Текст книги "Исторический этикет"

Костюм – визитная карточка денди. Не просто большое, но чрезвычайно большое внимание он уделяет туалету. Денди может одеваться «нарочито просто, без вычур» и приказывать «обтирать ботфорты своих сапог шампанским». Он может коротко стричься или делать прическу с локонами в виде штопоров. Любая деталь костюма, любой атрибут участвует в создании образа, будь то трость, часы, очки или лорнет. Последний становится непременной принадлежностью и играет специальную роль: пристальное разглядывание лиц считалось дерзким и вызывающим, а взгляд через лорнет еще более подчеркивал оскорбительный характер этой манеры.

Ничто не приносит денди такой удачи, как дерзость: д’Орсе «скакал галопом по Гайд-парку, презирал любые препятствия, играл, бесцеремонно окликал на «ты» знаменитых денди; наградой ему был неописуемый успех», – вспоминал Шатобриан. Кодекс поведения денди-джентльмена изложен у Э. Бульвер-Литтона в романе «Пелэм, или Приключения джентльмена». Герой стремится любыми способами «отличаться от людского стада». Цель оправдывает средства, и потому, чтобы заслужить славу оригинала, можно демонстрировать не только недюжинную силу, но и слабость. Главное – неповторимость поведения, противопоставление его любому шаблону. Фатовство носит спокойный, рассчитанный характер. В свете эти люди говорят мало, вероятно для того, чтобы, по остроумному замечанию Л. Мерсье, «не компрометировать своих притязаний на гениальность» (так называемые «молчаливые»). Дендизм – порождение дворянской культуры, ее последний всплеск, за которым следует постепенное затухание, ассимиляция этих форм.

Глава V
У истоков «русского этикета»
Петровские реформы

Европейский этикет пришел в Россию вместе с реформами Петра I. Новые правила, однако, не писались на чистом листе бумаги. Здесь уже был написанный самой жизнью, объемный корпус собственных обычаев и традиций, ценностей, глубоко укорененных за многовековую российскую историю. Правила поведения в своем первоначальном виде складывались под воздействием факторов, характеризующих общекультурные доминанты Древней Руси: полиэтнического состава населения, большой пространственной протяженности территории, сложными природно-климатическими условиями, обширным пантеоном языческих богов. Крещение Руси, принятие христианства в качестве государственной религии создало принципиально новую ситуацию христианско-языческого синкретизма. Внедряемое «сверху», из княжеского дворца, новое учение медленно распространялось в городской и крестьянской среде, насквозь пропитанной языческим духом. На протяжении всего средневекового периода прослеживается сосуществование языческих и христианских представлений, культов, обрядов, давших в своем сочетании так называемый феномен двоеверия. Христианизация Руси завершается, по разным оценкам, к XVII–XVIII вв., то есть к началу Нового времени.

С приходом христианства нормы и правила поведения получают религиозную санкцию: этически одобряемым эталоном становится богобоязненное, христианское поведение, настойчиво пропагандируемое церковными поучениями. Языческие представления, поведенческие стереотипы подлежат искоренению, они должны решительно изгоняться из повседневного обихода. В реальности все было гораздо сложнее, поскольку «старая» и «новая» религия оказались взаимно соотнесены как сущее и должное, как идеал, репрезентативный для господствующих кругов, и – неуправляемая стихия повседневной жизни. Но этические рубежи проходили не между «старой» и «новой» верой. Водораздел между положительными и отрицательными характеристиками тех или иных поведенческих моделей пролегал в светском, социальном, эстетическом русле.

Языческие правила оформлялись устной традицией, христианские закреплялись в письменной форме, во многом они совпадали, образуя своеобразный симбиоз «вежества». Традиционно одобряемым в обществе являлось понимание своего места в социальной иерархии, готовности принимать данную ситуацию, соглашаться с ней, демонстрируя это на практике. Знание, понимание, а также действие по данному алгоритму образует комплекс древнерусского вежества, трансформировавшегося позднее в вежливость. Близкие от него по смыслу слова в словаре В. Даля: вежа – ученый-книжник, региональное вежливец – почетное название колдуна, знахаря. Последний противопоставляет себя общине, бывает нестерпимо груб, как ритуальный антипод, для которого не писаны правила: распоряжаясь всем, занимая первое место на свадьбах, он оберегает всех от порчи.

