Текст книги "Серебряный змей в корнях сосны – 3"

– Будь над тобой крыша, я бы спросил? – решился на дерзкий ответ Кента. – Отчего ты сидишь здесь один, как ёкай, поджидающий жертву? Ты не можешь идти?

– Не могу. Возьми меня с собой.

Кента покосился на него с сомнением. Всем известно, что многие ёкаи по природе оборотни и могут превращаться в людей, но даже самая удачная человеческая форма все равно имела изъяны. Подойти бы поближе. Прикинув так и эдак, Кента зашагал прямо по воде, рассудив, что и без того уже вымок насквозь и вряд ли еще одна лужа сейчас что-то решала.

Взгляд ёкая изменился, стал настороженным, почти враждебным, но с места он так и не сдвинулся. Кента присмотрелся к нему.

Он был странным. Ощущался человеком с головы до пят, но определенно им не являлся, уж в этом Кента худо-бедно разбирался. Он встал перед камнем, возвышаясь над сидящим, достал из-за спины зонт и раскрыл над их головами.

– Я не ищу попутчиков, – сказал он честно, – но если ты повредил ногу, я могу посмотреть. Я держу путь из святилища, где помогают больным и увечным, и кое-что смыслю в ранах и хворях. А после ты пойдешь туда, – он указал в сторону дороги, ведущей в ближайший к горе Тэнсэй город под названием Ямасита[10]10
  Ямасита – в переводе с японского примерно означает «под горой».


[Закрыть], – а я туда.

Он кивнул на тропу, что вела вглубь леса и должна была вывести его к воротам Кёкан.

Ёкай поднял голову, длинная челка сползла с лица, и на Кенту уставился желтый глаз с узким змеиным зрачком.

– А куда ты идёшь?

– В школу Кёкан.

– Кёкан? – протянул он. – Как интересно.

– Я собираюсь стать оммёдзи.

– О, я догадался! – оборвал его ёкай и недовольно зашипел, когда капли, просочившиеся сквозь дыру в зонте, попали ему за шиворот. – Зачем еще человеку идти в школу оммёдо?

– Чтобы просить о помощи? – неуверенно предположил Кента, немного растерянный этой странной беседой. – Ведь школы для того и придуманы.

– Глупый ты. Никто не ходит за помощью прямо туда, есть же управления, где принимают прошения. Так какого-нибудь плешивого крестьянина и пустили за ворота, ха!

– Кажется, ты не лучшего мнения о школах оммёдо, – заметил Кента. – Кто же ты сам такой и куда держишь путь?

– Я? Я обычный человек, который решил обучиться искусству оммёдо, – ответил ёкай не моргнув глазом. – Я такой же, как и ты, но иду в Дзисин. Почему бы нам обоим не отправиться туда, раз уж судьба свела нас вместе?

«Вот так неожиданность! – подумал Кента. – Ёкай, который хочет учиться изгонять ёкаев».

– Да ты, верно, шутишь, – не выдержал он.

– Кто же станет шутить такими вещами? И разве я чем-то не подхожу на роль ученика оммёдзи? Недостаточно юн, недостаточно образован? Уродлив или калечен? Нет. Так чем я хуже прочих?

«Тем, что ты не человек», – снова подумал Кента и устыдился своих мыслей. Нельзя судить о других поспешно. Даже у ёкая может быть причина поступать столь… необычно.

– Идем вместе, – тем временем принялся уговаривать ёкай. – Видишь, я знаю больше тебя, могу научить кое-чему. Ты, я смотрю, парнишка простой, таким среди детишек аристократов и чиновников ой как непросто приходится.

– Но я не хочу учиться в Дзисин. Да и тебе… – Кента осекся, не зная, выдать ли, что догадался об обмане, – стоит ли выбирать Дзисин?

Ёкай пожал плечами.

– Это величайшая из великих школ. По-моему, все очевидно.

Кента всмотрелся в его странные глаза и так и не смог понять, в чем подвох, а потому сказал:

– Я не изменю решения, поэтому наши пути разойдутся, и, если боги позволят, еще свидимся. Только скажи, как твое имя, чтобы я мог узнать тебя в будущем?

– Мацумото Хизаши.

– Мацумото как «корни сосны»?

– Верно. И Хизаши как «долговечный».

– Красивое имя, – искренне восхитился Кента. – Я из рода Куматани[11]11
  Куматани – с японского можно трактовать как «Медвежья долина».


