Текст книги "Парадоксы зрительного внимания. Эффекты перцептивных задач"

1.4. Варианты деятельностного подхода к проблеме существования внимания в отечественной психологии

Востребованность подхода к вниманию через анализ задач, в решение которых оно вовлекается, в когнитивной психологии подкреплялась всё новыми фактами, которые указывали на то, что местоположение «фильтра» в системе переработки информации не фиксировано, а зависит от поставленной задачи, что интерференция задач друг с другом во многом определяется сходством структуры этих задач, а «энергозатраты» можно снизить, специальным образом организуя деятельность человека.

В отечественной психологии сложилась традиция исследований внимания именно через призму деятельности, в частности, в контексте психологической теории деятельности (Леонтьев 1975; Гиппенрейтер 1983а; 1983б). Эти понятия неразрывно связаны через категорию активности. Деятельность – всегда активность человека, побуждаемая и направляемая его мотивами, в соответствии с которыми человек ставит цели и достигает их, выполняя требуемые действия и операции, сообразные условиям их выполнения. За вниманием, прежде всего произвольным, стоит активность человека, заключающаяся в выборе того, что именно воспринять, запомнить и принять к исполнению (хотя вклад познающего субъекта можно усмотреть и в актах непроизвольного внимания: например, в невольном и привычном, связанном соответственно с актуальными потребностями и прошлым опытом человека – см. (Добрынин 1938)).

Однако в связи с этим очевидным, казалось бы, родством понятий возникает вопрос о том, как соотносятся внимание и деятельность. Можно ли говорить о внимании как отдельной деятельности? Для представителя деятельностного подхода это означает возможность выделения и изучения структуры данной деятельности: а именно, отдельных действий и операций внимания. Или, напротив, внимание следует рассматривать как сторону, проявление (как в сознании, так и в продуктах) любой другой направленной деятельности?

Подобные вопросы приводят к особой постановке «проблемы существования внимания». Ее альтернативные теоретические решения вновь сводятся к различию между «теориями причины» и «теориями эффекта» в психологии внимания (James 1890).

• Можно выделить и рассматривать особую «деятельность внимания» наряду с перцептивной, мыслительной, мнемической деятельностью (которые, в свою очередь, могут быть рассмотрены как научная абстракция, что, однако, не препятствует выделению и анализу перцептивных, мыслительных и мнемических действий и операций). В этом случае внимание предстает как причина продуктивности тех видов деятельности, в осуществлении которых оно участвует.

• Процесс или совокупность процессов, обозначаемых термином «внимание», находятся на особом положении в системе познавательной деятельности человека и могут быть рассмотрены скорее как свойство, атрибут любой другой деятельности (например, восприятия, мышления, предметно-практической деятельности), как следствие ее организации. Человек внимателен к тому, по отношению к чему он де ятелен. Здесь внимание – эффект, продуктивное и феноменальное проявление той деятельности, которую осуществляет человек.

Связь категорий деятельности и внимания была подчеркнута Н. Ф. Добрыниным (1938), который рассматривал внимание как одно из проявлений активности личности и определил его как «направленность и сосредоточенность психической деятельности» (Добрынин 1951: 294), где направленность – выбор определенной деятельности и поддержание этого выбора, а сосредоточенность – углубление в данную деятельность и отстранение, отвлечение от всякой иной деятельности. Таким образом, внимание определяется через деятельность, функционирует в ней (а не вне нее и не сверх нее, как подчеркивает Н. Ф. Добрынин) и отвечает за ее направление и удержание в определенном русле.

