Текст книги "Код Ореста"

11

По пути домой из школы я обдумывала какие-нибудь не вызывающие тревоги причины, по которым мне надо взять велосипед и поехать на станцию Лерума, но потом оказалось, что мамы дома нет. Она была на работе.

Зато папа был здесь и не спал, хотя время как нельзя лучше подходило для его тихого часа. Он сидел в кухне и ничего не делал. На столе стояло блюдо с бутербродами и масло, а также папина кружка с логотипом какой-то компании.

– Привет, дружок, – сказал папа. – Я сделал нам с тобой бутерброды с вареньем. Будешь?

Бутерброды с вареньем? После школы я ем йогурт с хлопьями в равных пропорциях.

– Не-а, – помотала я головой и открыла холодильник, доставая йогурт.

– А мне казалось, что ты любишь бутерброды с вареньем, – сказал папа. Похоже, он недавно встал – на нем были синие треники и мятая футболка. – У тебя сегодня урок по виолончели?

Хм, урок у меня был вчера. Если он не заметил, чем я занималась вчера, почему сейчас его разобрало такое любопытство?

– Нет, – ответила я и снова помотала головой, смешивая хлопья с йогуртом, так, чтобы мне не нужно было смотреть на папу – ни на его морщинистый лоб, ни на босые ноги в кроксах под столом. – Но я собираюсь покататься на велосипеде.

– Вот как? А куда? Можно мне с тобой?

Черт!

– Нет, не получится… Я… Нам с Орестом нужно сделать одно дело. Школьный проект. О… поездах.

– Ну тогда ладно, – ответил папа, ничего не заподозрив. Он не очень-то в курсе, чем мы занимаемся в школе, – легко поверил, что в шестом классе делают проекты о поездах. – Но, может быть, покатаемся на велосипедах в другой день? Вместе, только ты и я.

При этом он не смотрел на меня, а трогал руками листья цветка здоровья, подаренного мамой Ореста и теперь стоявшего на подоконнике.

Папа – на велосипеде? Трудно даже представить. Я набила полный рот хлопьями и йогуртом, чтобы мне не пришлось отвечать.

Незадолго до половины пятого я уже стояла на развороте в конце улицы со своим велосипедом, когда увидела, что Орест спускается по дорожке от дома Росенов. Почему-то я ожидала, что у него будет ретровелосипед. Один из таких, на которых ездили во времена, когда прикручивать коричневый портфель на багажник было в порядке вещей. А может, и совсем старинный, с передним колесом метра два в диаметре.

Но велосипед у Ореста оказался самый обычный. Не новый, но и не ретро. Со многими передачами.

– Ну что, поехали, – сказал он и понесся вниз по Альмекэррсвеген.

У меня возникло ощущение, что он вообще не тормозил, а дорога у нас довольно круто спускается от домов к скоростной трассе. Я неслась за ним так быстро, как могла, но всё же мне приходилось слегка притормаживать… Особенно перед магазином, где я чуть не наехала на трех мужчин в оранжевых куртках, орудовавших асфальтодробилкой. Ореста я догнала далеко внизу. Он поджидал меня на перекрестке рядом с кольцевой развязкой.

Он ничего не сказал, однако на этот раз в этом не было ничего странного. Потому что здесь никто не сможет разговаривать – все звуки тонут в шуме от скоростной трассы.

Кстати, я совсем забыла упомянуть о трассе. Рассказывала только о дубовых рощах и дубравнице – наверное, вы подумали, что мы живем в деревне? Если посмотреть на фотографии Лерума в интернете, то там только радующие глаз виды: леса, озера, уютные домики и река Сэвеон. Но это только потому, что ни у кого до сих пор не возникло желания сфотографировать трассу и железную дорогу, которые проходят через все эти красоты, между нашей улицей и озером. Однако их слышно из любой точки Лерума. Словно шум моря.

Хотя в том месте, где меня поджидал Орест, – у развязки – звуки не очень похожи на шум моря, здесь трасса гудит так громко, что не слышно вообще ничего. Так что мы с Орестом только посмотрели друг на друга, перевезли велосипеды через переход и со всей скоростью понеслись в туннель, проходящий под дорогой и железнодорожными рельсами.

Странное дело: есть вещи, которые ты видишь и всё же не замечаешь. Сколько раз мне доводилось бывать на станции Лерума, я давно сбилась со счета, однако никогда раньше я не ВИДЕЛА здание станции по– настоящему.

