Текст книги "Волчья звезда"

Он вновь оглядел собравшихся за столом и в нависшем тяжелом молчании беспомощно повторил:

– Они пришли, чтобы предложить вам мир, понимаете?

– Нет, – спокойно сказал Кречет.

До сих пор кочевые сидели так, словно разговор их не касался – я заметила, что никто из них не притронулся ни к еде, ни к питью. Но теперь, видимо, они решили, что пришло их время, да и Лагранж выжидательно смотрел на того же Кожана, который, похоже, был здесь за старшего. Наверняка они подготовили все это заранее, подумала я, уговорились, кто когда и что будет говорить. И точно, Кожан встал и, обращаясь к Кречету, заговорил. Голос у него был сладкий как мед, и он, глядя Кречету прямо в глаза, начал толковать о том, как хорошо будет, если все будут как одна семья. Лагранж слушал его и кивал, поглядывая то на кочевого, то на Кречета – видно было, что он ожидал чего-то в этом роде.

– Воистину на благо всем прибыли эти люди, – тем временем говорил кочевой, – и справедливы их слова. Ибо, если мы поклонимся им, они дадут нам силу, по сравнению с которой стрелы и копья – ничто. И, когда мы овладеем ей, наши Дома станут вашими Домами, а ваша земля – нашей землей. Кто тогда будет знать, где какое племя?

От такого оскорбления лицо Кречета пошло красными пятнами – он вскочил и, схватив стоявший на столе кувшин вина, выплеснул его на кочевого – алая жидкость залила ему глаза.

И тут началось. Ни у кого не было оружия, но это никого и не остановило – в ход пошло все, что было под руками, в том числе и сами руки. И миг спустя, по земле катался яростный клубок борющихся тел – Лагранж отскочил в сторону, остальные Звездные Люди тоже какое-то время растерянно озирались, потом Диана, которая, похоже, соображала быстрее всех, извлекла откуда-то какой-то округлый предмет и закричала:

– Маски! Наденьте маски!

Я увидела, что Звездные Люди натягивают на лица высокие воротники, и Улисс, увидев меня, жавшуюся к стене Дома, прежде, чем закрыть лицо, крикнул мне:

– Задержи дыхание и беги в Дом!

Я так и сделала и, обернувшись на ходу, увидела, что над перевернутыми блюдами и яростно рычащими людьми плывут клубы дыма – не зеленоватого, как в тот раз, а бледного, почти бесцветного, и мешанина рук и ног замедлила свое движение – схватка замирала.

Больше я ничего ни увидела; я уселась на пол, спрятавшись за большим экраном, и тряслась там, пока в комнату не вошел Улисс.

– Пойдем, – сказал он. – Все уже кончилось.

На площади перед домом вповалку валялись тела, и Звездные Люди – уже с открытыми лицами, уволакивали куда-то кочевых – их тела были мягкими, точно из них вынули все кости. Наши по-прежнему лежали на земле. На всем – на траве, на людях, на перевернутой посуде, – блестел какой-то странный налет, точно снег, выпавший в неподходящее время.

Я сказала:

– Вы их всех убили?

– Да нет же, – устало ответил он, – просто усыпили. Иначе их было не остановить. Потом они проснутся.

Лагранж стоял тут же, мрачный как туча. По мне, в том, что случилось, была его вина, но он, похоже, думал совсем иначе.

Он поглядел на меня все тем же тяжелым взглядом, но обратился не ко мне, а к Улиссу:

– Похоже, это была ошибка.

– Лагранж, – грустно сказал Улисс, – я же с самого начала…

– Ты отлично понимаешь, что я не об этом досадном инциденте. Ошибка в том, что вы с самого начала не за тех взялись. Вот вам и результат. Они же бесперспективны.

– Если бы вы дали нам время…

– А откуда ты знаешь, сколько у нас времени? Быть может, не так уж и много. Мы не можем позволить себе ошибиться.

– Вот именно, – тихо ответил Улисс.

– Мы не на тех ориентировались. Теперь же… – Улисс многозначительно поглядел в мою сторону, но тот лишь раздраженно махнул рукой.

– Боюсь, – так же тихо проговорил Улисс, – что теперь все решится само собой.

