Текст книги "Серебряный змей в корнях сосны"

Капризные нотки в голосе незнакомки очаровали бы любого, но Хизаши лишь больше нахмурился, когда из мрака на него выплыло круглое белое лицо прекраснейшей из виденных им женщин. У нее были маленькие вишневые губки и гладкая жемчужная кожа. Черные пряди волос шевелились шелковыми лентами.

– Молодой господин, мне так страшно здесь одной! – воскликнула красавица, и из темноты к Хизаши потянулись две бледные руки, выглядывающие из широких кроваво-красных рукавов.

– Обманывай глупых крестьян, паучье отродье, – презрительно бросил ей Хизаши и взмахом веера прогнал вуаль чар, скрывающую истинный облик искусительницы. И вмиг ему открылась отвратительная картина – массивное паучье тело с круглым безобразным брюхом цеплялось покрытыми жестким ворсом суставчатыми ногами за растянутую поперек тропы паутину, а на нем покачивалась человеческая половина – обнаженная женщина с искаженным от ярости лицом. Два глаза человеческих, а третий, во лбу, горел алым светом, из открытого рта торчали изогнутые клыки-жвала, длинные нечесаные волосы змеились вокруг головы, как живые. Уродливую фигуру окутывало черное покрывало злой ки – Дзёро-гумо была на полпути к тому, чтобы стать демоном.

– Тебе не уйти, предатель! – взвизгнула она, и мягкое брюхо колыхнулось перед лицом Хизаши. – Никто не может снова стать человеком! Никто!

– Что ты об этом знаешь? Ты, мелкое насекомое, возомнившее себя невесть кем. Тебе не подняться выше головы.

– Мой хозяин дал мне силы! Эти мерзкие людишшшки из школы думают, что смогут вечно держать нас на поводке! Мой хозяин обещал, что мы сожрем их всех. Всех! – она расхохоталась, но подавилась смехом, когда глаза Хизаши сверкнули золотом, и веер в его руках превратился в размытый серп, несущий смерть.

С неожиданной для такой массы скоростью паучиха избежала удара, и острая кромка разрезала паутину с середины и почти до самой земли. Капли росы брызнули во все стороны, трава и хвоя под ними зашипели и превратились в вонючую жижу.

Тень Дзёро-гумо мелькнула над головой, и Хизаши бросился в погоню. Почти все ёкаи мечтали пройти путь совершенствования и перейти на следующую ступень, став ками, и принимать людское поклонение взамен на помощь. Но были и те, кто опускался до уровня мелких демонов, и темная ки постепенно превращала их в настоящих монстров. Хизаши презирал их и считал за честь изгнать собственноручно. Гумо скрылась в темноте, а потом вдруг рухнула сверху, едва не придавив Хизаши рыхлым брюхом. Сочащиеся ядом жвала мелькнули перед глазами, Хизаши отскочил на безопасное расстояние и начал читать сдерживающее заклинание. Кровь впиталась в веер, и для мелких пауков он снова стал видим. Дзёро-гумо запрокинула голову и пронзительно завыла, призывая своих детенышей.

Времени на долгие приготовления не осталось.

Он закончил заклинание и прыгнул с ветки на спину паучихи. Она вскинулась всем телом, растопырила ноги, высекая щепки из деревьев, и парой верхних смогла скинуть Хизаши с себя. Ее женская половина приникла к нему, прижав к земле мягкими полными грудями, и дурно пахнущая пасть раскрылась. Хизаши вытерпел прикосновение длинного скользкого языка к щеке, не в силах отвернуться.

– Такая красивая форма, – проворковала Дзёро-гумо. – Я бы подарила тебе наслаждение, прежде чем съесть, но хозяин торопится.

Язык прошелся по скуле и нырнул под ворот нижнего кимоно. Хизаши все же содрогнулся от отвращения, и паучиха звонко рассмеялась. Ее женское тело затрепетало от смеха, но каким бы соблазнительным оно ни выглядело, Хизаши ни на миг не поддался.

– Кто твой хозяин? – спросил он.

Человеческие руки паучихи прошлись по его бокам, пока не нащупали свежую рану.

– А ты попробуй догадаться, предатель.

