Текст книги "#в_чёрном_теле"

Глава 3

Двадцать минут назад некий Никита Бу зачекинился в «Житнице», тэгнув Ивана Безмернова, который в последние дни был подозрительно неактивен «Nасвязи». Инга вызвонила Эдика и гончей кинулась в ресторан в надежде, что успеет их застать. Эдик ждал её у входа.

Зал в «Житнице» был один – деревянные панели на стенах, высокие, как барные стойки, столики. Нужный затылок она увидела за столиком у окна.

– Могу я чем-нибудь помочь? – Хостес со стопкой меню еле поспевала за ними.

– Нам хотелось бы сесть у окна, – сказала Инга.

Девушка кивнула:

– Официант подойдёт к вам через минуту.

«Повезло», – радостно подумала Инга, садясь на длинный красный диван, – идеальная стратегическая позиция для наблюдения за объектом. Безмернов был наискосок и напротив: загеленный наверх чубчик, лицо с якобы небрежной щетиной, холёные руки.

– …ненависти? – Эдик продолжил начатый в фойе разговор.

– После интервью Туми в «Шарме» ко мне в блог опять повалили хэйтеры. – Инга посмотрела на Эдика. – «Сдохни, сука», «лживая продажная тварь» – самое мягкое из того, что мне прилетело.

Безмернову и его собеседнику принесли заказ: два замысловатых бутерброда на досках с подложкой из крафтовой бумаги. Иван взял в руки сэндвич, продолжая слушать приятеля – полного молодого человека с аккуратной бородкой, который рассказывал, как «зашибенски покатался в Италии в марте, жалко, не было тебя».

«Житница» наполнялась народом: над столиками стоял ровный гул разговоров, играла тихая музыка.

– В Лондоне сейчас хорошо – уже лето! – Приятель Безмернова невольно постепенно повышал тон. – В Кенсингтонском парке цветы – закачаешься! А тут, блин, как обычно – хляби. Вместо неба – подушка с говном.

– Да, погодка в депрессии, – согласился Безмернов.

– Да и ты тоже. – Толстяк заботливо наклонился вперёд.

– А ты бы что на моём месте? – вскинулся Иван. – Скакал до потолка?

– Что им от тебя надо? – спросил Эдик Ингу из-за меню. – Ты что будешь?

– Тут такой «шикарный» выбор, – Инга не удержала скепсис, – бургер или бургер. Туми в интервью назвала наши с Олегом имена, – продолжила она. – Сказала, что мы сломали ей карьеру: не может петь, не может вернуть себе былую славу. Олега нет больше – все шишки мне. Пришли её фанаты, съели с потрохами. Ну ничего. У меня знаешь как число просмотров на этом скандале выросло! – закончила она совсем невесело.

Пока делали заказ, Инга упустила часть разговора за соседним столом и услышала лишь его завершение:

– …ты в Тай зачем? Не по бизнесу? – спросил Безмернов.

– Вот только ты не начинай! Мне твоей Джи хватило! – тут же взъелся его собеседник.

– Никит, ну ты что? Ты же знаешь, про тебя никто не спрашивает. А спросят – не скажу. – Безмернов как будто обиделся.

Никита откинулся на спинку дивана, подозрительно оглядывая приятеля.

– Знаю, – наконец, сказал он, смягчившись.

Иван поднялся:

– Пойду отолью.

– А между прочим, недурно. – Эдик с удовольствием уплетал объёмный бургер. – Я тебя не отвлекаю своей болтовнёй? – спросил он тоном ниже, увидев, как Инга провожает взглядом ссутулившуюся фигуру Безмернова.

– Нет, что ты, помогаешь.

Вокруг все о чём-то говорят: о делах, о прошлом, друг о друге, но слова сами по себе ничего не значат, это лишь сосуды, наполненные эмоциями – страстью, неприязнью, похотью. У каждого – свой цвет, от них рябит в глазах. А слова Эдика как пустые склянки – прозрачны. Не пойму, есть ли в них хоть какое-то переживание или в глубине души он абсолютно ко всему безразличен? Вот он нахваливает еду, смеётся, но хорошо ли ему по-настоящему? Почему я его не чувствую?