Но тот его уже не слушал, он резко повернулся и направился прочь. Улисс виновато поглядел на меня.

– Паршиво все получилось, верно? – устало сказал он.

– А вы чего ожидали? Стравили их, а теперь удивляетесь? Кто, интересно, до такого додумался? Кочевые?

Он помолчал. Потом уныло произнес:

– Они сказали, что они готовы к мирным переговорам, но ваши, если будут заранее знать обо всем, просто откажутся прийти.

– Понятно.

– Но они же и впрямь хотят мира. Ты ведь сама слышала. И с нами готовы сотрудничать. Отдавать своих детей в обучение, позволить нашим постоянным наблюдателям жить с ними бок о бок, все что угодно… А твои соплеменники отпустили к нам одну тебя, да и то…

«Да и то, потому что я никуда не гожусь», – с горечью мелькнуло у меня в голове.

– И то потому, что мы помогали вам, чем могли. Ваша нетерпимость просто за гранью здравого смысла. Ну зачем было устраивать это побоище?

– Улисс, – сказала я, – да они же нас оскорбили!

Он недоуменно потер переносицу:

– Разве?

– Нарочно оскорбили. Они отлично знали, как все повернется. И добились своего. Наши теперь вас и близко не подпустят – и никакой другой приличный Дом тоже; значит, что вам останется, раз вы жить не можете без того, чтобы не соваться в чужие дела? Тетешкаться с теми же кочевыми, раз уж они такие умные да способные. И они позволят вам с собой возиться – пока им это выгодно. А потом постепенно возьмут такую силу, что всем, и вам в том числе, небо с овчинку покажется.

– Ты их переоцениваешь. Уж не настолько они хитры.

– Как же, – сказала я, – конечно. Знаете, в чем ваша беда? Вы говорите о каком-то там братстве народов, а сами считаете себя умнее всех. Лучше всех знаете, что всем надо, так?

– Да нет же! – горячо сказал он. По-моему, это его задело.

– Вы, как в этой истории про дурацких ахейцев – там тоже были такие… пришли с неба, помогали то одним, то другим, совались повсюду. И чем все это кончилось? Целых двадцать лет воевали, а потом эти кочевые ублюдки взяли верх, а одного-единственного достойного человека после смерти еще и обесчестили – за лошадью таскали.

Он оттянул пальцем ворот, как будто ему не хватало воздуха.

– Но мы же и в самом деле пытаемся помочь! Ведь ты только подумай, какая жизнь наступит, если вас освободить от необходимости ежедневно, ежечасно бороться за существование. Кем, по-твоему, сделаны все эти Записи? Вашими же предками!

Я быстро сказала:

– Не хочу этого слушать.

– Это же человечество… создало все эти Предметы, в которые вы тычетесь, точно слепые котята. Вышло к звездам!

– Чушь!

– Да нет же! Ты говоришь – мы считаем себя умнее всех. Но мы ведь ваши потомки! Потомки тех колонистов, которые заселили чужие миры! Ты понимаешь, чем для нас была Земля? Как мы старались… оправдать доверие человечества.

Должно быть, это их снотворное средство и впрямь было неопасным – люди, прежде неподвижно лежащие на траве, начали шевелиться и стонать, видно, не понимая, что же такое с ними произошло. Улисс торопливо сказал:

– Ладно.

И начал что-то говорить в это свое переговорное устройство – видно, предупреждал своих. Я увидела, как из Дома торопливо вышел Лагранж, а за ним и остальные – они не подошли, а просто выстроились в одну прямую линию неподалеку. Улисс уже было направился к ним, но я схватила его за локоть.

Я уже понимала, что если я хочу о чем-то спросить, надо спрашивать быстро – другой возможности может уже не представиться.

– Нет, погодите. Вы все время толкуете о том, что тут, мол, что-то случилось. Что?

– Не знаю. Мы не знаем. Какое-то время наша колония поддерживала связь с Землей. С вашим миром. Потом связь прервалась. Очень надолго. Навсегда.

– И тогда вы решили вернуться?

– Это было не так-то просто. У колонии не было мощностей, достаточных… не хватило сил, чтобы снарядить межзвездную экспедицию. Пришлось ждать. Долго. Несколько поколений.

