Текст книги "Парочка хороших мыслей"

Зараза

Знаю, что мне осталось недолго.

Боюсь не успеть.

Они уже идут сюда. Они уже приходили вчера, я обещал, что перестреляю их всех, если войдут. Вроде бы убрались. Не знаю, надолго ли.

Они вернутся. Я знаю, они вернутся, чтобы сделать меня таким же, как они. Или уничтожить.

Они не стерпят, чтобы кто-то был не такой, как они.

– Тише, пацан, успокойся… ничего тебе не будет…

Пацан делает еще один шаг к краю крыши. Мотает головой.

– Тебя как зовут? – спрашивает Чижин.

Пацан снова мотает головой.

– Не подходите. Я прыгну…

– Ты… ты устал, ты… тебе передохнуть надо… пойдем… – говорит Чижин, – посидим, выпьем…

Делаем еще шаг. Пацан неловко подпрыгивает, исчезает за краем крыши.

Затухающий крик.

Вздрагиваю.

– Охренеть.

– Вот так оно и бывает… вон что зараза с людьми делает…

Киваю. В который раз хочу спросить, что за зараза. В который раз не спрашиваю.

Вот так оно все и начиналось. Когда я приехал в город, охваченный заразой.

Когда я еще был самим собой.

На улице натыкаемся на обугленные скелеты.

– Вот так они и умирают, – говорит Чижин, – сгорают изнутри.

– И… сколько это продолжается?

– Да полгода уже.

– Нет… от заражения и до…

– Недели две. Не больше.

– Воду проверяли?

– Да и воду, и воздух, и все на свете… нет, это не инфекция, тут другое что-то… мы уж так про себя говорим, зараза…

Знаю, что умру. Сегодня.

Может, завтра.

– Я их гоню, а ты стреляй, – говорит Чижин. Уходит на ту сторону дома, хлопает дверью подъезда. Крики, топот ног. Распахивается черный ход, бегут люди.

– Стреляю.

Ч-черт, промазал…

Ч-черт…

Девушка падает на тротуар. Подбил…

– Ну ты и снайпер… – фыркает Чижин.

Хочу сказать, что стрелял первый раз в жизни. Не говорю.

Чижин щупает пульс на шее девушки.

– Живая вроде… давай, бери тихонько… неси. Да не боись, укол часа два действует…

Чувствую смерть.

Она где-то рядом.

Они тоже где-то рядом. Они идут сюда.

За мной.

Не дамся.

Лучше смерть, чем…

– Показатели в норме… гемоглобин понижен, ну это у них у всех сейчас…

– Да ты на свой-то посмотри, – смеется Чижин.

– Лучше не смотреть.

Еще раз смотрю на показатели, черт возьми, должно же быть хоть что-то не так, должна же быть хоть где-то причина заразы… нет, ничего.

Просто человек вот так ни с того ни с сего сходит с ума.

Заглядываю к девушке. Сидит на полу, перебирает листочки с какими-то каракулями.

– Это что? – спрашиваю у Чижина.

– Вот так они с ума и сходят. Сидят над каракулями… вот эти вот листочки по всему городу собирают и сидят над ними.

– Интересно…

– Что интересного, ты давай заразу ищи… – Чижин напяливает пальто, хлопает меня по плечу, – я в центр на денек, ты тут за главного. Пошукай, может, еще чего обнаружишь. Дверь никому не открывай, тут по городу одни эти… зараженные…

Зараженные…

В спешке записываю свою историю. Боюсь не успеть.

В пустом городе без Чижина было страшно. То есть, не то что бывает, когда начальник тебя первый раз одного оставит, и на тебе все держится, и попробуй ошибись… а по-настоящему страшно. Какие-то всполохи света там, на улице. окрики. Шорохи.

Два раза стучали в дверь.

Я не открыл.

Она все так же сидела на полу. Жанна. То есть, тогда я еще не знал, что ее зовут Жанна. Смотрела на меня, потом снова наклонялась над своими бумажками. Потом снова на меня. и снова…

Какой-то ритуал. Как это бывает у сумасшедших, без конца повторяют одни и те же бессмысленные действия. Кивают головой. Раскачиваются из стороны в сторону. хлопают себя по коленям…

А потом она просунула листок через прутья решетки.

Протянула мне.

Жанна.

То есть, тогда я еще не знал, что она Жанна.

Я взял листок. На нем оказались все те же непонятные каракули. Хотел порвать листок, передумал.

