Текст книги "Исторический этикет"

Глава IV
Новое время
Буржуазное общество

Этикет европейского общества XIX в. определяется характерными чертами и ценностями, присущими буржуазному миру. Их зарождение можно проследить, начиная с эпохи Возрождения. Они во многом сформированы протестантской этикой, отразившей самосознание нового класса. Получив развитие в условиях сословного общества, они по существу отрицают его, противостоя взглядам дворянства. Это трудолюбие – труд воспитывает в человеке христианские добродетели. Не менее важна бережливость, связанная с целым рядом положительных качеств, таких, как аккуратность, умеренность, предусмотрительность, забота о семейном бюджете. Для раннего капитализма характерен особый образ действий: купец бережет свои деньги, рассчитывает расходы в зависимости от доходов. Дворянский поведенческий стереотип прямо противоположен: дворянин живет сегодняшним днем, легкомысленно относясь к расходам и думая о доходах только по необходимости. Бережливость в кругу «благородных» воспринималась негативно, как скупость – постыдное качество, которое следует скрывать.

Поднимающаяся буржуазия дает несколько моделей этосов. Один из самых распространенных типов буржуа – пуритане эпохи Кромвеля. Для них характерны аскетизм и ригоризм, «мирская этика» добродетели, понимаемой в соответствии с религиозными догмами протестантизма. Именно благодаря жесткой дисциплине, запрету на расслабляющие и изнеживающие удовольствия «круглоголовые» одерживали верх над «кавалерами», защищавшими монархию. Скромные прически и темные костюмы, отказ от драгоценностей, предметов роскоши (духов, вееров, кружев, лент, атласных и шелковых тканей и т. п.), даже от косметики у женщин – вот приметы их внешнего облика. Само понятие «круглоголовые» идет от бытового аскетизма защитников парламента, отказа от длинных локонов.

Моральные нормы и поведение отличались особой строгостью. Налагалось табу на развлечения, галантное времяпрепровождение, запрещены были танцы, музыка и искусства. Все это в духе новых религиозных требований объявлялось мирской суетой и грехом. В темной простой одежде с белым воротником, истово верящие в свое дело и предназначение, с оружием или с молитвенником, поющие псалмы – такими были английские пуритане. Но таковы же французские гугеноты, немецкие и швейцарские лютеране и кальвинисты. Похожа на них в своем ригоризме, направленном против «сеньоров» и ранняя итальянская буржуазия – так, во Флоренции в начале XIV в. людям, занимавшим высокие должности, полагалось спать на соломе и жить по-спартански. А последователи Савонаролы сжигали «суету» сего мира на кострах, в том числе произведения Данте, Боккаччо, Петрарки.

Суровая добродетель сменяется респектабельностью, вкусом к удобствам и роскоши по мере того, как буржуазия богатеет и завоевывает власть. Это происходит в Голландии во второй половине XVII в. и в Англии – после буржуазной революции. Буржуазия перенимает дворянский образ жизни, подражает аристократии. Этот процесс можно наблюдать и там, где буржуазия не добилась в это время власти, как, например, во Франции. Здесь замкнутость дворянства усиливает притягательность его статуса. Формируется тип «мещанин во дворянстве» – господин Журден желает владеть шпагой, разбираться в философии и музыке, уметь танцевать, быть галантным, иметь связь со знатной дамой. Это желание живо и в XVIII в.: часовщик Карон становится де Бомарше, а мещанин Аруэ – де Вольтером. Буржуазные писатели накануне революции проповедуют просвещенный гедонизм, советуя избегать страданий и искать удовольствия. Революционные деятели ставили в вину энциклопедистам их сибаритизм. Ценности аристократической культуры, однако, оказались не только чрезвычайно устойчивыми, но и привлекательными даже для революционных лидеров. Об этом, в частности, свидетельствуют «дворянские» имена де Робеспьера и Д’Антона.

