это несмотря на то, что работать с полной отдачей мог не более часа в день.

Филипп Хоук взял на себя все финансовые и организационные вопросы и стал лучшим другом Рогана. Жена Хоука часто пыталась познакомить Рогана со своими незамужними подружками, но ни одна из интрижек не переросла в нечто более серьезное. Фантастическая память до сих пор работала против него. Ночами Майкл по-прежнему слышал жуткие крики Кристин в Мюнхенском дворце правосудия. Снова чувствовал, как липнут грязные штаны к ягодицам, снова видел презрительные усмешки на лицах семерых своих мучителей. Нет, думал он, новой жизни мне никогда не начать, и места для другой женщины в сердце не будет.

Все эти годы Роган внимательно следил за каждым судебным процессом над военными преступниками в Германии. Он подписался на европейскую газету объявлений, нашел в Германии частное сыскное агентство и договорился, чтобы они присылали ему снимки всех обвиненных военных преступников, вне зависимости от чина и ранга. У него собралась целая коллекция. Хотя в целом задача казалась безнадежной – отыскать семерых мужчин, чьих имен он не знал, которые к тому же сделали все, чтобы раствориться в многомиллионном населении Европы, было невозможно.

И вдруг ему повезло. Частное детективное агентство прислало снимок солидного господина, чиновника городского муниципалитета из Австрии. Внизу красовалась приписка: «Альберт Мольтке, оправдан судом. Занимает выборную должность, несмотря на прошлые связи с нацистами». Майкл узнал это лицо.

Роган так и не простил себе эту ошибку, открытую передачу радиосообщений в день высадки союзных войск в Нормандии. Именно она привела к обнаружению и уничтожению группы подпольщиков. Но он многому с тех пор научился. И теперь действовал чрезвычайно осмотрительно. Увеличил вознаграждение детективному агентству в Германии и просил их на протяжении года держать Альберта Мольтке под самым пристальным наблюдением. Эти люди знали свое дело, и к концу срока Роган получил еще три снимка с именами и адресами. Выявились еще трое палачей, убивших жену и подвергавших пыткам его самого в Мюнхенском дворце правосудия. Номер один: Карл Пфан, бизнесмен, занимается импортом/экспортом в Гамбурге. Другие двое оказались братьями. Эрик и Ганс Фрейслинги владели автомастерской и бензозаправкой в Западном Берлине. Роган решил, что час пробил.

Он очень тщательно готовился. Заставил свою компанию назначить его торговым представителем в Европе, обзавелся рекомендательными письмами в компьютерные фирмы Германии и Австрии. Он не боялся, что его узнают. Ужасные ранения и годы страданий изменили внешность до неузнаваемости, кроме того, для этих семерых он был покойником. Палачи считали, что убили капитана Майкла Рогана.

И вот он вылетел самолетом в Вену. Поселился в отеле «Захер», прекрасно пообедал, даже съел на десерт кусок фирменного торта, затем прошел в знаменитый «Красный бар» при том же отеле, посидел там, попивая бренди. Позже вышел прогуляться по вечерним улицам города, послушал музыку, доносившуюся из кафе. Затем вернулся в свой номер и лег спать.

Следующие две недели Роган посвятил бизнесу. И через двух дружественно настроенных австрийцев, с которыми познакомился в двух компьютерных фирмах, начал получать приглашения на важные вечеринки и приемы в Вене. И вот на балу в муниципалитете, где собирались городские чиновники, он наконец увидел Альберта Мольтке. Майкл был удивлен, как сильно изменился этот человек. Лицо лоснилось от благополучной жизни и хорошей еды. Волосы поседели, приобрели серебристый оттенок. Он так и излучал показную любезность опытного политика. И держал под руку жену, стройную жизнерадостную женщину, которая была значительно моложе его и на которую он поглядывал уже не с притворной, а самой искренней любовью. Заметив, что Роган на него смотрит, Мольтке вежливо кивнул, точно говоря тем самым: «Да, спасибо за то, что вы за меня голосовали. Конечно, я вас очень хорошо помню. Всегда рад видеть вас у себя в офисе». Поклон, столь типичный для опытного политика. «Неудивительно, что Мольтке ускользнул от правосудия во время процесса над военными преступниками, – подумал Роган. – Мне повезло, что этого типа оправдали, в результате чего и появился в газете снимок, приговоривший Альберта Мольтке к смерти».