С позицией Н. Ф. Добрынина перекликаются взгляды П. И. Зинченко, сформулированные в работах, в которых изучалась связь организации деятельности и непроизвольного запоминания: «Несмотря на то, что природа внимания до сих пор продолжает обсуждаться в психологии, одно является несомненным: его функцию и влияние на продуктивность деятельности человека нельзя рассматривать в отрыве от самой деятельности» (Зинченко 1961: 150). Иначе говоря, изучать внимание следует, исходя не из познающего субъекта и не из особенностей объекта внимания, а «из содержания деятельности, из той роли, которую оно в ней выполняет» (Там же). Подобным подходом руководствовались и современники П. И. Зинченко, и те, кто обратился к проблеме внимания впоследствии. Среди них особое место занимает П. Я. Гальперин, который уже в конце 1950-х гг. сформулировал свое отношение к проблеме внимания: для него внимание – самостоятельная форма психической деятельности, особая «деятельность психического контроля», которая формируется на основе контрольной фазы любой деятельности (Гальперин 1958).

А. Н. Леонтьев, развивая психологическую теорию деятельности, наметил и задал общий подход к рассмотрению проблемы внимания. По мнению А. Н. Леонтьева, если обратиться к кругу явлений перцептивного внимания, то можно увидеть, что «полнее, ближе и точнее эти своеобразные явления охватываются учением о восприятии, о перцептивной деятельности» (Леонтьев 2000: 231). А следовательно, поняты они могут быть через анализ структуры (строения) и динамики (хода) этой деятельности. В свою очередь, о строении и ходе деятельности можно судить как по ее продуктам, так и по объективным показателям, задающим внешнюю сторону деятельности.

Разрабатывая это положение А. Н. Леонтьева, Ю. Б. Гиппенрейтер (1983а; 1983б; 1983в) настаивает на необходимости анализа явлений внимания в трех планах, не ограничиваясь каким-либо одним из них:

1) Деятельность и ее уровневая структура: мотив, побуждающий и направляющий деятельность; цель, определяющая действие; операции, позволяющие достичь цели в данных условиях (Леонтьев 1975).

2) Сознание – совокупность явлений, задающих внимание по субъективному критерию, а также его субъективные эффекты: выделение в сознании «фокуса» и «периферии», ясность и отчетливость сознавания объекта внимания, переживание умственного усилия и др.

3) Физиологические механизмы, которые можно обозначить как «реализаторы и средства деятельности» (Гиппенрейтер 1983б: 168). Обращаясь к их анализу, Ю. Б. Гиппенрейтер обогащает деятельностный подход идеями физиологии активности и, в частности, уровневой концепции построения движений, предложенной Н. А. Бернштейном (1966).

Как уже отмечалось выше, в свете концепции Н. А. Бернштейна любое человеческое движение можно рассмотреть как процесс решения двигательной задачи в заданных условиях. Движение строится на нескольких уровнях, обеспечивается разными «этажами» центральной нервной системы, от более простых и древних до более сложных, развитых только у человека. Всего Н. А. Бернштейн выделяет пять таких уровней. Нижний уровень (А) участвует в любом движении и отвечает за поддержание тонуса мышц, самый верхний (E) – в осуществлении так называемых «символических» двигательных актов наподобие письма или речи, а в других двигательных актах обычно не востребован.

Практически в любом движении задействованы сразу несколько уровней, среди которых можно выделить ведущий уровень, соответствующий смыслу задачи, и нижележащие «фоновые» уровни, которые обеспечивают отдельные аспекты ее выполнения и не связаны прямо с содержанием задачи:

Каждая двигательная задача находит себе в зависимости от своего содержания и смысловой структуры тот или иной уровень, иначе говоря, тот или иной сензорный синтез, который наиболее адекватен по качеству и составу образующих его афферентаций и по принципу их синтетического объединения требующемуся решению этой задачи (Бернштейн 1966: 42).

Для большинства предметно-практических действий человека в качестве ведущего выступает уровень предметных действий, или D.

Процесс построения движения осуществляется циклически. На смену декартовскому принципу рефлекторной дуги в работах Н. А. Бернштейна приходит идея «рефлекторного кольца». По ходу осуществления движения оно корректируется как на ведущем, так и на фоновых уровнях в соответствии с задачей и с изменениями в окружающей среде. Коррекции осуществляются за счет того, что у человека есть информация о необходимых характеристиках движения, определяемых его программой, и информация о том, как движение осуществляется в данный момент. Специальный «прибор сличения» определяет, что и как должно быть скорректировано в двигательном акте на каждом из уровней его построения для приведения его в соответствие с программой и, в частности, с ее актуальной порцией на «задающем приборе».