XIX в. – время окончательного упрочения господства буржуазии, и победивший класс диктует всему обществу свой взгляд на мир, собственные ценностные установки, определяет правила игры. Эта генеральная линия не исключает того, что буржуазия усваивает многие дворянские черты, то есть нормы того класса, преемницей которого она является. Тем не менее, доминируют буржуазные ценности. На первое место следует поставить чувство собственности, обладание теми или иными благами, имуществом, капиталом. Собственность, которая должна была бы писаться с заглавной буквы, – это «священная корова», на которую не может посягнуть ни один истинный буржуа. Она или ее денежный эквивалент приобретает в буржуазном мире особое качество – становится мерилом подлинной ценности человека.

Деньги – «это я сам, владелец денег» (К. Маркс). Возникает культ денег, ментальность, отражающая мир в денежных категориях. Эта своеобразная шкала отсчета может применяться не только для материальных субстанций, но и для нематериальных свойств, качеств, явлений. «Время – деньги» – девиз, выражающий программную установку. Конечно, деньги играли важную роль и раньше; правящий класс всегда был неравнодушен к богатству, выражалось ли оно в денежной форме или нет. Однако дворянско-рыцарские нормы обязывали игнорировать все, связанное с деньгами. К ним не положено было проявлять интерес, их следовало не замечать, как если бы они не существовали в реальности. Наоборот, буржуазное мировосприятие все переводит на деньги, учитывает рыночную стоимость того или иного предмета. Буржуа помнит все цены, не забудет упомянуть, во сколько обошелся ему собственный дом, фарфоровый сервиз, красивая безделушка.

Одно из характернейших свойств и одновременно добродетель буржуа – бережливость. Оно чрезвычайно многолико: от экономного расходования средств, откладывания на «черный день», бережливости при покупке и использовании вещей, когда и «веревочка в хозяйстве пригодится», до истинной страсти стяжательства, предполагающей аскетизм в потреблении ради собирания богатств (Гранде, Гобсек). Отметим, что бережливость, как правило, не присуща высшим слоям буржуазии. Здесь законом может являться обратное, а именно – расточительство. Заимствованное из дворянской среды, оно тем не менее имеет иную психологическую окраску: буржуа знает, что и сколько он тратит.

С бережливостью связывается умеренность, трезвость и аккуратность образа жизни, когда экономятся не только деньги, но и силы, время, средства. Эти буржуазные добродетели превозносятся, в частности, Бенджамином Франклином, «отцом-основателем» американского государства, идеологом молодого капитализма. Он делает акцент на ценности буржуазного обихода, методичной и размеренной жизни по часам и с карандашом в руке. Она чрезвычайно прозаична, обыденна, чуждается ярких чувств, решительных поступков. Именно в «бытовизме», в приземленности заключается для буржуа немалая этическая и эстетическая ценность: тихие семейные радости в уютном, защищенном от бурь мирке, довольство мирного и сытого покоя.

Такой жизненный уклад, как правило, характерен для мещанства, обывателей, т. е. представителей мелкой и средней буржуазии, горожан, чиновников. Низкий социальный статус, однако, не помешал ему задавать тон на протяжении длительного времени, в том числе в кругах крупной буржуазии, в светском обществе и даже в придворном мире (викторианство). Идеалы мещанской среды создают один из популярных стилей XIX в. – бидермайер. Его главные идеи – покой, комфорт, благоденствие, чистая и счастливая семейная жизнь. Он делает окружающую среду соразмерной человеку, наполняет ее всевозможными предметами обихода, трогательными безделушками, картинками, зачехленной мебелью. Человек защищен удобными и привычными вещами от окружающего мира, открытого «настежь бешенству ветров».

Буржуа – индивидуалист по натуре. Он не только самостоятелен, но и самодостаточен, автономен в своем плавании в океане всеобъемлющей конкуренции. Коллективизм противопоказан буржуазному мировосприятию. «Частный» человек, «частная жизнь» генерируется как истинно буржуазная ценность. В эпоху абсолютизма отсутствие публичности, особенно для высших сословий, воспринималось негативно. Частная жизнь, когда человек живет затворником, «сам по себе, без должности, без занятий, не вмешиваясь в дела», воспринималась как некая не совсем приличная, странная оригинальность. Она привносила смысловой оттенок тайны и требовала оправданий. Вообще удаление от мира могло найти уважительную причину только в болезни, в религиозных мотивах, иные соображения с трудом принимались в расчет. Теперь же закрытость личной жизни, ее приватность становятся неотъемлемой принадлежностью буржуазного образа жизни.

