Текст книги "Несотворенный мир"

Молчит океан

Океан молчит.

Беззвучно перекатываются волны, не слышно их шума.

Этот океан всегда молчит. Из него не выжмешь ни слова, он все свои слова держит в себе, вон они, лежат на дне, поблескивают разноцветными всполохами. Перекатываются друг через друга, плещутся мегабайты, гигабайты, терабайты информации.

Поисковое судно «Касперский» рассекает волны, скользит по тонкой сети. «Касперский»… Клик уже в который раз думает, давно надо было судно переименовать. Раньше на нем пограничники плавали, вот и назвали в честь какого-то древнего борца с нечистью…

– Стоп машина!

Клик смотрит, как матросы переключают клавиши под окрики капитана, как тормозит «Касперский» до двухсот узлов, тьфу, двухсот гигабайт в секунду. Замедляется, плавно дрейфует по волнам.

Клик смотрит в пучину. Отсюда ничего не видно за изобилием данных, рекламы, спама, отживших своё новостей…

– Погружа-ай!

Готовят батискаф. Хороший батискаф от Самсунг, хотя начинка, говорят, китайская. Ну да ничего, китайская тоже хорошая бывает. Иногда.

Клик вслед за остальными ловцами забирается в батискаф. Захватывает дух, когда поисковик падает с борта «Касперского» в бездну Сети.

Тут же на батискаф наваливаются отжившие свое вирусы и антивирусы, пытаются прокусить острыми зубами. Клик думает, как они уживаются друг с другом, как не жрут друг друга. Клик не знает. Клик много чего не знает.

Батискаф опускается до глубины в сто сорок терабайт, замирает.

– Ну что там у вас?

Недовольный голос в динамиках. Голос не капитана, капитан тут права голоса не имеет. Голос заказчика.

Клик смотрит, что там у них.

– Дальше заблокировано. Пароль требуют.

Паролей-то уже сто лет как не осталось…

– Так разблокируйте, делов-то! Я вам за что плачу?

Клик подбирает пароли. Как учили. Программой.

ПАРОЛЬ НЕВЕРНЫЙ

Только программа это полдела, это еще самому знать надо, что как настраивать. Клик знает. Зря, что ли, учился.

Не зря.

ОСТАЛАСЬ ОДНА ПОПЫТКА

Люди в ужасе смотрят на Клика, неужели не сможет…

Клик подбирает цифры.

ПАРОЛЬ ВВЕДЕН ВЕРНО

Клик своё дело знает.

Батискаф скользит вниз – в пучину информации. Люди прижимаются к стеклам, смотрят на обнажённых женщин, выложенных в сеть кем-то когда-то, уже никто и не помнит, кем и когда.

Расступаются волны.

Клик смотрит в пучины, где там, там, на дне…

Клик знает – Кейлоггер был здесь.

Тогда.

Двести лет назад.

Двести лет назад…

Фрегат «Ддос» стремительно рассекает Сеть, покачивается на волнах. Спешит. Надо успеть до рассвета, пока не появились администраторы, пока нет никого, пока бродят вокруг магазина только сторожевые псы.

Кейлоггер смотрит в темноту ночи единственным глазом. Ведет фрегат. Гребцы ударяют в вёсла, рулевые ударяют в клавиши и джойстики, ведут корабль.

Молчит океан.

Катятся волны – как катились с самого сотворения Сети.

Проплывают в глубине океана причудливые образы, силуэты обнажённых женщин, голоса из глубин – это не спам, это реальная возможность заработать…

Кейлоггер смотрит в подзорную трубу своим единственным глазом, видит на горизонте плавучую громадину «Букмаркета». Подбирается незаметно к кораблю, тут, главное, чтобы самого не засекли, не увидели в тумане…

Океан молчит.

Ч-черт, засекли-таки, вспыхнули огни, зашарили прожектора по туману, ищут, ищут, ищут…

Кейлоггер взмахивает единственной целой рукой:

– Пли!

Гремят пушки, идет атака, «Ддос» свое дело знает. Завтра так и напишут в газетах, «Букмаркет» подвергся Ддос-атаке.