Когда Ю. Б. Гиппенрейтер начинает разрабатывать приложение данной теоретической модели к решению зрительных (и, в частности, глазодвигательных) задач, она берет за основу положение о том, что смысловая структура решаемой человеком задачи определяет ее двигательный состав и тот ведущий уровень, на котором решение задачи будет выстраиваться и регулироваться при поддержке «фоновых» уровней. Несмотря на то что у Н. А. Бернштейна задача всегда двигательная и суть модели состоит в коррекции выполняемых движений в соответствии с задачей и условиями ее выполнения, в принципе задача может быть и чисто перцептивной (см.: Величковский 1999; 2006; Velichkovsky 2002; Уточкин 2008). В частности, Б. М. Величковский усматривает за решением перцептивных задач шестиуровневый механизм, добавляя к пяти уровням регуляции двигательного акта по Н. А. Бернштейну (от A до E, аналоги для которых он находит в перцептивных процессах) еще один уровень – F, уровень «метакогнитивных координаций», обеспечивающий построение образа мира и «модели психического».

Однако вне зависимости от того, стоят ли за решением перцептивных задач те же уровни, что и за обеспечением построения движений, здесь принципиален прежде всего ход анализа: от задачи осуществляемого акта к его физиологическим механизмам (а не наоборот, что было характерно для классической физиологии).

Что дает для изучения внимания анализ связей в рамках трехкомпонентной схемы, предложенной Ю. Б. Гиппенрейтер? Прежде всего, это идея неразрывной связи деятельности и ее физиологических механизмов: они выстраиваются в систему, которая обозначается как «функционально-физиологическая система деятельности» (Романов, Дормашев 1993) и определяется структурой деятельности и поставленной задачей. Конечно же, в сознании эта система представлена не целиком, а лишь частично, что касается как ее психологической, так и физиологической структуры. Со стороны психологической структуры деятельности в сознании представлена цель осуществляемого действия (образ будущего результата), в которую должны быть преобразованы объективно заданные требования. Предмет, отвечающий цели действия, фактически и есть «объект внимания». Со стороны физиологических механизмов деятельности в сознании даны раздражители ведущего уровня ее организации, соответствующие смыслу решаемой задачи.

Таким образом, при реконструкции структуры деятельности по решению определенных перцептивных задач можно опираться и на субъективные отчеты испытуемого, и на объективные (физиологические) индикаторы внимания, которые могут быть зафиксированы с помощью приборов.

В качестве примера такого индикатора в исследованиях 1970-х гг. были использованы непроизвольные микродвижения глаз человека, который решает задачу, требующую внимания, вне зависимости от того, является ли эта задача зрительной, слуховой или умственной.

В частности, когда человек выполняет зрительную задачу в отношении неподвижных и потому требующих зрительной фиксации стимулов, предъявляемых на движущемся фоне, или просто фиксирует взглядом объект на движущемся фоне, эти микродвижения обретают форму так называемого фиксационного оптокинетического нистагма (ФОКН). В структуре ФОКН выделяют две фазы: медленную, или «сплыв» – плавное смещение по направлению движения фона, и быструю, или «скачок» – быстрое возвращение взора к фиксируемому объекту.

