Текст книги "Кино, вино и домино"

Второй день экологического кинофестиваля «Чистая вода»

Открытие, звездная дорожка, выступление мэра города, концерт, банкет.

Из расписания фестиваля

Завтрак Ольга проспала. Оделась, побежала на пляж. Горы вокруг отеля и жутко голубой цвет моря выглядели обложкой гламурного туристического журнала.

Бросила одежду возле Олеси, лежавшей на топчане только в трусах с рокерскими черепами и в такой же шляпе. Олесю совсем не волновала избыточная красота пейзажа; приподняв шляпу с лица, она произнесла озабоченным тоном, несколько не соответствующим позе:

– Жаль, ты не пьешь, а то б по вискарю! Оль, я в ауте: пляж – говно, мужиков – ноль! Помнишь, как мы в Хорватии на нудистском пляже немцев пугали? А тут – лунный пейзаж! Хоть с медузами трахайся!

Ольга отмахнулась от нее, побежала в море. Увидела далеко впереди яркую шапочку Печориной и отправилась догонять ее. Догнала, перегнала и плыла, пока не выбилась из сил, не устала и не легла на спину медитировать, глядя в бездонное небо.

Море было для нее наркотиком. У Ольги была мистическая связь с водой, она кожей чувствовала степень ее чистоты и мысленно благодарила итальянцев за это. Когда вода насытила и обновила каждую клетку тела и начала мягко выталкивать, Ольга вышла на берег.

Валяться на пляже она не любила. Да и компания отдыхала в совершенно противоположной ей интонации. Кроме того, не терпелось осмотреть окрестности. Отель автономно стоял на горе и в таком виде мог быть перенесенным в любую жаркую страну, а хотелось вкуса ежедневной южной Италии.

Ольга переоделась в сухое и отправилась в видневшийся с балкона отеля городишко. Пешком здесь практически не передвигались, и, идя навстречу потоку машин, она приятно изумлялась, что каждый подъезжающий автомобиль притормаживает и чуть сдвигается от обочины, чтобы не напугать пешехода.

Слева от дороги желтела выжженная трава с кактусами до самого моря, справа пестрели горы. Минут через двадцать начался городишко: пустые пляжи с изысканными скульптурами, маленькие уютные гостиницы вдоль набережной, закрытые ставни на окнах, невероятные цветы и деревья.

Первый человек попался чуть не посередине городка. Старик на велосипеде. В черном костюме и темных очках. Он церемонно поднял шляпу:

– Бонджорно, синьорина!

Ольга онемела от неожиданности и сделала старорежимный книксен.

Повернула в глубь города по центральной улице. Набрела на зеленную лавку, вынесшую ящики с товаром душераздирающих цветов на улицу. Острые съедобные запахи ворвались в ноздри. Некоторые виды овощей она никогда не видела прежде. Из глубины лавки помахали двое кудрявых мужчин:

– Бонджорно, синьора! Американо?

– Русо! – крикнула она и сфотографировала их.

Дальше фотоаппарат стрекотал как швейная машинка «Зингер», потому что городишко состоял из таких красок и линий, что его хотелось целиком перегнать детям и мужу по электронной почте.

Ольга поехала отдыхать без мужа не потому, что они любили отдыхать врозь, а потому, что цена фестивального гостя в две с половиной тысячи евро была для их семьи неподъемна. В свете этого ее не могло не раздражать, что некоторые приехали сюда, чтобы квасить. Вполне могли бы делать это в Москве.

Людей вокруг по-прежнему не было. В магазине сыров обнаружилась премилая продавщица, не знающая ни слова по-английски. Сыры невозможно благоухали, продавщица сияла. В магазине сладостей было то же самое. Только еще стены утопали в розовых олеандрах. Ольга с грустью подумала, что в московском городском ландшафтном дизайне так мало красного цвета. Ведь полно же кустарников с красными листьями.

На пути возник маленький аккуратный католический храм. Возле него бузило несколько подростков. Ольга вошла внутрь. И там никого, кроме Мадонны и лежащего деревянного Христа. Только глазок видеокамеры.