«Ддос» подплывает, совсем близко, Кейлоггер жмет на кнопку, командует:

– На аборр-р-даж!

«Ддос» присасывается к громадине «Букмаркета», цепляется крепкими якорьками-кошками.

Качаются волны.

Беснуется океан. Безмолвно.

Этот океан всегда молчит, не вытянешь из него ни слова. Ревностно охраняет океан свои тайны.

Люди Кейлоггера бросаются на «Букмаркет», перебираются по канатам – легко, ловко, не привыкать им, не в первый раз. А там уже сторожевые псы поджидают, с бешеным лаем бросаются на людей.

Ничего.

Люди Кейлоггера свое дело знают.

Люди…

Ну, не только люди. У Кейлоггера и боты есть. Нет, не те, которые на ногах, а те, которые чужие корабли атакуют и взламывают.

Много их.

Людей.

И ботов тоже.

Кейлоггер взламывает тяжелые двери Букмаркета, двери взламываться не хотят. Люди Кейлоггера с жадностью смотрят на витрины, за которыми расставлены по полочкам книги, книги, книги…

ПАРОЛЬ НЕВЕРНЫЙ

Кейлоггер разражается отборной бранью. Снова подбирает пароли.

ПАРОЛЬ НЕВЕРНЫЙ

ОСТАЛАСЬ ОДНА ПОПЫТКА

Чёрт.

Люди с надеждой смотрят на Кейлоггера. Люди и не люди. Времени мало, время поджимает, неужели…

Кейлоггер тоже смотрит с надеждой. На программу. Ну же, ну же, не подведи…

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

Кейлоггер пожалует. Люди Кейлоггера пожалуют. Люди и не люди. Врываются в залы, хватают книги – десятки, сотни, тысячи. Кто-то уже с интересом листает страницы, кого-то одергивает Кейлоггер, ты что делаешь, или забыл, зачем мы сюда пришли, а ты еще с книжечкой тут сядь, подожди, пока полиция придет, заловит…

Рёв сирены.

Вот и полиция.

Кейлоггер, и его люди и не люди под градом пуль ползут к «Ддосу». Кто-то падает, и больше не поднимается. Один, другой, десятый.

Кейлоггер сжимает зубы в бешеной ярости.

Кейлоггер не любит терять людей. Кейлоггер в гневе швыряет в громадину «Букмаркета» вирусом-взломщиком. Взломщик свое дело знает, вгрызается в обшивку корабля, проламывает глубоченные пробоины.

Кейлоггер бросается на капитанский мостик, бьет по клавишам:

– Полный впер-рр-ед!

«Ддос» дает полный вперед, две тысячи узлов, тьфу, две тысячи терабайт в секунду. Летит, рассекая волны, несётся в туман.

– Ну что, видно что-то?

Голос в динамиках. Не капитана голос, капитан права голоса не имеет. Заказчика голос.

– Пока ничего.

Клик вглядывается в темноту, в глубину океана. Опускает батискаф чуть ниже, снова натыкается на пароль.

Подбирает пароль, – батискаф падает еще ниже, лучами прожекторов ощупывает… нет, не дно, дна здесь нет, за каждым дном таится другое дно, третье дно, пятое-десятое дно-дно-дно…

Клик спохватывается.

Видит.

– Есть!

– Нашли? – голос заказчика чуть теплеет.

– Нашли… нашли… м-мать моя плата, а как много-то…

– Больше терабайта, что ли?

– Ой, выше берите…

«Ддос» рассекает волны, несётся во мрак ночи. Несутся за «Ддосом» полицейские корабли, рассекают туман быстрые пули, сияющие снаряды…

Кейлоггер снова жмёт на клавиши, снова кричит в темноту:

– Поднять паруса-а-а-а!

Взлетают чёрные паруса на мачтах.

– Полный вперё-о-о-од!

«Ддос» несётся на предельной скорости. Может, успеет, может, затеряется в тумане, как всегда успевал, как всегда терялся, как всегда затеривался. Он бы и быстрее мог, если бы если бы не груз, если бы не книги, книги, книги… А что книги, как можно книги сбросить, зачем тогда вообще всё это, если книги сбросить…

Книги…

Главное, что пристали-то, остались у них эти книги, остались, Кейлоггер с людьми и нелюдьми только копии книг берет.