Строго говоря, оно имело весьма унылый вид.

Представьте себе старый красный кирпичный дом. Задумывался он явно с размахом – огромные ворота посередине и симметричные ряды окон по сторонам. Вообразите, что вы собираетесь куда-то поехать и заходите в эти массивные ворота – а там внутри вместительный старинный зал ожидания. Примерно как в Гётеборге, только поменьше.

Но в нынешние времена станция не используется как зал ожидания. Большие ворота заперты, а часть здания занял ресторан.

В ожидании поезда приходится довольствоваться уродливой маленькой будочкой, построенной неподалеку. В ней пассажиры стоят и мерзнут под прикрытием пластиковых стен – как рыбки в холодном аквариуме.

Над наглухо задраенными дверями станционного здания сохранились фонари с черными чугунными витыми держателями. На одном из них неподвижно восседала ворона.

– Послушай, – снова сказал Орест. – Чем мы занимаемся? Думаешь, это удачная идея? С 1892 года здание наверняка не раз реставрировали. Если здесь и была какая-то подсказка, то от нее давно не осталось следов.

В его словах была доля правды. С 1892 года здание перестраивали как минимум один раз. Информация об этом есть в интернете. Однако я всё же надеялась, что тайна, за которой мы охотимся, каким-то образом сохранилась.

Я взглянула на ворону, сидящую на фонаре. Может быть, она мне поможет? Если помог глухарь, так и ворона может! Но она даже глазом не моргнула – сидела так неподвижно, словно была чучелом. Хотя в этом случае она, конечно, давно упала бы.

– Попробуем разгадать загадку, – предложила я и стала читать вслух:

Новое здание у блестящей дороги. Найди горизонтальный ряд.

Три по одному, два из трех.

Третья единица тебе нужна.

Не пятая, не седьмая,

но та следующая, которую ты знаешь.

– Тут какая-то ошибка, – сказала я. – Раз, два, три, пять и семь – а где же четверка и шестерка?

Что-то промелькнуло в глазах Ореста – словно во тьме зажглась звездочка.

– Это простые числа, – ответил он. – Один, два, три, пять и семь. Следующее простое число – одиннадцать.

Как же я сама не догадалась?

Простые числа – те, которые делятся без остатка только на себя. На самом деле это не так часто пригождается, но всякие супергении в математике, типа Ореста или моей мамы, конечно же, знают об этом.

– «Три по одному, два из трех. Третья единица тебе нужна», – прочла я стишок с таким сильным ударением на слове «нужна», что полуживая ворона поднялась в воздух и полетела в сторону железнодорожных путей. – Начнем с другой стороны здания, – решила я.

Когда строилась станция, предполагалось, что пассажиры будут входить в центральные ворота, проходить сквозь зал ожидания и выходить через другие, не менее роскошные ворота на перрон. Но нам с Орестом, чтобы выйти к путям, пришлось обогнуть здание и пройти мимо потрепанных мусорных контейнеров, стоящих у торцевой стороны. Орест недовольно оглядел весь мусор, разбросанный на асфальте: пустые бутылки, обертки от мороженого и банки. Я пыталась заглянуть в окно, до половины забитое деревянными досками. Внутри было так темно, что я не смогла разглядеть хоть что-нибудь.

– Насколько я понимаю, ресторан занимает только половину здания, – сказала я Оресту. – Вторая половина заброшена.

– Ну да. И где, как ты предполагаешь, мы теперь будем искать новые подсказки? – спросил он, глядя на меня.

Я понятия не имела. Мне хотелось верить, что на здании будет какой-то знак – стрелочка или что– то типа того… А еще эти простые числа…

На перроне, где обычно останавливались поезда, начал собираться народ. Скоро отходит поезд на Гётеборг. Среди ожидающих я заметила фигуру в светлом пальто и с большой черной сумкой – она очень напоминала нашу учительницу. Я не хотела, чтобы она нас заметила, поэтому тут же снова повернулась к зданию станции. Мой взгляд остановился на ряде окон. Здесь, на задней стороне, тоже были ворота посередине – как и на передней, а также ряд окон и по одной двери с каждой стороны от ворот. Четыре окна, расположенные ближе к перрону, хорошо освещались – там находился ресторан. Остальные, у которых стояли мы, оказались темными, они были заколочены.

Под каждым окном находился ряд кирпичей, поставленных на торец, а не горизонтально, как в основной кладке здания.