[Закрыть], а звать меня Кента.

– Ты не очень-то похож на медведя.

– Моя семья служит в святилище Лунного медведя, ками нашей деревни, – пояснил Кента. – Так уж повелось.

Он отвернулся, намереваясь продолжить путь, но почти сразу заметил, что идет не один. Обернувшись, столкнулся с наглым разноглазым взглядом.

– Не так уж ты и болен, – усмехнулся Кента, глядя, как легко тот вышагивает, ничуть не хромая.

– Я исцелился, – ответил ёкай с улыбкой, но в ней Кента не ощутил тепла. – И подумал, отчего бы мне не попытать счастья в Кёкан? Пойду с тобой, вместе веселее.

Ростом он оказался выше Кенты, но уже в плечах, с прямой спиной и длинной шеей, его запястья, выглядывающие из широких рукавов хаори, были тонкими и хрупкими на вид, а бледные пальцы венчались аккуратными продолговатыми ногтями. Весь его облик – от гэта на высоких зубцах до заткнутого за пояс кимоно веера – выдавал благородное происхождение, и Кента даже малость усомнился, а верно ли все видит, правильно ли толкует?

– Я не могу запретить тебе идти со мной одной дорогой, – сказал он, – но разве твоя душа не должна сама выбрать учение, которое бы ты хотел постигать много лет? Если я скажу, что иду в Фусин, пойдешь со мной?

Желтый глаз угрожающе вспыхнул.

– Юный господин так мудр, – процедил Хизаши. – Он задает хорошие вопросы. А встречал ли он в своей жизни гадателей?

– Встречал. И что с того?

– А то, что мне нагадали, будто человек, который попадется мне до заката солнца в этот день, определит мою судьбу. Разве не очевидно, что идти против воли богов дурная затея? Ты – тот человек, который мне нужен.

Кента невольно поднял голову, чтобы убедиться – скоро вечер, так что едва ли Мацумото Хизаши успеет встретить в лесу кого-то еще.

– Предсказания не всегда столь буквальны, – сказал он словами своей матери, на что Хизаши невозмутимо пожал плечами.

– Не надо искать сложности там, где их нет, Куматани-кун. Мне суждено было встретить тебя, чтобы ты привел меня в школу оммёдо и экзорцизма.

Кента, и сам недавно шедший неведомо куда, а потом так же понадеявшийся на совет случайно встреченного старика, больше не знал, что возразить. Бывало, ёкаи цеплялись к людям, чтобы высасывать их жизненные силы, но слабее от разговора с Мацумото Кента себя пока не чувствовал.

Может, он все-таки ошибается, и перед ним просто очень необычный человек?

– Хорошо, – согласился он. – Тогда прекрати притворяться больным. Я хочу до темноты добраться до Кёкан, чтобы снова не ночевать под открытым небом, тем более в дождь.

– Кто сказал, что я притворяюсь? Я просто стойко переношу боль.

Хизаши улыбался, но за этой улыбкой пряталось что-то еще. Кента не мог разобраться, ведь каждый день видел одних и тех же людей, и их эмоции редко отличались разнообразием, но в последние дни перед уходом ему доводилось видеть как раз такие улыбки – лишь гримаса на лице, скрывающая истинные чувства. Но он не мог позволить себе обвинять его во лжи, хотя ни на минуту ему не поверил.

– Ты знаешь дорогу? – меж тем поинтересовался Хизаши. – Тогда я просто тихо пойду за тобой и ничем не буду тревожить.

Кента без слов двинулся дальше.

Дождевые капли почти не достигали их, оставаясь в густой кроне, лишь изредка осыпались целыми горстями. Кента обходил такие места, а где не мог, прикрывал голову дырявым зонтом. И чем дольше они шли, один за другим, тем чаще за спиной раздавались тоскливые вздохи.

– Что с тобой не так? – спросил Кента, развернувшись, но тут же натолкнулся на совершенно несчастный взгляд своего странного попутчика. Вид его выражал страдание, длинная челка облепила лицо, пестрое хаори уныло обвисло влажными складками.

– Все хорошо, все просто чудесно, – ответил Хизаши, сжавшись так, что на него стало больно смотреть. Кента смягчился.

– Ты, наверное, замерз? Твоя одежда хороша, но не подходит погоде. У тебя нет других вещей?