А вот пристали.

Немедленно сбавьте скорость и всё такое.

Кейлоггер посылает снаряд.

Ещё.

Ещё.

Идет ко дну полицейский крейсер.

Ещё один.

Ещё.

Но уже видно, что приближаются враги, и не денешься никуда, не хватит на всех снарядов…

Кто-то бросается к Кейлоггеру, кто-то не то из людей, не то не из людей.

– Книги… сбрасывать?

– Я те покажу, книги сбрасывать, я тебя самого на хрен за борт выброшу! Выдумал, книги сбрасывать…

– Догонят…

– И догонят, и что? В штаны уже наложил, да? Драться боишься?

– Снарядов хрен да маленько осталось…

Кейлоггер бьет человека током. Больно. Сильно. С Кейлоггером спорить нельзя, с Кейлоггером вообще шутки плохи.

Кейлоггер же.

– Стоп машина!

«Ддос» тормозит, «Ддос» разворачивается, готовится к бою. Полицейские крейсеры еще надрываются, еще орут что-то, немедленно сотрите все книги, немедленно…

Чёрта с два.

Где это видано, книги стирать…

Кейлоггер орёт.

– По врагу… пли!

Голос в динамике:

– Ну что… поднимайте!

Клик переводит дыхание. Здесь вообще тяжело находиться слишком долго. Здесь. На глубине. А куда денешься, сам согласился. Сам.

Клик еще пытается возразить.

– Да как поднимать, тут до фигища!

– А заархивировать не судьба?

– На такой глубине?

– И чего?

– Да это ж сколько времени…

– А вы торопитесь куда-то? В восемь мама велела дома быть?

Клик думает, сколько он еще здесь продержится, на глубине. Сколько они все здесь продержатся. Час. Два. Три. А дальше нужно будет подняться на поверхность, а нельзя будет подниматься на поверхность, потому что идет архивация.

Клик смотрит на книги, щедрыми россыпями лежащие на дне, на одном из дон, днов, днищ…

Командует:

– Начать архивацию!

Люди бледнеют, смотрят на Клика, еще не верят себе. Как архивацию, почему архивацию, вот так, ни с того ни с сего, а выдержать на такой глубине как…

А так.

Ничего, выдержим. Не помрём. Главное, книги. Книги, это святое. Сколько веков лежали здесь, на дне, сколько веков ждали своего часа.

Дождались.

Текут часы, один, два, пять…

Что такое часы перед веками.

Клик пытается унять тошноту, прижимается к холодному стеклу батискафа. В отчаянии смотрит на книги, сколько их еще осталось, сколько, сколько…

Клик проклинает себя, что схватил все книги, а надо было хотя бы часть, хотя бы половину, а тут нате вам – все. А как половину, больше-то сюда не вернутся, Клик чует – не вернутся.

Сам удивляется, как на такую глубину выбрались.

Самому не верится.

Клик сжимает зубы, чувствует, как горячая струйка стекает из носа, – слизывает соленую кровь.

Течет вечность.

Книги складываются в архив, архив не хочет закрываться, думает, а стоит ли. Клик постукивает пальцами по архиву, давай, давай быстрей…

Папка закрывается.

Готово.

– Поднимаемся, – хрипит Клик, выкашливает слова с кровью.

Жмёт на клавиши.

Батискаф медленно ползёт вверх, с одного дна на другое дно, с другого на третье…

Что-то виднеется в толще океана, что-то стремительно рассекает сеть, приближается к батискафу, что-то…

– А-а-а-гоо-о-онн-ь!

Кейлоггер кричит. Во все горло. И вроде знает, что снарядов нет, нечем стрелять – а все равно кричит. А вдруг вспыхнет еще один снаряд, пробьет вражеский крейсер…

«Ддос» вздрагивает, бешено раскачивается на волнах. Кейлоггер еще не видит, что случилось, но чувствует – пробили, пробили-таки фрегат…

Кейлоггер готовит оружие, какое осталось, вирусы, трояны, взломщики, черви, всё не то, не то, не то…

Фрегат стремительно идет ко дну, к одному дну, к другому дну, к третьему дну, в глубины океана.