Хизаши закричал, когда жало верхней пары ног впилось в его тело, и яд проник в оставленную мечом рану. Нет, это тело не выдержит долгой битвы, и Хизаши произнес последнюю фразу заклинания.

Талисман на спине паучихи вспыхнул и слился с панцирем. Сначала глаза Дзёро-гумо удивленно распахнулись, а потом из раскрытого рта вырвался пронзительный вопль. Паучье туловище забилось в конвульсиях, сбивая ветви деревьев. Хизаши отполз подальше и из последних сил создал перед собой барьер. Жгучие плети опутали чудовище, причиняя невыносимую боль, но провести изгнание Хизаши уже не мог. Перед глазами все плыло, он поднялся с земли и, спотыкаясь, побрел прочь, все ускоряясь, пока не сорвался на бег, закончившийся внезапно. Из-под ног ушла земля, и он покатился вниз по крутому склону навстречу шуму бурного ручья.

Когда Хизаши снова открыл глаза, солнце только-только начало клониться к закату. В воздухе плавали запахи дыма и готовящейся еды – аромат человеческого жилья. Хизаши лежал без движения и пытался понять, где оказался и как это могло произойти. Последнее, что он помнил, ледяная вода, сомкнувшаяся над головой, горящая огнем грудь и удары о гладкие камни на дне ручья. Но раз уж сейчас рядом с людьми, должно быть, кто-то выловил его из ручья и принес домой.

Хизаши попробовал сесть, но слабые руки запутались в одеяле, и он обессиленно упал обратно на тощий футон. Сквозь сомкнутые веки просачивался слабый свет, и не сразу Хизаши сообразил, что его глаза широко открыты, просто не могут различить деталей, все сливалось в одно.

Шлепанье босых ног по полу вырвало его из оцепенения.

– Господин, вы проснулись!

Громкий голос звоном отозвался в голове, и Хизаши поморщился. Незнакомая девушка пахла сухими травами и костром, и он решил пока ограничиться этими ощущениями. Его ки истощилась настолько, что тело едва-едва справлялось с такой потерей.

– Выпейте это, – в руки сунули миску с чем-то горячим. – Не бойтесь, я умею лечить людей.

Улыбка, которая появилась на лице Хизаши, могла бы напугать, если бы он чувствовал себя лучше, но на девушку она не произвела никакого впечатления.

– Давайте я помогу. Осторожнее.

Ее пальцы сомкнулись на его и поднесли край миски к сухим губам. Отвар был горьким, обжигающим, но после него в груди потеплело, и осталось приятное пряное послевкусие. Казалось, оно было ему знакомо, и Хизаши на мгновение увидел руки, протягивающие ему точно такую же миску, исходящую ароматным паром, но воспоминание разбилось на осколки, не дав себя рассмотреть. Да и было ли это и впрямь воспоминание?

– Где я? – спросил Хизаши, когда последняя капля отвара осела в желудке горячей тяжестью.

– Деревня Оми.

– Деревня? В лесу Светлячков разве кто-то живет? – не поверил Хизаши. Зрение возвращалось к нему понемногу, и силуэт девушки, сидящей на коленях напротив него, обрел четкость.

– Господин не зря удивляется, – рассмеялась она. – В Оми всего несколько семей, когда-то наши предки нашли здесь приют. С тех пор мы не покидаем берега ручья.

Хизаши зажмурился и резко открыл глаза. Сначала было больно, но зато потом картинка сложилась, и он увидел перед собой совсем юную девушку в желто-оранжевом кимоно с простым узором и платком на голове. Ее лицо и руки загорели и потемнели, как у всех крестьянских женщин, с малолетства приученных к тяжелой работе. Насчет деревни она, возможно, и не обманула. Но Хизаши так и не смог полностью довериться людям.

– Сколько времени я спал?

– Весь день, от рассвета и до заката. Рыбаки принесли вас с первыми лучами солнца. А сразу после пришли и другие.

– Другие?

– Похожие на вас, – простодушно ответила девушка. – Они назвались оммёдзи, и староста попросил у них помощи.

Неужели его обнаружили? Так быстро! Он недооценил Дзисин и ее стремление замять еще одну неудобную для нее ситуацию. Хизаши скомкал в пальцах грубую ткань одеяла, и девушка спросила:

– Оммёдзи ведь помогают людям, так? Староста сказал, что это одна из трех великих школ.