– И что?

– А то. Вот это все мы и увидели вместо той Земли, которую оставили наши предки… Забавно, верно?

Кречет медленно поднимался с земли; он все еще очумело тряс головой, но потом нашел взглядом Лагранжа и уже не отводил от него глаз.

– Связь прервалась – и все? Это… как недавно? С той вашей, северной, как ее – экспедицией?

– Да. В общем – так. Сигнал идет дольше, но в общем – да…

– А… с другими становищами? На других звездах?

– С ними, – сухо ответил он, – связь прервалась еще раньше.

– Вранье, – сказала я, но он уже не услышал. Он спешил к Лагранжу, тем более, что Кречет уже поднялся на ноги и теперь стоял, исподлобья глядя на Звездного Человека.

– Друг мой, – сказал Лагранж, – мне жаль, что так получилось. Быть может…

– Благодарите свое небо, что мы смешали кровь, – холодно прервал его Кречет, – иначе я не стерпел бы оскорбления. Но больше не появляйтесь у нас.

Он развернулся и на нетвердых ногах двинулся туда, где под защитой стены топтались стреноженные лошади. Остальные молча пошли за ним. Никто не обернулся. Я тоже двинулась следом – что мне оставалось делать…

– Погоди! – окликнул меня Улисс. – А ты куда?

Я ничего не ответила. Отвечать было уже нельзя.

Тут только Кречет позволил себе увидеть меня.

– А, – сказал он, – это ты. Больше сюда ходить не будешь.

Я сказала:

– Знаю, старший.

– И если ты хоть заикнешься о них…

– Я понимаю.

– Хорошо. Я так и думал, что это все-таки не люди, – горько сказал он, подсаживая меня в седло. – У них нет чести.

Когда старшие запретили мне бывать в становище Звездных Людей, я сказала – не больно-то и хотелось, но на самом деле ощущала странную пустоту внутри, словно мир лишился какой-то доли своих чудес. Я вернулась к своим занятиям у Хранителя – тот малый, что прислуживал ему (у него даже имени не было, только прозвище), встретился мне по дороге наверх и, увидев меня, кинулся прочь с такой скоростью, словно у меня выросла вторая голова. Он всегда был с придурью, и я особенно не удивилась, но на всякий случай спросила у Хранителя – что это на него нашло?

– Про Звездных Людей теперь ходят всякие слухи, – неохотно ответил он, – сама знаешь, как оно бывает.

– А раз я навещала их, то и со мной не все в порядке, так?

– Да, – сказал он, – в общем, так. Ты должна быть осторожней.

– Я и так осторожна. Что я еще могу делать?

– Да, – вздохнул он, – вот оно как все обернулось. Впрочем, этого можно было ожидать.

– Чего? Что они поладят с кочевыми?

– Они стараются поладить со всеми, – ответил он, – в том-то и беда. И верят всему, что им говорят, – особенно тому, что они сами хотят услышать.

Он грустно покачал головой. Я спросила:

– Отец, у них есть такой небесный глаз… он видит очень далеко. Так мы видели стойбище кочевых – они как раз туда направлялись, чтобы договориться о встрече. Там что-то творилось такое… Груда мертвых тел…

– Кочевники умеют переговариваться на расстоянии не хуже твоих Звездных Людей, ты знала? – спросил он. – Правда, при помощи огней и дыма, но какая разница? Видно, пленным удалось известить вождей, что они направляются в стойбище.

– И что?

– Они зверски калечат своих рабов. Невыносимое зрелище для непривычного человека – я так полагаю, им не хотелось, чтобы Звездные Люди увидели это. Иначе они отнеслись бы к своим новым союзникам совсем иначе, понимаешь?

– И потому до приезда Звездных Людей они их всех убили?

– Да.

– Они и впрямь звери.

Он сказал:

– Вовсе нет. Нам их уклад может показаться диким, но это все же уклад. Что такое честь, они понимают не хуже нашего. Но обмануть чужака у них не считается зазорным.

– Так они сумели обвести Звездных Людей вокруг пальца…

– Ну да. Ведь для Звездных Людей, я думаю, нет разницы между ими и нами. Они просто ищут кого-то, кому бы они могли передать свои знания – как я тебе. Им показалось, они выбрали достойнейшего.