Океан молчит. Молча смотрит, как барахтаются люди и не люди, как кто-то еще пытается спастись, как кому-то бросают верёвки с полицейского крейсера, кто-то хватает верёвку – чтобы подняться на борт, пустить пулю в лоб стражу порядка…

Молчит океан.

Смотрит океан, как уходит на дно фрегат с черными парусами, как уходят на дно книги, тысячи, мириады книг…

Что-то приближается к батискафу в толще сети, что-то огромное, издалека кажется – фрегат. Да нет, не может здесь, на дне, быть никакого фрегата, откуда здесь фрегат…

А вот фрегат.

Призрачный, невесомый, будто не сам фрегат – воспоминание о фрегате. Клик видит на корме обветшалый скелет в лохмотьях, такие скелеты остаются от файлов, которые хотели стереть, но не стёрли, забросили сюда – давным-давно, века и века назад…

Клику кажется, что он слышит беззвучное, отгремевшее давным-давно:

– На аборда-а-аа-ж!

Клик жмет на клавиши, поднимает батискаф – скорее, скорее, скорее, до трехсот терабайт в секунду. Кто-то из людей падает без сознания на пол батискафа, кто-то хватается за стены…

Скорее…

Клик смотрит, как бросают на батискаф пятипалые якорьки, хватают, тянут…

Скорее…

Батискаф выныривает из глубин океана, покачивается на волнах. Клик уже не видит, как батискаф поднимают на борт «Касперского», как падают с мокрой сферы тяжелые капли. У Клика все плывет перед глазами, рушится мир.

– Жив?

Клик еле-еле разлепляет веки.

– Ага… книги… книги…

– Живы книги, вон, в целости-сохранности… Ну, молодчина вы, достали… – заказчик хлопочет вокруг Клика, проверяет контакты, бережно-бережно вводит что-то Клику в вену, – честное слово, я и не думал, что справитесь…

– Да ну.

– Ну да. До вас три экспедиции уже со дна не вернулись.

Клик чувствует запоздалый страх.

– Что у вас случилось-то там? – спрашивает заказчик.

Клик вздрагивает.

– Не… ничего.

– Ну, молодцы… сколько вам по договору-то обещал?

– Двести каждому.

– Триста плачу. Заслужили… – заказчик довольно оглядывает ряды книг потемневших от времени, но все ещё живых, – ай, молодца… надолго топлива хватит.

Клику кажется, что ослышался.

– Топлива?

– Мил человек, вы как вчера родились, честное слово. Будто сами не знаете, как из информации энергию получают. Школьный курс-то помним?

Мир переворачивается под ногами Клика.

– Да вы что… это же…

– Думаете, не сгодятся? Да нет, говорили, нормально в растопку пойдут. Чего у нас там топка-то готова?

Заказчик смотрит на капитана, капитан вытягивается по струнке.

– До сих пор починить не можем.

– Да что ж ты будешь делать-то с вами… К утру чтобы готово было, умники чертовы…

Капитан удаляется, бормочет что-то сверхпочтительное. Клик не отстает:

– Да вы хоть понимаете, что это достояние прошлого?

– Парень, ты откуда такой выискался вообще? Достояние ему… прошлого… вот кризис в энергетике будет, вот будет ему достояние, блин…

Клик затравленно оглядывается. Люди расходятся, считают доход, Клик людям уже не указ, кончилось время Клика.

Кончилось.

«Касперский» режет волны, рассекает океан.

Океан молчит.

Океан всегда молчит, слова из него не выжмешь.

Клик затравленно оглядывает ряды книг – тысячи, миллионы, мириады. Прячется среди книжных штабелей.

Ждёт.

Понемногу темнеет, понемногу расходятся все с палубы, расползаются по своим углам. Загораются огни на мачтах, вспыхивают далекие огни маяков там, на горизонте. Клик отмечает про себя, что даже дозорного не оставили. Это хорошо, что не оставили, нашим легче…

Нашим легче…

Молчит океан.

Смотрит в ночь.

Клик подбирается к книгам, бросает книги за борт. Одну, две, три, тысячу.