Поглощенность собственными делами идет скорее от эгоцентризма, чем от эгоизма. Замкнутость в собственном мирке, зашоренность, «футлярность» типична для всей буржуазии, но более всего для мелкой. Формируется филистерство: ханжеское поведение людей с ограниченным кругозором. Лозунг филистера: «оставьте меня в покое, дайте мне жить, как я хочу». Это апофеоз посредственности, «золотой середины». В мелкобуржуазной трактовке «золотая середина» ничем не напоминает идеал гармонии античности или Ренессанса. Она меняет смысл на противоположный и превращается в серость и ограниченность: «Ты в меру умен и в меру – глуп; в меру добр и в меру – зол; в меру – честен и подл, труслив и храбр… ты образцовый мещанин!» (М. Горький).

Буржуа в обычной обстановке миролюбив и боязлив, совсем не воинственен, напротив. Эти качества связаны со стремлением к безопасности, так как при каждом социальном конфликте его делам грозят убытки, он теряет более всего. Не исключено, однако, и то, что при определенных условиях он может демонстрировать агрессивность и революционный пыл, например, в борьбе за власть с абсолютизмом, в захватнических войнах. Придя к власти, успокоившись, почивая на лаврах, буржуазия утратила воинственный и суровый дух раннего капитализма, характерный, например, для Англии XVII в. Во Франции также наблюдалась подобная метаморфоза: с победой Великой французской революции исчезает потребность рядится в тогу республиканской добродетели.

Ликующая буржуазия празднует свой триумф, и, казалось бы, может позволить себе все. Так и происходит в начале XIX в.: «невероятные» костюмы, невероятные увеселения времен «золотой лихорадки». Но это продолжается недолго. Победитель оказывается между двух огней: с одной стороны, ему противостоит культура побежденной аристократии, все еще сохраняющая обаяние и привлекательность «благородства», с другой – на политическую арену выходит пролетариат, подвергающий критике ценности буржуазного миропорядка.

Право на руководство обществом нуждается в идеологическом обосновании. Буржуазная идеологема должна, с одной стороны, дистанцировать этот класс от «низших», а с другой – противопоставить его аристократии. Собственность, протестантская этика труда, просвещенческий рационализм, идеи Великой французской революции, в которых нашла свое выражение квинтэссенция цивилизационных идеалов – «свобода, равенство, братство» были положены в основание новой модели.

Буржуазия естественным образом обращается к тому идеалу, который наиболее укоренен в ее самосознании: к собственности как альфе и омеге жизненного мира, к либеральным ценностям, внушающим ей особый пиетет. Для бытового поведения, как и для общественной репрезентации выбирается роль, в которой она предстает образцом морального совершенства, оплотом нравственности. Это позволяет не только подчеркнуть свое моральное превосходство над дворянской элитой старого режима, но и оградить себя от критических посягательств со стороны низших слоев. На практике законы и нормы устанавливаются в первую очередь для низших классов, которые обвиняются в «безнравственности», безделье и разврате, «отсутствии добродетелей», что в переводе на обычный язык означает отсутствие денежных средств.

Кумиром нового времени становятся приличие и респектабельность. Все слишком смелое, неординарное, нарушающее эти требования подвергается остракизму, немедленно изгоняется из общества. Соблюдение внешних приличий, «хороший тон» превращаются в важнейший закон частной и общественной жизни. Один из признаков времени – многочисленные пособия по этикету, призванные дать образцы респектабельного поведения во всех случаях жизни.