Их было одиннадцать – по одиннадцать вертикальных кирпичей под каждым окном.

– Не пятая, не седьмая, но одиннадцатая, которую ты знаешь, – произнесла я. Орест удивленно уставился на меня. – Может быть, это как-то связано с кирпичами под окнами, – продолжала я рассуждать вслух. – Но «три по одному, два из трех»? Возможно, это указание на нужное окно? «Третья единица тебе нужна».

Окна по обе стороны от ворот распределялись неравномерно. Слева с краю, если стоять лицом к дверям, одно окно было будто само по себе. Потом три окна ближе друг к другу. Затем ворота. После них два окна и дверь, сразу друг за другом. И под конец – еще одно одинокое окно. Мне стало интересно, всегда ли там находилась дверь. Может быть, она заняла место окна? Потому что тогда всё складывается: одно окно, три окна, одни ворота, три окна, одно окно. Три единицы и две тройки. «Три по одной, два по три»! А «третья единица нам нужна» – это должно означать либо первое, либо последнее одинокое окошко, смотря с какой стороны считать.

Подойдя к первому окну с левой стороны, я постучала по одиннадцатому кирпичу. Само собой, он сидел как влитой. Через стекло я увидела людей, сидящих внутри в ресторане, и поспешила прочь. Тем временем Орест добрался до одинокого окна в другом конце здания.

Я приблизилась к нему в тот момент, когда он постучал по одиннадцатому кирпичу под окном. И заметила, что кирпич чуть заметно шевельнулся! Но Орест, похоже, этого не увидел.

– Он шатается, – прошептала я. – Ты что, не видишь? Он шатается! Достань его!

– Что? – переспросил Орест. Он уже занялся другим кирпичом – третьим с правой стороны.

– Нет, не этот, ясное дело, – сказала я. – Тот, за который ты взялся вначале!

Оттолкнув Ореста, я вцепилась в кирпич обеими руками. Правда же, он чуть-чуть движется? Я стала расшатывать кирпич. И он сошел с места! Его не так-то просто было достать, но он, вне всяких сомнений, вынимался.

Я продолжала тянуть кирпич. Он двигался на меня миллиметр за миллиметром. Медленно, очень медленно. Через некоторое время я смогла ухватиться за него. Кусок раствора отвалился и упал на землю, когда я целиком вытащила кирпич из стены.

У меня появились опасения, что меня ждет разочарование. Что просто раствор ослаб с 1892 года, вот и всё. Но это оказалось не так. За кирпичом открывалось маленькое четырехугольное пространство, совершенно черное. Я собралась с духом. Потом осторожно ощупала отверстие. Внутри лежал твердый угловатый предмет. Мне удалось ухватить его кончиками пальцев и вытащить наружу.

Это был деревянный ящичек размером чуть поменьше кирпича. Я погладила пальцами его гладкую поверхность. Ни краев, ни замочной скважины – непонятно, как он открывается.

– Поставь кирпич на место, – прошептал Орест. – Быстро! Давай уже!

Я ничего не поняла, и тогда Орест прошипел мне в ухо:

– Сзади!

Я обернулась.

Перрон уже не казался полупустынным – позади нас собралась целая толпа. Я увидела нашу учительницу, стоявшую там среди других пассажиров. И не только ее – еще учителя труда, учителя физкультуры и даже директрису школы. Похоже, весь педсовет решил в этот день потолкаться на перроне. Они что, на экскурсию собрались? Я отметила, что кто-то с любопытством смотрит в нашу сторону. Но никто ничего не говорил. И я постаралась выглядеть настолько непримечательной, насколько возможно.

Должно быть, Орест тоже заметил учителей, потому что встал рядом со мной и нащупал у меня в руках ящичек. Осторожно взяв его, он опустил ящик в карман своей куртки. Думаю, на перроне никто не понял, что он сделал. Орест всё еще стоял, прикрывая меня, пока я возвращала кирпич на место.

Мы пошли прямо к нашим велосипедам, сели и понеслись прочь. Быстрей, быстрей, быстрей! Ноги так жали на педали, что шестеренки скрежетали, а ветер развевал мои волосы. Сердце пело в груди.

Мы остановились возле продуктового магазина «Ика» рядом с гигантскими рулонами желтого кабеля и стали рассматривать шкатулку. Она выглядела как монолитный кусок дерева, но, когда я постучала по крышке, внутри раздалось слабое эхо.