Падают книги.

Беззвучно уходят в волны.

Только бы успеть до рассвета, а там будь, что будет… да то и будет, за такие вещи смертная казнь полагается, не меньше.

Не меньше…

Клик бросает книги – уже не считая, только бы успеть…

– Это еще что?

Окрик сзади. Не капитан, нет, не капитан – заказчик кричит. Это дохлый номер, что не капитан, с капитаном можно еще было как-то по-тихому договориться, с заказчиком уже нельзя.

– Охренел, или как?

Клик бросает за борт еще две книги, отступает к краю палубы. Клик уже понимает, обратной дороги нет, здесь не арестовывают, здесь не предъявляют обвинений, здесь убивают без суда и следствия.

Здесь…

Клик хватает щедрую охапку книг, отступает к самому краю. Надо прыгнуть, легко сказать, прыгнуть… Океан молча смотрит на человека, переступающего на краю…

Океан всегда молчит.

Что-то тёмное темнее самой ночи подбирается из глубин океана, протягивает хищные пальцы, истлевшие, иссохшиеся. И нужно бежать от этого тёмного, хотя бы пятиться – да какое там пятиться, некуда пятиться, стоит сзади заказчик, злой как черт, бешеный, целится в голову Клика…

Костяная рука хватает Клика за плечо. Клик ждет грубого окрика, ждет грозного шипения, – ничего не слышно.

Костяная рука тянется к книгам. Клик отрывисто кивает.

– Да, да, сейчас… сейчас…

Бросает за борт, одну, другую, третью, пятую, десятую. Тянутся на борт хищные руки, хватают книги – одну, другую, третью, Клик помогает, Клик бросает за борт книги, охапками, охапками, охапками…

Выстрел.

Один.

Другой.

Даже некогда думать, в кого попали, даже некогда думать, чья это кровь струится по палубе. Книги, книги, главное, книги, спасти то, что еще можно спасти, потому что топка уже запущена, что-то подсказывает Клику, какой-то внутренний голос, что топка уже запущена, сейчас жечь начнут…

Заказчик кричит что-то, резко, отрывисто, Клик не слышит, что, только догадывается, – взять его.

Люди бросаются к книгам – люди, которые еще сегодня вечером подчинялись Клику, плевать они теперь хотели на этого Клика…

Что-то происходит, люди шарахаются от истлевших скелетов, кто-то крестится, кто-то кричит – надрывно, истерично, кто-то бросается за борт прямёхонько в костлявые пальцы.

«Касперский» бешено раскачивается на волнах, кажется, вот-вот перевернётся. Клик не удерживается на ногах, Клик падает, ловит опору, не может поймать… Да и не до опоры сейчас, ни до кого, ни до чего, книги, книги спасать надо, чтобы не переработали, не переплавили, не…

«Касперский» уходит из-под ног, Клик чувствует, что падает за борт, чьи-то костлявые руки подхватывают Клика, помогают держаться над водой…

Перекатываются волны.

Молчит океан.

Летят в волны книги с палубы.

Кто-то из людей и нелюдей Кейлоггера хочет пробить обшивку «Касперского», пустить ко дну – Кейлоггер властно взмахивает рукой, дает отбой. Нечего пускать ко дну всякую гадость, не надо нам такого на дне…

Клик барахтается, не держится на волнах. Не умеет Клик на плаву держаться, не умеет, у других как-то получается, у Клика нет. Вот недавно кризис был, вот все как-то на плаву удержались, а Клик ко дну пошел, без работы остался.

Клик отчаянно взмахивает руками, пытается удержаться, не может, идет ко дну, глубже, глубже, ждёт, когда, наконец настигнет смерть, смерть не настигает, смерть затерялась где-то. Клик натыкается взглядом на обломок клавиатуры, это с «Касперского», на обломке лежит человек с простреленной головой, видно, что мёртвый. Клик смотрит на умершего, – странное такое чувство, и смотреть нельзя, и не смотреть нельзя – узнаёт.

Узнаёт.

Странно, а на фотографиях себя редко узнавал…

Начинает понимать.