Села на скамейку. Подумала, что дома на нее кинулась бы стая бабок и порвала бы в клоки за короткую юбку, голые плечи и пляжную сумку. Словно Бог уполномочил их проверять дресс-код перед встречей с собой. С удивлением поняла, что первый раз в жизни за пятьдесят лет ей никто не мешает общаться с Богом. Выходя, поклонилась камере в пояс и громко сказала:

– Спасибо!

Потом бродила, бродила по улочкам, фотографировала дома и цветы. Когда вернулась на набережную, очень хотелось есть. Зашла в кондитерскую, ткнула пальцем на самое красивое пирожное и попыталась попросить чай. Доброжелательная девушка стала совать железную банку из холодильника. Ольга устала отмахиваться от банки и отошла от прилавка.

– Американо? – спросил мужчина из-за прилавка с газетами.

– Раша.

– Раша? – Он пожал плечами и уставился на нее.

– Россия! Раша! Путин! – старалась Ольга.

Он недоумевал.

– Русо! – попробовала Ольга.

– О! Русо! Путин! – закричал мужчина, делая ударение на последнем слоге Путина. – Браво, русо! Браво, Путин!

В окно увидела бредущих сквозь жару набережной Лизу Золотову, ее мужа Егора и барда Андрея Николаева. Бросилась им наперерез с криком:

– Русо туристо!

– Облико морале! – устало ответил Андрей Николаев. – Пошли с нами есть морскую гадость!

– Представляешь, Оль, мы не туда свернули и попали в мертвый город! – запричитала Лиза Золотова.

– В Помпеи? – пошутила Ольга.

– Хуже! У них тут брошенные города возле моря. С выщербленными ветром фасадами! Хорошие дома, но в них никто не живет! Зажрались! И все стены затянуты сиреневыми цветами! Сидеть, рисовать и плакать! – вяло говорила Лиза. – Тут такая жопа мира, что даже спросить не у кого. А те, что есть, ни бум-бум по-английски! Еле выбрались. Перегрелись… Ты не видела где-то здесь ресторан с пиратской эмблемой? Нам его Динка рекомендовала.

– Да вон же он!

В ресторане тоже было пусто. Сели на веранде. Ольга заметила, что глаза у Лизы погасшие, а щеки пылают.

– Ой, да ты перегрелась! – испугалась она – помнила, как у дочери однажды был солнечный удар. – Беги быстро в туалет и руки сунь по локоть в холодную воду. А мы тебе горячий крепкий чай закажем.

– Эти козлы не пьют горячий чай, – предупредил Андрей Николаев.

– Сейчас мы их уговорим. – Егор был мощный и солидный дядька, официанты тут же сгрудились возле него. – Теа! Понял? Хот теа! Понял?

Официанты испуганно переглядывались.

– Давай я, – отодвинул его Андрей Николаев. – Руссо теа! Въехал? – Потом показал на себя и Егора и добавил: – Русо бандито! Быстро побежал за чаем! Быстро!

Ольга чуть не умерла от хохота, но тем не менее через пять минут официанты уже волокли охладившейся Лизе горячий черный чай.

– Слушай сюда, пацан, – командовал официантами Андрей Николаев, заплетая длинные седые волосы в тощую косицу. – Граппы. Два пузырька! Видишь, урод, два пальца? Как у них эта хрень называется? Типа фрукты ди маре? Понял? Тащи на всех! Видишь: раз, два, три четыре! Тащи да побольше!

– А почему никого нет в городе? – спросила Ольга. – Как будто сбросили нейтронную бомбу.

– У них еще сезон не начался. Им в июне холодно, – хмыкнул Егор.

Стол завалили «фруктами ди маре», недавно наловленными, примитивно приготовленными, но ловко уложенными в раковины и листы салата. Потом заставили бутылками вина и граппы. И тут же нарисовались Наташа и Руслан Адамов. Наташа была в белом платье с бантом на груди и в белой шляпе с белой тряпочной розой величиной с дыню-колхозницу. Руслан Адамов – в мрачном настроении.

– Ее и тут нет? – трагически воскликнула Наташа, подходя к столу.

– Значит, у меня появился шанс пообедать спокойно, – добавил Руслан.

– Присаживайтесь, тяпните с нами граппы! Чин-чин! – оживился Андрей Николаев.

– Наташка, я перегрелась, – пожаловалась вернувшаяся с мокрой головой Лиза. – Кого ты ищешь?