– Эдик, извини, оставлю тебя один на один с бургером, – сказала Инга. – Я быстро.

Интуиция не обманула. Безмернов стоял у портьеры возле гардероба и тихо говорил по телефону.

Инга подошла к зеркалу, стала поправлять волосы. Она пыталась увидеть отражение Ивана: тот стоял как раз за её спиной. Разговор был нервный: Безмернов раздражённо цедил слова.

Говорит тихо, отрывисто. Что-то ещё просвечивает сквозь злость – блики страха! Чего он боится?

– …спортивная, понятно… я же сказал… – Тишина. – У меня есть заначка, не нужен нам Химик…

Безмернова перебили гневной тирадой, которая долетела до Инги неразборчивым дребезжанием. Иван отвёл трубку от уха. В зеркале отразился экран айфона. Мелькнуло что-то красное: картинка – конь, большие буквы внизу.

– Да понимаю я, что клиенты ждут! Послушай меня, Славик! По-хорошему послушай! – Иван повысил голос. – Я тебе ещё раз говорю: не надо к нему соваться…

Инга достала из сумочки помаду и подкрасила губы. Она ждала, когда Безмернов снова дёрнет рукой, чтобы получше рассмотреть контакт. Но Иван вдруг резко повернулся спиной и снова заговорил тихо. Теперь Инга слышала только невнятный бубнёж. Пришлось вернуться за столик.

– У меня, кстати, горе. – Она посмотрела на Эдика. – Погибла орхидея, которую ты мне дарил. Трагически.

– М-м-м… и как же это случилось? Авария, беспорядки в городе, авиакатастрофа?

– Даже не знаю, само собой.

– Само собой – без света и полива?

– Эдик, ну извини, – улыбнулась Инга в салат.

– Ладно, Градова, проехали. – Он по привычке называл её девичьей фамилией. – Не умеешь ты за цветами ухаживать. Придётся подарить тебе новый.

– Да уж, не отвертеться тебе.

Через некоторое время Безмернов тоже вернулся к столу: меж бровей появилась вертикальная морщинка. Он был на взводе – резко выдернул салфетку, опрокинув солонку.

– А ну его всё к чёртовой матери, давай в Тай вместе махнём, – тихо сказал толстяк. – А, Ванюш?

– Блин, Никит, о чём ты вообще? – Безмернов сделал официантке рукой: «счёт!» – Ну какой нахрен Тай?! Когда следаки с хребта не слезают и «настойчиво рекомендуют» не покидать столицу? Да и потом, ты же в курсе: бабла теперь нет совсем. Мне Эвелинка… смерть её… все ветки к херам обрубила.

– Да ладно тебе, камон. – Толстый протянул подошедшей девушке карточку. – По поводу денег не парься. Только поехали.

– Никуда я не поеду, пока менты с меня не слезут, – повторил Безмернов.

* * *

Архарова Инга набрала уже из дома.

– Ну давай. Расскажи мне, – вместо приветствия сказал Кирилл.

Она села за стол, закинула ноги на соседний стул, перехватила телефон.

– А что там рассказывать? У Безмернова и Никиты всё было в рамках светской беседы – такой милый московский small talk: «Как дела?» – «Хреново».

– И всё? – Кирилл разочарованно хмыкнул. – А по Эвелине есть хоть какая-то зацепка?

– И всё, если будешь меня перебивать!

– Прости, – буркнул Архаров.

– Если хочешь моё экспертное мнение – это не Безмернов. – В ухе раздался прерывистый гудок, Инга быстро глянула: Катя на второй линии. Скинула. – Конечно, Эвелину он вряд ли любил – никакого цвета утраты нет. Но разговоры о её смерти окрашены негодованием, будто он злится, что её убили. Тем более он упомянул о каких-то общих делах, возможно, связанных с Таиландом. Мне показалось, без неё у него ничего не получается.

– А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста.