Атмосфера ханжества и лицемерия особенно характерна для англоязычной Америки. «Старорежимная» абсолютистская, дворянская культура не были «импортированы» на этот континент в достаточном объеме, закрепляясь здесь только как отдельные, локальные явления. Вследствие этого они не смогли оказать влияния на мелкобуржуазные нормы, и они, глубоко укорененные, существовали на протяжении длительного времени в своем наиболее «чистом», практически «первозданном» виде. Пуританский настрой населения требовал неукоснительного соблюдения правил «приличного» поведения, строго преследовались «безнравственные» поступки, наказывались преступления против общественной нравственности, активно действовала полиция нравов. Так, для Европы начала XX в. выглядит анахронизмом ситуация с уголовными наказаниями за подобные преступления. А в Америке они достаточно суровы: в 1909 г., например, судья Р. Шегард присуждается к двум годам каторжных работ за пересылку по почте экземпляра «Декамерона», книги, входившей в список запрещенной литературы по причине своего эротического и антиклерикального содержания. Президент Т. Рузвельт демонстративно отклоняет прошение о помиловании.

В Старом Свете поведение в духе буржуазных «приличий» наибольшее распространение получило в Англии. Владея огромной колониальной империей, добившись гегемонии в экономической сфере, она превратилась в сильнейшего финансиста, промышленника, торговца: «ошеломляющее увеличение богатств» – лучшая рекомендация того времени. Англия становится политическим, культурным лидером, на которого ориентируются другие страны. Она начинает задавать тон в новых модных тенденциях, во всем, что касалось поведения, образа жизни, взглядов. Все английское пользуется авторитетом, славится своей доброкачественностью, добротностью, что особенно ценилось в буржуазных кругах.

Период расцвета связан с долгим веком правления королевы Виктории (1837–1901), эпохой накопления богатств и процветания английской буржуазии. Это было время Форсайтов: «В стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления…»[26]26
  В эпопее Дж. Голсуорси «Сага о Форсайтах» представлена картина жизни викторианской Англии. Сомс Форсайт является одной из самых типических фигур этого времени. Голсуорси Дж. Сага о Форсайтах// Голсуорси Дж. Собр. соч.: В 16 т. М. 1962. Т. 1.


[Закрыть]. Выйдя замуж за принца Альберта, королева Виктория попала под влияние его немецких идеалов, по сути своей, буржуазных. К ним относились: трудолюбие, долг, добропорядочность, размеренный образ жизни.

Придворный обиход совершенно переменился – воцарилась этикетная строгость нравов. Разведенные женщины не могли появиться при дворе, исчезла всякая фривольность, запрещалось курение, азартные игры по воскресеньям, обязательным стало посещение церкви. Масса мелких правил и норм строго регламентировала обиход, не допуская даже тени неприличия и свободного поведения. Дело доходило до казусов: не разрешалось ношение усов без бороды. Пуританизм королевы поддерживался средним классом, но не разделялся аристократией. В высших кругах буржуазные «приличия», в том числе этикет, не пользовались таким безусловным почтением, как на более низких ступенях. Знать позволяла себе эксцентричность, меньше считаясь с общественным мнением, – «за принцев никогда нельзя ручаться.» (М. Пруст).

Викторианство, подняв на щит традиционно буржуазные ценности, шло в русле глобальных перемен своего времени. Кардинально меняется отношение к женщине. Эротика становится прерогативой исключительно сильного пола, женщины обязаны были просто игнорировать эту сторону жизни. Галантный век уходит в прошлое, песочные часы переворачиваются. Буржуазная нравственность провозглашает своим кредо «ненависть к пороку и уважение к добродетели». Эротическая тема отныне исключена из жизни общества, любой намек на нее считается предосудительным. Люди становятся бесполыми, и отличаются друг от друга всего лишь костюмом. «Приличные люди всегда одеты» – нагота, символизирующая бесстыдство, исчезает из обихода. Из помещений убирают картины с обнаженной натурой, оборачивают тканью статуи, имитирующие античные или ренессансные образцы. Зачехляют мебель, дабы взгляд на ножку стула или рояля не мог невзначай навести на мысль об иных «ножках».

Приличия господствуют надо всем. Из лексикона исчезают слова, обозначающие те или иные части тела: «живот» заменяется «желудком» и так далее… Появляется скрупулезная регламентация поведения, предназначенная для охраны нравственности женщин, особенно молодых девушек: чтобы не быть скомпрометированной, девушке недопустимо оставаться в помещении наедине с мужчиной, и даже молодой женщине возбраняется делать это. Порядочная женщина не может вечером выйти из дома одна, она обязана строго соблюдать правила поведения в обществе, дома и на улице. Так, она должна идти по улице размеренным шагом, не смотря по сторонам, опустив глаза.