Полярность вежества и невежества запечатлена в былинах: модели поведения репрезентируют хрестоматийный принцип изображения положительного и отрицательного героя. На пиру у князя Владимира Алеша Попович и его товарищ с самого начала демонстрируют подобающее поведение:

 
Молятся Спасову образу
И бьют челом, поклоняются
Князю Владимиру и княгине Апраксеевне
И на все четыре стороны…
 

Его антипод, отрицательный герой Тугарин Змеевич маркируется нарушением застольных правил, неэстетичным, «нечестным» поведением:

 
А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест,
По целой ковриге за щеку мечет —
Те ковриги монастырские,
И нечестно Тугарин питья пьёт —
По целой чаше охлёстывает,
Нечестно у князя за столом сидит,
Княгиню он, собака, целует во уста сахарные,
Тебе, князю, насмехается.
 

Общие этические нормы содержатся в разнообразных поучениях, правилах, предназначенных для наставления людей разных социальных слоев и возрастных групп, особенно молодежи. Априорно предполагается, что они должны быть тесно связаны с правильным поведением, то есть моральный уровень человека манифестируется его поведением. В Изборник 1076 г. включен ряд таких «Поучений», отнесенных к коммуникативным практикам: каким быть человеку? «Перед старцем – молчание, перед мудрыми – послушание. С равными дружбу иметь, с младшими – дружелюбное согласие. Не вдруг рассыпаться смехом. Сохраняя стыдливость, очи долу держать, но не ввысь. Не спорить… И больше всего человеку следует воздержаться от бесстыдных слов».

Нормы поведения полагались различными для князя и боярина, ратая и холопа, что нашло выражение в древнерусской литературе в так называемом «этикетном» изображении: «Для каждой ступени выработались свои нормы поведения, свой идеал и свой трафарет изображения» (Д. Лихачев). В идеализированной, «этикетной» характеристике князя акцентирована сила и мужество, у боярина – смелость, мудрость, преданность, у пахаря – трудолюбие, терпение и т. д. Идеал христианского смирения предписывался в первую очередь низшим, но для элиты, для военного сословия он носил условный характер. Смеховая культура, мирская веселость не приветствовалась церковью, но была терпима у мирянина.

Заповедь человеколюбия, милосердия, гостеприимства могла быть отнесена ко всем, способным воспринять эту гуманистическую норму, столь не характерную для сурового средневекового времени. В «Поучении Владимира Мономаха» (начало XII века): «Куда ни пойдете, где ни пристанете, накормите и напоите убогого, но больше всего почитайте гостя, откуда бы он к вам ни пришел, простолюдин ли, знатный или посол, если не можете почтить его даром – едой или питьем приветьте, ибо они, повсюду бывая, прославят человека по всем весям – или добрым или злым».

На протяжении всего средневекового периода патриархальной традицией четко регламентировалась сфера коммуникации, приветствий, приема гостей, рассадки за столом, гендерных отношений. Доминантными характеристиками, определявшими порядок действий, предоставление первенства, другие процедуры, служили церковные нормы, так называемое местничество, гендерная специфика. Так, любое важное начинание, окончание дела предварялись ритуальными христианскими действиями: поклонами перед иконой, наложением креста, молитвой.

Местничество означало не только строгий ранжир в иерархии боярских родов, определявший занятие должностей, порядок прохождения службы в зависимости от знатности рода, но и практическое применение этой иерархии в любой ситуации, предполагавшей предоставления первенства. Таким было право занятия мест на любой церемонии, рассадка в боярской думе, на пирах. Занятие чужого места воспринималось чрезвычайно болезненно, как покушение на социальный статус; возникали драки и потасовки, чреватые смертельной враждой. Строго определялся регламент в приеме гостей, дистанция встречи и проводов: заезжать во двор дозволялось ровне, старшему, но не младшему; хозяин выходил встречать на крыльцо или к воротам знатного гостя: путь, проделанный им, зависел от статуса последнего. Входя в дом, кланяются и крестятся на икону в красном углу, а потом уже приветствуют хозяина и т. д.