– Какая именно?

– Ой, – стушевалась девушка. – Сейчас-сейчас. Она называется… Она называется… Вспомнила! Фусин.

Школа Сомнения – Фусин. Вторая из трех великих школ оммёдо. Принципы их работы, жизни и морали расписаны в невероятном количестве свитков, каждый шаг адепта Фусин регламентирован, каждое движение отточено, каждое слово – утверждено и одобрено старшими. В народе говорят, что они умеют видеть в душах людей и читать их помыслы, как открытую книгу. И порой действительно кажется, что строгие оммёдзи в черных одеждах с белоснежными воротничками способны выворачивать наизнанку и вытаскивать из человека правду, которую он стремится скрыть. По легенде основатель школы Фусин, Ёсидзава Рё, не обладал выдающимися магическими способностями, но славился своей честностью и неподкупностью. Однажды к нему пришли божественные посланники и попросили стать судьей в споре между ками и демоном. Любой бы на месте Ёсидзавы выбрал сторону ками, но он рассудил по справедливости и отдал победу демону. И так его доводы были убедительны, что никто не рискнул их опровергнуть. Демон предлагал разные дары Ёсидзаве в благодарность, но тот все отвергал. И в итоге демон наградил его способностью видеть истинные помыслы людей.

Разумеется, в легендах вымысла больше, чем правды, однако девиз школы Фусин: истина дороже золота, а основополагающий принцип, спасение, нужно заслужить. Хизаши был хорошо знаком с ним, и память об этом наполняла его тревогой.

Девушка по имени Тамаки уже давно ушла, солнце утонуло в зеленом море деревьев, и деревня пришла в движение. Хизаши сидел на террасе приютившего его дома и прислушивался к звукам на площади.

Деревня и впрямь была маленькой, поэтому без труда затерялась в лесу. Едва ли о ней знал кто-то, кроме торговцев, которым они поставляли целебные травы для продажи. Хизаши за годы странствий повидал множество подобных мест и одну истину усвоил твердо – никто не станет уходить в добровольный затвор без цели. Кто-то выбирает отшельничество ради достижения просветления или отработки сложных техник, если обладает сильной ки. Некоторые в одиночестве переживают горе или другие тяжелые времена. Но гораздо чаще люди прячутся от закона, человеческого или божественного. Следовало быть осторожнее – Хизаши за пару лет слишком привык, что его спина надежно защищена.

Его защита – Куматани Кента, но Кенты нет.

После захода солнца заметно похолодало, и запах воды и влажной листвы стал сильнее и навязчивее, пробиваясь даже сквозь дым разгоравшихся костров. Фусин никогда не бралась за дело, прежде не выяснив степень вины заказчика в происходящем. О знаменитых судах школы Сомнения ходило множество историй, в которых оммёдзи в черном представали ничем не лучше демонов, от которых, как говорят, и пошла их удивительная прозорливость. Хизаши видел некоторые из них, и всякий раз поражался тому, насколько жестокими могут быть одни люди по отношению к другим. И все равно любопытство не позволяло ему вернуться на футон или, что было бы правильнее, немедленно бежать из деревни.

Вместо этого Хизаши отправился к площади в обход, чтобы издали понаблюдать за работой второй из трех великих школ оммёдо.

На площади уже вовсю полыхали рыжие пятна костров, заставляя вечернюю тьму отступать ближе к домам, где она превращалась в густой чернильный кисель, в который, казалось, можно погрузить руки. Хизаши притаился в ней, щуря глаза на яркое живое пламя. Искры снопами поднимались к небу вместе с горьким дымом. На тесной площади собрались все жители деревни Оми, среди которых женщин было гораздо больше мужчин. В одной из них Хизаши узнал свою спасительницу, Тамаки. Все они смотрели на пришлых колдунов – так в народе называли практикующих древнее искусство оммёдо, и Хизаши тоже посмотрел. По традиции вершитель суда облачался в белое, как противоположность остальным адептам, и доставал ритуальный деревянный меч – боккэн.

Боккэн в руках оммёдзи в белом кимоно был выструган из светлого дерева с легким розоватым отливом. Помощники выбранного судьи уже закончили приготовления для обряда, и двое из них держали в руках по барабану-вееру – учива-дайко[12]12
  Учива-дайко – ритуальный веерообразный ручной барабан, представляет собой мембрану, натянутую на металлическое кольцо на ручке.