Изучая свойства ФОКН, В. Я. Романов (Романов 1971; Гиппенрейтер, Романов 1970) обнаружил, что его параметры чувствительны к структуре осуществляемой человеком деятельности. В проведенном исследовании испытуемый последовательно решал несколько сходных задач с почти одинаковой стимуляцией: фиксировать (удерживать взглядом) неподвижную светящуюся точку на движущемся фоне; следить за изменением цвета точки и нажимать на кнопку всякий раз, когда произойдет изменение; выявить закономерность (алгоритм) смены цвета точки, что требует уже осуществления определенных интеллектуальных операций. В первом случае фиксация точки – цель действия, а сбор зрительной информации о точке (ее яркости, цвете и т. д.) может выступить в качестве средства достижения этой цели. Во втором случае всё наоборот: сбор зрительной информации – цель, а фиксация взора – вспомогательная операция или средство решения задачи. При анализе параметров ФОКН обнаружилось, что при выполнении двух этих задач они различаются: изменение цели и, следовательно, смысла фиксации от первой задачи ко второй, переход от простой фиксации точки к отслеживанию изменений ее цвета приводит к изменению фиксационных движений. В. Я. Романовым было установлено, что непроизвольные скачки глаз во втором случае происходят реже, а их амплитуда меньше. Более того, согласно отчетам испытуемых, субъективно степень их внимания к целевому объекту была различной. Следовательно, в соответствии со схемой анализа внимания, предложенной Ю. Б. Гиппенрейтер, «степень внимания» прямо определяется целью осуществляемого действия и соотносится с ведущим уровнем организации деятельности. В рассмотренном примере одна и та же операция – зрительная фиксация – то уходит на фоновый уровень, то оказывается сознательным действием на ведущем уровне. Когда же основная задача становилась умственной или переводилась в другую модальность (например, в слуховую или тактильную), внимание практически «уходило» из зрительной сферы. Решение задачи зрительной фиксации полностью передавалось фоновым уровням, и это также закономерным образом сказывалось на параметрах ФОКН.

Уровневый характер организации процесса решения глазодвигательной задачи был убедительно показан и в исследовании С. Д. Смирнова, где было смоделировано постепенное поуровневое «снятие» регуляции решения зрительной задачи при усложнении параллельно решаемой умственной задачи (Смирнов 1971; Гиппенрейтер, Смирнов 1971; обсуждение см. также в работе: Смирнов 1985). Испытуемый должен был решать математическую задачу и одновременно следить за движением зрительного объекта, в качестве которого выступал перемещающийся по экрану арифметический пример, записанный в столбик. Достигая одного края экрана, пример вновь появлялся с другой стороны. Пример следовало решить по алгоритму, который задавался перед началом предъявления. Сам пример мог быть более или менее сложным, а в качестве контрольного условия использовалась ситуация, когда испытуемый мог быть просто внимателен к задаче слежения как таковой: его просили фиксировать какую-либо деталь объекта и прослеживать изменение его положения на экране. Когда умственная задача отсутствовала, слежение за зрительным объектом осуществлялось с должной скоростью и на адекватном уровне построения движений глаз, с привязкой взгляда к пространственной позиции целевого объекта (уровень «пространственного поля», или С, по Н. А. Бернштейну). Когда задача становилась сложнее, испытуемый продолжал осуществлять слежение, сохраняя скорость движений глаз приблизительно равной скорости движения зрительного объекта, но теряя пространственную привязку движений глаз к положению целевого объекта на экране, что можно соотнести с работой более низкого уровня В (уровня синергий). Наконец, при еще большем усложнении умственной задачи в решении задачи слежения сохранялось только направление движений глаз, соответствующее направлению движения объекта, однако движения глаз происходили уже без соответствия скорости объекта и без привязки к его пространственному положению. Задача слежения передавалась еще на более низкий уровень организации деятельности – а с точки зрения продуктивных характеристик испытуемый был просто менее внимателен в ее выполнении.

Несмотря на то что при обсуждении этих исследований используется понятие «внимание», можно заметить, что оно нигде не выступает как отдельный процесс, но оказывается стороной любого целенаправленного акта (перцептивного действия, направленного на достижение стоящей перед наблюдателем цели), а его эффекты и проявления в сознании связаны со структурой и динамикой деятельности. Тогда все «свойства внимания» (направленность, степень, объем и т. д.) можно рассматривать как свойства самой деятельности и ее организации.