– Лизик, малыш! Ужасно волнуюсь, – сказала Наташа, садясь и торопливо накладывая на тарелку мидий, – у Инги не отвечает мобильный. Я думала, что она поехала сюда. Всем объявили, что это лучший ресторан поблизости. Мидии прекрасные. Очень свежие…

– Инга твоя нажралась с утра и спит под кустом, – предположила Лиза. – Расслабься. А то ты с ней ходишь, как дама с собачкой.

– Я очень переживаю, я сейчас поеду обратно ее искать. Но пообедать все-таки надо… Немножко красного вина, если можно, – вздыхала Наташа.

– Не знаю, когда Инга успела заснуть под кустом, еще полчаса тому назад она ломала мне дверь с криками, что как врач готова оказать первую помощь, – заметил Руслан Адамов. – Я малодушно не открыл, поскольку не понял, что именно она имела в виду.

– Я переживаю… мне так неловко, что я бросила ее в беде, – уплетая креветки, комментировала Наташа, ей казалось кощунством есть в такую минуту молча.

– Тема Инги на время обеда запрещена. Девочка вполне совершеннолетняя, – предложила Ольга. – Кто сегодня был на утреннем просмотре?

– Не, мы не по этой части, – замахал руками Андрей Николаев. – Оля, ты совсем не пьешь, так нельзя. Ты нас не уважаешь!

– А правда, мы сегодня увидим мафию? – перевела Ольга разговор на другую тему.

– Олюсик, малыш, да их уже полгостницы набилось. Чистая деревенщина в костюмах и галстуках в такую жару, – поморщилась Наташа. – И почти все в черных очках. Как подростки.

– Деревенщина не деревенщина, а калабрийская мафия считается более жестокой, чем даже сицилийская. Она занимается похищениями людей, наркотиками и рэкетом, – объявил Егор; по работе он был связан с безопасностью, и все уважительно затихли.

– Может, они, спасибо Мадонне, нашу Ингу похитили? – предположила Лиза, тяпнувшая граппы сверху перегрева.

– Лизик, малыш, как ты можешь шутить такими вещами? – вспыхнула Наташа.

– Если и похитили, то к вечеру вернут… – не унималась Лиза, – потому что она их всех пообещает вылечить!

– Калабрийская мафия называется ндрангета, она скупает недвижимость и отели в Восточной Европе, – продолжил Егор.

– Небось наш отель тоже под ними, раз у них тут сходка! – подмигнул ему Андрей Николаев, разливая граппу. – Чин-чин!

– Может быть. В прошлом году в Германии по вендетте было убито шесть итальянцев. Поссорились подростками, всю жизнь гонялись друг за другом и застрелили друг друга, став старыми дядьками! – сказал Егор.

– А ты это все по работе знаешь? – уважительно спросила Наташа, она очень любила знакомых знаменитостей, номенклатуру или хотя бы располагающих секретной информацией.

– Это есть во всех газетах, – профессионально ушел от вопроса Егор.

– А я читал, что детей из этих семей посвящают в мафиози – во время ритуала перед младенцем кладут кинжал и ключ. Если потянулся к кинжалу – становится бойцом-мафиози, если к ключу – мафиозным судьей или политиком, – включился в тему Руслан Адамов.

– Не знаю… – пожал плечами Егор. – Может, и так. У нас в России ведь тоже масонов как собак нерезаных. Каждый, у кого есть дача, создает масонскую ложу из пары знакомых болтунов. И тоже там у них маскарад, мечи, ключи, кресты, передники…

– Ребята, ну ведь как хорошо!.. – воскликнула Лиза Золотова, глядя в сторону моря.

– Хорошо, хорошо! Ну, наши-то масоны и мафиози фуфло, вчерашние комсомольцы и коммуняки. А тут, чтобы стать членом мафии, нужно родиться в спецсемье. И мафиозничать с восемнадцатого века! – добавил Андрей Николаев.

И они сидели и наслаждались страшилками, как дети в тихий час в пионерлагере, пока официанты не принесли убойный счет и Андрей Николаев не выхватил его королевским жестом и не оплатил самостоятельно.

Официанты смотрели на «русо бандито», как собаки на хозяйку, начинающую разделывать мясо. По их рожам было понятно, что счет надо десять раз перепроверить, но Андрей отмел все разговоры на эту тему.