Люди и не люди подхватывают Клика, ведут к Кейлоггеру, чтобы посмотрел на новенького, оценил. Другие уже тащат книги на дно, заботливо укрывают от любопытных глаз.

Молчит океан.

Это он умеет – молчать.

Бережет свои тайны…

2015 г.

Аттракцион

Исполинское чудовище надвигается на меня, распахивает хищную пасть, – из пасти вырывается алое пламя. Прячусь за камнями, выжидаю – тут, главное, подпустить к себе жертву достаточно близко, чтобы нанести удар…

Выжидаю.

Как учили.

Он приближается ко мне, он не умеет выжидать, он бросается на меня – стремительно, очертя голову, его не учили сражаться правильно.

Рублю. С плеча. Тоже как учили. Меч входит в шею твари – сначала с трудом, потом легко-легко, с хрустом ломается позвоночник. Отрубленная голова падает к моим ногам.

Тварь извивается, дёргается, я смотрю, как медленно, но верно вытягивается следующая голова.

Я уже знаю, что так будет.

Мне не привыкать.

Толстенный хвост чудовища перехватывает меня за талию, швыряет об стену. Меч мой, меч, а нет никакого меча, а вон он валяется далеко-далеко, не добраться, не достать. Кое-как вытаскиваю кинжал, кое-как вонзаю лезвие в толстенную шею. Тут, главное, не отцепиться, – легко сказать, не отцепиться, когда тебя буквально разрывают пополам…

Все-таки рассекаю горло чудовища, перед тем, как в изнеможении упасть на камни.

Жду.

Смотрю, как вытекает слизистое месиво из обрубленной шеи, как месиво затвердевает, медленно, но верно превращается в еще одну голову. На этот раз враг действует чётче – стремительно бросается на меня, оскаленная пасть хватает мою голову.

Чувствую, как трещит доспех.

Чувствую, что еще немного – и хрустнет моя грудная клетка.

Орудую кинжалом – быстро-быстро-быстро, пока эта тварь меня не заглотила, разрезаю её практически изнутри, ну же, ну же, ну же, умирай уже…

Умирает. Нехотя, но умирает. Выбираюсь из окровавленных внутренностей, опускаю меч.

Снова тянется осклизлое месиво, снова отрастает голова. На этот раз даже не отрастает, – побежденный просто пытается прирастить уже отрубленную голову. Не уходит – уползает, вымученно улыбаясь, бормочет про себя, что в следующий раз-то он точно…

Ну-ну.

Посмотрим.

Хозяин одобрительно хлопает меня по плечу, молодец.

– А сколько стоит с человеком сразиться? – спрашивает кто-то.

– Взрослый пятьсот, детский четыреста.

Прохожий присвистывает. Спрашивает зачем-то.

– Вы же только по выходным?

Мой хозяин оживляется:

– Да-да, давайте, сразитесь, человек здесь не каждый день бывает!

Прохожий уходит. Я уже знал, что он уйдёт. Что для него это дороговато. Я уже просил хозяина снизить цену хотя бы до трёхсот. Хозяин пока еще держится. Но думаю, недолго.

Итак, прохожий уходит. С одной стороны это хорошо. Значит, хоть полчасика отдохну, соберусь с силами. Но с другой стороны плохо – за день заработаем хрен да маленько, опять баланду жрать, а хозяину не объяснишь, что не может человек все время баланду жрать. Нет, вычитал где-то про сколько-то там необходимых калорий. Самое страшное, что он где-то вычитал, что человек живет без еды месяц.

Только бы не вздумал попробовать на мне…

– А сколько стоит с человеком сразиться?

Ну, началось.

– Взрослый пятьсот, детский четыреста.

– А давайте… попробуем…

На ринг выходит ребёнок. Хозяин делает мне отчаянные знаки, я киваю, я уже и сам понимаю, что ребёнок, что маленький, что надо бы с ним понежнее, помягче, вполсилы, если вообще не в четверть силы.

Змеёныш бросается на меня, раскрывает пасть, выпускает еще не огонь, – только дымок, огнём ещё не умеет. Трогательные у них все-таки змеёныши, трогательные, что есть, то есть.