– Этот Бу – он походу Безмернова содержит – всё звал его в Тай… Безмернов спросил: по бизнесу летишь или как? Тот разозлился. В этот момент в их разговоре всплыла Эвелина. Бу сказал: «И ты туда же, мало мне Джи». В общем, я бы проверила этого Бу. Говорит такими сладкими интонациями, возвышенно – Кенсингтонский парк, хляби, а слова топкие, зелёные, как гнилое болото, – меня аж передёрнуло.

– Проверим. Есть ещё что-то?

– Есть, – задумчиво ответила Инга. – Когда Безмернов пошёл в туалет, я вышла за ним…

– Белова, я всё понимаю, унисекс, то-сё, но ты сильно рисковала…

– …до туалета он не дошёл. – Инга пропустила реплику Кирилла мимо ушей. – Затормозил в фойе. Говорил по телефону. Дословно: у меня есть заначка, клиенты ждут… Там были все цвета тёмного спектра: злость, агрессия, страх. Упоминал какого-то Химика. Видимо, это кличка человека, которого он боится.

В ухе опять запищала вторая линия. Инга проигнорировала входящий звонок.

– Проверим, – повторил Кирилл. – Сходи-ка теперь на экскурсию к Тихоновой, просвети своим рентгеном подругу детства.

– Подожди, это ещё не всё. В разговоре прозвучало слово «спортивная», я подумала сначала, что это Безмернов про какую-то девушку. А потом поняла: это станция метро. Он когда говорил, рукой дёргал, я за ним в зеркало подглядывала. У него на экране телефона была картина Петрова-Водкина «Купание красного коня». Контакт не разглядела. Но я посмотрела по инету, в районе «Спортивной» есть ночной клуб именно с таким названием – «Красный конь». Не знаю, совпадение или нет, но в этот клубешник я бы наведалась… Подожди секунду, дочка что-то названивает. – Инга переключила линию, сказала быстро: – Кать, сейчас перезвоню… – В ответ раздался всхлип, но Инга уже перекинула телефон обратно на Кирилла. – Короче, никакой он ей не бойфренд, фуфло и показуха вся эта их любовь.

– А что ты там говорила про смерть Эвелины?

– Слушай, мне надо перезвонить дочке, извини. Что-то не так.

Инга набрала Катю. Абонент недоступен.

Она же в школе сейчас. На уроке?

Выдохнула, закрыла глаза, досчитала до десяти. Внутри нарастала тревога. Телефон одновременно зазвонил и прислал эсэмэску: этот абонент снова в сети.

– Мам! Мам! – Катя всхлипывала. – Приез… цу… шно…

Телефон спотыкался, выхватывал отдельные слоги и стрелял ими в Ингу.

– Катя! Что со связью? Ты где? – Инга вскочила.

– …розовская! …луйста… ожешь?

Раздалось трезвучие, и механический голос произнёс:

– Извините, связь прервалась.

…розовская… Что это может быть? …цу… Больницу! Морозовская больница! …шно. Тошно? Страшно!

Инга летела по ступеням, одновременно вызывая такси. Выбежала на улицу: ожидание семь минут. Вскинула руку. Через два ряда к ней спикировал грязный «Жигуль».

Телефон Кати был снова вне доступа. Инга сжимала его так, что побелели костяшки пальцев.

Позвонить Серёже? Сказать ему? Что? Что сбросила телефон дочери, когда была ей нужна?

Вместо бывшего мужа отстучала Марату: «Сегодня отменяется. Еду к Кате в Морозовскую».

Он завалил вопросами: экран телефона постоянно зажигался от новых сообщений, пока «Жигуль» маневрировал в потоке машин. Инга не читала и не отвечала, тревога выжигала изнутри.

У регистратуры толпился народ.

– Мне только узнать, – сделала она заход.

– Всем только узнать, – дружно отшила её очередь.

Встала за сутулой женщиной с мальчиком. У него была кепочка с ушками, как когда-то у Кати в детском садике. Набрала номер: абонент недоступен. Достала сигареты, сунула одну в рот, опомнилась, кинула пачку обратно в сумку. Наконец окошко.

– Здравствуйте. – Голос сел, Инга прокашлялась. – Я бы хотела узнать, поступала ли к вам девочка…

– Фамилия!