Жанна…

Тогда я еще не знал, что она Жанна.

– Алло, Леш, как слышно-то?

– Плохо слышно-то!

– Ну и ладно, а ты как хотел… вот чего, Леш, ты эту девку там усыпи!

– Совсем?

– Я те дам совсем! Оперировать будем, кажется, понял я, откуда зараза-то эта идет!

Киваю невидимому Чижину. Наполняю шприц, заряжаю пушку.

Прохожу мимо стола, мельком смотрю на листок с каракулями.

Мельком смотрю…

Мельком…

Черт.

С ума я сошел, что ли…

Никакой ошибки быть не может. Вижу свое лицо.

Вот так – из черточек и каракулей складывается мое лицо.

Екает сердце. В голове набатом звучит одно-единственное слово – зараза.

Смотрю на Жанну, она понимающе кивает. Она видит, что я заражен.

Снова смотрю на бумагу…

Жанна…

То есть, тогда я еще не знал, что она Жанна.

– Эта где?

Чижин оторопело смотрит на меня. потом на камеру.

– Видите же, померла… сгорела… жуть такая…

Чижин еще раз смотрит на обугленный скелет.

– Во, блин… как чуяла девка. Да они и правда чуют… сами себя сжигают, с-суки…

Чижин уходит, бормоча проклятия. Перевожу дух. Спину прошибает запоздалый пот. Обошлось. Хорошо, что Чижин тупой оказался, не заметил, что скелет-то лежит обугленный, а ковер под ним чистехонький.

Подбираю бумажки с каракулями, листаю.

Листаю…

Ничего не происходит.

Хочу облегченно вздохнуть, напрасно я про заразу, мало ли что померещится…

Листаю…

 
Свет солнца к небесам приколочен
И пыль клубит, придорожная пыль
И там невидима у обочин
Растет трава под названием Быль.
Не каждый знает, на свете где же
Далече от безумной толпы
И в стороне от дорог проезжих
Растет трава под названием Быль.
Она пробилась здесь неслучайно
Лихой насмешкой лихой судьбы
И знает все. И большие тайны
Хранит трава под названием Быль.
 

Листочки выпадают из рук…

Они идут сюда.

Идут, чтобы сделать со мной то же, что они сделали с собой.

Я знаю, что я им не дамся.

Останавливаюсь перед очередной картиной.

Теперь я знаю, как это называется. Картины. Я читал.

Раньше я не знал, что такое – читать.

Раньше я много чего не знал.

Теперь вижу. Вижу женщину на портрете. Это называется портрет. Загадочно улыбается мне. волосы прикрыты странного вида накидкой.

Раньше я не видел всего этого, раньше я различал только пятна. Разноцветные пятна.

Открываю запыленные листочки на запыленном столе.

Читаю.

 
Но мы глядим на неё с опаской
И недовольно мы морщим лбы,
И люди тянутся к сладким сказкам,
Забыв траву под названием Быль.
И кто-то самодовольный и сытый,
Судьбой жестокой жестоко бит,
Велит полоть и нещадно вытоптать
Вокруг траву под названием Быль.
Века приходят – глухие, темные
Свет солнца над головой остыл,
Никто не верит, никто не помнит,
Что есть трава под названием Быль.
 

Жанна…

Тогда я уже знал, что она Жанна.

– Вот, гляди, это круг, это Земля наша. Это круг побольше, это солнце. Земля вокруг солнца вертится…

Не выдерживаю.

Чушь полная. Видно же, что солнце вокруг земли… ты на небо-то…

Жанна смотрит на меня. Строго. Киваю. Уже привык ей верить. На слово. Сам еще толком мало что понимаю, зараза еще не зашла достаточно далеко.

– И вокруг луны земля вертится?

– Нет, луна вокруг земли…

Зараза…

– Раньше все зараженные были, – говорит Жанна.

– Когда раньше?

Жанна пожимает плечами. Не знает.

Остальные тоже не знают. Сегодня нас собралось семеро. Меня здесь недолюбливают, потому что я врач. И попробуй им объясни, что не собираюсь я лечить никакую заразу.

– А потом что-то случилось, – говорит Артур.

Он здесь за главного.

– Что случилось? – спрашиваю.

Артур не знает.

– Что, Леш, нашел я заразу-то, – Чижин хлопает меня по плечу.

Вздрагиваю.

– За… заразились?

– Тьфу на тебя, по доске постучи… заразился. Нашел я, откуда зараза эта идет…

– Откуда?