Кента только сейчас заметил, что у Хизаши не было с собой ни узелка, ни котомки – совсем ничего. Что же это за путешественник такой, что идет налегке?

– Меня ограбили.

– Но не забрали дорогое хаори?

– Не успели. Наверное, очень торопились.

Кента сделал вид, что поверил, и протянул ему зонт.

– Держи. Лучше так, чем никак.

Пальцы Хизаши неуверенно сомкнулись на потертой ручке, словно она могла обратиться змеей и ужалить. Кента удостоверился, что теперь на макушку Хизаши станет попадать меньше влаги, и пошел дальше. Мацумото нагнал его и понес зонт над ними обоими.

От валуна на развилке, как он узнал, следовало двигаться на восток, тогда как северная тропа выходила к городу у подножия Тэнсэй. И хоть все, наконец, приближалось к финалу, сомнения одолевали Кенту, как бы он ни старался их подавить. Первое в его жизни предсказание сбылось, он встретил человека в дождливый день месяца нагатсуки, а Хизаши уверял, что предсказание, данное ему, говорило о Кенте. По всему выходило, если оба предсказания верны, им суждено связать свои судьбы. Кента не был готов к такому, он чувствовал тяжесть ответственности, что легла на его плечи после слов Хизаши.

«Возьми меня с собой».

– Ты напряжен, – заметил Хизаши. – Ни к чему так переживать. Лучше скажи, чем же сомнительное учение школы Кёкан привлекло такого благородного юного господина?

– Что же в нем сомнительного? – спросил Кента с любопытством. Все же идти молча и правда утомительно, тем более когда есть компания. – Я слышал, что в Кёкан неважно, человек ты или ёкай, пока соблюдаешь человеческие и божественные законы. Все равны.

Хизаши презрительно сощурился.

– Равны? Разве порядок мира не таков, что людям, демонам, божествам и ёкаям невозможно идти одной дорогой? Ведь будь оно иначе, наши миры не находились бы настолько далеко друг от друга. Разве не получается, что все это учение о дружбе с ёкаями лишь сладкая ложь?

Кента не торопился отвечать. Так же как люди не всегда жили в мире, ёкаи могли тоже недолюбливать одни других, но в речах Хизаши сквозила сильная неприязнь. Кенте это не нравилось, но спорить он не любил, поэтому сказал:

– Если ты так считаешь, вряд ли я смогу тебя переубедить. Но если твои слова идут от сердца, то дальше нам с тобой не по пути.

– Я думал, ты станешь отстаивать свою точку зрения. Разве ты не должен?

– Не должен. В этом мире много плохих ёкаев, но не меньше и плохих людей. Мой взгляд таков, потому что я сталкивался и с теми, и с другими. Возможно, ты считаешь иначе, потому что люди окружали тебя только добром, а ёкаи приносили вред, а может, это и не твое мнение вовсе. Какой смысл мне тебя переубеждать?

Хизаши на мгновение остановился, и Кента вышел из-под ненадежного укрытия их общего зонта. Обернулся через плечо и успел заметить гримасу злости на красивом лице.

– Окружали добром?.. – тихо отозвался Хизаши. – Что ж, в одном ты прав, плохих людей много. Но ты все равно идёшь со мной и ведешь беседу. Что, если я плохой человек?

– Я не могу судить, пока ты не сделал ничего дурного.

– У тебя большое сердце, Куматани-кун, раз ты сжалился над кем-то вроде меня.

– А ты бы разве прошел мимо?

– Кто знает.

Усилившийся шорох капель, разбивающихся о зонт, подытожил их странный разговор. Вопросов появилось еще больше, чем было до этого, и Кента решил, что стоит ускориться, чтобы не оставаться в лесу наедине с Хизаши на ночь, а она стремительно приближалась. И тут тропа уперлась в широкую лужу, перейти которую можно было только по кустам с краев.

За лужей была развилка, а на развилке – замшелый валун. И только человека в ярком хаори на нем уже не было.

– Мы сделали круг? – удивился Кента. Он этого не заметил, хотя с малолетства бегал через лес к святилищу, проведать маму.

– Если это не другая развилка с похожим камнем, то да.

Они встали возле камня. Дождь снова стих, и Хизаши сложил зонт и обратился к спутнику:

– По какой дороге нам теперь пойти?

– Нам нужно на восток, – уверенно сказал Кента.

– На восток так на восток, – легко согласился Хизаши и снова раскрыл над ними зонт.