Альберт Мольтке поклонился незнакомцу. Эта боль в ногах просто убивает, с каким бы удовольствием он оказался сейчас дома, у камина, сидел бы и попивал черный кофе, лакомился фирменным тортом. Все эти приемы – такая скука, но никуда не денешься, Partei[3]3
  Партия (нем.).


[Закрыть] должна где-то пополнять фонды для выборов. Он обязан коллегам за то, что так преданно поддерживали его все это последнее нелегкое время. Мольтке почувствовал, как жена Урсула слегка сжала его руку, и снова поклонился незнакомцу, ощущая, что за ним стоит нечто важное, нечто такое, что он забыл и теперь непременно должен вспомнить.

Да, Partei и его любимая Урсула поддержали, встали стеной, когда его обвинили в военных преступлениях. В результате процесс даже обернулся ему на пользу. Он выиграл выборы в один из местных городских советов, теперь за свое политическое будущее, хоть и ограниченное, можно не волноваться. Он обеспечит себя и семью на всю жизнь. И тут, как всегда, пришла тревожная мысль: что, если соратники по партии и Урсула узнают, что обвиняли его не напрасно? Будет ли жена по-прежнему любить его? Что, если она бросит его, если узнает правду? Нет, она никогда и ни за что не поверит, что он способен на такие преступления, и неважно, какие будут представлены доказательства. Да он и сам верил в это с трудом. Тогда он был совсем другим человеком – более жестким, хладнокровным, сильным. В те времена то был единственный способ выжить. И все же… все же… как такое могло быть? Укладывая двух маленьких детишек в постель, он вдруг спохватывался и отдергивал руки – точно боялся осквернить их своим прикосновением. Такие руки не должны прикасаться к невинным существам. Но ведь жюри присяжных его оправдало. Освободило от наказания, взвесив все улики и свидетельства, и судить его повторно по тому же делу уже нельзя. Он, Альберт Мольтке, отныне невиновен, согласно закону. И все же… все же…

Незнакомец направлялся прямо к ним. Высокий мужчина крепкого телосложения с головой несколько странной формы. Довольно хорош собой, отмечен эдакой немного мрачной немецкой красотой. Но тут Альберт Мольтке разглядел его дорогой, прекрасно пошитый костюм. Нет, американец, это очевидно. После войны по делам, связанным с бизнесом, Мольтке встречался со многими американцами. Он приветливо улыбнулся, затем собрался представить жену, но в этот момент она отошла на несколько шагов и заговорила с кем-то из знакомых. Тогда американец представился сам. Странная фамилия, вроде бы Роган, она показалась Мольтке отдаленно знакомой.

– Поздравляю с выдвижением в городской совет. И с недавним оправданием тоже искренне поздравляю.

Мольтке выдавил вежливую улыбку. И ответил стандартной, заученной фразой:

– Просто патриотичное жюри присяжных исполнило свой долг. И вынесло справедливое решение, к счастью для меня, простого честного немца.

Они поболтали еще немного. Американец предложил помощь в компьютеризации бизнеса Мольтке. Тот сразу заинтересовался. Он понял: американец сумеет освободить его от нескольких городских налогов в обоюдных интересах бизнеса. Зная из прошлого опыта, что это может обогатить его, Мольтке еще больше расположился к американцу, взял его под руку и сказал:

– Почему бы нам не подышать свежим воздухом? Пройдемся немного, вы не против?

Американец улыбнулся и кивнул. Жена Мольтке не видела, как они вышли.

Они неспешно прогуливались по городской улице, и тут вдруг американец как бы между прочим спросил:

– А вы меня не узнаете, нет?