– Белова Екатерина Сергеевна.

– В какое отделение? – Женщина подняла усталые глаза.

– Я не знаю. – Инга опять прочистила горло.

– Вы ей кто будете?

– Инга, я её нашел!

Она обернулась и увидела Марата. Каким-то образом он успел добраться до больницы быстрее её. Одной рукой он обхватил Катю за плечи – живую, здоровую, другой – махал ей. На миг Инге показалось, что она попала в другой вариант своей жизни – в параллельную вселенную, в которой не было Сергея, они с Маратом не расстались в юности, а она всегда была под его защитой.

Катя высвободилась и побежала ей навстречу.

– Мама! – Её крик разрезал тихий больничный гул, Катя обрушилась на неё, едва не свалив с ног. – Ты приехала, – сказала глухо в воротник.

Несколько секунд Инга стояла, замерев, боялась пошевелиться. Марат подошёл к ним и обнял.

Боже, совсем как Сергей! Ещё не хватало, если он скажет: «Мои девочки!»

– Спасибо, что нашёл её! – прошептала ему Инга.

– Рэхим ит! О чём разговор! Марат-абы всегда выручит, запомни, Катя!

Катя поёжилась и с недоумением посмотрела в сторону Марата. Разлепились. Лицо девочки было в красных пятнах, нос припух.

– Ты меня напугала до чёртиков, – сказала Инга. – Рассказывай, что случилось.

– Пойдём на улицу.

Катя уже тянула её к выходу, Марата она не звала, но он опередил их и широко распахнул тугую дверь.

– Я как раз собиралась выйти. Здесь телефон вообще не ловит. Это Анька. – Катя шмыгнула носом. – У тебя салфетки есть? Спасибо. Вон там лавочка пустая. Ой, а чего это ты в тапках?

Они сели, и Инга с удивлением посмотрела на свои ноги.

– Так что с Аней? Это которая твоя подружка? Полненькая такая?

– Да она уж похудела! – сказала Катя. – Сегодня у неё на уроке пошла кровь из носа. А потом началось. Сначала у неё губы посинели, мальчишки ещё ржать начали, козлы. А потом – судороги. Мам, знаешь, так страшно – у Ани руки и ноги как будто стали все по отдельности. Я к ней, смотрю: ногти тоже синие. И голова, как у старухи, вот так. – Катя изобразила трясучку. – И в обморок – с таким стуком. Я испугалась, что Анька умерла. – Катя смотрела в землю.

– Как она сейчас? – Инга взяла руку Кати, стиснула холодные пальцы.

– Перевели из реанимации в палату. Говорят, кризис миновал. Там с ней сейчас родители. Я и шла тебе звонить, сказать, что всё норм уже.

– А что же это было?

Катя дёрнула плечом.

– Непонятка вообще. Доктор сказал, какой-то аллергический шок. Но они походу сами не догоняют, в чём там дело.

Глава 4

– …Отель прям на пляже, а про Сплит говорят – там куча всего интересного, – тихо говорила Катя, – у меня виза ещё не кончилась. Папа уже билеты берёт. А, мам, а? А то таскаюсь везде за тобой хвостиком…

– Давай потом поговорим. – Инга понимала, что отпуск с отцом пойдёт дочери на пользу. Но чтобы Катя летела с Дашей… Две недели втроём… Всё внутри противилось этому.

На улице было душно, в автобусе – ещё хуже: пробивающийся сквозь пыльные стёкла свет, синие занавески в тон сидений. Инга с Катей еле успели к отправлению и теперь пробирались по проходу на задние ряды. «Мерседес», накренившись над Моховой, как крейсер, медленно и неуклюже тронулся. Запах нагретой обшивки смешивался с запахом еды – кто-то на передних сиденьях уже жевал бутерброд.

Эвелина и Лида, девочки из двух разных вселенных, – что их связывало? Только детство, только общее прошлое. А если Лида с тех пор так и ходила её подругой-тенью, в вечном очаровании и зависти? Тогда она может знать многое.