Они шли быстро, обгоняя привычный ход солнца, как вдруг деревья расступились, и под ногами возникла та самая лужа, только теперь это случилось даже быстрее. Кента начал переживать.

– Кто-то водит нас по лесу! – воскликнул он.

– Да. Нас водишь ты.

Хизаши отошел и с важным видом уселся на валун. Кента немного походил вокруг, потом тоже сел рядом. Отчего-то, дважды выбрав путь на восток, они все равно возвращались обратно, об этом говорило и положение солнца, стремящегося к закату по левую от них руку. И если в Кёкан не хотели их видеть, то какова причина? Почему они не показываются другому ёкаю?

Или…

– Может, попробуем ту дорогу? – Хизаши кивнул вперед, туда, куда вела вторая тропа.

– Она приведет нас к Дзисин.

– А если нет?

Кента задумался над его словами. И думал недолго.

– Ты можешь оказаться прав. Давай хотя бы попробуем.

И он решительно двинулся на север. Вскоре стало заметно, что лес редеет, появилась новая тропка, отходившая в сторону, но они продолжили придерживаться одного направления, пока не вышли из леса и им не открылся вид на священную гору Тэнсэй. Ее подножие было широким и пологим, оплетенным лестницами и светящимся зажженными к вечеру фонарями. Выше огней становилось меньше, и отсюда казалось, что заснеженная острая верхушка подпирает низко нависшие облака. Воистину величайшая из трех великих школ оммёдо выбрала своим домом поразительное место! Кента не видел настолько холодно прекрасных гор, в его краях их склоны покрывали ели и сосны, и высотой они не потрясали воображение.

Хизаши указал сложенным веером вперед.

– Видишь? Там ворота. Давай посмотрим поближе.

– Нет, уже почти стемнело, нам надо вернуться и поискать Кёкан.

– И заплутать еще сильнее?

– Мы не заплутали, – упрямо ответил Кента, но в глубине души тоже не хотел снова блуждать по замкнутому кругу, тем более в Лисьем лесу, по слухам, водились ногицунэ – дикие лисы-оборотни, не брезгующие человечиной, а у Кенты с собой ни меча, ни лука, ни талисманов – только быстрые ноги. – Ты можешь остаться, эта школа подойдёт тебе по нраву, а я продолжу свой путь, как и собирался.

– Ты не берешься судить, хороший я или дурной, но с лёгкостью выносишь приговор моему нраву, – укорил Хизаши. – Но я не буду держать на тебя обиду, ведь ты был ко мне милосерден. Сделаем по-твоему, но сначала все-таки переночуем под крышей и поедим горячей еды.

И пошел, раскручивая на плече чужой бумажный зонтик, обратно. Кента не сразу сообразил, что тот имел в виду тропку, которую они недавно миновали, она вела в город, окруженный с одной стороны лесом, с другой – рекой, а с третьей подбиравшийся к подножию Тэнсэй.

И как бы Кента ни был настроен во что бы то ни стало попасть в Кёкан до темноты, вынужденно смирился.

* * *

Ямасита – маленький торговый городок, собравшийся постепенно из тех, кто искал защиты у школы Дзисин, надеялся заработать на ней или попросту не смог пополнить ряды ее учеников. Со временем эти люди превратили город в место, где можно развлечься и купить все, что необходимо будущему или практикующему оммёдзи, от еды, одежды до особой бумаги для офуда или изготовляемых на заказ ритуальных масок. Дома там стояли тесно, по два, порой и три этажа, с лавкой или мастерской внизу и нередко с гостевыми комнатами наверху. Не было тут особой красоты или изящества, лишь по вечерам зажигались подвешенные за забором на крюки желтые бумажные фонари да мерцали красным акатётин[12]12
  Акатётин – традиционный красный бумажный фонарь, который вывешивают перед идзакаей.


[Закрыть] над дверьми идзакай.

И все же Ямасита понравилась Кенте, ведь они с Мацумото Хизаши вошли как раз когда стража отбивала пять ударов, наступила середина часа Пса, и в это время года сумерки уже вовсю расползались по земле, поглощая улицы и дома, заставляя окна вспыхивать тревожным светом ламп. Откуда-то потянуло холодом, и Кента поёжился.

– Дует с горы, – пояснил Хизаши и доверительно добавил: – Ненавижу холод.