– Вот этих?

Он вздохнул.

– Черным был тот день, когда они спустились с неба. Потому что они и впрямь не понимают ни законов чести, ни обычаев. Перемены расходятся от них, как круги по воде. Мы терпели набеги кочевых веками, да и вражда между Домами случалась, но мир от этого не менялся – теперь все будет иначе. Ты думаешь, если бы они выгнали кочевых и приласкали наших, или любой другой Дом, было бы лучше?

– Разве нет?

– Нет, – сухо сказал он.

Он помолчал, потом устало добавил:

– Я сказал, тебе надо быть осторожней. Я это и сейчас готов повторить. Боюсь, раз начав что-то, остановиться уже нельзя, как бы этого не хотели старшие. И нас еще ждут испытания. А я уже слишком стар, чтобы успеть обучить еще одного ученика.

– Да, – ответила я, – я постараюсь.

Становище Звездных Людей, понятное дело, никуда не делось: если посмотреть в сторону моря с вершины склона, видно было, как по ночам над ним дрожит и переливается слабое зарево, отражаясь в низком небе, но это уже не имело никакого значения – наши ни разу не упоминали о нем, как будто его и не существовало никогда. Поначалу все же мне казалось странным, что по утрам не нужно никуда торопиться, но постепенно о комнате с экраном осталась лишь смутная память, похожая на сон, словно все дни, проведенные там, слились в один долгий, нескончаемый день. Тем более, что вскоре мне, как и всем остальным, стало не до того. Ранняя сухая весна сменилась таким же ранним летом, сухим и горячим – ждали дождя, но его все не было, хотя солнце еле проглядывало в дымной мути небес; ручей, протекавший неподалеку от Домов, оскудевал, а потом и совсем иссяк, ворот колодца скрипел, точно стонало раненое животное, а вскоре по ночам уже нельзя было различить и местонахождение Звездного поселения; багровое зарево широко раскинулось у дальнего края земли, подсвечивая небо. Степи горели, и молоко у коз высыхало в сосцах. Все узлы, какие были, развязали, все сети и силки расплели, чтобы открыть дорогу влажным ветрам с моря, и женщины больше не подвязывали волосы и не заплетали кос. Но ветер шел не из моря, а из степи – сухой, горячий – и приносил с собой запахи пыли и пепла. Мы, младшие, искали лягушек, чтобы полить их водой – у лягушек с дождем хорошие отношения, – но лягушки куда-то попрятались, а может, и померли – порою мы находили их высохшие тельца, сплющенные, точно сухие листья. Одни лишь ящерицы все еще грелись на раскаленных камнях, но потом и они куда-то исчезли.

Порою я гадала – испытывают ли Звездные Люди ту же нужду в воде; раньше ее там было хоть залейся, но спросить у них об этом я не могла. А у нас уже начали умирать младенцы – их высохшие, точно тельца лягушек, трупики выкладывали у Закатной скалы, чтобы те силы, что насылают ветер с моря, увидели плоды своего бездействия. Но они, похоже, и смотреть в нашу сторону не хотели.

Тогда пришлось закопать Дрофу.

Я полагаю, потому, что ее все уважали – какой смысл проделывать это с тем, кого не жалко, – те силы, что насылают дождь, нельзя обмануть, а сейчас они и вовсе стали беспощадными.

Потому в сухой земле вырыли яму – начали рыть на рассвете, а закончили только к вечеру, каменистая спекшаяся земля поддавалась с трудом. На следующее утро, чтобы небо видело, Дрофу подвели к яме – она едва передвигалась на отекших ногах; к тому времени мало кто мог свободно двигаться, особенно из старших, и, опустив ее туда, засыпали сухой землей – лишь голова торчала наружу. Солнце поднималось все выше, и от Закатной скалы несло нестерпимым зловонием; зеленые мухи облепили крохотные трупики, которые так и не убрали. Остальные женщины уселись вокруг ямы и стали громко выть – они выли, обращая лица к небу; может, если оно отказывается смотреть на нас, то, по крайней мере, услышит.

Так они выли целый день, до позднего вечера и под конец совсем охрипли – их резкие пронзительные голоса теперь походили на крики чаек, что порой залетали сюда, заносимые благословенными ветрами с моря.