[Закрыть]. Когда они одновременно ударили по ним, Хизаши вздрогнул, но не от звука, а от вибрации в воздухе, рожденной объединенной ки целой группы оммёдзи. В этом была сила Фусин, они действительно могли читать человеческие души, но для этого им не нужен был демонический подарок, они использовали особые ритуалы и заклятия, чтобы отыскивать затаенную правду.

Ритм барабанов учащался, костры плевались искрами, и фигура в белом, держа боккэн на вытянутых руках, читала заклинание. Еще один адепт Фусин вывел из толпы женщину с торчащими из-под платка седыми волосами. Однако сама она была совсем не стара, просто насмерть перепугана. Хизаши улавливал запах ее страха, и его сущность дрожала в предчувствии чего-то жуткого.

– Назови свое имя, – потребовал судья.

– На… Нанао, господин.

– Зачем ты искала помощи?

– Меня преследует зло!

– Ты готова принять истину, какой бы она ни была?

Ритуальные вопросы не менялись веками. Бедная женщина была и без того не в себе, непрекращающийся бой барабанов давил со всех сторон, огонь вспыхивал в ночи, и серьезные мрачные лица оммёдзи Фусин в отблесках костров казались масками Они из театральных постановок.

Деревянный меч мелькнул в воздухе и обрушился на ничего не понимающую женщину. Та взвизгнула, упала лицом в пыль и протяжно, на одной ноте, завыла. Боккэн застыл над ее головой, так и не коснувшись, но на тупой кромке меча выступили бурые капли.

Виновна.

Хизаши слышал о том, что ритуальный боккэн источал кровь, когда касался человека, отмеченного печатью злых сил, но ни разу не видел своими глазами. До этого дня. Что же такого могла совершить крестьянка в глухой деревне, чтобы боккэн так отреагировал?

Хизаши принялся изучать всех собравшихся людей, которые пришли в священный ужас и попадали на колени. Барабаны смолкли, и из-за спины судьи вдруг вышел еще один оммёдзи в черном, в его руке нацелился в темное небо длинный обоюдоострый наконечник нагинаты.

Учида Юдай.

Хуже сложиться просто не могло.

Хизаши шагнул назад, прячась, как змея в древесных корнях, а Учида меж тем что-то сказал своему сэмпаю – судья всегда был самым старшим в иерархии группы. И, кажется, услышанное ему не понравилось. До Хизаши донесся его громкий голос:

– Вы сами навлекли на себя беды. Мы ничем не можем помочь.

Седая женщина громко заголосила, и ее крики наложились на раскат грома. Небо стало еще темнее, тучи накрыли деревню, и грохот повторился, сотрясая землю. Хизаши нахмурился, но не из-за приближающегося дождя, своего извечного недруга, а из-за того, что приближалось вместе с ним. Кровь на деревянном мече отозвалась вовсе не на грехи бедной женщины, а на запах темной демонической энергии, которую поначалу Хизаши принял за последствия битвы с Дзёро-гумо – ее окружала такая же аура. Сейчас же запах надвигающейся грозы очистил его разум, и давящее ощущение сделалось невыносимым.

– Все по домам! – первым, нарушая все писаные и неписаные правила своей школы, закричал Учида Юдай. – Живо!

Громыхнуло. Люди повскакивали и сбились в кучу, точно стадо овец. Все костры вмиг погасли, и тьма упала так резко, что даже Хизаши на миг ослеп. Кимоно Фусин слилось по цвету с мраком, и лишь мелькали светлые овалы лиц. Молнии вспыхивали без остановки, рассекая ночь раскаленными ломаными лезвиями. Пронзительно завизжала женщина и бросилась, куда глаза глядят, остальные последовали ее примеру, и на площади начался настоящий хаос. Оммёдзи пытались остановить переполох, но тут порыв ледяного ветра донес со стороны леса гнилостный запах разложения, от земли поднялась пыль, закружилась серыми вихрями, зашумели деревья, и вороний крик предвестил приближение зла. Хизаши выхватил веер, однако не стал раскрывать, надеясь отсидеться и уйти незамеченным. Ради себя, ради Кенты он не должен попасться на глаза Фусин.