В соответствии с этим подходом Ю. Б. Гиппенрейтер определяет внимание как «феноменальное и продуктивное проявление [режима] работы ведущего уровня организации деятельности» (Гиппенрейтер 1983б: 172, в квадратные скобки взято дополнение из работы: Гиппенрейтер 1983а). Иными словами, это свойство или характеристика всей функционально-физиологической системы деятельности, не элемент данной системы, но только проявление ее работы в сознании и в результатах деятельности (через повышение ее продуктивности или эффективности), обеспечиваемое физиологическими механизмами. Согласно этой радикальной трактовке, внимания не существует как отдельной деятельности, мы не можем обнаружить его в форме отдельных действий или операций, а все его проявления так или иначе связаны с целью и программой иных осуществляемых человеком целенаправленных действий. В более новых отечественных работах, развивающих взгляды Н. А. Бернштейна, ведущему уровню организации деятельности даже при построении двигательных навыков, по сути, приписываются функции внимания: селекция релевантной афферентации и ее усиление (Назаров 2009), что сходно с функциями «диспетчерской службы внимания» в модели управления действием Д. Нормана и Т. Шаллиса, которая подробно обсуждалась выше (Norman, Shallice 1986).

Близкий вариант решения проблемы существования внимания с позиций функционального подхода предлагает В. А. Иванников (2010), для которого внимание – формирование временной функциональной системы деятельности (функционального органа) в соответствии с поставленной задачей, или «приведение содержания работы психических процессов в соответствие с решаемой задачей» (Иванников 2010: 297). Данная человеку субъективно направленность его сознания, которую В. Вундт (1912) трактовал как волевой акт апперцепции, с точки зрения такого подхода представляет собой просто сторону целенаправленной активности субъекта, перед которым стоит та или иная задача. Функция отбора, традиционно приписываемая вниманию, прямо связана с детерминацией поведения: «поведение детерминирует не стимул, а жизненные задачи (потребности)», и выбор между ними «делает субъект деятельности, а не внимание» (Иванников 2010: 293). В той же логике, в которой Ю. Б. Гиппенрейтер рассматривает внимание как феноменальное и продуктивное проявление работы ведущего уровня организации деятельности, В. А. Иванников показывает, что продуктивный критерий внимания не обеспечивается «направленностью сознания» на текущую деятельность, а достигается только в том случае, когда «субъект восприятия знает, как решать ту задачу, которая поставлена перед ним», иными словами, когда у субъекта есть средства решения задачи.

Как мы уже отмечали, основы близкого подхода в когнитивной психологии заложил У. Найссер, теоретические взгляды которого в значительной степени перекликаются с представлениями о перцептивной активности и внимании человека в психологической теории деятельности и, в частности, в подходе к восприятию и вниманию Ю. Б. Гиппенрейтер, поскольку внимание выступает для него как «перцептивное действие».

Согласно гипотезе Ю. Б. Гиппенрейтер, внимание – свойство или характеристика функционально-физиологической системы деятельности. Однако возможна и альтернативная гипотеза в рамках той же трехплановой схемы анализа, согласно которой внимание может быть рассмотрено как отдельный компонент этой системы – «акт, направленный на функционально-физиологическую систему деятельности» (Дормашев, Романов 1995: 226), как особая деятельность со своим собственным содержанием и функциями. Согласно позиции Ю. Б. Дормашева, который развивает данную гипотезу (напр.: Дормашев 2003), среди функций внимания как деятельности выделяются актуализация («запуск»), удержание, подавление, разрушение, преобразование и построение функционально-физиологической системы деятельности. Иными словами, внимание выступает как отдельный исполнительный акт, возможно, с моторным механизмом (ср. Ланге 1893). Функции его в каждой из возможных ситуаций зависят от характера задачи. Например, если человек решает задачу на бдительность, ожидая появления важного сигнала, то для эффективного решения этой задачи требуются только две первые из перечисленных функций внимания. Систему необходимо привести в состояние готовности («актуализировать») и удерживать в течение максимально возможного времени в этом состоянии. Если же необходимо выполнить несколько последовательных задач разного содержания, то при переключении между ними может потребоваться разрушение предыдущей ФФС и выстраивание новой, что выразится в периоде невнимания, в течение которого решение обеих задач будет нарушено.