– От этих… листочков с каракулями.

Книги, – думаю про себя.

– Вот-вот, от них все. Поуничтожить, и дело с концом. сегодня и займемся.

Лихорадочно думаю, как предупредить Жанну. И всех, всех…

– Будем держать оборону, – говорит Артур.

Киваю. Артур сегодня мною доволен. Наконец-то я понял модель расширяющейся вселенной.

У Артура уже синие пятна на коже. Значит, ему осталось недолго.

У Жанны тоже синие пятна. Стараюсь об этом не думать.

– Ну, вот видишь, у человека в черепе тут штука такая есть, – показывает Чижин, – крохотная… вот… у самого основания…

Мозг – думаю про себя.

– А у зараженных эта штука на весь череп разрастается. Так вот, дрянь эту удалить, разрастаться нечему будет.

Снова киваю.

– Профилактическая операция… всем новорожденным. И дело с концом.

Молчу.

– Вчера наши облаву устроили, зараженных наловили… вырезал я им эту хрень из черепа, ты прикинь, прошло все… дурь эта…

Холодеет спина.

– А посмотреть на них… можно?

– Нужно.

Чижин толкает дверь, оглядываю двух девчонок, я их узнаю, они меня нет. смотрят на экран, показывают на цветные пятна.

– Ня?

Соглашаюсь:

– Ня.

Вторая девчонка прижимает к себе плюшевого медведя.

– Ми-ми-ми.

Выжимаю из себя улыбку:

– Ла-айк.

Я их знаю. Инга и Света.

Они меня уже не узнают.

– Ну все, давай… в операционную, – командует Чижин.

– З-зачем? Они же уже…

– Да что они… там вон еще сколько… готовь пушку.

Наполняю шприц. Заряжаю пушку.

Идем с Чижиным к камерам.

Вижу Жанну.

Стреляю в Чижина, он еще оборачивается, еще пытается что-то сказать.

Падает.

Жанны не стало через два дня. Артур умер раньше.

– Раньше люди не умирали от этого, – говорит Жанна.

– Совсем?

– Ну… лет сто жили… с заразой.

– А почему сейчас…?

– Что-то случилось.

Жанна не знает, что. Никто не знает.

Мне сказали, чтот древние города построили люди.

И еще много чего построили люди.

Тогда.

В те времена.

Они идут сюда.

И смерть идет сюда.

Ко мне.

Думаю, кто кого опередит.

Оствляю записи – тому, кто сможет прочитать.

Жанна…

Мысли путаются.

Может, кто-то поймет, что случилось тогда. И что было тогда. И как это было.

Жанна…

Может быть…

Они идут сюда…

Смерть идет…

2013 г.

Неразрушенный город

Я тогда подумал, что он сошел с ума.

Главное, я тогда еще толком не знал, что с ума можно сойти. И что вообще есть какой-то ум.

Но тогда я сразу подумал – он сошел с ума.

Когда мой учитель прицелился в неё, легкую, воздушную, идущую к нам по тропе.

– Вы… вы что? – только и успел спросить я.

Он спустил тетиву.

Несостоявшаяся гостья упала с простреленным горлом.

– Вы с ума сошли – сказал я.

Вот это я хорошо помню, как сказал – вы с ума сошли. Сказал учителю, на которого раньше и взглянуть боялся, не то, что там что-то спросить.

Помню.

Её тоже помню – маленькую, хрупкую, как она шла к нам по тропинке, еще несла что-то, то ли корзину с фруктами, то ли еще какие-то подарки, цветы, что ли.

Говорила что-то…

– Ой, здравствуйте, насилу до вас добралась по буеракам!

Нет, не то.

– А можно к вам?

Тоже не то.

– А классно вы тут устроились!

И не так. Не знаю, как. Не помню. Голос помню, живой, звенящий, пропитанный солнцем – а слова теряются в прошлом.

А вот со словами учителя наоборот. Хорошо помню, как заворачивал её в простыни, как зарывал её в пустыне – все еще миловидную, все еще не утратившую своего обаяния – приговаривал мне:

– Никогда… никогда таких не подпускай к своему городу. Ты слышишь – никогда!

Я даже не спросил, почему. У учителя нельзя было спрашивать – почему. Там вообще нельзя было задавать вопросов.

Потому что город рождается в тишине.

Учитель…

Он учил меня строить города.

Нет. Не так. Невозможно научить строить город.

Я учился у него…

Тоже не так.