Все, кроме Наташи и Ольги, хотели остаться пить кофе на топчанах маленького пляжа, на который выходил ресторан. Наташа волновалась за Ингу, а Ольга почувствовала, что сильно обгорела за пеший поход.

Возле ресторана терлась пара мужиков, один из которых привез на машине Наташу и Руслана. Решили ехать на нем. Он был здоровый, пузатый, седоватый и, как большинство персонала, желающего хорошо заработать, обращался к пассажиркам «белла донна».

– Олюсик, малыш, посмотри, какие у него красивые глаза, – заметила Наташа. – У большинства итальянцев голубые и зеленые глаза. Он приятный! Наверное, хороший семьянин. Видишь, простой водила, а обращается «белла донна». Ты видела в России таксиста, который бы назвал бабу прекрасной дамой?

– Трезвого ни разу, – согласилась Ольга.

Дороги было минут пять. Когда машина остановилась, голубоглазый пузан показал два пальца.

– Я заплачу, – сказала Наташа Ольге и протянула водиле два евро.

Тот замахал руками, показал два пальца и ноль.

– Двадцать евро? Он охренел? – удивилась Ольга. – А за сколько вы ехали в ту сторону?

– За два, – растерянно сказала Наташа.

– То есть услуга подорожала ровно в десять раз? Не давай ему двадцать, дай ему два, и пошли, – решила Ольга, с ней такое постоянно случалось на еврокурортах.

Громкая разборка водилы с Наташей – с его стороны по-итальянски, с ее – по-английски, который он перестал понимать ровно с того момента, как высадил ее и Руслана Адамова у ресторана, – закончилась тем, что Наташа швырнула двадцать евро и вышла из машины, обреченно хлопнув дверью. Было не жалко денег, а обидно от собственной беззащитности перед свинством.

Ольга с Наташей вошли в холл отеля, и водила вошел за ними. Подошли к бару, водила привычным жестом развалился возле стойки регистрации. Ольга решила рассчитаться за подругу и спросила парня за стойкой:

– Это водитель гостиничного такси?

– В общем, да, – уклончиво ответил парень.

– Он взял за дорогу из пиратского ресторана в одну сторону два евро, а в другую двадцать! Кому он подчиняется? – наступала Ольга.

– Но… так бывает… – игриво ответил парень за стойкой, – утром нежарко, а в полдень очень тяжело сидеть за рулем. И бензин у нас все время дорожает! Для юга настали очень трудные времена! Мы не так богаты, как русские…

– Я спросила, кому он подчиняется, позовите мне этого человека! Это ваша обязанность! – зарычала Ольга на его клоунские штуки.

Парень пожал плечами и кивнул:

– Вон сидит Джакопо. Он решает все проблемы.

В холле толклось много мужчин в костюмах и галстуках. За ближним столиком с парой из них сидел толстый лысый Джакопо, который вчера помогал размещаться в отеле. Ольга и Наташа пошли к нему пожаловаться, но он не понимал ни слова по-английски. На счастье, появилась Лера.

Вчерашний майко-шортовый прикид она поменяла на очень короткое черное платье, расшитое стразами. И сразу из обслуживающего персонала превратилась в фотомодель с очень длинными красивыми ногами.

– Лера, переведите ему, что с нами случилась неприятность, – попросила Ольга и изложила историю.

– Он говорит, что потом разберется, что сейчас он занят и разговаривает, – перевела Лера текст Джакопо.

Но Ольга с Наташей уже завелись и обрушили на Леру тексты:

– Если начальник водителей занят, когда к нему обращаются туристы, то пусть на хрен не рассчитывает на то, что русские когда-нибудь еще приедут в эту деревню! Если при гостинице работают мошенники, то мы обратимся в туристическую полицию, пусть она ими займется! Мы возмущены отношением к русским в вашей стране!

Лера вытаращила глаза, пожала плечами и перевела это Джакопо. Они с Джакопо минут десять поорали друг на друга по-итальянски, неистово махая руками. Потом Джакопо поманил голубоглазого пузана. Тот подошел, набычившись выслушал и обиженно протянул Наташе двадцать евро.