Акт внимания, согласно данному подходу, может быть рассмотрен на каждом из уровней анализа деятельности по А. Н. Леонтьеву в соответствии с местом, которое этот акт занимает в структуре осуществляемой человеком деятельности.

1) «Операции внимания» соответствуют актам непроизвольного внимания. Подобно всем операциям, они могут быть как автоматическими, сложившимися в филогенезе (например, непроизвольный сдвиг внимания в направлении вспышки света), так и автоматизированными, сформированными в индивидуальном опыте человека – например, сложившаяся в ходе тренировки избирательность в отношении определенной категории стимулов (Schneider, Shiffrin 1977).

2) «Действия внимания» соответствуют актам произвольного внимания. Их цель в общем виде – «быть внимательным» применительно к поставленной задаче. Акт произвольного внимания может быть осознан в виде чувства усилия, сопровождающего решения задачи, которая требует внимания.

3) Внимание как деятельность в целом представляет собой такую же абстракцию, как и в любых других попытках анализа познавательных процессов как форм деятельности. Как и мнемическая деятельность в чистом виде, направляемая соответствующим «мнемическим мотивом» (когда запоминание осуществляется ради самого запоминания), наблюдается крайне редко, так и «деятельность внимания» в чистом виде выделять не имеет смысла. Однако, по мнению Ю. Д. Дормашева, в практиках медитации как углубленного созерцания объекта внимание выступает именно как деятельность, а не только как отдельные действия или операции, встроенные в структуру другой деятельности.

Итак, в рамках психологической теории деятельности есть два ответа на вопрос, существует ли внимание как отдельный процесс. Окончательный выбор в пользу одной из гипотез едва ли возможен даже с использованием строгих экспериментальных методов когнитивной психологии, однако вполне возможно использование представлений о соотношении внимания и деятельности при планировании конкретных экспериментальных исследований.

Более того, в современной когнитивной психологии тоже можно обнаружить обе тенденции. С одной стороны, развитие когнитивной психологии внимания неуклонно ведет к рассмотрению внимания как «совокупности механизмов, относящихся к решаемой задаче» (Deacon, Shelley-Tremblay 2000), иными словами, как характеристики функциональной системы, выстроенной под решение этой задачи. Здесь не столь важно, заключается ли задача в регистрации поступающей информации, в ее анализе и опознании объектов, в отборе и определении приоритетов в потоке информации, требующей от человека ответного действия, или в чем-то еще. Такой подход, казалось бы, близок к рассмотрению внимания как особого аспекта осуществления деятельности, следствия ее смысловой структуры и ведущего уровня организации.

С другой стороны, выделение отдельных действий и операций внимания соответствует линии анализа специфических механизмов внимания за пределами системы переработки информации – таких, например, как распределение неспецифических или, напротив, специализированных «ресурсов внимания» между отдельными блоками и процессами (Kahneman 1973; Wickens 1984), торможение отображений отвлекающих стимулов или их характеристик (Houghton, Tipper 1994) и т. п. В последнее время этот подход получил два новых направления развития: с одной стороны, это поиск единого мозгового субстрата внимания с использованием фМРТ (Wojciulik, Kanwisher 1999), а с другой – поиск общего «фактора внимания» с использованием корреляционного и факторного анализа по множеству различных типов задач на внимание на больших выборках испытуемых (напр.: Huang et al. 2012). Результаты этих исследований нельзя назвать однозначными. Поэтому обе гипотезы ждут своей разработки и дальнейшего экспериментального обоснования с опорой на богатый методический арсенал современной когнитивной психологии. Нам представляется, что для такой разработки может оказаться полезным соотнесение способов теоретического описания, сложившихся в отечественной психологии и в современной зарубежной когнитивной науке.