Я просто смотрел. Осторожно. Издалека. Из пустыни – боялся подойти к той невидимой границе, где кончается пустыня и начинается город.

Проще написать – он прогонят меня и бил меня палкой. Но это будет неправдой. Он просто сразу установил какую-то неуловимую границу между нами – границу, которую нарушать нельзя. Я научился чувствовать дни, когда работа у него не клеилась, и нужно было уйти подальше и не смотреть. Я также чувствовал дни, когда работа кипела ключом, и учитель сам хотел, чтобы кто-то наблюдал его труд.

Учитель…

Я не помню его лица.

Может, потому, что так ни разу и не взглянул в его лицо.

Память вообще скупа со мной, прячет от меня то, что мне важно, и выдает какие-то совершенно ненужные образы.

Например – мой первый город.

То есть, первый свой город я не помню – первые свои города люди строят еще когда только-только поднимаются на ноги, делают первые шаги, кладут камень на камень. Я имею в виду первый город, который не упал, не разрушился, не рассыпался в прах, как только дунуло на него беспощадное время.

Учитель видел мой первый город. Кажется, это был первый раз, когда учитель посмотрел на меня. И когда он подошел ко мне, первый раз нарушил какую-то неуловимую грань между нами. Поправил там, переделал здесь – и мой город ожил, заиграл новыми красками.

– Вам нравится? – спросил я.

И тут же зажал ладонями рот – город вздрогнул, вспугнутый моим голосом.

– Хорошо. Только…

Мастер не договорило, махнул рукой, мол, позже поймешь. Я просил его объяснить сейчас, сейчас, – тогда я не знал, что всему свое время, что я не понял бы и половины его объяснений.

Учитель…

Я так и не видел толком его лица – даже когда закрывал ему глаза в день его смерти.

Я сидел на пепелище своего города – города, в который вложил всю сою жизнь и всю свою душу. Я еще пытался восстановить что-то, еще выискивал что-то среди руин, вставлял в погнутые витражи оплавленные стеклышки, – которые выпадали вновь.

Странно, что в этот момент я меньше всего думал о городе.

Я думал о ней.

О том, что она ушла.

Пытаюсь вспомнить, как она пришла первый раз, как я пустил её в город. Да нет, не пустил, она никого не спрашивала, она вошла сама. Как перебирала башни, шпили, я все хотел ей сказать, то нельзя этого делать, не любят города, когда на них смотрят – не то, что трогают. Так и не сказал. Да она и не делала им больно, как-то умела она прикоснуться к городу, и не сделать ему больно.

– Слушай, классненько у тебя получается, а?

Слова в памяти.

Её слова.

Я перебирал остатки города – который невозможно было восстановить. Я уже знал это. Ставил камень на камень – и думал о ней.

Почему-то надеялся, что она вернется.

Надежда – столь же безумная, как надежда на то, что город отстроится снова. Даром, что уже сделала все, что могла, поиграла с моим городом, который разрушился от её прикосновений, вынула драгоценные камни из стен, сняла золотое солнце с самой высокой башни, надела себе на цепочку, как медальон.

Она бросила меня и мой город, нашла нового строителя – где-то там, по ту сторону пересохшей реки. Она вошла в его город – так же легко и смело, как входила в мой.

Слова учителя в памяти:

– Никогда… никогда не подпускай их… к городу.

– Воды испить можно?

– А?

– Воды-то хоть испить можно?

Он стоял возле руин моего города, – одинокий странник, пришедший из ниоткуда. Я показал ему то, что осталось от моей столицы, объяснил, что на обугленном пепелище не найдется ни глотка воды.

– И давно ты так… на руинах?

Я пожал плечами. Я потерял счет времени, – может, прошли года, а может, миллиарды лет.

– У меня тоже так было, – сказал он.

Я молчал.

– Тоже так было… хочешь, можешь всю жизнь так… хочешь, можешь заново…

Я объяснил, что у меня не хватит сил сделать что-то заново.

– Я тоже так думал… а потом ничего..

– Здесь? На руинах?

– Нет, лучше новое место найди…

Я не помню, как нашел новое место. Я не помню, как начал складывать камень на камень – потихоньку, шаг за шагом. Тогда всё было как во сне. Очень постепенно ко мне стала возвращаться жизнь, если это вырастание из пепла можно было назвать жизнью.

Я построил город.

Из пепла, из праха, из песка – я построил город.