Мольтке изобразил сосредоточенность, затем ответил:

– Мой дорогой, ваше лицо действительно кажется знакомым. Но я встречаюсь со столькими людьми…

Его сжигало нетерпение, хотелось, чтобы американец поскорей перешел к делу. А потом он с легким чувством тревоги заметил, что прохаживаются они по безлюдной аллее. Тут американец наклонился к уху собеседника и прошептал такое, от чего сердце Мольтке едва не остановилось.

– Помнишь Масленицу 1945-го? В Мюнхене? Во Дворце правосудия?

Только тут Мольтке узнал это лицо, а потому не удивился, когда американец сказал:

– Майкл Роган.

Нахлынувший страх словно лишил Альберта Мольтке воли. По его глазам Роган понял – тот его узнал. И потянул спутника за собой, все дальше по безлюдной аллее, чувствуя, как тот дрожит всем телом.

– Не бойся, я не причиню тебе зла, – сказал он. – Мне только нужна информация об остальных твоих сотоварищах. Знаю про Карла Пфана и братьев Фрейслингов. Назови фамилии и имена остальных троих. И где я могу найти их?

Мольтке был в ужасе. Он неуклюже бросился бежать вперед по аллее. Роган пустился следом, легко нагнал, со стороны это выглядело так, будто двое мужчин совершают пробежку, полезную для здоровья. Оказавшись слева от австрийца, Роган вытащил «вальтер» из кобуры. И все еще на бегу навинтил на ствол глушитель. Никакой жалости или сострадания он не испытывал. Грехи Мольтке намертво впечатались в его память, он тысячу раз видел это в кошмарах. Это он, Мольтке, улыбался, слушая отчаянные крики Кристин из соседней комнаты. Это он тогда пробормотал: «Да перестань. Не надо изображать героя за счет своей несчастной жены. Разве не хочешь, чтобы она родила тебе ребенка?» И произнес он эти слова так убедительно, словно не знал, что Кристин уже мертва. Пожалуй, из всей семерки Мольтке причинил ему меньше зла, но эти воспоминания о нем должны умереть. И Роган выстрелил Мольтке в бок два раза. Тот пошатнулся и начал медленно падать головой вперед, Роган же бросился бежать по аллее и вскоре оказался на улице. И на следующий же день вылетел в Гамбург.

Найти в Гамбурге Карла Пфана не составило особого труда. Тот был самым жестоким из его палачей, но жестокость эта носила какой-то совсем уж животный характер, наверное, поэтому Роган ненавидел и презирал его меньше, чем остальных. Пфан вел себя согласно истинной своей природе. Он был примитивен, глуп и жесток. Роган убивал его с меньшей ненавистью, чем Мольтке. Все прошло гладко, по плану. Однако в планы Рогана вовсе не входило встретить немецкую девушку по имени Розали с постоянно исходившим от нее цветочным ароматом, странным отсутствием эмоций и растленно-невинным взглядом.

И вот теперь, лежа с ней постели в номере гамбургской гостиницы, Роган легонько поглаживал ладонями ее тело. Он рассказал этой девушке все, уверенный, что она его не выдаст. А может – в надежде, что она сумеет заставить его прекратить эту смертоносную погоню.

– Я все еще тебе нравлюсь? – спросил он.

Розали кивнула. И приложила его руку к груди.

– Позволь мне помочь тебе, – сказала она. – Мне на всех плевать. Плевать, что они умрут. Но ты… мне небезразличен. Возьми меня с собой в Берлин, буду делать все, что скажешь.

Роган чувствовал – она говорит правду. Заглянул Розали в глаза и даже вздрогнул – они светились такой детской невинностью и одновременно эмоциональной пустотой, словно для нее и убийства, и занятия любовью были равно допустимы и вполне естественны.

И он решил взять ее с собой. Неплохо иметь такую любовницу, к тому же она действительно при случае может помочь. Кроме того, она, похоже, совсем одинока в этом мире.

На следующий день Роган повез Розали по магазинам, на Эспланаду и в галерею «Базельский пассаж». Купил ей два новых наряда, так эффектно оттенявших бледно-розовую кожу и голубые глаза. Потом они поехали в отель, упаковали вещи и после ужина вылетели ночным рейсом в Берлин.