– Как же открывается эта штуковина? – нетерпеливо спросила я.

Я попыталась сдвинуть стенки – ничего не получилось. Несколько рабочих в оранжевых жилетках пошли к нам. Надо ехать домой. Но сначала – решить, кто заберет к себе ящичек. Выбор пал на Ореста.

Потому что если ящичек будет храниться у меня:

1. Вели́к риск, что мама его найдет, даже если он будет спрятан под кроватью.

2. Если она обнаружит его, последует масса вопросов.

Если ящичек будет храниться дома у Ореста:

1. Никаких шансов, что его мама найдет незнакомый предмет.

2. Если даже она его и увидит, то не обратит внимания.

Таким образом, комната Ореста куда более безопасное место, чем моя собственная спальня.

12

Настала пятница. Мы с Орестом, как обычно, в школе в упор не замечали друг друга. Мы никогда это не обсуждали, однако между нами будто существовал тайный уговор: в школе мы едва знакомы. Точка.

После обеда в классе было весело, потому что нам выделили целый урок на подготовку к выступлению в честь окончания учебного года.

В нашей школе так заведено: все шестые классы, которые заканчивают школу[7]7
   В Швеции девятилетняя общеобразовательная школа разделена на ступени по три класса. Нередко они располагаются в разных зданиях и даже местах.


[Закрыть] (то есть мы!), выступают с собственной песней. Выбирают известную всем мелодию (из конкурса «Евровидения» или чего-нибудь в этом духе) и пишут собственный текст.

Мы долго обсуждали, какую песню выбрать и о чём будет текст. Но под конец пришли к тому, что в течение недели каждый предложит песню, а потом мы вместе решим вопрос голосованием. Я тут же начала думать и написала очень хорошее начало: «Увы, увы, покинем школу мы…» А дальше не успела. Бумажку с текстом я взяла домой, решив продолжить в выходные.

После школы мы с Орестом собирались открыть ящичек – и наконец разгадать загадку, как я надеялась. Всё указывало на то, что впереди отличные выходные. Для разнообразия. И когда я пришла домой, оказалось, что мама испекла сладкое по случаю пятницы. Пирог с ягодами и сгущенкой – тоже прекрасно!

– Иди сюда, Малин, – сказала мама. – Мы с папой хотим с тобой кое о чём поговорить.

Они уселись за кухонный стол одновременно. Позади пирога. И оба принялись смотреть на меня.

Нет, нет, нет! Опять Плохое предзнаменование! И, как назло, в тот момент, когда у меня такое хорошее настроение. Я в оцепенении уселась на самый жесткий стул на другом конце стола. «Что теперь будет?» – подумала я.

– Ты знаешь, мой новый проект на работе… – начала мама. – «Проект Пи». Это вариант алгоритма, который начался с Fast Illinois Solver Code, но потом стал развиваться в собственном направлении…

К счастью, она тут же прервалась, заметив, что отклонилась от темы. Вместо этого она сообщила то, что намеревалась сказать.

«Проект Пи» очень важный, и мама им руководит. А руководить она умеет – спросите меня! И делает это так хорошо, что теперь начальство хочет отправить ее работать в Японию.

В Японию!

Так далеко!

Без меня!

– Но это всего на пять недель! – поспешила добавить мама.

Я понимаю, что должна уметь прожить пять недель без мамы. Как-никак, я уже в шестом классе. Но вы должны понимать, что в последние годы в нашей семье царила нестабильность. Единственное, в чём у меня была уверенность, – это в маме. Она всегда оказывалась рядом – и утром, и вечером, и когда я просыпалась среди ночи и не могла заснуть… Я не привыкла к тому, чтобы ее не было!

Мама ничего не поняла. Она лишь добавила:

– И папа теперь здесь.

Папа. Как я могу рассчитывать на него? Он меня почти не знает. А что я буду делать, если с ним что– нибудь случится? Вдруг у него остановится сердце?

– Не волнуйся, Малин, – сказал папа. – Очень удачно, что маме нужно уехать сейчас, когда я всё равно дома. Я выйду на работу не раньше осени.

Мне хотелось плакать. Хотя нет – мне хотелось кинуться на пол и кричать и молотить по нему кулаками, как в детстве, когда меня отправляли в садик против моей воли.

– Стало быть, ты не рада… – тихо проговорила мама.