– Всем добрый день, меня хорошо слышно?

Рядом с водителем стояла молодая девушка в свободной блузке. Лёгкий шёлковый платок на плечах съехал немного набок, русые волосы убраны в пучок. Юное, почти детское лицо.

– Да слышно, слышно, – громко крикнула старушка спереди.

Чёрные брюки с отглаженными стрелками длинноваты, тёмно-коричневые туфли на стёсанном каблуке. Им, экскурсоводам, будто униформу выдают – вещи такие нелепые, условно подходящие друг к другу.

Инга вынула из уха дочери наушник и еле заметно кивнула. Катька встрепенулась:

– Она? – и начала всматриваться в Лиду. – Ты уверена? Эта зачуханная деревенщина дружила с гламурозной секретаршей из «QQ»? Она старше меня вообще?

– Тише, – шикнула Инга, – ей двадцать семь.

– Новоиерусалимский монастырь, куда мы едем, был построен в семнадцатом веке, при царе Алексее Михайловиче, но я предлагаю для начала откатиться ещё дальше – в век двенадцатый, во времена правления суздальского князя Юрия Долгорукого, – начала Лида.

– Ого, далековато откатываться-то, Лидок, – встряла та самая старушка.

Вытертые локти, мятый пакетик на коленях. Дребезжащий оранжевый тон. Ёрзает на сиденье: довольна, устраивается. Экскурсии – любимый вид досуга, а Лида – любимый гид. Она наслаждается сопричастностью, чувствует себя вторым ведущим. Её можно расспросить про Тихонову на остановке.

– Это ненадолго, Серафима Викентьевна. – Лида улыбалась. – Пока мы едем по Тверской, представьте: на холме, где сейчас Кремль, – частокол из острых кольев. Это небольшое поселение народа вятичи – Москов. Окружено широкой рекой с бродами и болотистыми оврагами. Самое начало Москвы…

– А можно кондей включить? – рявкнул седой мужчина со складчатой шеей. – Дышать нечем!

Из хоботков над сиденьями подул горячий воздух с запахом пластмассы. Инга вывернула свой и Катин вбок. Шум кондиционера заглушал голос экскурсовода, небольшой микрофон, который тянулся от Лидиного уха изящной техничной линией, не спасал.

– …старая Волоцкая шла по сегодняшним Никитским улицам – Большой и Малой в сторону реки Пресня с поселением Кудрино. Не напоминают ли вам что-то эти названия?

– Так ясно что напоминают – Кудринская площадь, Пресня и есть Пресня, – солировала старушка, – а Волоцкий – монастырь, была там лет десять назад на Красную горку, у меня сватья в Волоколамске жила.

Инге неожиданно понравилось. Вся эта пронизанная солнцем автобусная пыль напомнила ей романтику студенческих лет, то лёгкое двукрылое чувство, когда после сессии за дверями журфака ждала свобода, каникулы – целая жизнь. Она вспомнила другой автобус, на котором они ездили по черноморскому побережью, свои голые ноги на коленях Сергея, похожего на ворона экскурсовода, который периодически выныривал из сна и гаркал: «Город-герой Тим-рюк!», пирожки с тягучим повидлом в кафешке на краю света – самое вкусное, что она когда-либо ела.

– …«из варяг в греки», соединявший Северную Русь и Скандинавию с Византией, Волок Ламский был частью старинного водного пути. Недалеко от Волоколамска суда переправляли – волочили – из Ламы в Волошню. По ней, а затем по Рузе и Москве-реке плыли в Москву. Так доплывали до Константинополя! По старой Волоцкой дороге мы и поедем до Новоиерусалимского монастыря, – продолжала рассказ Лида.

Инга глянула на Катю: та снова воткнула наушники в уши и безучастно смотрела в окно.

Инга любила старые дороги, извилистые и узкие, – те, что петляли между холмов, от деревни к деревне. Храмы выныривали из-за леса, отливая золотом куполов, названия мест отсылали к истории старых усадеб – Губайлово, Никольское, Павловская Слобода, Покровское-Рубцово.