Город получился даже лучше тех городов, что были у меня до того – чему-то меня научила эта история с погибшим градом. Да и видно было, что строил его не маленький мальчик, не отрок, не неопытный юноша – умудренный годами мастер. И все-таки город был чуть хуже. Не было в нем какой-то непосредственности, чистоты, какая бывает только в молодости, когда еще не знаешь, что кто-то может прийти и разрушить твой город.

Солнце отражалось на высоких шпилях, и часы на главной башне возвещали колокольным звоном полдень и полночь.

Я замер.

Я не верил своим глазам.

Нет. Никакой ошибки. Она шла ко мне по почти невидимой тропе, песок пустыни бережно хранил каждый её след. Шла, легкая, летящая, несла в руке корзину с чем-то манящим, махала мне рукой…

– Наконец-то до вас дошла… думала, и не найду вас…

Я натянул тетиву…

– Да вы что?

Никогда… никогда… – голос учителя, бережно сохраненный памятью.

– Да вы постойте, я…

…тетива рвется из рук, стрела вонзается в горло несостоявшейся гостье.

Мне дышит в спину город.

Спасенный город.

Заходит солнце, тянутся длинные тени за край земли.

А дальше нужно что-то делать, нужно рыть могилу очередной жертве. Укрывать могилу цветами, как делал учитель.

Иду к жертве. Почему-то хочется первым делом завернуть её в простыню, не видеть остекленевших глаз на бескровном лице.

Заворачиваю тело в простыню, что-то падает на песок.

Не верю своим глазам.

Ключ.

Еще утешаю себя, успокаиваю, ну и что, что ключ, мало ли, подумаешь, какой может быть ключ – но уже вижу.

Ключ.

От города.

Наклоняюсь, пытаюсь докричаться до той, которая меня уже не слышит.

Когда-нибудь я найду этот город.

Или города – мне кажется, у неё было много городов.

Обязательно найду.

Волнуюсь, как-то примут чужой осиротевший город мои города.

Кажется, зря волнуюсь.

Примут.

Они же не люди.

2014 г.

Вера для шамана

Опасность, опасность, опасность…

Я еще не понимал, в чем дело, а моя интуиция уже вопила во весь голос – опасность, опасность…

Снова посмотрел в окно, ничего не увидел, вроде бы военные самолеты не летят, танки по площади не едут, две собачонки сцепились в скверике, вслед за ними сцепились их хозяева – но это все не то, не то…

И тут я спохватился – она.

Опять она, опять идет сюда, поднимается по ступенькам – ко мне. боже мой… Ага, пронюхала что-то, учуяла, ладно, не мое дело… Главное – начисто все отрицать, да вы что, девушка, я вас первый раз вижу, не было у нас ничего…

А ведь было…

Была она у меня – полгода назад. Во мне все так и всколыхнулось, когда я ее увидел, на точеных каблучках, в норковой шубеечке, золотые перстенечки на лапках… Хорошая дамочка из хорошей семьи, вот такие ко мне и ходят.

– День добрый, – надеваю дежурную улыбку, – чем могу быть полезен?

– Ой… а вы судьбу мне можете предсказать?

– Конечно, без проблем, всем предсказываем, точность восемьдесят восемь процентов, предоплата пятьдесят процентов.

– Пятьдесят… – она захлопала длиннющими ресницами, – а… если платить надо восемь тысяч, то пятьдесят, это сколько… это шестнадцать тысяч, да?

– Что вы, всего четыре…

Посмеиваюсь. Сейчас бы забрал у нее шестнадцать штук, она бы и не пикнула… Ладно, я, конечно, наглый, но не до такой степени.

– Три… четыре. А на десять лет вперед предсказать можете?

– Без проблем, – снова дежурно улыбаюсь, – только… мне годик-два жизни у вас взять придется.

– Ой… а это как?

Снова хлопают длинные ресницы.

– Да… не бойтесь, это не больно… Мне это, понимаете, нужно, чтобы посмотреть вашу жизнь, линии судьбы, вероятности событий… Не бойтесь, я вам потом эти два годика верну, по электронке скину… вы их потом раскройте файлы эти, и годы жизни к вам вернутся…

– Ой… страшновато как-то…

– Да что страшновато, у нас все без обмана, вот, я вам даже чек распечатаю, что два годика жизни взаймы у вас взял…

Включаю кассовый аппарат, одновременно кладу ладонь на холодный лоб девушки, пудрой он посыпан, что ли, неважно… Считаю секунды, мир темнеет перед глазами, мне кажется, что я задыхаюсь… Это пройдет, пройдет…

– …все, – долго не могу найти свою руку, убрать ее со лба гостьи, долго раскачиваюсь в кресле, долго возвращаюсь в этот мир, который никак не хочет обретать привычные очертания, – та-ак… – делаю вид, что задумываюсь, – ну… в ближайшие десять лет вы поступите в престижный ВУЗ и с отличием его закончите. Там же, в ВУЗе встретите свою вторую половину, свою судьбу…

– А какой он будет? – огромные глаза вспыхнули.