– Мне не надо двадцать, – заметила Наташа и вернула ему десять. – Мне нужно, чтобы в вашей стране был порядок! Лерусик, малыш, спасибо большое, что вы нас защитили! Этим жуликам нельзя давать спуску!

– Встретимся на открытии, извините, сейчас Джакопо должен поговорить с политиками, – сказала Лера, добродушно улыбаясь.

– С политиками… – прыснули Ольга и Наташа, оставляя стильную Леру за столиком с толстым Джакопо, под мышками светлой футболки которого темнели потные круги, и с двумя хлопающими глазами на все это шоу мужчинами в черных костюмах. – У начальника водителей переговоры с политиками!

До открытия можно было расслабиться. Постоять в душе, вымазать обгоревшие плечи кремом и даже поваляться на постели перед телевизором примерно Ольгиного возраста. По всем программам шли дурацкие итальянские ток-шоу.

Оторваться от них было невозможно потому, что участники программы лаялись и махали руками, примерно как Лера с Джакопо, и это выглядело как специальный вид завораживающего драматического искусства, в котором совершенно не важно содержание текста.

Салатные стены номера рассекала встроенная красно-белая мебель. С чем-чем, а с дизайном в Италии не было проблем, в постройке любого сарая было больше архитектурной мысли, чем во всем Кремлевском дворце съездов. Эллинизм заточил любое строительное действо до эстетической безупречности.

Балкон номера был просторный. Со столиком, креслами, нескончаемыми горами, летящими сквозь них дорогами, шуршащим морем и лезущей в окна пальмовой листвой. Чудом казалось, что посреди всего этого за оградой гостиницы на небольшом холмике мужчина в костюме и черных очках пасет нескольких овечек.

Ольга написала своим эсэмэс: «обгорела под окном пасутся овечки сегодня ужинаю с мафией». Муж ответил: «намажься йогуртом звонили твои родители все ок», дочка ответила: «надень бронежилет», сын ответил: «лучше ужинай с овечками».

Ольга надела одно из шикарных дочкиных платьев. Оно влезло на нее за счет свободного покроя. Накрасилась, брызнула новыми духами, взяла помпезную папку с докладом о состоянии мировой воды и, пылая обгоревшим лицом, спустилась вниз.

Народ клубился в холле возле рояля. И можно было ослепнуть от качества вечерних нарядов, оглохнуть от стрекотания шпилек по мрамору и задохнуться от богатства парфюма. Дамы напялили главные платья сезона, чтобы грудью выйти на калабрийскую мафию.

Вета с пластикой скучающей звезды расхаживала на каблуках нечеловеческой высоты в многострадальной дольчегаббане, с голой спиной и юбкой, начинающейся значительно позже, чем попа. Она начесала пергидрольный конский хвост и нарисовала рот в два раза больше имеющегося. Сидящие в баре мужчины в костюмах водили за ней глазами как загипнотизированные.

Из одного лифта вышла Даша вся в черном кружеве, на одном ее плече сидел ярко-зеленый шелковый попугай с клювом из коралла. С другого струилась черная шаль в стразах.

Из противоположного лифта одновременно с ней вышла ее младшая сестра Наташа в воздушном голубом платье, с ее плеча струилась шаль, расшитая незабудками. Сестры сосредоточенно «не увидели» друг друга в упор и разошлись по разные стороны рояля.

Ольгу сзади обняла Лиза в платье с кудрявыми пионами, гармонирующими с ее белокурыми кудрями, и зашептала:

– Василий Картонов приехал. С охранником. Дашка распускает слухи, что у нее с Картоновым роман. Ты в курсе?

– Чего не бывает…

– А ты с ним совсем уже никак?

– Да нет, но я к нему очень хорошо отношусь.

– Ничего не испытываешь?

– Лиз, человек к тренажеру не может испытывать ничего, кроме благодарности… но я считаю его своим добрым приятелем. – Это было правдой.

– Думаешь, Дашка не врет про него? – зашептала Лиза.

– Думаю, нет. Он гедонист, гурман и коллекционер… В постели свое дело знает туго. – Даша весила раза в три больше Картонова, была старше его на десять лет, но Ольга уже так давно жила на свете, что умела отличать главное от второстепенного.

– Но ведь столько молодых девок на него вешается, – заметила Лиза.