Я молча покачала головой и резко отодвинула стул так, что коврик на полу сморщился. Я ушла в свою комнату и закрыла дверь. Говорить что бы то ни было не имело смысла. По родителям было заметно, что всё уже решено.

Мама должна уехать уже на следующей неделе. А это значит, что ее не будет рядом, чтобы успокоить меня перед концертом. Она не обнимет меня, чтобы я почувствовала, что сейчас наконец могу заснуть. И не посмеется над моим текстом к школьному выступлению. Она даже не вернется домой к окончанию учебного года! Со мной останется только папа, который никогда ничего не знает и к тому же постоянно заставляет меня волноваться. Скомкав бумажку с недописанным текстом песни, я бросила ее в помойку. Даже желание встретиться после ужина с Орестом и рассмотреть поближе ящичек начисто пропало. Сейчас мне было плевать на всю мистику и все загадки на свете.

Позже вечером я съела небольшой кусочек пирога, а папа и мама ходили вокруг меня на цыпочках, словно я бомба, готовая в любой момент взорваться.

Нет, вечер никак нельзя назвать удачным. Когда настала пора идти спать, я посмотрела в сторону дома Ореста. Там горела одна-единственная лампочка. Уверена, что в его окне.

Утром в субботу я перешла через дорогу и постучала в дверь Ореста. Снова шел дождь, всё было серым – и эта серость проникла в меня до самой глубины души.

– Ой, какой у тебя озабоченный вид, – проговорила мама Ореста, внимательно разглядывая меня. Рука у нее была забинтована, на плечи накинуто нечто вроде одеяла – полосатое, серо-коричневое. От этого она казалась подавленной и немного более обычной, чем всегда.

Я что-то буркнула в ответ и засунула телефон в черный ящик, прежде чем она успела что-либо сказать. На этот раз в прихожей стоял еще более сильный запах – терпкий и острый.

– Я сделаю тебе чай с курку… – начала она, но тут я услышала в глубине дома шаги Ореста.

– Никакого чая! – заявил он. – Мы всё равно уходим.

– Вот как? – переспросила она, и я подумала о том же: уходим в такую погоду? Орест не ответил, натянул зеленые резиновые сапоги, накинул синий дождевик, и мы пошли.

Орест поспешил к тропинке, ведущей в сторону школы. Он широко шагал в своих резиновых сапогах, накинув капюшон, так что разговаривать с ним не получалось. Я шлепала следом в своих кедах и тонкой куртке – и тут же промокла до нитки.

Только когда мы добрались до детской площадки перед зданием начальной школы, Орест остановился. Через небольшое отверстие он забрался в домик, где малыши обычно играют в магазин, и уселся там на корточках. Я пролезла следом.

– Я полночи провозился, пытаясь его раскрыть, – пробормотал Орест, доставая из кармана деревянный ящичек. – Но его заклинило.

Ящичек перекосило. Оресту удалось сдвинуть один край, так что крышка приоткрылась. Между ней и краем образовалась крошечная щелка, через которую можно было уловить очертания того, что внутри.

– Нужно сдвинуть край хотя бы на миллиметр, а потом крышку, – сказал Орест и с жаром начал показывать, как это делается. – Но сейчас она застряла.

Мы по очереди вертели в руках ящичек, давили на крышку, искали способы ее открыть. Орест очень вдохновился. Сейчас, когда нам нужно было вместе решить проблему, его замкнутость как рукой сняло. Буквально захлебываясь, он объяснил мне устройство механизма ящичка.

Мы так увлеклись, что не услышали, как снаружи заскрипел гравий. И только когда что-то с грохотом ударилось о стену домика, уставились друг на друга с испугом. На крыше раздалось шуршание, а потом в окошко просунулась голова! В темноте я увидела искаженное лицо. Фигура спрыгнула на землю – и тут я разглядела, что это Анте.

Я не узнала его: когда он висел головой вниз, то выглядел лет на сто, хотя ему всего двенадцать.

Анте – вот уж кстати! Я сжалась всем телом и втянула голову в плечи.

«Только не это!» – подумала я. Примерно через две секунды Анте должен был заорать:

– Малин и Орест целуются!

И далее эта новость облетела бы весь школьный двор.

Но Анте безмолвствовал. Он лишь тяжело дышал, откинув со лба мокрую челку. Тут до меня дошло, что и кричать особо некому – школьный двор в субботу абсолютно пуст.