Вдруг стало так тихо, будто все вокруг застыло в оцепенении, но Хизаши чувствовал, как росло напряжение, как люди невольно сдерживали дыхание, пока чей-то громкий голос не пронзил ночь насквозь:

– Они здесь!

Площадь перестала казаться вымершей. Снова полыхнули костры, и оммёдзи принялись за работу. Двое отправились обходить дома, человек с боккэном сел на землю и стал читать заклинания очищения, пока остальные сооружали ловушку из талисманов. Хизаши чувствовал исходящую от них энергию как уколы раннего морозца в конце осени. И тут новый порыв ветра прижал пламя к земле и бросил пригоршню листьев в лицо колдунам.

Шорох, пришедший на смену грому, был Хизаши уже знаком. Его можно было спутать с шуршанием листвы на ветру, но точно так же поскрипывали одновременно сотни суставчатых ног, смертоносной черной волной несущихся к деревне. Любой, кто останется в ней, будет обречен.

Хизаши сунул руку за пазуху и выругался – готовых талисманов не осталось. Все, что он успел сделать до того, как аура зла накрыла деревню, это написать кровью слабый оберег на стене дома, делая безопасным совсем небольшой участок земли, да и то такая защита продержится в лучшем случае не более четверти часа. Тьма сделалась непроглядной, лишь красными точками пылали костры на площади, но мрак пожирал их свет, стоило отойти на пару шагов от жаркого кострища. Хизаши не мог спасти всех, но еще три года назад он не стал бы спасать никого. Сейчас же он мчался вперед, почти безоружный, но пытающийся изменить хоть что-нибудь. В темноте он столкнулся с кем-то и велел бежать в безопасное место. Еще один человек, второй, пятый. Хизаши остановился всего на миг, и волосы зашевелились на голове. Он обернулся и увидел, как нечто огромное появилось из-за деревьев за краем деревни. Чутье подсказывало, что это та же Дзёро-гумо, что он встретил накануне, но опознать в этом монстре обакэ-искусительницу было уже невозможно. Она выросла во много раз, и выглядела так, будто сразу несколько паучьих тел слиплись в одно, с нелепо торчащими в разные стороны длинными тонкими конечностями, каждое из которых заканчивалось изогнутым когтем, срезающим толстые сучья на пути, как катана разрубает плоть. Чудище выпрямилось на задних ногах и заревело, а из-под его тучного тела изверглась волна красноглазых пауков размером со взрослого кота.

Раздался стук барабана, и с другой стороны от Хизаши повеяло объединенной светлой ки. Не желая становиться между жертвой и охотниками, Хизаши в несколько длинных прыжков покинул центр площади и тут услышал женский крик. Из-за плотной завесы демонической энергии ничего не было видно, пришлось бежать на звук. По пути под острую кромку веера попалось несколько верещащих тварей, и их вязкая горячая кровь заляпала хаори и капли попали на лицо.

– Помогите! – снова закричала женщина, и Хизаши показалось, что это голос Тамаки. – Спасите!

Хизаши пробежал через всю деревню и на окраине увидел Тамаки, забравшуюся на крышу старого колодца. Вокруг сужали кольцо с десяток пауков. Их исходящие ядом жвала непрестанно двигались, смыкаясь и размыкаясь с мерзким звуком. Тамаки уже перестала кричать, только надрывно плакала. Хизаши стряхнул с веера нечистую кровь, провел пальцами по глазам, произнося короткое заклинание, и тьма разошлась. Он отступил на шаг, наклонился вперед и веером медленно очертил перед собой круг. Пауки неуклюже развернулись к нему, привлеченные теплом его ки.

– Я, Мацумото Хизаши, изгоняю вас.

Первого он рассек в полете, разрезал надвое, второго отшвырнул далеко в сторону, третьего ослепил, четвертого лишил ног и раздавил. Пятый оказался умнее, и Хизаши пришлось несладко, отбиваясь сразу от нескольких тварей. Зрение начало мутиться, скоро все снова погрузится во мрак, но за это время надо успеть слишком много. Хизаши крутился в боевом танце, его обманчиво легкий и хрупкий веер порхал крылом белой бабочки.