Когда последние полосы заката погасли в раскаленном небе, они разошлись – скорее, расползлись, оставив Дрофу в одиночестве. Я не в счет – я спряталась за грудой камней у входа в Дом, но, даже если кто меня и заметил, прогонять меня не стали. Настоящая, полная ночь так и не наступила – на всем, на сухой траве, на камнях лежал багровый отсвет дальнего пожара и я могла видеть, как она осталась там – ее голова торчала из земли, как чудовищный гриб-дождевик, и даже отсюда было заметно, что за день она совсем поседела.

Я понимала, что все делается так, как должно, но что-то меня грызло; Звездные Люди такого не одобрили бы, подумалось мне, впрочем, кто знает, как бы они себя повели и какие странные обряды исполняли бы, если бы вода ушла от них совсем – как от нас сейчас. Но все равно, подумала я, все равно они, должно быть, нашли бы какой-нибудь другой выход. Хранителю все еще выделяли его воду – потому что какой же Дом без своего Хранителя, – но ее можно было бы вычерпать двумя горстями, а моя порция была и того меньше, но я-то не провела на палящем солнце целый день; я старалась не выпить всю воду, но все равно того, что осталось, получилось от силы на глоток. Тем не менее, я взяла кружку и спустилась к Закатной скале.

Ветра не было, и в тишине я услышала тяжелое прерывистое дыхание. Может, она уже умирает? Мне было страшно, но я подошла ближе и сказала:

– Матушка!

Мне пришлось окликнуть ее еще раз; в темноте нельзя было разглядеть, открыты или закрыты у нее глаза, но она меня услышала, потому что ее дыхание сбилось. Она что-то простонала, и тогда я вновь сказала:

– Я принесла воду.

И поднесла кружку ей к губам.

Тогда она проговорила:

– Нет.

И попыталась подбородком оттолкнуть кружку, но она была слабее мышонка.

– Неужели небо не простит тебя за один-единственный глоток воды?

Она вновь заговорила, на этот раз более отчетливо:

– Убирайся.

Тогда я попробовала влить в нее воду, но она лишь сжала губы.

Она была права, не я – небо нельзя обманывать, но вдруг, подумала я, вдруг тем силам, что насылают дождь, и впрямь все равно, что происходит внизу? Нет ничего кроме людей, говорили когда-то Звездные, все остальное – просто цепь никаких событий…

Но как следует задуматься над этим у меня не было времени – Дрофа вновь начала хрипеть, и я обернулась в ту сторону, где зарево на краю земли имело иной, более мягкий оттенок.

Пешком, да еще ночью, я раньше ни за что не решилась бы передвигаться, но тут просто повернулась и начала спускаться вниз; камни осыпались у меня под ногами.

Обычно в это время года, да еще ночью, степь кишит жизнью и в траве полным-полно всяческой мелочи – полевки и суслики, а порою попадается кое-кто и покрупней – лисы выходят на ночную охоту, а иногда и волки, но сейчас в степи было пусто, как зимой – разве что цикады орали так, что в ушах звенело. Больше всего я боялась не волков, и даже не людей, хотя на деле это и было самое страшное – боялась попасть в полосу огня; если бы ветер дул, как все предыдущие дни, мне пришлось бы туго, но ветра не было. Тропинки здесь не проложены – Звездным с их мобилями они ни к чему, а наши больше туда не ездили; земля здесь была неровная, изрытая оврагами, но я помнила дорогу не хуже этой их летающей лодки.

К становищу Звездных я подошла глухой ночью, когда на землю ложится самая тьма, но сейчас ее отогнал красноватый отблеск дальних пожаров; поселение пришельцев, взгромоздившееся на верхушку холма, было видно издалека. Впервые я увидела его ночью – оно спряталось за своими стенами и от него по-прежнему исходил негромкий гул, словно там, скрытое от чужих глаз, дремало огромное живое существо. Я помнила, что ворота тут с южной стороны, и подошла к ним, но сейчас они были закрыты – вот об этом-то я не подумала. Их и различить в этом полумраке было трудно – стена казалась сплошной.