Та-ак… что бы еще ей напророчествовать, девочке этой… Что девушки в таком возрасте хотят, о чем мечтают, черт их знает… про мужчину я вроде, правильно угадал, даже образ ей понравился…

– Та-ак… вижу, что вас ждет большой успех на сцене… вы же поете?

– Немножко, – она смутилась.

Знаем мы это немножко, горланишь на вечеринках, душа компании… Ни слуха ни голоса, ворона каркнула во все воронье горло… Неважно, главное, красиво наврать тебе…

– Что-то у вас тут с бизнесом связано… фирму свою откроете, что ли… а, свою линию косметики…

Она зарделась. Ага, опять угадал… И вот вся наша жизнь, приходят люди, люди и люди, просят предсказать что-то, подправить судьбу, а мы всегда пожалуйста, к вашим услугам, только дайте нам годик-два вашей жизни, мы посмотрим… Мы вам потом вернем…

Черта с два мы что-то вернем… с того годик, с этого годик, с этого три – глядишь, прибавишь себе к жизни десять лет, двадцать, пятьдесят…

С миру по нитке…

Нет, последние не берем, какого-нибудь старикашечку обирать не будем, с которого песок уже сыплется… Говорят же, последнее и вор не берет… А вот молодых пощипать, это святое, сами виноваты, что на удочку попались, никто насильно в наш лохотрон не тянет… вот так месяцок поживу в городе, посмотрю в театры и музеи, повытяну из людей их года, их богатство, и – дальше, земля наша велика и обильна…

И судьбы… у каждой жизни своя судьба, вот пришел человек, ему на роду написано жить в особняке и править крупной компанией, ан нет, я вытягиваю из него те самые два-три годика, когда будет пик его карьеры, его судьбы, и вот уже мне наперебой летят приглашения из крупных фирм, и откуда-то берутся деньги на хороший домик от трех этажах…

А что? Насильно-то никого к себе не тянем…

Она… нет, черт возьми, она идет сюда… и странно, вроде бы видел девчонку эту в Саратове, нет же, откуда-то принес ее черт в Иркутск, мир тесен… и идет ко мне… Так, главное, все отрицать, пять лет прошло, хрен ты мне что докажешь, я тебя не знаю, никакую судьбу тебе не предсказывал…

– Здравствуйте… а можно к вам?

Так… вроде бы не узнала меня… ладно, попробуем…

– П-пожалуйста.

– А вы мне судьбу предсказывали… не сбылось что-то…

Наивно улыбается… чувствую, как мороз бежит по коже.

– Ну, знаете, это от ряда факторов зависит…

– А может, еще раз попробуете? Может, получится?

Сердце подпрыгнуло. Ого, это что-то новенькое…

– Ну… давайте, попробуем. Только, имейте в виду, вам придется еще годика два жизни мне дать на пробу.

– Давайте… хорошо. А чек выпишите?

Я чуть не прыснул. Дался тебе этот чек, бумажка липовая…

– Да, конечно, и чек выпишем… Так… – я прижал ладонь к ее холодному лбу, высасывая год за годом, удачу за удачей, – так… вижу, что в ближайшие пять лет вы откроете свою фирму…

– Ой, здорово… а отец у меня что-то покашливать начал, он поправится?

– Обязательно. Отцу вашему повышение будет по службе… ого, он вообще куда-то во власть пойдет… а вы в следующем году встретите мужчину, который…

– Документики ваши.

Я обреченно протянул паспорт. Так, держать, не отдавать, а то потом заберут раз и навсегда… нет, выхватил человек в форме мою книжечку, черт…

– Так… прописка где?

– Так проездом на два дня…

– Гхм, много вас таких…

– У меня уже и билет есть до Воронежа, показать могу…

Билет… похоже, придется показывать не билет до Воронежа, а билет банка России, и побольше, побольше. Ничего, командир, договоримся…

– Вот, – я протянул оранжевую бумажку.