– Сейчас будет заправка, у нас остановка пятнадцать минут, есть кафе и туалет. Не задерживайтесь, пожалуйста.

Лида оправила блузку и присела на переднее сиденье. Автобус выруливал на парковку.

Не сводя глаз с Серафимы Викентьевны, Инга спросила у дочери:

– Пойдёшь?

Катя помотала головой:

– Мармеладных мишек мне купи!

– Пожалуйста? – машинально поправила Инга. – Ты же худеть собиралась.

– Я с утра не ела! – возмутилась девочка.

Серафима Викентьевна двигалась медленно, с усилием, опираясь на палку с вытертым набалдашником. Инга догнала её в передних дверях автобуса.

– …а исхудала-то как, детонька. – Старушка остановилась, вполоборота глядя на Лиду, заблокировав выход. И, поймав взгляд Инги, поделилась: – Молодец какая, а? Сколько лет живу, а почему Волоколамск так зовётся – слыхом не слыхивала.

Лида благодарно опустила голову.

– А вы откуда будете? – спросила Инга, помогая Серафиме Викентьевне спуститься.

– Я московская, всю жизнь тута. Своих давно похоронила, вот, с Лидочком теперь по округе езжу. Соседка я ей, да и рассказывает она больно хорошо, куда ни поеду – всяк интересно. Ты монастырь этот видала?

Инга не успела кивнуть. Старушка продолжала:

– Немцы там всё разбомбили, руины одни, камня на камне не оставили, а теперь, как президент на Пасху приехал, со свечкой службу отстоял – заново всё отгрохали. Депутаты косяком туда ездют. Вот и я решила глянуть, пока жива.

– Бойкая у нас Серафима Викентьевна? – Лида догнала их.

– Хорошая, – улыбнулась Инга.

– Только мешаю тебе, лапонька. – Старушка прищурилась: довольна была комплиментом. – Мучаешься со мной.

– Что вы! Иногда бывает, в автобус как покойники набьются – все молчат. – Двери магазина-кафе разъехались перед ними, Лида пропустила Серафиму Викентьевну вперёд. – Головы не повернут или засыпают сразу. Вот тогда я по-настоящему мучаюсь.

– Вы хорошо рассказываете, знаний много чувствуется. И дело своё любите. Истфак заканчивали? – спросила Инга.

– Нет. – Лида на секунду смутилась. – Историко-архивный. Но там школа хорошая. И потом ещё курсы гидов, конечно. Там нас учили: выбери себе самого благодарного слушателя и рассказывай только ему. Вот Серафима Викентьевна и есть моя неизменная аудитория.

К кассам стояла небольшая очередь – всё люди из их автобуса. Инга походила между стеллажами со сладостями. Вернулась к Лиде и Серафиме Викентьевне, когда старушка возмущалась:

– Кофею хотела попить! Так триста рублей просют!

Молодая кассирша подняла на Ингу вопросительные глаза.

– Это, – она протянула прозрачный пакетик, – и три капучино.

* * *

– Напоминаю – это действующий мужской монастырь. – Лида стояла против них, скрестив руки ниже груди. – Женщины – на входе возьмите юбки, закройте ноги, если вы в брюках.

Группа двинулась к высокой арке входа. Шаги в ней гулко отдавались, все благоговейно притихли. В тишине было слышно, как Катька, пыхтя, натягивает поверх джинсов цветастую юбку. Инга постаралась не засмеяться. Дочка скорчила ей рожу: видишь, какая я усердная!

– Патриарх московский Никон – духовный авторитет того времени, наставник царя Алексея Михайловича – решил организовать под Москвой новый центр с целью объединения всех под одним началом. Сам же он хотел встать во главе всего православного мира, как папа римский среди католиков. Собор строили как копию храма Гроба Господня в Иерусалиме, перенесли под Москву не только его, но и топографию святых земель Палестины. Появились холмы Фаор и Елеон и небольшой женский монастырь Вифания. Отрезок реки рядом с монастырём назвали Иорданом.

– О, можно грехи смыть! Кто со мной? – оживился народ.