– Лиз, ну при чем тут девки? Он, как деревенский парень, испытывает пиетет перед бомондными тетками, да и Даша в шестьдесят лет не такая дура, чтобы ловить его только на гениталии…

– Ты о чем?

– Я о мозгах…

– Думаешь, баба с мозгами будет в шестьдесят лет рассказывать, что ее трахнул Василий Картонов? – заливисто засмеялась Лиза. – Помнишь анекдот: Хиллари Клинтон написала книжку «Я тоже спала с Биллом»!

Обе прыснули. Хотя обе знали, по разным каналам, и скрывали друг от друга, что Даша тайно профинансировала создание пресловутых «Хрустальных слез», чтобы скульптора пригласили на фестиваль. И обе знали, что Картонов не в курсе, иначе прекратил бы с ней всякие отношения.

Несколько лет тому назад одна знатная дизайнерша пыталась подарить ему дом на Елисейских Полях. Василий Картонов публично послал ее матом. А она быстро утешилась в объятиях молодого оперного певца, раскормила его до своего размера. И теперь они колесят по городам и весям, как две счастливые и довольные друг другом морские свинки.

Уйма женщин обломала о Картонова зубы. Одна Ольгина подруга потратила пять лет жизни, чтобы женить его на себе, не поверив Ольгиным словам, что он уже не может быть женат по-деревенски, как его родители, но и не умеет быть женатым по-городскому, как требует его нынешнее положение.

Появилась Олеся. Как всегда, в кожаном прикиде с короткой юбкой солнце-клеш и нечеткой походкой от выпитого. Вздыбленные красно-фиолетовые волосы делали ее похожей на подростка. В целях прямостояния Олеся опиралась на Галю Упыреву, как на костыль. Галя была в пышных бархатных штанишках, подобранных снизу до колен.

– Ну очень по-итальянски. В таких портках расхаживали инфанты на картинах Гойи, – прыснула Ольга. – Не хватает берета и кружевной рубашки…

– Галя очень стильная, не забывай, что она закончила МГИМО, – защитила портки Наташа, делая вид, что ей не больно, что многолетняя подруга Галя перебежала в камеристки к сестре.

– Галя? МГИМО? У нее вид злобной уборщицы. Из тех, кто в официальных учреждениях шарашит тряпкой по ногам очереди, – заметила Ольга. – Посмотри, как у нее опущены уголки рта!

– Олюсик, малыш, она не злобная, она сложная… Кстати, у нее дом не только на Рублевке, но и в Ницце!

– Скажи мне, почему, имея дома на Рублевке и в Ницце, она совсем не умеет радоваться жизни?!

– А кто умеет? – искренне развела руками Наташа. – Слава богу, вот и Инга. Ты не представляешь, какая сука эта Олеся! Она ее специально спаивает!

Инга была сносно накрашена и скромно причесана, но глаза мутнели, как у несвежей рыбы, а речь была очень медленной. Она надела расшитую юбку, кофту, завязывающуюся на груди над голым животом, и белые сапоги на шпильках.

– Ты куда в сорок градусов в валенках? – пошутила Ольга.

– Че ты гонишь? Все итальянки ходят в сапогах. Здесь такая фишка. Они еще и норку в жару носят. Наташка, правда, я секси? – потребовала оценки Инга.

– Ингусик, малыш, ты – красавица! – поцеловала ее Наташа.

– Ты, Оль, думаешь, что ты все знаешь о жизни? А ты, кроме своей воды, ни хуя не знаешь! А жизнь, Оль, она непредсказуема на каждом повороте, – медленно говорила Инга. – Мне вот в больницу однажды привезли шахматиста с переломами рук, ног и позвоночника. А он просто задумался, когда ход делал, качался на стуле и ебнулся на каменный пол… Во как! А ты мне – валенки! Да эти «валенки» стоят как полгостиницы! Да ты еще постой на этой шпиляре!

Подбежала изрядно декольтированная Дина, начисто отключенная работой от своей роскошной внешности, похлопала Ингу по плечу:

– Держись! Оля, не забудь, ты выступаешь с докладом. Долго не тяни, сильно не умничай! Открытие должно быть легким и праздничным. Это все-таки Италия! Придется задержать начало, мэр опаздывает. Так что тусуйтесь, выбирайте себе кавалеров… Вон мы вам какой шведский стол привезли!