Он беспокойно раскручивал зонт, хотя дождь уже прекратился, и даже на темнеющем небе было заметно, что тучи расходятся, показывая первые робкие звездочки.

А Кента в этот момент подумал, что жилье в Ямасите ему точно не по карману.

– Идем, – поторопил Хизаши, чья притворная покладистость там, в лесу, в городе сменилась властным нетерпением. – У меня скоро руки отмерзнут.

– Не отмерзнут, – возразил Кента, – до заморозков еще очень далеко.

На что Хизаши даже не обернулся, уверенно вышагивая впереди. Опасаясь, как бы невольный спутник не пропал в лабиринте незнакомых улиц, Кента догнал его и пристроился рядом. И если в деревне к исходу часа Пса жители укладывались спать, тут им повстречалось много людей в одинаковых одеждах – черных хакама и темно-красных, как запекшаяся кровь, кимоно, и Кента с замиранием сердца понял, что эти высокие красивые юноши, спешащие мимо них, из Дзисин. Они – ученики оммёдзи.

Кента посторонился, пропуская одного, но случайно натолкнулся спиной на другого.

– Эй, глаза разуй, деревенщина! – рыкнул на него юноша-дзисинец, разбивая охвативший Кенту восторг, как хрупкую чашу. – Гнать вас всех надо…

Толкнув Кенту плечом, он пошел дальше, а товарищи ни словом, ни делом не урезонили его.

Рядом возник Хизаши и тихо спросил:

– Оставишь это так? Он обозвал тебя деревенщиной.

Кента с силой сжал пальцы на узле котомки. Гнев вспыхнул мгновенно и так же быстро угас.

– Но ведь в его словах есть доля правды. Я пришел из маленькой деревеньки, название которой тут наверняка никому не известно. Для них, – он посмотрел вслед удаляющимся спинам, – я деревенщина.

– Вот ты странный, – хмыкнул Хизаши. – Я бы не спустил оскорбления.

Он его подначивал, даже Кенте было понятно, поэтому он с легкостью избежал расставляемой ловушки.

– Здесь наши пути разойдутся, – сказал Кента, чувствуя неловкость. – Удачи тебе, Мацумото-кун.

И, рассудив, что жилье дешевле, чем дальше оно от центра и от школы оммёдо, пошел прочь.

– Почему ты опять со мной прощаешься? – раздалось ему вслед. – Разве мы не договорились идти в Кёкан вместе?

И точно, прицепился как онрё[13]13
  Онрё – беспокойные разгневанные духи людей, умерших с сильными эмоциями ярости, ненависти, обиды.


[Закрыть] к обидчику. Кента ускорил шаг, но, судя по торопливому стуку гэта за спиной, Хизаши не отставал.

– Не бросай меня, эй! Эй!

Кента едва не вписался лицом в раскрывшийся перед носом зонтик, которым Хизаши подцепил его, как рыбак ловит на крючок рыбу. Развернувшись, Кента прямо встретил хитрый взгляд. Вечерний полумрак скрадывал нечеловеческие особенности, и Мацумото было не отличить от людей.

– Я знаю хороший рёкан. Лучше ты все равно не сыщешь.

– Я не гонюсь за роскошью.

– Ну это-то я заметил, – фыркнул Хизаши. – Идем же скорее.

И он просто схватил Кенту за запястье и повел за собой. Люди не обращали внимания, для них они были лишь еще одними путниками, коих дорога вывела к Ямасите, а завтра поведет дальше. Кента поддался любопытству, и пока Хизаши продолжал тащить его за собой, оглядывался по сторонам: вот закрытая лавка торговца овощами, вот красный фонарь крохотной идзакаи, вот вывеска с изящной каллиграфией. Улица становилась все шире, фонарей на ней горело все больше, и наконец Кента смог высвободить руку, а после обнаружить перед собой каменные ступени, ведущие к крыльцу двухэтажного строения на высоком фундаменте, таких Кента прежде не встречал, в деревне все дома были низкими, на сваях, и под полом часто прятались енотовидные собаки, а один раз Кента выманил оттуда тануки[14]14
  Тануки – ёкай-оборотень в виде енотовидной собаки, символизирующий счастье и благополучие.


[Закрыть]. Над входом тут нависала изящная закрытая галерея, с просачивающимся сквозь тонкие перегородки уютным желтым светом.

– Мы же не пойдем туда? – спросил Кента, уже зная ответ.