Взмахиваю мечом. Бью. Не сильно. Сильно здесь нельзя, змеёныш все-таки…

Враг ловко обвивает меня тугими кольцами, швыряет о землю, раз, другой, третий. Это новенькое что-то. А я и забыл, что дети куда кровожаднее взрослых, взрослый сюда развлечься приходит в выходной день, а ребёнок всю злобу свою выпустит, откуда в детях столько зла…

Уже не сдерживаю себя, рублю голову – с плеча, что есть силы. Кто-то кричит в толпе, должно быть, мать.

Голова прирастает. Дети головы отращивать еще не умеют, только приращивать те, что есть. Думаю, что будет, если ребёнку отрубить голову и спрятать. Сам себя ругаю за такие мысли.

Не успеваю взмахнуть мечом. Что-то хватает меня, что-то с силой швыряет о землю.

Вселенная взрывается тысячами искр.

Умираю.

Мир возвращается. Кто-то льет на меня воду, несвежую, ржавую, да кто кто-то, помощник хозяина.

Поднимаю голову.

Встаю.

Помощник сует мне в лицо плошку с несвежей водой, – отталкиваю, всем своим видом показываю, что я такое пить не буду.

Хозяин торжественно объявляет мальчишку победителем, вручает главный приз, макет человеческого сердца.

Кто-то говорил, что человеческое сердце выглядит не так.

Неважно.

Посетители потихоньку расходятся. Хозяин поворачивается ко мне. Ищу какие-то оправдания, уж никак не думал, что ребёнок окажется такой… такой… да и сам хозяин говорил, с ребёнками помягче…

– А вы молодец, – говорит хозяин.

– Да он как зверь бешеный был…

– Не сильно он вас?

– Крепенько…

– Сотрясение?

– Навроде того.

– День доработаете?

Киваю. Куда я денусь…

– А вы молодчина.

– Вы извините… не одолел его…

– Вы еще ничего не поняли? Это же сын мэра был.

– Да ну?

– Ну да. Папаша его теперь нам деньжат отвалит…

Оживляюсь при слове – Деньжат.

– А с человеком сразиться сколько стоит?

– Взрослый пятьсот, детский четыреста.

Прохожий недовольно хмыкает.

Уходит.

Вечереет. Чувствую, что это все, это последний за сегодня. Хватит их уже мне, лезут и лезут.

Хозяин закрывает лавочку, пересчитывает прибыль. Наконец, вспоминает про меня, тонкими красными лучами ощупывает мою голову, не сильно ли ушибли.

– Что-то вы с лица спали…

Пожимаю плечами. Спадешь тут с лица день-деньской с драконами драться…

Помощник хозяина несет мне ужин, щедрый ужин, давненько так не ел. Еще бы, денег у хозяина навалом, можно и человека подкормить, чтобы с ног не валился. Что-то я еще хотел… а. Ну да.

Знаю, что ответ будет отрицательный.

И все-таки спрашиваю:

– А… других не нашли?

Хозяин фыркает.

– В Ойдикуэлне выступал какой-то с человеком… только там человек умер два года назад.

Сжимаю зубы. Чувствую, что лучше бы я не спрашивал, лучше бы я этого не знал.

Что-то случилось.

Смотрю на часы, понимаю – что-то случилось.

Потому что давно уже пора на работу. А на работу мы не спешим.

Хозяин сидит за столом, смотрит на меня, странно как-то смотрит.

– Проснулись?

– А… разве мы сегодня…

– Не работаем. Вы отдохните хорошенько…

Киваю. Ну-ну, деньги появились, теперь расслабиться можно. Надолго ли.

– Предложение поступило. От киностудии.

Не верю своим ушам.

– Сниматься будете. В Последней битве. Змеи против людей.

Холодею.

– Да из меня актер еще тот…

– Да от вас много и не требуется. Справитесь… вот сценарий нам тут переслали, вот историю можете в памяти освежить…

Послушно перелистываю историю, пытаюсь освежить в памяти. Не освежается. Вспоминается что-то давно забытое…

– Ма, а па придет?

– Придет, придет.

– А када?