Мужчины в костюмах жадно глазели в сторону расфуфыренных дам, как дети на полки магазина игрушек.

– Простоваты, – вздохнула Наташа.

– А ты думала, что калабрийский мафиози будет говорить «ментально, брутально, сакрально, экзистенциально»? – хмыкнула Ольга.

– Но… хочется же чего-то для души.

– Для души поговори со мной. А для остального в нашем возрасте лучше всего молодые конюхи…

– Лерусик, малыш, – ухватила Наташа проходившую мимо переводчицу, – это самые настоящие мафиози?

Лера испуганно оглянулась:

– Здесь не принято произносить это слово. Пожалуйста, не говорите громко… Это нехорошо!

– Извините, я думала, они гордятся тем, что входят в мафию.

– Наташ, ну, наши тоже гордятся, что сделали свои состояния на воровстве и убийстве, но ты же не будешь в Совете Федерации или в Думе громко спрашивать, мол, это самые настоящие уголовники? – напомнила Ольга.

– Я извиняюсь… Олюсик, малыш, посмотри, моя сестра в каком красивом платье! – Изумляло, что если Даша поливала Наташу всеми мыслимыми и немыслимыми эпитетами, то Наташа гордилась яркой сестрой.

Базовая разница между сестрами-погодками состояла в том, что Даша привыкла выгрызать пространство под себя. А Наташа готова была принимать форму оставшегося пространства и смирилась со статусом профессиональной второй. Даша была броневиком, Наташа – привядшей фиалкой.

Мелькнула Печорина в бархатном платье с камеей на груди, она кокетничала с Бабушкиным, годящимся ей в сыновья. «Хочет сняться у него!» На кинофестивалях Ольга увидела такую камасутру способов завоевывания режиссеров актерами, что любую улыбку и комплимент уже читала на этом языке.

Подошли супруги Голубевы, совершенно одинаковые: он – в смокинге, сидящем на нем как на корове седло, она – в черном коктейльном платье с украшениями, тоже сидящем на ней как на корове седло.

– Извините, мы Голубевы, – кивнула жена. – Мы летели с вами вместе. Помните, еще с чемоданом была история? А где покупают билеты на открытие?

– Вы прилетели с нами, это и есть ваш билет, – улыбнулась Ольга.

– Правда? Спасибо большое. А то мы первый раз на таком фестивале и неудобно спросить. Тут все такие великие… А вы тоже в кино снимаетесь?

– Нет, я зрительница.

– Ой, как хорошо. Мы тоже зрители!

Наконец открыли двери зала, откуда неслось божественное итальянское бельканто. Заднюю стенку сцены занимал бирюзовый баннер «Чистая вода», столик у микрофона был убран розами и уставлен водой «Свежачок». На занавесе висела спонсорская клякса «Вода „Свежачок“ – истина в вине, здоровье в воде!»

Начали рассаживаться. Первый ряд заняли выступающие фестивальцы, второй – не выступающие киношники, третий – рублевские, четвертый – журналисты, пятый – немногочисленные посторонние постояльцы отеля в вечерних нарядах. С пятого до восьмого – мужчины в темных костюмах и ярких галстуках.

Заиграла музыка, на сцену вышел импозантный кругленький Шиковский в смокинге и бабочке вместе с высокой плечистой любовницей народного кинокритика Сулейманова в золотом платье.

– Дамы и господа! Синьоры и синьориты! Леди и джентльмены! Наконец, товарищи и подруги! Мне выпала огромная честь открыть Четвертый международный экологический кинофестиваль «Чистая вода» на этом ослепительном берегу… – Шиковский заглянул в сценарий, – на этом ослепительном итальянском берегу… великолепного моря!

Видимо, название было напечатано неразборчиво.

– Тирренского! – зашипела Дина из первого ряда.

– Но как бы ни называлось это море, – грозно глянул на нее со сцены Шиковский, – имя ему – венец природы! И сохранить эту жемчужину, эту сказку, как часть Мирового океана, наша главная сегодняшняя задача…

Справа от Ольги била в ноздри «Шанель» Печориной, слева – «Опиум» Леры, сзади – перегар Олеси. Лера встала с микрофоном и начала переводить текст Шиковского и его спутницы на итальянский.