Жестко регламентировались гендерные нормы. Женщины располагаются всегда на заднем плане, занимают второстепенное, подчиненное положение. Они должны быть отделены от мужчин, при посторонних образовывать исключительно женскую группу – «боярыни пируют промеж себя». В XVI–XVII вв. усиливается закрытость, замкнутость жизни женщины из привилегированного класса – так называемый «теремной образ жизни». Княгини, боярыни, жены именитых купцов не могли выйти из дома без ведома мужа и без сопровождения, не имели права ездить в гости, участвовать в общественных мероприятиях. Их среда обитания была ограничена женскими комнатами и внутренним двором (иллюстрация 29).

Для женщин, как и для мужчин, обязательным считалось наличие гендерной символики. Неизменным атрибутом мужчин были борода и усы: ношение бороды было установлено как обязательное правило для христианина православного вероисповедания. Оно было закреплено законодательно и за причинение ущерба этой части волосяного покрова полагались серьезные штрафы. В этом плане особенно оскорбительный смысл в ситуации, когда противники «таскают друг друга за бороду». Борода, как никакая другая деталь внешнего облика, воспринималась как знак мужского достоинства. Густая, окладистая, длинная борода являлась предметом особой гордости, символом мужской силы: так, у А. С. Пушкина в поэме «Руслан и Людмила» злой колдун Черномор наделен могуществом, заключенном в его огромной бороде. Лишившись ее, он утратил свою волшебную силу.

У женщин знаком их гендерной принадлежности считались длинные волосы. Они должны быть заплетены в косы. Коса – знак женского достоинства, девушки не скрывают их под головным убором. Для замужней женщины, наоборот, необходим головной убор, так как по христианским нормам голова у женщины должна быть покрыта: как сказано апостолом Павлом, жена «должна иметь на голове своей знак власти над нею». Снять головной убор на людях, предстать перед ними с непокрытой головой, «опростоволоситься» – опозориться, лишиться чести. Позднее это слово будет отнесено не к позору, но к неловкой ситуации – совершить промах, оплошать.

Традиционный уклад жизни XVI в. был отражен в «Домострое» – своде житейских правил и наставлений, настоящей энциклопедии русского патриархального быта. Полное ее название – «Книга, называемая «Домострой», содержащая в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину – мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам». Авторство окончательного текста связывают с именем сподвижника и наставника Ивана Грозного благовещенского иерея Сильвестра. «Домострой» состоит из нескольких частей, в которых речь идет о вере и власти, семье и хозяйстве: о строении духовном – «Как веровати»; о строении мирском – «Как царя чтити»; о поведении в храме; о поведении в гостях и за столом; об управлении хозяйством – «О строении домовном»; об организации семьи – «Как жить с женами и с детьми и с домочадцами»; о соблюдении вещей.

В отношении к церкви и царской власти следует руководствоваться такими наставлениями: «Царя бойся и служи ему верою, и всегда о нем Бога моли. Аще земному царю правдою служиши и боишися е, тако научишися небесного Царя боятися…». Долг служения Богу есть одновременно долг служения царю: «Царю… не тщится служить лжею и клеветою и лукавством. славы земной ни в чем не желай…». «А в котором либо празднике… да призывают священнический чин в дом свой… и молят за царя и великого князя (имярек), и за их благородные чада…». Почти монастырская строгость звучит в указаниях по чину домашнего молитвенного правила – «как мужу с женою и домочадцами в доме своем молитися Богу». Молитва приобретает черты настоящего религиозного служения: «Каждый день вечером муж с женою и детьми и домочадцами, если кто знает грамоту – отпеть вечерню, повечерие, в тишине со вниманием. Предстоя смиренно с молитвою, с поклонами, петь согласно и внятно, после службы не есть, не пить и не болтать никогда… В полночь, встав тайком, со слезами хорошо помолиться Богу, сколько можешь, о своих прегрешениях, да и утром, вставая, так же…».

Часть сборника, которая посвящена вопросам семейного быта, учит «как жити православным христианам в миру с женами и с детьми и домочадцами, и их наказывати и учити, и страхом спасати и грозою претити и во всяких делах их беречь… и во всем самому стражу над ними быть и о них пещись». Здесь указывается, «како детям отца и матерь любити и беречи и повиноватися им и покоити их во всем»; «аще кому Бог дарует жену добру – дражайше есть камения многоценного». Есть практические советы об организации и ведении домашнего хозяйства: «како платье всяко жене носити и устроити», «како огород и сады водити», «како во весь год в стол ествы подают» (что – в мясоед, и что в пост).