Условности зачастую смешны и нелепы, они исходят из некоей посылки, приобретающей в буржуазном кругу характер аксиомы: «то, о чем не говорят вслух, в действительности не существует». И потому не существует секса, адюльтера, совращения девушек и женщин, незаконных детей. Все эти темы решительно изгоняются из жизни общества. Требования добрачного целомудрия и обязательной взаимной верности супругов становятся императивом, а интимные отношения вообще разрешены только в законном браке. Всякая незаконная связь порочна, и потому любой внебрачный ребенок, особенно ребенок незамужней девушки, превращается в изгоя, подвергается гонениям и притеснениям, а его мать покрывает себя неизгладимым позором. Своего апогея лицемерие «приличного» общества достигает в негласном разрешении «грешить тайком».

Британия на новом витке истории вновь обращается к пуританским ценностям времен Кромвеля. Но в XIX в. суровые нравы эпохи английской буржуазной революции подменяются стилизацией – викторианской нравственностью. Эта форма вторична: истинный ригоризм заменен его имитацией, он переходит в сферу этикета – внутренние ценности, служившие ориентирами личности, определявшие ее мировосприятие и поведение, превращаются во внешние, становятся правилами общественной благопристойности. Какая бы то ни было стилизация условна, она имеет известную игровую природу. Однако игра ведется «всерьез», и нормы приличий в Англии отличаются крайней суровостью. «Целомудренный Альбион» накладывает запрет на слово и изображение, на научную и художественную литературу, затрагивавшую вопросы пола. Любая «физиология» исчезает, темы бесед в обществе крайне ограниченны: погода, королевская семья, а для мужчин – новости политики. Лексика регламентируется и контролируется строже, чем на континенте. Классический литературный пример – «Пигмалион» Б. Шоу.

Викторианство – апогей развития буржуазного духа. Однако не только буржуазия задает тон в обиходе XIX в. Не утратила своей притягательной силы и дворянская культура, аристократия по-прежнему сохраняет высокий общественный престиж. Благородное сословие медленно эволюционирует от века к веку: от рыцарства феодальной эпохи к придворному эпохи Возрождения, дворянину XVII в., галантному кавалеру XVIII, и, наконец, джентльмену XIX в. В течение веков менялись идеалы, культура быта, поведение. Эволюция шла от благородного рождения к благородному поведению, к личной культуре индивида – воинственный рыцарь постепенно «демилитаризируется».

Происходит сращивание верхушки буржуазии с аристократией, буржуазия активно усваивает дворянский образ жизни, а дворянство – буржуазный. Свои классические формы этот процесс обрел в Англии: «Шестьдесят четыре года покровительства собственности создали крупную буржуазию, приглаживали, шлифовали, поддерживали ее до тех пор, пока она манерами, нравами, языком, внешностью, привычками и душой почти перестала отличаться от аристократии» (Дж. Голсуорси).

Англия в XIX в. дала миру своеобразный тип джентльмена, который, по выражению социолога, являлся чисто английским гибридом феодального господина и буржуа (М. Бэрд). Его фигура, однако, космополитична: он преодолевает национальные границы, превращаясь в общеевропейскую и мировую культурную реальность. Джентльмену присущи определенные взгляды и ценности, нормы поведения, образ жизни. Первое и важнейшее требование, предъявляемое к нему, – состоятельность. Он должен обладать достаточным доходом, чтобы не трудиться, зарабатывая себе на жизнь. Особенно строгий запрет налагался на ручной труд, например, хирурги и дантисты в Англии не допускались в общество. Работа ради заработка предполагает известный профессионализм, и потому последний безжалостно отвергался, глубоко презирался.