Хизаши больше не держал его, и все же, когда тот поднялся по ступеням и решительно вошел внутрь, Кента проследовал за ним.

– Вам одну комнату или две, юные господа? – спросил хозяин, высокий худощавый мужчина с полностью седой, несмотря на не старый еще возраст, головой. Вокруг глаз залегли тени, и даже когда он улыбался, взгляд не становился светлее. Казалось, он вымылся из потускневшей радужки вместе со слезами. Кента видел такое у людей, чьим родственникам они с мамой не могли помочь.

Он так задумался, что ответ Хизаши застал его врасплох.

– Одну. Боюсь, мой… друг все еще немного растерян.

– Впервые у нас? – понимающе покивал хозяин. – Мацумото-сан, вам подготовить ту же комнату, что и обычно?

– Да, пожалуйста.

Хозяин кликнул служанку, и та отправилась наверх, пока новые постояльцы расплачивались. Кента подошел ближе и достал из-за пазухи мешочек с монетами. Он был совсем легким и почти не позвякивал, а когда Кента услышал цену за одну ночь, засомневался, что вообще стоит развязывать тесемки.

– Идем, – шепотом попросил он, касаясь локтя Хизаши, на что тот лишь дернул рукой и достал увесистый кошель, в котором медных монет могло уместиться на десяток рё[15]15
  Рё – основная денежная единица, принятая в книге.


[Закрыть]! Хизаши подбросил его на ладони, красуясь, после чего отсчитал нужное количество монет и еще накинул сверху.

– Купишь подарок Тэруко, – сказал он самодовольно, но лицо хозяина помрачнело, и он не притронулся к деньгам.

– Не нужно. Нет больше моей доченьки…

Хизаши пожал плечами, но монеты не забрал и спрашивать ничего не стал. Кенте хотелось верить, что от сочувствия его горю, а не равнодушия. Больше они с хозяином не перемолвились ни словом, а когда вернулась служанка, она проводила их в комнату аж на 12 татами – совершенное излишество, ведь им хватило бы и вдвое меньшей площади, чтобы просто переждать ночь.

Хизаши тут же разместился на дзабутоне[16]16
  Дзабутон – традиционная подушка для сидения на полу.


[Закрыть] возле столика, где для них уже положили легкие закуски и теплый чай с душистым ароматом жасмина. Кента посмотрел на него, такого изящного и красивого на фоне всей этой роскоши, и почувствовал себя лишним.

– Обязательно было так тратиться? – спросил он и добавил честно: – Я не знаю, когда смогу вернуть долг.

– Я спрашивал его с тебя?

– Не важно, спросишь или нет, я отдам деньги, когда… когда они у меня появятся.

– Значит, до той поры нам точно не стоит разлучаться, – усмехнулся Хизаши и пригубил чай из крохотной керамической чашки с изображением карпа.

Кента покачал головой и притворил за собой сёдзи. Он мог говорить что угодно, укорять Хизаши в расточительности, к которой он, кажется, был склонен, но на самом деле ему очень понравилась выбранная им комната – просторная, с парой высоких напольных фонарей и стихотворением на стене, красиво выведенным тушью на белоснежной бумаге. И запахи ему нравились – чай, чистота и легкий отголосок благовоний, которыми, видимо, придавали аромат футонам в стенном шкафу. Он снял узелок со спины и сел напротив Хизаши.

– Тебе бы помыться, – заметил тот и чуть сморщил нос. – Сколько ты уже в пути?

– Пятый день.

– Светлые ками! Да даже свиньи чище. Давай-давай, вставай. Я позову служанку, чтобы отвела тебя в купальню на первом этаже.

Кента убедился в предположении, что его загадочный спутник не впервые приходит в Ямаситу, да и выбор рёкана был не случайным. Только спросить ничего не успел – Хизаши позвонил в колокольчик, и расторопная служанка примчалась и выслушала распоряжения с покорно опущенной головой. На вид она была едва ли старше Кенты, маленькая и худенькая, но прислуживала чужим людям, чтобы заработать на жизнь. А жила бы в деревне, уже вышла бы замуж и разделила тяготы с ним. И почему-то Кента снова загрустил по дому, где все казалось проще, понятнее и правильнее.

После купания, одетый в гостиничную юкату, он ужинал под пристальным взглядом Мацумото Хизаши. Наконец-то почувствовать себя чистым и распаренным и впрямь было здорово, и Кента осмелел.