– Это что?

– Билет… до Воронежа.

– А почему на этом вашем билете «Хабаровск» написано?

– Так…

Я рассеянно смотрел, как он прячет банкноту. Вроде, пронесло…

– Так… а будущее ваше глянуть можно?

Сердце екнуло. Это что-то новенькое… Не успел обернуться, не успел прикрыть лоб, человек в форме уже вонзился в мое будущее хитроумными приборами, сканировал мои грядущие дни…

– Т-ак… Молодой человек, можно поинтересоваться, почему вам на роду три тысячи лет жить написано?

Я сам ахнул от такой цифры. Много же я взял от людей, ой, много… Полицейский смотрел на меня стеклянными глазами, снова и снова проверял показания своего судьбометра, как я в сердцах окрестил прибор: нет, не врет проклятый экранчик… Да, что-то перебрал я, ну двести, ну двести пятьдесят лет набирают люди – в наследство от погибших родственников, выигрывают в лотерею, но три тысячи…

– А до этого жил сколько? – человек в форме прищурился, – Ивана Грозного не помнишь? А Тутанхамона? Стой, куда понесся-то, дай-ка лобик… тю, это кто ж тебе такую судьбу наколдовал?

Я сам виноват. Можно было сказать, что и правда выиграл судьбу в какой-нибудь лотерее, в шоу, мало ли их сейчас развелось, или еще что…

Сам виноват – даже не задумался, что сказать, бросился через улицы, через ограды, через дворы, в снег, в ночь, в мокрые заросли, бегом, бегом…

Свист…

Сигналы…

Окрики, в клочья рвущие ночь… Так и кажется, что за мной бежит весь город, нагоняет, настигает, захватывает щупальцами со всех сторон…

– Сюда! Сюда!

Так и есть – из каждой двери на меня бросается кто-то, хватает, тащит на крыльцо…

– Сюда! Да скорее же, прячься!

…отбиваюсь, как могу…

– Парень, тебе что, жить надоело? Могу к полиции пустить, иди, разбирайся с ними…

Кто-то толкнул меня в неприметный подвальчик, захлопнул дверь, в таких подвальчиках ремонтируют технику по гарантийным талонам, такие подвальчики завалены проводами, мониторами, внутренностями машин неизвестного происхождения и содержания, большое спасибо, приходите еще…

И правда от пола до потолка набросано черт знает чего, как они сами в этом разбираются… они… кто они… чего ради они меня защищать стали, вот сейчас нагрянет к ним полиция, вот спросит, а такой-то у вас?

Такой-то…

У них уже и имя мое, и паспортные данные, и все при всем, от кого бежал, только хуже себе самому сделал…

– Что, достали тебя понты эти? – сочувственно спросил парень.

Понты… понты… С трудом догадался, что речь идет о полицейских, закивал.

– Еще бы… парень, ты себе сколько жизни набрал? Ничего, что люди столько не живут?

– Ну, в наследство получил, брат у меня в машине разбился, у него еще годы жизни остались…

– В насле-едство… и что, твой брат три тыщи лет жить собирался? Да, парень, с такими годами у нас по улицам не ходят… мои года, мое богатство… – парень пододвинул мне красную кружку с какой-то бурдой, напоминающей кофе, – если бы их где-нибудь припрятать можно было, хорошо бы получилось, верно?

– Где… спрятать? В землю закопать? Надпись написать?

– Ну как вы их в землю закопаете… – парень засмеялся, неожиданно перешел на официальный тон, – года же на флешку скинуть можно, верно?

– И найдут у меня ее при обыске…

– Не найдут… в нашем ломбарде все без обмана, кладете на неопределенный срок, десять процентов в год платите…

– Нехило.

– Лучше в полицию загреметь?

Я прислушался к шорохам там, наверху, так заяц прислушивается к копошению борзых над его норой. Ату его, ату, а ну, Быстрый, ищи! Да, ваша светлость, удалась охота, трех русаков затравили…

– Вы договорчик посмотрите, вот, все без обмана… чуть что, сразу к нам, Курчатова, дом девять, три этажа, красный кирпич…

– Подозрительно как-то…

В дверь постучали – мягко, но нетерпеливо.

– Флешку… давайте, – прошептал я, – как это у вас делается-то?