В сборнике прописаны особенности содержания домашнего хозяйства, начиная от соблюдения чистоты – «чистым крылышкомъ ометати и мяхкою губою вытирати», сдержать все «чистенько и беленко», и кончая указаниями ключнику «как хранить в погребе или на леднике всякие припасы соленые». Очень важными считались строго регламентированные правила гостеприимства – «как с благодарностью угощать приходящих в дом твой». Домострой, освещенный авторитетом веры, накладывает неизгладимый отпечаток на нравы допетровской эпохи.

Двор монарха, нормы, регламентирующие поведение царского окружения, являются определяющими для «верхов», то есть для княжеско-боярской, дворянской среды. Уклад жизни самодержца Алексея Михайловича отражает патриархальные порядки русского средневековья, с его обедами и забавами, ритуалами и богомольями. В семье царя, как показал И. Забелин, господствовали почти те же домашние порядки, привычки, представления, что и в народной среде. Царицы и женщины, входящие в состав семьи самодержца, не являлись публичными персонами и не имели общественного статуса: как и другие знатные женщины, они подчинялись правилам Домостроя, вели замкнутый образ жизни.

Как отмечал С. Соловьев, в окружение царя Алексея Михайловича входили представители 16 знатнейших фамилий. Они, в отличие от своих предков, уже преклонялись перед властью великого государя и хлопотали о том, чтобы высшие должности оставались в пределах их круга. Отношения при дворе отличались непосредственностью и простотой, раскованностью и в то же время грубостью «площадных обхождений» в среде старинного боярства, множеством ссор, ругани и поношений. Сам царь не чуждался рукоприкладства, мог в гневе оттаскать за бороду, как он это сделал в отношении своего тестя боярина И. Д. Милославского, изругав его затем и пинками вытолкав из комнаты, «До Петра I государи московские были окружены придворными, но не имели двора в настоящем смысле этого слова», – писал К. Валишевский.

Личность царя Алексея отличалась широким кругозором, тонким вкусом, пониманием искусства. Сам Алексей Михайлович интересуется музыкой, театром, приглашает на службу заграничных мастеров. При нем дают первые театральные представления, для чего в летней резиденции царской семьи – подмосковном селе Преображенском строят «комедийную хоромину», а в немецкой слободе находят нужных людей для организации спектакля – «Артаксерксова действа». При его дворе, как очередная царская «потеха», поставлен первый балетный спектакль – «Балет об Орфее и Евридике». Церемонная смена изящных поз, поклонов и проходов чередовалась с пением и речью – новшество привлекало своей необычностью. Ритуалы царского двора – богомолия, торжественные выходы царя, приемы посольств, парадные обеды также становятся более живыми и театрализованными. Они производят неизгладимое впечатление на иностранных зрителей своей роскошью.

Проводником западного влияния выступал царский двор, ближний боярин А. Матвеев, глава Посольского приказа А. Ордин-Нащокин и др. Иноземное влияние на русскую жизнь и ее нравы шло также по другим каналам: через иностранную книгу в виде романа, а затем и научного трактата, и через иностранца, который был купцом или военным инструктором – существовали полки иноземного строя. В столице все еще живут в средневековых палатах, похожих на древние гридницы, моются в «мыленках» – банях со слюдяными оконцами, рассаживаются по скамьям и лавкам. Но в дверь уже стучится новое, перемены наполняют повседневную жизнь. Московские верхи «падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ломая свои старые предубеждения, вкусы и привычки» (В. Ключевский).

В Москве возводят каменные палаты, по-новому оформляют интерьеры, обивая их «золотыми» кожами и дорогими тканями, дома наполняются посудой, другими предметами обихода, привезенными из-за границы, в комнатах появляется иностранная мебель, их украшают картинами и часами. Царь и бояре смотрят комедии и балет, их пиры сопровождаются музыкой, для езды используются нарядные, обитые бархатом немецкие кареты. Такие новшества, являвшиеся роскошью для столичного боярства, воспитывали новые, более рафинированные вкусы и потребности по сравнению с теми, что были санкционированы Домостроем. Появляется отчетливо выраженное западное влияние, в это время Русь «трогалась с Востока на Запад» (С. Соловьев).

ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ

Петр I (1672–1725) – последний царь всея Руси (с 1682 года) и первый Император Всероссийский (с 1721 года).

Начавшуюся секуляризацию продолжили петровские реформы, коренным образом преобразовавшие быт и мировосприятие правящего класса. Появляется новый «язык культуры» (Д. Лихачев), новые правила общежития, заимствуется этикет. «Вестернизация», осуществленная азиатскими методами, это есть властно и деспотично, ускоряла ритм жизни, жестко ориентировала дворянство и городские слои на европейские нормы, на немецко-голландскую модель, ставшую образцом в повседневной жизни.

Петровские реформы начинаются с началом нового века. Изменяется порядок обращения к царю: в указе от 1701 г. Петр предписывал на колени перед царем не падать, зимой на морозе шапку перед домом, в котором находится царь, не снимать, ликвидировать уничижительные имена (Ивашка, Сенька) и называться полным именем – «менее низости, более усердия к службе и верности ко мне и государству». Заканчивается «теремной быт» – затворничество женщин из привилегированных слоев, изменяется их положение в русском обществе. Запрещено насильственно выдавать замуж и женить, между обручением и венчанием необходимо соблюдать не менее чем шестинедельный период, «дабы жених и невеста могли распознать друг друга». Законодательно вводилась норма, по которой в публичных торжествах и празднествах обязаны были участвовать все россияне, в том числе «женского пола».

Внешний вид своих подданных также становится важным аспектом «модернизации». Введение европейского костюма Петр начинает с 1699 г., издав в период своего правления 17 указов, в той или иной степени регламентировавших различные виды одежды, их назначение, покрой, тип ткани и отделку форменного, повседневного и праздничного платья, аксессуаров, украшений. Статусный легитимированный костюм ориентировался на венгерские, немецкие, французские модели, знаменуя собой «перерождение умов посредством штанов и кафтанов», как определил это явление В. Ключевский.

Новый костюм вводился для всех слоев населения, кроме священнослужителей и крестьян. Более всего выделялась одежда дворян как господствующего класса, дистанцируя его тем самым от остального населения. Оставив русскую одежду крестьянам, переведя ее в статус «низовой», то есть маргинальной, русские императоры будут в дальнейшем акцентировать свою военную атрибуцию, проходя коронацию в мундирах Преображенского полка. Старое русское платье будет лишь изредка появляться в жизни верхов как некая аллюзия, будь то придворная униформа дам, или же маскарадный костюм.

С 1705 г. введены нормы, требующие бритья бород и усов, согласно которым единственными бородачами оставались священники, монахи и крестьяне. Для людей, не желавших по разным, большей частью этическим и религиозным соображениям лишаться бороды, царь устанавливает специальный налог.

Правила поведения, которые стремился внедрить в повседневный обиход Петр, нуждались в кодификации, изложенной в виде текста, доступного и понятного грамотному человеку. По указанию царя было подготовлено издание, представлявшее собой компиляцию из европейских руководств по правилам поведения – первый в России учебник этикета «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов». Это книга предназначалась для «младых отроков» и девушек дворянского сословия. Сочинение регламентировало все аспекты общественной жизни, подробно рассматривая различные ситуации, от правил поведения за столом до царской или государственной службы. Книга обращена главным образом к юному дворянину: ему необходимо было в первую очередь учиться иностранным языкам, верховой езде, танцам и фехтованию. Девушкам наставления даются в общей форме: их добродетелями признаются вполне домостроевские качества: смирение, почтение к родителям, трудолюбие и молчаливость – и в этом духе девицы и должны быть воспитаны.

Книга формировала новый стереотип поведения светского человека, придерживающегося благородных манер, избегающего мотовства, пьянства, грубости, и в то же время способного держать в страхе, беспощадно «смирять и унижать» своих «рабов» – слуг, а также всех прочих простолюдинов. Одно из главных правил – ни в коем случае не быть похожим на деревенского мужика, и в этом плане Россия должна была полностью воспринять одну из доминантных этикетных норм Запада. Помимо общих добродетелей, демонстрируемых в обществе – приветливости, смирения и учтивости, необходимо соблюдение этикетных норм в различных ситуациях: «повеся голову и потупя глаза на улице не ходить; глядеть весело и приятно; в сапогах не танцевать; в обществе в круг не плевать; над пищей, как свинья, не чавкать». Дистанцирование от «низов» происходит с помощью противопоставления «хороших» и «плохих» манер: последние однозначно характеризуются как простонародные – «ибо так делают крестьяне». Максимальное обособление господствующего класса от других сословий, особенно от крестьян и холопов, должно быть достигнуто через внедрение иностранного языка, на который настойчиво рекомендовали перейти «младым отрокам».