– Значит, ты уже ночевал в этом рёкане прежде? – спросил он, быстро орудуя палочками. Риса было вдосталь, а у него накануне как раз почти закончилась еда.

– Да доводилось как-то, – лениво ответил Хизаши. – Год назад или два… Всего не упомнишь.

– Но как звать хозяйскую дочь, ты запомнил.

– Тэруко была хороша.

– И это все, что ты можешь сказать?

– А что еще? – не понял Хизаши. – Она исправно выполняла свои обязанности, хотя уже родила одного детеныша… ребенка. Но и эта девочка весьма старательна.

– Ты мог бы выразить ее отцу соболезно-вания.

– Они ему ничем не помогут, – последовал ответ. – Ешь аккуратнее, можно подумать, тебя год не кормили. Чтоб ты знал, во всех школах оммёдо ценятся воспитанность и образованность. Ты писать умеешь?

– Разумеется, я умею писать, – оскорбился Кента. – Мама научила меня грамоте.

– Тогда надо купить тебе новую одежду, чтобы нас не приняли за голодранцев.

Он явно был настроен серьезно и точно знал, на что стоит обращать внимание, тогда как Кента не придавал значения своему внешнему виду, главное, чтобы все было чистым и заштопанным, если необходимо.

– У меня нет лишних денег. Я подумаю о новой одежде после поступления.

– Ты меня слушал вообще? Даже пьяные ученики приняли тебя за оборванца, что говорить про почтенных оммёдзи, чей взор ты осквернишь.

– Я уверен, что им будет важно не то, как я выгляжу, а на что способен.

– Значит, ты еще наивнее, чем я подумал.

– Довольно, – прервал его Кента и отставил миску, на дне которой уже не осталось ни одной рисинки. – Спасибо за беспокойство, но оставь мне право самому совершать ошибки.

– Люди… – вздохнул Хизаши и раскрыл веер, пряча за ним выражение лица.

Кента встал и вышел из комнаты. Вечер плавно переходил в ночь, скоро будут отбивать девять ударов и наступит час Мыши, что предшествует самому темноту времени – часу Быка. Кента решил освежиться и направился к лестнице, но на полпути услышал раздавшиеся снизу громкие голоса.

– Вина и закусок в мою комнату! Как нельзя?! Я самурай, они вас побери! Я… я…

Ему негромко ответили извиняющимся тоном, но задира грохнул чем-то по столу и взревел:

– Нельзя тут, пойду в идзакаю и напьюсь! И вы!.. Вы меня не остановите!

Кента на свою голову все же выглянул посмотреть, кто там такой громкий в столь поздний час, и был замечен. Юноша крепкого сложения, похожий на медведя куда больше Куматани, вдруг ткнул в его сторону пальцем, правда, перед этим пришлось им немного поводить в поисках ускользающей цели. Кента стоял на месте, но полагал, зрение юноши этим вечером изрядно подпортилось сакэ.

– Ты! – заревел он. – Пойдешь со мной.

Кента оглянулся через плечо, никого не обнаружил – а ведь была надежда застать там Мацумото Хизаши – и не стал нарываться на грубость долгим молчанием.

– Боюсь, мы не знакомы…

– Тьфу ты, тоже мне, беда. Давай-давай, не стесняйся, дружище! Мадока Джун сегодня угощает!

Взгляд хозяина выражал мольбу, и Кента спустился еще на несколько ступенек, а оттуда его уже за руку стащил представившийся Мадокой. У него были широкие и очень горячие ладони с заметными мозолями от упражнений с мечом, а хватка – поистине чудовищной.

– Господин…

– Ну какой я господин? Просто Мадока, – перебил здоровяк и дыхнул в лицо винными парами. – Будущий оммёдзи школы Дзисин!

Почти каждое его слово было восклицанием, и у Кенты начала побаливать голова. Он улыбнулся и попробовал утихомирить нового знакомого.

– Я тоже иду поступать в школу оммёдо, но не в Дзисин, а в Кёкан. Я Кента, из рода Куматани.

– Будем друзьями, Кента-кун! – и Мадока сгреб его за плечи одной рукой в попытке обнять, но равновесие изменило ему, и юноша опасно покачнулся. Кенте пришлось удержать его на ногах, что было не так уж и просто.