Я подобрала с земли камень и начала колотить им по стенке ограды – оказалось, шума от этого почти никакого, стена поглощала удары; но, наверное, что-то все же произошло, потому что я услышала, как совсем рядом со мной что-то взвыло, да так внезапно, что я бросила камень и отскочила. Оно все продолжало выть, потом начало затихать, и я опять взялась за дело. Теперь вой стал громче, на гребне стены загорелись красные огоньки, потом, неожиданно, ограда раздвинулась, совсем не там, где я ожидала, и в освещенном проеме показалась человеческая фигура.

Этого Звездного Человека я не знала; его лицо, вынырнувшее из тьмы и освещенное багровыми отсветами дальнего пожара, показалось мне таким чужим, словно он и впрямь пришел из другого мира, но отступать было уже поздно. Какое-то время он удивленно смотрел на меня, потом произнес:

– Вот это да! Откуда ты, прелестное дитя?

Похоже было, что в голосе его звучала насмешка, но мне было не до того.

Я сказала:

– Мне нужен ваш старший.

Он ответил:

– Надо же! Вот так, ни с того ни с сего, посреди ночи? Но у нас нет старших, знаешь ли. Может, тебе подойдет еще кто-нибудь?

– Тогда позовите Улисса или Диану.

– А, – сказал он, – я тебя знаю. Ты приходила сюда учиться, да? Ну что же, пошли.

Мы вошли в ворота – вокруг было светлее, чем снаружи, – свет лился с верхушек шестов, тянущихся вдоль ограды с внутренней стороны, но Дома были совсем темными – они окружали меня, молчаливые, точно курганы в степи.

Он повел меня знакомой дорогой – я уже бывала раньше в этом Доме, но сейчас, ночью, все казалось не таким, как раньше. Наконец я очутилась все в той же учебной комнате – тут было пусто, огни, вспыхнувшие, чуть только я переступила порог, горели приглушенно и комната показалась мне незнакомой – и меньше, чем я ее помнила.

– Подожди здесь, – сказал он, – сейчас я кого-нибудь позову.

– А… нельзя немножко воды?

Он посмотрел на меня, удивился и сказал:

– Да, конечно.

Мне стало стыдно.

– Может, у вас ее тоже мало. Тогда…

– Нет, – сказал он, – нет, что ты! Подожди минутку.

Он нырнул в какую-то темную каморку – раньше я и не знала, что она здесь есть, но у них всегда так, – и вернулся, держа в руках большую кружку.

– Хватит?

– Да, – сказала я. – Это очень много.

– Ты посиди тут, – предложил он, – отдохни пока. Я сейчас.

И направился к выходу.

Я пила воду медленно, потому что иначе она начнет резать все внутри. Вокруг было тихо, только слышно было, как за стеной тихонько гудит неведомое что-то. От экрана вокруг разливалось белое молочное сиянье.

Я не видела, как вошел Улисс, но почувствовала, что комната больше не пустая.

– Выпь! – удивился он. – Что ты тут делаешь?

У меня не было времени на всякие дурацкие объяснения, поэтому я просто сказала:

– Ваш небесный глаз еще видит что-нибудь?

– Да. А что?

– Я хочу, чтобы вы кое на что посмотрели.

– Хорошо. Но почему посреди ночи?

– Потом будет уже поздно. Для нее и для меня.

– Ну ладно, – он пожал плечами, – мы можем посмотреть отсюда, если хочешь. Правда, этот экран не панорамный.

Я сказала:

– Мне нужно совсем немножко.

– Куда ты хочешь, чтобы я посмотрел?

– На площадку у Закатной скалы. Вы там были.

Он сказал «хорошо» – и начал что-то нажимать на пульте.

Тут я забеспокоилась.

– Он видит в темноте?

– Да, – ответил он, – не волнуйся. Немножечко не так, как днем, но видит.

– Очень хорошо. Тогда пусть посмотрит.

Он начал подводить Глаз к Закатной скале – я видела, как на экране рывками мелькает пустая степь, потом скалы; все было какого-то непривычного красноватого оттенка, но, в общем, можно было разобрать, где что.

Наконец, он остановил глаз у Закатной скалы и сначала, вроде, даже не понял, что он видит, потом, когда понял, сказал:

– О, Господи!