В 1718 г. специальным указом вводятся ассамблеи, представлявшие собой новую для России форму общения, светского развлечения, ломавшего старые ритуалы приёма гостей – на них обязательно присутствовали женщины. Ассамблеи созывались в частных домах как «вольные собрания» – «это и биржа, и клуб, и приятельский журфикс, и танцевальный вечер. Здесь толковали о делах, о новостях, играли, пили, плясали. Никаких церемоний, ни встреч, ни проводов, ни потчеваний: всякий приходил, ел, что поставил на стол хозяин, и уходил по усмотрению» (В. Ключевский).

Первая ассамблея состоялась в доме П. И. Бутурлина, в дальнейшем каждый сановник и богатый купец обязан был проводить у себя ассамблеи. Первоначально они назначались спонтанно, далее государь некоторым образом «привел их в правило, расписав очередь». Они открывались не ранее 4 часов дня и заканчивались не позднее 10 часов вечера. Хозяин обязан был выделить несколько комнат, приготовить все для танцев и игр: в одной комнате устраивались танцы, в другой ставили столы для шахмат и шашек, в третьей готовились столы с трубками, табаком и деревянными лучинками для прикуривания. Если такой возможности не было, то все размещалось в танцевальной зале (иллюстрация 30).

В беседе тон задавал сам Петр, который в общении был «весел, обходителен, разговорчив», и беседу любил веселую и непринужденную. Темы были разные: говорили о Карле XII, о заграничных порядках, о Библии, о народных суевериях и т. п. Между беседой, танцами и играми разносились чай, кофе, мед, варенье – еда использовалась как антураж, как некий акцент в общении, что также способствовало усвоению этикетных норм. Все новое, однако, внедрялось с трудом, и поначалу беседы не удавались: по выражению современников, все сидели, «как немые, и только смотрели друг на друга». Ассамблеи воспринимались неоднозначно, в патриархальной боярской среде в них видели нечто безнравственное, и знать старалась уклониться от участия в них, что пресекалось самым жестким образом. В Москве, например, приказ явиться на ассамблею сопровождался угрозами наказаний для «уклонистов»: «в следующее Воскресенье общество имеет быть у императора в Старо-Преображенском и что все дамы старше 10-ти лет должны явиться туда, если не хотят подвергнуться тяжкому наказанию».

Общество было разношерстным, в круг приглашенных входили представители разных сословий, русские и иностранцы – от сенаторов и адмиралов до купцов, шкиперов и корабельных мастеров, каждый мог являться с женою и с домочадцами. Гость мог приехать в любое удобное для него время и «отъехать волен, когда хочет». Ритуал встречи гостей с поклонами и целованием упразднялся – «хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни потчевать». Гости могли вести себя свободно – «всякой по своей воле может сесть, встать, прохаживаться, играть, и чтоб никто такому не препятствовал». Тем не менее, равенство не следовало преувеличивать, как и свободу поведения: «это была служба, развлечение по обязанности, и упаси Боже было уклониться от него. Ассамблеи играли роль школы, и предметом обучения было… секуляризованное и западнически ориентированное бытовое поведение» (А. Панченко).

Петровские ассамблеи по своим манерам, духу, царившему на них, напоминали не парижские салоны того времени, а голландские таверны. Крепкий алкоголь и курение табака, таверны и ночное веселье создавали в то время специфический бытовой фон в Голландии, выделяя ее в этом плане даже среди соседей. Петр застал все это во время Великого посольства, проведя в Голландии пять месяцев, причем посещение трактиров и трактирный разгул с выпивкой были для него традиционным окончанием дня. Эти «новации» также пересаживались на русскую почву. Простота в обиходе, отсутствие «вежества», чрезмерная выпивка и интенсивное курение, непритязательная закуска, соответствующие игры и танцы более всего походили на трактирный быт. Обстановка смущала даже более просвещенных иностранцев: «В комнате, где дамы и где танцуют, курят табак и играют в шашки, отчего бывает вонь и стукотня, вовсе не уместная при дамах и музыке» (Ф.-В. Берхгольц).