Паук издал прощальный клекот и затих под подошвой гэта. Хизаши покачнулся от усталости и вдруг, оказавшись слишком близко к поверженному врагу, четко услышал:

– Ясухиро.

Снова это имя! Хизаши взмахом руки рассек паука на две части, повернулся к следующему, и его постигла та же участь. Казалось, этому не будет конца. Тьма не светлела, паучьи визги наполняли голову тяжестью. Хизаши отвлекся всего на миг, и летящий ему в лицо паук упал, сраженный вспышкой стали. Хизаши отшатнулся, и кто-то дернул его за ворот хаори, помогая устоять.

– Не смей отступать!

Хизаши повернулся к нежданному соратнику спиной, и вскоре бой все-таки закончился. Девушки уже и след простыл, в окружении корчащихся трупов остались только они вдвоем.

– Кем бы ты ни был… – начал говорить Хизаши, но слова благодарности так и не слетели с языка. Человек рядом ловко крутанул в руках копье, и сверкающее острие уперлось Хизаши в шею. Надави чуть сильнее, и тонкая кожа лопнет, заливая ворот кровью.

– Наказание за предательство – смерть.

Тьма милосердно скрывала выражение глаз Учиды Юдая, однако Хизаши не нужно было видеть, чтобы знать. Из всех оммёдзи, забредших в деревню Ома, помочь Хизаши пришел именно он. Он же и убьет.

– Да, я заслуживаю смерти, – согласился Хизаши, стараясь не обращать внимание на порез на горле. – Но Куматани Кента нет.

Лезвие отстранилось, и Хизаши выдохнул.

– Что с Куматани? – сурово спросил Учида. – И не вздумай лгать. Я еще не имею права носить боккэн, но чувствую, когда мне лгут.

– Мне нужно в Кёкан ради Кенты. Я верю, его еще можно спасти.

* * *

Дождь закончился утром, и под раскаленными лучами солнца влага испарялась из земли, порождая просто невыносимую жару. В траве вдоль дороги громко стрекотали цикады, грязь уже подсохла и покрылась растрескавшейся коркой, но если наступить, то нога погружалась в вязкую хлябь. Хакама идущего впереди Куматани уже была забрызгана по колено, но он, как обычно, не обращал на мелочи внимание, увлеченный однообразным пейзажем, раскинувшимся по обе стороны от дороги.

– Если бы ты не пожалел лошадь, мы бы сейчас катились в повозке, а не месили грязь, – проворчал Хизаши. Сил на то, чтобы ругаться, не было, и он уныло обмахивался веером, совершенно бесполезным во влажном зное без единого дуновения ветра. Чистое небо слепило своей синевой, а на много ри[13]13
  Ри – историческая японская мера длины, равная примерно 4 км.


[Закрыть] вокруг не виднелось даже намека на дерево и, следовательно, вожделенную тень.

Кента легкомысленно пожал плечами.

– Ты же видел, какая она старая, Хизаши-кун? Если бы мы попросили возницу везти нас до самой деревни, она бы померла на полпути, и ее смерть была бы на нашей совести.

– Мертвая лошадь могла бы превратиться в злого духа, – заметил Мадока. – Я серьезно. Представляете себе призрачную лошадь, одержимую местью?

Он немного отстал вместе с Сасаки Аратой, которому было тяжело поддерживать заданный Кентой темп.

– Пф, ты что, боишься злых духов? – хмыкнул Хизаши и обличающе ткнул веером в его сторону. – Да кто тебя тогда вообще пустил в Дзисин?

– А еще она могла бы стать сагари[14]14
  Сагари – ёкай, который представляет собой живую голову мертвой лошади, висящую на дереве. Рождается, когда под деревом умирает от болезни лошадь и дух ее сливается с деревом.


[Закрыть], – пробормотал Арата и поёжился.

– Еще один трусишка на мою голову…

Куматани уже ушел довольно далеко и, обернувшись, помахал рукой.

– Скорее! Неужели вам совсем не интересно?

– Он чокнутый, – вздохнул Хизаши и пропустил вперед соучеников. Лично ему было совсем не любопытно, что на этот раз напугало крестьян в захолустной деревне. А вот на сагари бы он посмотрел, так что все-таки жаль, что они не взяли ту старую клячу.