В джентльменской среде господствовал культ любительства, хобби. Наемный труд исключался из принципа, потому что означал ту или иную степень зависимости. Можно было заниматься любым интеллектуальным трудом, искусством, спортом, но только не на профессиональном уровне. Подобный дилетантизм мог давать высокие образцы мастерства и компетентности в сфере науки и искусства, но общая посылка сохранялась неизменной в течение долгого времени, и только XX в. заставил джентльмена примириться со службой ради заработка. Однако общество молчаливо признавало допустимой службу в армии, а также дипломатическую, политическую и даже предпринимательскую деятельность.

Важно понятие чести, присущей, как полагали, исключительно джентльмену. Презирать опасность, проявлять мужество – признак джентльменского воспитания, наследие старых рыцарских традиций. Нельзя сражаться со слабым противником, но нужно противостоять сильнейшему, бороться до конца. Наследием рыцарских времен оставалась дуэль, существовавшая в некоторых странах вплоть до Второй мировой войны. Неоднократно запрещаемая властями, раскритикованная и осмеянная другими классами, она и в XIX в. продолжает считаться универсальным средством для разрешения конфликтов. Дуэльный кодекс, как и правила «честной игры», следовало соблюдать только в окружении равных, в своем кругу.

Будущие джентльмены воспитывались в привилегированных частных (закрытых) школах. Одним из действенных воспитательных средств в них служила розга, приучавшая к дисциплине и повиновению. Обучали в основном гуманитарным наукам, особое внимание уделялось истории, в том числе античной, словесности, древним языкам – латыни и греческому. В комплексе эти элементы давали так называемое классическое образование. Оно становится символом элитарности: только привилегированный класс мог позволить себе тратить время и деньги на освоение латыни, чтение древних стихов.

Подобные знания непроизводительны, они не связаны с той или иной практической деятельностью, приносящей доход. Они вообще не имеют утилитарного значения, и тем самым подчеркивают аристократизм «праздного класса». Впрочем, чересчур усердствовать и углубляться в науки не стоило. Они необходимы для придания светского лоска, но отнюдь не для интеллектуальной карьеры, на которую наложено табу, как и на любой профессионализм. И потому джентльмена отличает слегка презрительное, снисходительное отношение к действительно интеллектуальному труду.

Будущий джентльмен должен выработать твердый характер, упорство, веру в себя, которые помогут в любых ситуациях. Спокойствие в сочетании с достоинством, умением владеть собой необходимы тому, кто будет руководить другими. Чрезвычайно важны хорошие манеры – мягкость, учтивость, сдержанность. Они служат признаком избранности, принадлежности к светскому обществу и одновременно ограждают от посягательства низших. Джентльмен чужд аффектации, он с недоверием относится к слишком открытому выражению чувств, холоден, свободен от привязанностей. При обучении хорошим манерам лучший путь – подражание. Следовательно, необходимо бывать в обществе хорошо воспитанных людей, чтобы получить наглядное представление об образцах подобного поведения.

Юноши занимаются спортом, поскольку он приучает к правилам «честной игры». Об этом свидетельствует и лексика. Понятия «спортсмен», «спортивное поведение» заменили в известной степени понятия «рыцарь», «рыцарское», которые воспринимались как слишком высокопарные. Командные виды спорта, прививая дух солидарности, распространялись только на «своих», давая стойкое ощущение кастовости. Спорт, естественно, никогда не трактовался как профессиональный, а только как любительский. Некоторые его виды были наиболее популярны: гольф, поло, теннис, плавание, гребля, верховая езда.

Особую роль играет все, связанное с лошадью[27]27
  Исследователь рыцарства Оссовская считает культ лошади одной из важнейших характеристик аристократической культуры XIX в. Оссовская М. Рыцарь и буржуа. Исследование по истории морали. М., 1987.


[Закрыть]. Она была непременным атрибутом знати, символом сановности, позволяла смотреть на других сверху вниз. Верховая езда со средневековых времен считалась неизменным признаком сеньориального класса, поскольку рыцарь был конным воином. Господа содержат конюшни, разводят чистокровных лошадей. В XVIII в. в Англии, во Франции возникают клубы для любителей верховой езды. Стали традиционными прогулки верхом, выезды в колясках. В Англии были построены крупные ипподромы в Донкастере, Ньюмаркете, Эпсоме, Аскоте, которые являются, вплоть до настоящего времени, центрами проведения скачек. Крупные ипподромы также организованы во Франции, среди извеснейших – Лоншан, Шантийи. Английский Жокей-клуб кодифицировал правила скачек. Ньюмаркет, Аскот, Челтенхэм, дерби во Франции стали важным светским мероприятием, проходили в присутствии членов королевской семьи, включали разнообразную программу, имели определенный этикет костюма.