– А я думаю, кто тут орет, как пьяная макака? – раздался со второго этажа насмешливый голос Мацумото. Он стоял наверху лестницы и с любопытством посматривал на них двоих. – Неужели ты уже нашел мне замену, Куматани-кун?

– Не говори ерунды, лучше помоги, – попросил Кента.

– Мое колено все еще не в порядке, едва ли я могу рисковать им, тягая такую тушу по ступеням.

– Сам ты ту… ша, – с запинкой ответил Мадока Джун и попытался выпрямиться, но тело уже не слушалось. – Ты вообще кто, девка или парень?

Хизаши гордо вскинул голову и, разворачиваясь, махнул рукой.

– Макака она макака и есть.

Кента тяжко вздохнул под весом Мадоки. Он не был толстым, скорее плотно сбитым, коренастым и плечистым, но пьяная неповоротливость увеличивала вес вдвое. На выручку поспешил хозяин, и, несмотря на протесты, они смогли довести юношу до комнаты. И едва он повалился на футон, как мгновенно захрапел.

– Благодарю вас, юный господин, – склонился в поклоне хозяин. – Танака Кадзуки перед вами в долгу.

– Я не сделал ничего такого.

– Вы гость и не обязаны вмешиваться. Это позор для меня.

Кента неловко улыбнулся.

– Просто забудем. Уверен, наутро этот человек извинится за доставленные вам неудобства.

– Вы съезжаете завтра?

– Все верно, – ответил Кента.

– Прошу вас, господин, задержитесь еще на одну ночь за счет заведения. Следующим вечером у нас будет фестиваль Блуждающих огней, многие специально приезжают, чтобы посмотреть на него.

Кента с сожалением покачал головой.

– Увы, я должен закончить то, ради чего покинул дом.

Танака не стал настаивать, и вскоре Кента снова был в их с Мацумото комнате, сам Хизаши еще не спал, а стоял возле раздвинутых оконных перегородок. Воздух, проникающий с улицы, был холодным, но таким приятно свежим и почему-то пах недавно выпавшим снегом.

– Фестиваль Ониби[17]17
  Ониби – в японской мифологии блуждающие призрачные огни.


[Закрыть], – протянул Хизаши задумчиво. – Я о нем слышал. Мы много потеряем, если уйдем, не дождавшись начала.

– Тогда ты слышал, что я ответил господину Танаке.

– Слышал, но мне интересно, что ты ответишь мне.

Кента встал рядом, подставляя лицо прохладе. Рёкан был высоким, и отсюда над темными покрывалами крыш виднелся строгий силуэт горы Тэнсэй. Огни на ее склонах погасли, наверное, всех учеников уже отправили спать.

– Дзисин неспроста называется величайшей из трех великих, – издалека начал Хизаши. Достав веер, он раскрыл его и принялся медленно обмахиваться. Он был странным, этот Мацумото Хизаши, хотя бы еще и потому, что при входе в город его правый глаз стал обычным, карим, но длинная челка почти всегда прятала его в тени, будто стесняясь. Несложно было сообразить – в городе Мацумото скрывал свою сущность особенно тщательно, видимо, опасаясь опытных взглядов оммёдзи, наверняка нередко спускающихся со своей горы.

Одно только смущало Кенту – почему же тогда он так ясно видит сквозь его обманную личину?

Он потер запястье под двойной ниткой гладких агатовых бусин, совершенно перестав слушать, и от Хизаши это не укрылось.

– Твоя душа полна сомнений, друг мой, – сказал он, глядя сверху вниз, и его губы то и дело скрывались за белым полотном веера. – Не спорь, что лишний день на отдых и раздумья не помешает. Здесь есть почтовая станция, можешь отправить домой весточку, если переживаешь.

– Ты говорил про Дзисин, – напомнил Кента.

– Верно. Дзисин. Что ж, их девиз, как известно, звучит следующим образом: «Рука тверда – и меч не дрогнет». Люди обращаются к ним за помощью в разы чаще, чем в другие школы, потому как не доверяют Кёкан и трепещут перед Фусин. – Он усмехнулся и перевел взгляд на гору вдали. – Таким образом, дзисинцы больше экзорцисты, чем простые оммёдзи, а работы у экзорциста всегда хватит. Потому у них в таком почете меч и умение им владеть. Они – самураи среди оммёдзи.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – прямо спросил Кента. – Если пытаешься уговорить остаться и пойти в Дзисин, то это бесполезно. Я принял решение и не намерен его менять.