– Грехи смыть успеете, там и мостки есть, и лесенка – всё к вашим услугам. А сейчас пройдёмте в Воскресенский собор.

Инга помнила храм Гроба Господня в Иерусалиме – к нему шла Via Dolorosa, Путь скорби – тесная жаркая улица в старом городе, с лавочками и кафе. Ни о какой святости место не напоминало – торговля крестами всех размеров, иконами, чётками, свечами, амулетами и благовониями. Только таблички на стенах говорили – здесь шёл своим крестным путём Христос: «Место встречи Христа с Матерью по пути на Голгофу», «Место первого падения», «Место встречи с благочестивой женщиной». Кто-то шёл по улице каяться, кто-то зарабатывал на этом. Храм давно оброс пристройками, был виден только вход из двух гигантских врат. Такие же были и здесь, в Воскресенском соборе.

– Заходим, пожалуйста, осматриваем интерьер. Свечи можно купить внутри, если желаете. Встречаемся через десять минут в подземной церкви Константина и Елены.

В храме было холоднее, чем снаружи. Белая лепнина на голубом фоне, разноцветные полосы керамики на стенах. Резной иконостас бликовал огоньками, в центре круглой ротонды сверкала небольшая часовня. Пахло ладаном и свежим ремонтом, пел хор. Инга обошла полупустой храм. Узкая лестница у иконостаса спускалась на уровень ниже. Она поискала глазами Катю: та стояла у распятия, внимательно вглядываясь в лицо Христа.

Инга спустилась в подземную церковь. В Иерусалиме – там в расщелине скалы были найдены остатки распятия, а здесь, в подмосковном Иерусалиме, – из-под земли бил источник. Горели свечи. Ей стало спокойно и страшно.

Ты гол и прозрачен. Падаешь внутри капли, один среди мириад таких же капель, а Он смотрит на тебя и знает каждого.

– Мам, ты тут? – Катин шёпот поскакал от стены к стене, как резиновый мячик-попрыгун. – Там группа уже собирается, идём.

– Патриарх Никон не увидел Новый Иерусалим законченным, был осуждён за гордыню, лишён патриаршего сана и сослан, как простой монах, в Ферапонтов Белозёрский монастырь, – рассказывала Лида, когда они на цыпочках подошли к группе. – Там он провёл пятнадцать лет и умер, так и не увидев больше Москвы.

– Высоко забрался, больно падать, – хмыкнула Серафима Викентьевна, – каждому по своей ветке в судьбе уготовано. Вот бы нашим министрам-то да депутатам помнить о Никоне.

– Жду вас на улице через десять минут. – Лида уже поднималась по затёртым ступеням. – Идём к скиту патриарха, в Гефсиманский сад.

Инга поравнялась с ней.

– Современная история, согласитесь? – спросила Лида. – Никон на своём пути никого не щадил – старообрядцев деревнями жёг, чтобы реформу провести, так власти хотел. Возмездие его и настигло.

– История всегда идёт по кругу.

Они шли вдвоём по коридору за алтарём, в небольших приделах пустели иконостасы – новых икон ещё не было.

– Я так и не представилась. Инга Белова. Журналист.

Лида улыбнулась:

– Так вы по работе? Собираетесь писать про Новоиерусалимский монастырь?

– Всё, что вы рассказываете, очень интересно, – уклончиво ответила Инга, – действительно можно провести множество аналогий… Лида, я хотела бы поговорить с вами о Галине Белобородько.

Лида на ходу оправила блузку:

– Ах, вот в чём дело! Изображаете любопытство, только чтобы расспросить про Галю?

Отчётливо проступает болотный цвет обиды, всего лишь из-за моего равнодушия к теме. Да таких экскурсантов у неё пол-автобуса, неужели из-за каждого расстраивается? Похоже, своей работе служит фанатично. А за обидой прячется ещё оттенок, едва уловимый, – бордовая тревога. Нет, она не так проста.

– Конечно, прежде всего я хотела узнать о Белобородько, – честно ответила Инга. – Но меня увлекла ваша экскурсия.