Я сказала:

– Посмотрите хорошенько.

Он вытаращился, но уже на меня.

– Но что вы это делаете? Зачем?

– Затем, что у нас нет дождя, – пояснила я.

– Но какое отношение… Это что, какой-то обряд?

Я сказала:

– Улисс, если нет дождя, нужно его как-то позвать. Это правильно, так всегда делалось, и я понимаю, что это правильно, но сейчас почему-то мне кажется, что тут что-то не так… на меня вы, наверное, и впрямь навели какую-то порчу – ведь, если, как вы говорили, они просто не способны нас услышать, ни дождь, ни ветер, то, выходит, все зря?

Он посмотрел на меня и вздохнул.

– Если она вот так не напрасно, тогда одно дело, – продолжала я, – а если все это совершенно напрасно, тогда зачем?

– У вас настолько плохо с водой?

– А вы что, не знали, что у вас делается?

Он покачал головой.

– Нет. Нам было не до того. Мы знали, что здесь засуха, но на юге бушуют просто страшные пожары, и мы…

– А что, кочевых засуха не тронула? Они, я знаю, находят воду каким-то своим чутьем, но…

– Нет, мы даем им воду. Но мы не думали, что это настолько… Послушай, если мы отправим вашим несколько бочек, они возьмут?

Я подумала и сказала:

– Нет.

– Тогда что ты от нас хочешь?

– Не знаю. Вы же все умеете. Хотите, чтобы всем было хорошо. Может, вы и дождь насылать умеете?

Он сказал:

– Ну, знаешь…

– Они не возьмут вашу воду. Они возьмут воду только с неба.

Он сказал:

– Ладно, подожди здесь.

Я осталась одна, но сидеть в пустой комнате мне не хотелось – она стала какая-то чужая, и я вышла на порог. Небо на востоке уже стало прозрачным – еще немного, и займется рассвет; ветер подул вновь, он был сухой и горячий и нес с собой пыль и пепел. Над землей висели низкие тяжелые облака, подсвеченные далеким пожаром, но дождя все не было…

Наконец Улисс вернулся. Вид у него был какой-то сердитый, словно он долго с кем-то спорил. Он посмотрел на меня и сказал:

– По-твоему имеет смысл замещать старые суеверия новыми?

Я пожала плечами. Понимала, он говорил не со мной, потому мне вовсе незачем отвечать.

– Мы не настолько всемогущи.

Я вновь ничего не ответила, он помолчал, потом сказал:

– Почему бы тебе не остаться здесь?

– Я не могу.

– Ты не будешь знать нужды ни в чем. Сможешь учиться дальше. Разве это плохо?

– Может, и неплохо. Но тогда мне уже нельзя будет вернуться назад. А это неправильно.

Я встала, отряхнула испачканные землей колени – пока я добиралась сюда, я несколько раз упала.

– Ладно, если вы не можете наслать дождь, мне надо идти. А то они меня хватятся…

Он сказал:

– Погоди! Я отвезу тебя.

– Вашим нельзя больше появляться у нас. Вы что, не поняли? И если увидят, что я приехала вместе с вами…

– Да нет, я знаю, – устало сказал он, – я просто подвезу тебя поближе. Никто и не заметит.

– Тогда ладно.

Он вывел этот свой мобиль и я молча забралась в него.

Небо горело странным холодным пламенем – я вдруг увидела, как огненная дуга перекинулась с одной тучи на другую и, мерцая, зависла над степью; потом она погасла, потом вспыхнула еще одна. Все небо было белым от вспышек, гром катился издали, точно горный обвал, потом ударил совсем рядом, над головой, молнии били в землю, так, что смотреть было больно, и по прозрачной крыше мобиля начали катиться тяжелые капли…

Дождь рухнул с такой силой, что степь потерялась в нем, мобиль зажег свои огни и я увидела перед собой сплошную мутную стену – она казалась непроходимой, но летающая лодка резала ее, как нож режет масло.

Я сказала:

– Ну и ну!

Улисс покосился на меня и ответил:

– Не думай, что это мы устроили.

Я сказала:

– А как же! Конечно, нет.