Не только реформы, проводимые Петром, но и атмосфера в обществе, принятый и одобряемый стиль поведения несли на себе печать личности самодержца. Привычка к пьянству, к бесшабашному разгулу и к разврату, дурные и грубые манеры, цинический дух улицы определяли черты характера и образ жизни Петра. В. Ключевский более дипломатично отмечал, что «Петр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер». Все эти характеристики связаны не только и не столько со статусом абсолютного монарха, предполагающим насилие в той или иной форме. Специфика петровской эпохи во многом определялась юностью Петра, его молодыми годами, проведенными в Немецкой слободе, где для него была привлекательна свобода, а разноплеменная компания заменяла семью и домашний очаг. Естественно, что в процессе «модернизации» в общество внедрялись преимущественно немецкие нравы, представлявшие более упрощенный, провинциальный вариант, кальку, снятую с французского оригинала.

В повседневной жизни Петр был скромен, а его обиход – прост и дешев: один из самых богатых монархов Европы ходил в стоптанных башмаках и заштопанных чулках, носил кафтан из толстого сукна. «В домашнем быту Петр до конца жизни оставался верен привычкам древнерусского человека, не любил просторных и высоких зал и за границей избегал пышных королевских дворцов», – писал В. Ключевский. Он вставал рано, знакомился с делами; после завтрака в шесть часов объезжал верфи, стройки, сам работал, затем отправлялся в адмиралтейство или сенат; в полдень обедал, отдыхал часа два; к вечеру отправлялся к кому-нибудь в гости на ужин или дома веселился с ближними; спать укладывался рано.

Петербургский двор государя был весьма прост, расходы на его содержание были в несколько раз меньше расходов старомосковского двора. Он приобрел черты, присущие двору немецкого государя средней величины, с таким же подражанием французской моде. Сам царь довольствовался немногочисленной прислугой, как правило, незнатного происхождения – 10–12 молодых дворян, называемых денщиками. Его отношение к великолепию и пышности в последующем меняется: он делает исключение для своей второй жены Екатерины Алексеевны, которой было дозволено содержать блестящий и многочисленный двор. Семья Петра не была малочисленной: помимо второй жены и детей от обеих жен, в нее входила вдова его брата царица Прасковья со своими дочерьми и сестры императора. В многочисленной семье Петра причудливо переплетались различные уклады – от старомосковского обихода Прасковьи до устроенного на немецкий лад двора Екатерины Алексеевны.

Своих дочерей, Анну и Елизавету, Петр воспитывал в новом духе и дал им хорошее образование. Их обучали танцам и манерам, иностранным языкам: Анна учила немецкий язык, поскольку ее сватали за одного из немецких принцев, а Елизавета – французский, так как ее прочили в жены французскому королю Людовику XV. Обеих девочек приучали к обществу и торжественным выходам. Екатерина Алексеевна и обе его малолетние дочери «посещали все пиры, вечеринки, гулянья и ассамблеи, где танцевали до упаду с шумными и веселыми кавалерами».

Двор Екатерины Алексеевны мог быть сравним с любым двором Германии, ни в чем не уступая им. Правда, среди ее фрейлин почти не встречалось женщин знатного происхождения, немного было при дворе и русских – Екатерина, в силу своего происхождения не могла претендовать на знатное окружение. Большей частью это были иноземки, немки и чухонки, зато они, как отмечали современники, были как на подбор хороши собой. Петр, придавая большое значение красоте и молодости, не обращал внимания на знатность, он вообще не церемонился с дамами, платя женщинам солдатскую цену: одну копейку за три объятия. Государь и государыня видели в придворных не знать, а холопов, применяя к ним простые методы воздействия, расправляясь с провинившимися пощечинами и оплеухами. Один из колоритных символов эпохи – знаменитая петровская дубина, которой он охаживал не только царедворцев, провинившихся в мздоимстве и казнокрадстве, как Алексашку Меншикова, но и собственного сына Алексея.