– Что вы тут делаете? – спросил он.

Покосившись на Ореста, я попыталась незаметно убрать ящичек за спину. Само собой, Анте заметил мое движение.

– Что там у тебя? – спросил он. Втянув ноги внутрь домика, он протиснулся совсем близко. Прежде чем я успела что-либо сообразить, он вырвал ящичек у меня из рук. Пощупал его, оглядел со всех сторон. – А зачем он тебе? – спросил Анте.

Его лицо было так близко, что я видела, как он дышит. Анте смотрел только на меня, словно Ореста не существовало.

– Заперт, – выпалила я. – Никак не открыть.

– Чё? Ты его открыть пытаешься? – переспросил он. Вид у него был какой-то одинокий. Совсем не такой, как у привычного Анте.

Я кивнула.

– Ща сделаем, – сказал он и выпрыгнул из домика, сжимая в руках ящичек.

Я хотела побежать следом, и мы с Орестом одновременно вскочили, столкнувшись в дверях домика. Орест не спросил, не ударилась ли я, а только толкнул меня локтем в бок и протиснулся вперед. Зачем я допустила, чтобы Анте унес ящичек?

Когда нам удалось выбраться наружу, Анте уже взбирался на один из громадных камней в углу школьного двора. Упираясь коленями и цепляясь одной рукой, он легко вскарабкался с наименее крутой стороны. Второй рукой он по-прежнему прижимал к себе ящичек.

Когда мы с Орестом подбежали к камню, Анте уже стоял, расставив ноги, с той стороны, где камень круто обрывался вниз. Подняв ящичек над головой, он размахнулся.

– Не-е-ет! – закричала я.

Но Анте со всей силы швырнул ящичек вниз. Тот стукнулся о гравий – и не развалился!

Я кинулась вперед, чтобы схватить его, но тут впереди меня что-то грохнуло, и меня обдало дождем из мелких камешков.

Оказалось, что Анте спрыгнул с камня и приземлился на ящичек своими суперсовременными ультрамодными кроссовками. Сделав шаг назад, он посмотрел себе под ноги. Ящичек развалился на части. Вид у Анте был довольный. Он потрогал деревянные щепки.

– Там внутри только какие-то старые бумаги!

Анте вытащил пожелтевший лист, брезгливо держа его двумя пальцами.

– Дай сюда! – крикнул Орест и вырвал его из рук Анте. Он смотрел на Анте таким страшным взглядом, словно хотел испепелить его не сходя с места. Орест был в том же состоянии, что и я, – просто в ярости! Хотя нет: я, пожалуй, скорее чувствовала себя расстроенной. Ящичек сломан. Я осторожно подняла обломки. Крышка расколота и вдавлена внутрь, сбоку торчит острая щепка.

– А что, вы ведь сами хотели его открыть, – пробормотал Анте. На секунду у него промелькнуло обиженное выражение лица. Но только на секунду. – Старые, никому не нужные бумаги! – сказал он и покачал головой. Теперь Анте снова стал похож на обычного суперкрутого себя и пошел к велосипеду своей обычной суперкрутой походкой. – Увидимся в школе, малышня, – бросил он, перекидывая ногу через раму. – Можете дальше развлекаться своими играми!

Он выехал со школьного двора и исчез из виду.

Мы с Орестом стояли неподвижно. Дождь прекратился. Двор был покрыт коричневыми лужами, и я сильно мерзла в мокрых джинсах.

Посмотрев вниз на разломанный ящичек, я обнаружила, что в нем лежит стопка небольших листков. Они казались такими хрупкими – как пожелтевшие осенние листья. Я даже не решилась вынуть их – во всяком случае, не здесь, на мокром ветру, во дворе.

– Мы должны их рассмотреть, – сказал Орест. – Пойдем к тебе.

Я покачала головой.

– Нет, не получится. Это просто невозможно.

Никаких шансов, что мама оставит нас с Орестом в покое. Ей обязательно понадобится в точности знать, чем мы занимаемся, – а узнав, она станет еще больше волноваться.

Кстати, как, интересно, мама себе представляет присмотр за мной, если в течение пяти недель она будет находиться на другом конце земного шара? Как оттуда ей удастся контролировать, чем я занята? Об этом она подумала?

– Тогда идем ко мне, – буркнул Орест, когда я объяснила ему, что моя мама, увы, безнадежно любопытна. – Если ты, конечно, не боишься крыс. И куркумы.