– Вы могли бы связаться со мной напрямую, без этих уловок. – Тон Лиды заметно смягчился. – Галя была моей подругой. Я бы очень хотела, чтобы того, кто это сделал… нашли.

– Понимаете, я не веду официальное расследование, моё дело – блог, статьи. Вы могли отказаться говорить со мной.

– Я и сейчас могу, – заметила Лида.

– Можете, – согласилась Инга. – Но не станете? Я тоже знала Галю, мы работали вместе. Так что это отчасти… личное дело.

– Не представляю, чем могу помочь, – Лида обняла себя за локти, – я уже всё рассказала полиции.

– Мне хотелось бы поговорить о вашей дружбе с Галиной.

– А это тут при чём?

– Причина убийства в большинстве случаев кроется в частной жизни человека. Возможно, вы обладаете той единственной, никому не известной информацией, которая поможет вычислить убийцу.

Мужчина, тот самый, что просил включить кондиционер в автобусе, подошёл к ним и топтался за спиной у Инги. У него явно был вопрос к гиду, и он еле сдерживался, чтобы не перебить.

– Хорошо. – Лида улыбнулась мужчине, давая понять, что его заметила. – Я запишу ваш номер. Встретимся, когда я буду не на работе. Поговорим.

– Скажите, – не утерпел мужчина, – а то, что вы в автобусе про Тушинского вора рассказывали, это ведь историческая байка, да?

– Ну почему же байка? – мгновенно переключилась Лида. – Лжедмитрий, Гришка Отрепьев, действительно создал государство на территории современного Тушина, которое даже чеканило свою монету…

Инга отошла от них. У главного алтаря отбивали поклоны молящиеся. На их фоне выделялись две негнущиеся фигуры в костюмах. Инга поняла – телохранители. Тот, кого они сопровождали, стоял на коленях в затяжном земном поклоне, дрожа ногами в душеспасительном экстазе. Один из телохранителей обернулся, заставив Ингу вздрогнуть: его нижняя челюсть была скошена набок, край скулы был таким острым, что казалось, кость вот-вот прорвёт тонкую смуглую кожу.

– Смотри, как старается, – шепнула подошедшая Катька. – Крестится и оборачивается: все ли иконы видят? А охранник у него! Как этого, у Гюго, звали?

– Гуинплен.

– Точно! Только наш ещё на монгола похож.

«Солидный господь для солидных господ», да? Как ему на коленях неудобно-то, бедняге, даже покраснел.

Помолившись, солидный господин требовательно вытянул руку, ища опоры.

– Мангуст! – гаркнул повелительно.

Телохранитель-монгол помог ему встать.

Несколько мгновений Инга не могла вдохнуть. Потом часто задышала, словно вынырнув из глубины.

Он! Точно он! Высокопоставленный торговец краденым. Непойманный убийца и вор. Как он здесь оказался? Он же должен быть далеко, где-нибудь в Лондоне или в Нью-Йорке, гулять по Центральному парку, читать новости из России и с презрением бормотать: «Ну и где он, ваш грёбаный Интерпол, слабаки?»

Будто окончив совещание, мужчина по-деловому направился к выходу. Второй телохранитель уже отдавал команды в рацию: «…подгоняй к главным воротам. Выходит». Инга попятилась в тень, но не успела – и он её увидел: скользнул взглядом, отвёл глаза, обернулся.

Узнал.

– Машина где? – резко бросил охране и вышел вон.

– Всё в порядке? – спросила Катя.

– Всё хорошо, – Инга выдавила улыбку, – так… Старый знакомый.

Катя смотрела на неё недоверчиво и тревожно.

– Как тебе Лида? – спросила она дочь, чтобы перевести тему.

– Ботаник, – хмыкнула Катька, – и бывшая жируха.

– Почему ты так решила?

– Да это ж ясно! Брюки новые купила, длину не рассчитала – раньше на ляжках подпрыгивали, теперь висят. А вот блузка из старого гардеробчика – на три размера велика. Она её одёргивает по привычке. Мам, ну так ты решила? Что мне папе говорить?

– Скажи, что едешь, – вздохнула Инга. – Две недели моря-солнца лишними не будут.