…настигают…

Вот незадача, настигают. Я в проулок, и они в проулок, я на улицу, и они на улицу, я в арку, и они спешат за мной следом, щелкают подошвами… Полиции, конечно, придраться будет не к чему, только что сдал все свои года, свое богатство всерьез и надолго. Только они, чего доброго, меня в розыск объявили, план-перехват по городу…

– Постойте! Да постойте же!

Меня покоробило. Ой, пигалица, только тебя мне еще не хватало, чего доброго, и понтов с собой ведешь, или как их там зовут, скажешь, вот этот парень два раза меня обманывал…

– А я вас еле нашла… – она шагнула ко мне, вся какая-то взъерошенная, в задрипанном пальтишке, – сказали, вы в Норильске, а там сказали, вы в Архангельск уехали, а оттуда в Питер…

Еще бы, подумал я, меня еще никто не находил, дольше двух недель в одном городе не задерживаюсь, больно надо накликать на себя беду… Ты-то как меня нашла, пигалица, вот ведь настойчивая, делать тебе нечего, года свои обратно требовать…

– А вы мне мои пять лет так и не вернули… – спохватилась она, будто читала мои мысли, – что-то не получилось? А то ни одно из ваших предсказаний не сбылось почему-то…

Я тихонько усмехнулся, еще бы они сбылись…

– А год назад у меня отец умер от рака, тоже ничего не сбылось… – она протянула мне две помятые шоколадки, – помянем?

– П-помянем, – отозвался я, оглядываясь, не идет ли полиция.

– А может, еще попробуете? – она подставила мне лоб. Как издевается, ей-богу…

Я пригляделся к ней, к какой-то нехорошей ауре легких, к линии жизни, которая обрывалась во времени где-то близко-близко, вот здесь, к судьбе – какой-то блеклой, серенькой, с темными вкраплениями еще не известных бед… эх, барышня, вытяну из тебя судьбу твою, годы твои, удачи твои, что останется?

– Да не волнуйтесь, у вас получится… может, вы тогда какой-нибудь уставший были… это вот бывает, я вот тоже, когда не высплюсь, потом за скрипку возьмусь, ничего не получается…

– Играете?

– Играла… скрипку-то продала, чтобы к вам сюда приехать…

Я прислушался к себе, ощутил непонятную пустоту. Ах да, я же только что свои года, свое богатство в банк подкинул… Что-то маловатенько себе оставил, лет десять, и удачи оставил кот наплакал, так и кирпич на голову получить недолго…

– Ну давайте посмотрим… – я прижал ладонь к неожиданно горячему лбу, что-то как будто вспыхнуло в сердце, – та-ак… скрипка ваша к вам вернется… нет, вру, не ваша, какая-то сильно дорогая у вас будет… чуть ли не от Страдивари… Вижу вас на сцене какой-то… слушайте, это на Кремлевский дворец похоже…

Так, кажется, про Кремлевский дворец я напрасно загнул… Хотя нет, глазенки горят у девки, верит, вот черт, верит…

– Так… годы жизни ваши можно посмотреть?

– П-пожалуйста.

– Ого, это сколько будет… пять тыщ лет, что ли, жить собрались? Вы, случаем, не Дункан Маклауд?

– Случаем нет.

– Судьба-то какая… чем дальше, тем лучше…

– Уж какая есть…

– Это где же вы жизнь такую себе прибрали?

– Скупал.

– Скупали? – человек в форме усмехнулся, – или сжульничали? Знаете, есть сейчас такое, просят годик жизни, два годика посмотреть, судьбу предсказать, так вот кое у кого тысячелетия жизни и набегают…

– Да нет, что вы…

Я усмехнулся. Кто же признается, что жульничал, кто же признается, что брал годик, два, три… Плотный парень получил свой паспорт из рук полицейского, сдержанно кивнул, юркнул в свою машину. Вот черт, не боится расхаживать по улице с пятью тысячами лет за душой… А что бояться, законы-то у нас что надо стали, покупай, продавай жизнь, выкупай судьбу, закладывай в ломбард…

В ломбард… я прислушался к себе, к тихонько тающей во мне жизни, да, что-то поистратился я, пора бы и в ломбард… Тут, главное, не ошибиться, не прощелкать этот красный домик, затертый среди двух высоток… Курчатова девять а… Курчатова девять а… Был там от силы раза два, не больше, уже по себе знаю, это вам не тот дом, который чинно стоит в ряду других зданий, этот дом невозможно найти, это нужно битый час плутать по дворам, закоулкам, чтобы случайно натолкнуться на красное крылечко…