– Фестиваль не может быть без звездной дорожки! Фестиваль без звездной дорожки – это фикция, – ворчала в ухо Ольге Печорина. – Я объехала все фестивали мира. Люди специально приезжают посмотреть на звезд. В расписании фестиваля прописана звездная дорожка. Дина сказала, что негде! Как это негде? Да хоть на сцене! В тесноте, да не в обиде! Я не понимаю, почему надо пиарить на сцене одного Шиковского с никому не известной шлюшкой?!

Закончив стебные речи, Шиковский представил актрису в золотом платье, назвал ее «золотой рыбкой русского кино, исполняющей три желания» и объявил, что она сейчас споет русскую народную песню. Что и произошло, хотя и ни к селу ни к городу.

– Они так галочку ставят, мол, артистка, привезена на открытие. Чтобы хоть оправдать ее бесплатное пребывание, – комментировала Печорина. – Зачем Сулейманов привез эту колоду? Что она с ним делает? Памперсы ему меняет? А спеть я могла бы значительно лучше…

На сцену вызвали Дину и Лизу как продюсеров фестиваля. Они говорили то же самое, что Шиковский, правда, знали, что море за окном Тирренское. А Лиза, со свойственной ей экспрессией, посылала в задние ряды зала воздушные поцелуи.

Тут Шиковский объявил Ольгу, она поднялась на сцену и, скрашивая академичность текста улыбкой, начала читать доклад:

– Друзья! Мы с вами живем в период хищнической эксплуатации природы ради сверхприбылей человека и не оглядываемся на последствия нашего образа жизни для экосистемы земли.

Лера перевела.

– В отличие от нас традиционные общества жили внутри строгой системы ритуалов, согласованной с количеством окружающих ресурсов, – продолжила Ольга. – Постиндустриальное общество стало синонимом интенсивного разрушения планеты.

– Какое общество? Посинустриальное? Я не знаю такого слова, я не могу это перевести, – сказала Лера в микрофон, сзади нее шустро подошел Борюсик, забрал микрофон и начал бойко переводить.

– Среди теорий спасения человечества в условиях водного кризиса существует несколько самых модных. Одна считает, что потепление и таяние снегов вынудит людей переводить значительную часть своего обитания под землю, под воду и на воду…

Борюсик переводил, торжественно чеканя слова. Тут в дверях появился седой мужчина с тремя другими позади в окружении толпы щелкающих фотографов и работающих телекамер. Зал немедленно переключился на них, а Дина и Лиза встали и, не обращая внимания на Ольгу, пошли к нему навстречу, распахнув объятия.

– Наиболее простая теория спасения придумана вашими соседями. Испанские ученые готовы остановить потепление с помощью разведения определенного вида водорослей. Технология предполагает установку в точках максимального выброса углекислого газа водяных барьеров, задерживающих его. Впоследствии эта вода будет поступать в систему биореакторов с культурой микроводорослей, которые в процессе фотосинтеза поглотят углекислый газ, превращая его в биомассу… – старательно объясняла Ольга, осознавая, что Борюсик уже закопался в переводе.

Краем глаза увидела, что Дина показывает Шиковскому скрещенные руки.

– Дорогая Ольга, ваш доклад невероятно важен для нашего кинофестиваля! – замурлыкал Шиковский. – Огромное спасибо за то, что вы внесли ноту нашей серьезной озабоченности состоянием Мирового океана! Кто, как не мы, приехавшие на фестиваль «Чистая вода», сможет спасти человечество от экологической катастрофы?!

Народ в зале уже покатывался со смеху.

Ольга чувствовала себя полной дурой.

– О радость! Наше открытие посетил мэр… нашего города. Синьор… благороднейший синьор, управляющий этой красивейшей землей, – выпутывался Шиковский, выполняя команды Дины, отдаваемые с помощью азбуки для глухонемых. – Сейчас мы поблагодарим нашу великолепную докладчицу, известного эколога и защитницу прав… защитницу прав воды… замечательную Ольгу Волгину. И пригласим на сцену синьора… мэра… и поприветствуем его оглушительными аплодисментами! Олечка, идите, идите уже со сцены, – сквозь зубы процедил Шиковский, – уступите место этому мафиознику, раз Дина просит. Она лучше знает, кому говорить, а кому когда молчать!