– Мацумото, хэй! У тебя ноги в грязи застряли? Хочешь, понесу?

Мадока гулко расхохотался над собственной незамысловатой шуткой, и Хизаши сердито щелкнул веером. Как же с людьми тяжело!

До деревни Суцумэ оставалось еще полдня пути. Им встретилась телега, запряженная мулом, а в ней развалился человек в старомодной просторной одежде каригину – верхнем платье с длинными широкими рукавами с надрезанными плечами и цветных шароварах – и высокой шапочке эбоси. Сейчас так странно одевались только предсказатели.

Мадока презрительно фыркнул:

– Из Суцумэ катится, шарлатан. Наверняка кучу народа там обдурил своими дешевыми фокусами. Эти бродячие гадатели как саранча, везде раскиданы.

– Все гадатели принадлежат одному клану, – поправил Сасаки, – Кансэй. Просто у них образ жизни такой. Вольный.

Телега прокатилась мимо, и Хизаши проводил ее завистливым взглядом.

К вечеру безоблачное небо налилось зловещей синью, а воздух загустел и липкой пленкой оседал на коже. С погодой на юге провинции Мино творилось что-то ненормальное, словно боги решили наказать ее жителей жарой, в одночасье сменяющейся проливным холодным ливнем. За день собралось столько тепла, что гроза была неминуема, но от этого не менее ненавистна. Количество грязи, которое собрали новенькие гэта Хизаши, сделало бы счастливой самую привередливую столичную свинью, но никак не его самого. Он был в ярости.

– Смотрите, впереди ворота! – первым крикнул зоркий Мадока. Деревня, в которую их группу отправили несколько дней назад, оказалась довольно крупным поселением, окруженным высоким забором. Кента проверил, на месте ли грамоты, подписанные главой школы, и снова убрал их за пазуху.

– Отлично, – кивнул он с неизменной улыбкой. – До дождя точно успеем.

Они дружно прибавили шагу, но за пару дзё до ворот с неба все-таки хлынули потоки воды, превращая землю под ногами в трясину и насквозь вымачивая одежду и волосы. Да еще и на сторожевой башне не сразу заметили путников, и пока створки медленно раскрывались, Хизаши чувствовал себя в большей степени рыбой, чем человеком. Хотя он и человеком-то до конца себя осознать не успел.

– Мы ученики оммёдзи из школы Дзисин. Меня зовут Куматани Кента, это Мацумото Хизаши, Мадока Джун и Сасаки Арата, – представил их Кента и протянул бумаги. – У вас буйствует нечисть?

Вообще-то среди оммёдзи не принято было употреблять это слово, но простым людям так было понятнее. Хизаши потеснил мелкого Арату и встал рядом с Кентой.

– Можно побыстрее? Мы устали и промокли. Все еще мокнем. А с вашими вопросами разберемся после ужина.

И в кои-то веки все, пусть и молчаливо, его поддержали, а у здоровяка Мадоки еще и в животе заурчало так громко, что даже шум дождя не смог заглушить этого жуткого звука.

– Конечно, конечно, – зачастил встречающий их пожилой сухопарый мужчина, назвавшийся деревенским главой по фамилии Ито. – Сейчас все будет в лучшем виде, господа оммёдзи. Сейчас все будет. Не извольте беспокоиться.

При этом беспрестанно кланялся, однако Хизаши удалось пару раз заглянуть ему в лицо. Длинное и болезненно серое – похоже, этого бедолагу терзает давний недуг или тревога, не дающая спать по ночам. Своими наблюдениями Хизаши, конечно, ни с кем не поделился и молча проследовал за деревенским главой сквозь пустое селение.

В такой ливень никто не стал бы выходить из дома, даже собаки притихли в своих конурах. Ито-сан держал над Кентой зонт, интуитивно выделив его как более значимую персону, нежели остальные, ведь грамота из Дзисин была у него. Хизаши, Мадоке и Сасаки пришлось мокнуть до самого порога дома, который освободили специально для них.

– Что за хибара? – не стал сдерживаться Хизаши и укоризненно ткнул в покосившуюся крышу пальцем. – Вы хотите, чтобы нас похоронило до начала работы?

Ито вдруг рухнул на колени и распластался в жидкой грязи, вытянув перед собой руки.