Может, он хотел еще что-то сказать, но я попросила его высадить меня у Закатной скалы – Дрофу надо было вытащить из ямы, прежде чем она захлебнется в потоках стекающей со склонов воды. Дождь бил меня по лицу, словно хотел отомстить за то, что его заставили пойти насильно, но это меня мало беспокоило – пусть себе. Уже на площадке я обернулась – летающая лодка, мигая огоньками, удалялась, становясь все меньше и меньше, точно щепка, уносимая потоком, потом пропала совсем.

Я подозревала, что этот дождь неправильный – так оно и оказалось. Он начался как гроза, которая гремит, наполняя все пересохшие русла, а затем быстро сходит на нет; но потом перешел в занудную мелкую морось; земля чавкала под ногами, и люди в Домах стали вялыми и раздражительными, как это всегда бывает в затянувшееся ненастье. Дни тянулись серые и одинаковые, их нечем было заполнить, а Скарабей все больше спал – с той засухи он сильно сдал. Я возилась с какими-то безобидными Предметами, кажется, мне даже удалось догадаться, как можно использовать некоторые из них, но для того, чтобы убедиться, нужны были дополнительные Предметы, а их-то и не было. Их почти всегда недостает, если Предмет состоит из нескольких частей.

Потом мне пришла в голову одна мысль – такая странная, что я даже отказалась додумать ее до конца, но она мешала, как мешает засевшая под ноготь заноза, а делать было все равно почти нечего… Мне нужна была ровная дощечка, таких у нас было немного, но мне годилась и маленькая – просто так, попробовать. Ее нужно было покрыть воском – так гладко, как только можно… Работа была нудная и кропотливая, подозреваю, что Древние вообще делали это как-то иначе, разве что у них было очень много свободных рук… Скарабей было спросил, что это я такое делаю – видно, ему показалось странным, что я безвылазно сижу в самом освещенном углу, но я сказала – потом покажу, и он оставил меня в покое. Может, надеялся, что меня осенит, как было с тем Предметом, а раз так, чего зря человека дергать?

Во всяком случае, я нашла себе занятие на все долгое ненастье, а потом дождь все-таки перестал, земля лежала умытая, всходы – те, что уцелели, – пошли просто со страшной скоростью, работы было полно, и мне стало не до моей дощечки, но однажды, когда я вернулась с огорода, я увидела, что на площадке перед Домом Хранителя сидят люди. Я узнала Дрофу и Кречета – никогда он здесь не появлялся, без особой надобности – а тут, пожалуйста, сидит себе. Понятно, первое, что мне пришло в голову – Скарабей умер. Когда я уходила, он был, вроде, в порядке, но ведь он уже очень стар.

Я в нерешительности остановилась, но Дрофа сладким голосом сказала:

– Подойди сюда, Выпь.

Я подошла.

Кречет молчал, но это как раз и было самое неприятное.

Тут я увидела, что у них за спинами прячется придурковатый малый, который прислуживал Хранителю, делая всю грязную работу – ума у него как раз на это и хватало. Он последнее время меня боялся – с тех самых пор, как я вернулась от Звездных Людей, но я на это не слишком обращала внимание – он чего только не боялся.

Дрофа с трудом поднялась на ноги – с тех пор, как ее закопали, она еле ходила, и я увидела, что она почти одного роста со мной – то ли она уменьшилась в размере, то ли я выросла.

– Ты знаешь, что говорит этот мальчишка? Он говорит, что ты выдаешь себя за Того-Кто-Делает-Записи. Не много ли ты о себе возомнила?

Кречет смотрел мимо меня, как будто меня уже не было, и мне стало страшно.

Все-таки я сказала:

– Он же придурок. Чего с него взять.

– Вот как? – отозвалась она. – Придурок? А это?

И у нее в руке оказалась моя дощечка.

– Вот, значит, чем ты занимаешься в Доме Хранителя? Когда я рассказала обо всем Скарабею, он пришел в ужас. Сказал, что в жизни не потерпит рядом с собой подобную ересь. Он что, учил тебя чему-нибудь подобному?

Я открыла рот, потом закрыла. Потом сказала:

– Нет.

– Мы нашли это среди твоих вещей. Он сказал, что в первый раз это видит – иначе мы узнали бы раньше.