– А скоро… скоро…

Голос матери, какой-то непривычный голос, холодный, отстраненный, так бывает, когда мать сердится очень-очень-очень…

– А си-вод-ня?

– Нет… не сегодня.

Грохот за окнами.

Ближе.

Ближе.

Когда гремит, прятаться надо. Это я знаю.

– Ма!

– Ну что, что такое?

– Ма, а ма кастрактор принесет?

– Конструктор, горюшко ты мое… принесет, принесет…

– Ма, а ты сердишься?

– Нет, нет, не сержусь…

– А чи-во ты так…

– Ничего, ничего… Всё хорошо, всё, всё…

Грохот.

С треском ломается крыша. Не вижу, но знаю – крыша.

– Вау, круто!

– Да что ты будешь делать с тобой! Без крова остались, он радуется!

Мать хлопает по лицу. Больно. Сильно. Реву. Не понимаю, я, что ли, виноват, я, что ли, крышу обрушил. Круто же, как в кино, совсем-совсем как в кино, а боевые машины – бах, а крыша – хрясь…

С треском ломается дверь.

В подвал врывается оскаленная драконья морда, пышет жаром. Мать отталкивает меня назад, я вырываюсь, я хочу посмотреть на настоящего дракона, хочу-хочу-хочу…

Режиссёр сует мне в лицо кусок сахара. Может, не режиссёр. Не знаю. Но кажется, он здесь главный.

Ем. Не хочется, но ем. Так надо. Хозяин машет руками, просит человека не кормить, вы ему так желудок загубите, у него рацион…

Ну-ну.

– Скажите ему… чтобы показал, на что он способен…

Мне неприятно, что режиссёр обращается к хозяину, а не ко мне. Хочу осторожно намекнуть, что я тоже всё понимаю.

Не намекаю.

– Ну давай… вот это главный герой, ты с ним сражаться будешь.

Оглядываюсь.

– А… мой меч?

– Ты что, ты сегодня не мечом, ты сегодня из автомата будешь.

Холодеет спина. Хозяин подталкивает:

– С автоматом-то справишься?

– Умею вроде…

– Ну вот. Ты, главное, не по врагам стреляй, а в воздух. Понял?

– Где тут не понять.

– Вот и отлично… Когда сигнал дадут, ты стреляешь. По верху. Понял? Хорошо. Потом они тебя хватают, швыряют об стену… – хозяин думает, вспоминает, спохватывается, – ну да. Вот пузырек, он разбиться должен, когда об стену тебя грохнут.

Догадываюсь:

– Кровь?

– Ну. Молодцом… за это такие гонорары светят, нам и не снились…

На площадке готовят декорации, проверяют свет, еще что-то такое нужное и важное для фильма. Актёры подбираются ко мне, ближе-ближе-ближе, суют мне сахар, шоколад, орехи, кто-то подсовывает охапки долларов… Уже на полном серьезе начинаю беспокоиться за свой желудок. И за свою печень.

– Ма, а па придет?

– Придет, придет…

С треском ломается дверь, пышет пламя.

– Ма… ма-а-аа!

Когтистая лапа хватает меня за воротник, поджимает. Слышу отрывистое потявкивание, верещание, стрекотание, огромный крылатый змей взмывает в небо, держит меня крепко-крепко…

Камера… мотор…

Вскидываю автомат. Стараюсь отогнать наваждения прошлого…

Ма-а-аа!

– Дубль первый!

Твари приближаются ко мне.

Ма, а па придет?

В 2024 году доблестный поход против гоминидов завершился доблестной победой народа аюми…

Стреляю. Не в воздух. Падают простреленные тела, ещё, ещё, ещё, актёры, режиссёр, хозяин…

Ма, а ты чего так?

Все, все хорошо…

Голос матери в памяти…

Пересчитываю патроны. Мало. До чёрта мало.

Думаю, сколько еще продержусь до того, как.

Не знаю.

Полиция уже вышла на мой след. Ещё есть надежда забраться в какую-нибудь подземку – но слишком крохотная надежда.

Знаю, что могут засечь, все-таки включаю Сеть.

Ищу.

Есть же еще какие-то зверинцы, ярмарки, шоу…

Быть не может, чтобы я остался один…

2015 г.