– Простите, господин оммёдзи! В деревне нет других свободных мест! Для Суцумэ настали тяжелые времена…

Кента ринулся поднимать причитающего главу, а Арата поднял упавший зонт, отряхнул и поднял над его головой.

– Не будем обсуждать это сейчас, – сказал Кента, и стало ясно, что потом они об этом обязательно поговорят. – Мы с благодарностью переночуем здесь, Ито-сан. Спасибо вам за заботу.

В животе у Мадоки снова заурчало. Он сконфуженно накрыл его ладонью и попятился.

– Я распоряжусь, чтобы женщины принесли свежего риса и саке, – оживился глава, которому не терпелось сбежать от важных гостей.

– Подождите, – остановил его Кента. – Кто-то может ввести нас в курс дела?

– Ааа… Моя дочь…. Да, моя дочь справится.

Больше Куматани не стал его держать.

Внутри жилище оказалось совсем заброшенным, циновки пропитались пылью, из щелей в стенах сквозило холодом, стропила под крышей поскрипывали от ветра снаружи, песок в очаге-ирори в центре был холодным и темным. Сасаки достал огненный офуда, и картина стала яснее и оттого еще печальнее.

– Здесь сто лет никто не жил, – Хизаши брезгливо поморщился. – Гадость.

– Чистоплюй, – фыркнул Мадока, бросил узел с вещами на пол. – Скажи еще, что не ляжешь на футон, будешь спать стоя, как лошадь.

– Если футон такой же грязный, как твой язык, то мне и стоя удобно.

Пока они препирались, Кента разжег огонь в очаге, и Хизаши нарочито повернулся спиной к Мадоке и лицом к теплу. Он не любил холод, не любил сырость, но первыми в списке стояли люди, особенно такие скользкие, как этот деревенский глава Ито.

– Ты странно смотрел на старосту.

Куматани закончил раздувать пламя и теперь пристально изучал Хизаши.

– Он мерзкий. И лжец.

– С чего ты это взял?

– Он специально поселил нас в самой ветхой хибаре, чтобы показать, как в деревне все плохо. А вот сам Ито-сан не бедствует. Как и вся деревня, насколько я могу судить.

Мадока перестал копошиться, раскладывая тонкий вонючий футон подальше от сквозняков, и подошел к очагу.

– А ведь Мацумото прав.

Они переглянулись, и Хизаши нехотя кивнул ему.

– Ограждение.

– Именно, – Мадока пояснил специально для ничего не понимающего Араты, все еще стесняющегося принимать участие в общих обсуждениях. – Забор вокруг деревни довольно новый, построен на совесть, ворота крепкие, а караульные больше похожи на солдат, чем на крестьян.

– Откуда у бедной деревеньки столько средств на охрану, да и зачем она им понадобилась? – продолжил Хизаши. – Разве не лучше было бы потратить деньги на тот же рис для всех голодающих?

– Но зачем деревенскому главе нам лгать? – удивился Кента.

– Чтобы выпросить скидку?

– Оплату все равно берем не мы, а люди из местного управления Дзисин, так что давить на жалость нет смысла.

– Может… – вдруг подал голос Арата и смущенно замолк.

– Говори уже, смелее, – подбодрил его Кента.

– Староста мог и не лгать о бедности. Просто… Ограда вокруг деревни могла быть нужна из-за угрозы войны или… Или если деревенские готовились защищаться от чего-то другого.

Мадока ударил кулаком по раскрытой ладони.

– Да! А потом у них не вышло, и они пригласили нас.

Хизаши громко фыркнул:

– А ты не такой идиот, каким выглядишь.

– Ребята, прекратите, – попросил Кента. – Мы должны быть командой, в этом смысл задания, которое нам поручили.

– Я бы предпочел работать в одиночку, – ответил Хизаши. – На крайний случай, тебя бы вполне хватило для подстраховки.

– В одиночку работают только мастера, а мы и года не отучились.

Разговор прервался стуком в дверь. Куматани впустил в дом юную девушку с завернутым в узел бэнто.

– Меня зовут Ито Марико, – она низко поклонилась, не поднимаясь с колен, – отец послал меня накормить вас и ответить на вопросы. Пожалуйста, спрашивайте.