Господа продолжали азартно охотиться, они рассматривали охоту верхом как неизменно аристократическое занятие, в их владениях обычно имелись охотничьи угодья. В этом же ряду стоят так называемые дипломатические охоты, существовавшие на протяжении длительного времени. Заповедные уголки строго охранялись от посягательств простонародья – охота в барском лесу примерно наказывалась. Имелись и другие развлечения подобного рода, время от времени входившие в моду в тех или иных странах. Так, У Теккерей в «Ярмарке тщеславия» говорит о том, что в Англии начала века были популярны езда четверней, бокс, крысиная травля, игра в мяч. Всем этим с увлечением занималась английская «золотая молодежь».

Для джентльменов характерно предупредительное и покровительственное отношение к женщине. Рыцарскую, а затем дворянскую культуру едва ли можно считать «матримониальной». Она глуха к семейным радостям, и женщина воспринимается не как жена, мать, но как Прекрасная Дама, подруга, возлюбленная. Эти традиции унаследованы XIX в., однако в разных странах они имеют свои особенности. Во Франции – это галантность, в Англии – отношения более сдержанные. Следует отметить, что для женщины из высшего общества также предусмотрены определенные нормы поведения. Она должна быть хорошо воспитана, тактична, иметь хорошие манеры. Они, в известной степени, соответствуют мужскому кодексу чести, делая подругу джентльмена леди.

Аристократические круги повсюду в Европе, как правило, космополитичны, что нельзя безоговорочно отнести к основной массе дворянства и буржуазии. В отдельных европейских странах наблюдаются те или иные особенные черты джентльмена. Так, в Англии он больше руководствуется чувством долга, а во Франции – чести, в Англии он воспитывается в духе служения обществу, во Франции – нет. Различно отношение к спорту, к женщине, что объясняется многими причинами, обусловленными национальными особенностями той или иной страны. Однако на протяжении всего XIX в. аристократизм повсюду сохраняет свою притягательную силу – Бальзак во Франции описывает стремление нуворишей проникнуть в аристократические салоны, Теккерей в Англии пишет свою знаменитую «Книгу снобов»: «Что за преклонение перед пэрами в нашей свободной стране! Все мы в нем участвуем, более или менее, и все становимся на колени»[28]28
  Теккерей У. Книга снобов// Теккерей У Собр. соч. М. 1975. Т. 3.


[Закрыть].

В последние десятилетия XVIII в. в Англии возникает еще одно явление – дендизм, широко распространившийся в Европе в следующем столетии. Связанный с английской традицией, замешанный на экстравагантности ее национальной аристократии, он в значительной степени питался настроениями франкофобии, охватившей Европу в период Наполеоновских войн. Дендизм – это «экзистенциальный бунт», аристократический мятеж индивидуализма, противопоставляющий свое поведение приличиям светского общества.

Индивидуалистическое бунтарство демонстрирует подчеркнутое пренебрежение нормами светской морали, оскорбительный эпатаж, развязность. Данный феномен принадлежит целиком сфере бытового поведения, но имеет также собственную идеологию, мораль и эстетику. Для денди характерен определенный стиль поведения, он является выразителем новой этики: «критерием светскости становится элегантность, соединенная с роскошью» (А. Мартен-Фюжье)[29]29
  Мартен-Фюжье А. Элегантная жизнь, или Как возник «Весь Париж», 1815–1848. М.: Издательство им. Сабашниковых, 1998.


[Закрыть]. Феномен дендизма будет в определенной степени мифологизирован литературой, которая создаст художественный стереотип, превратив своего героя в легенду. Ему отдали дань Бальзак, Бодлер, Мюссе, Бульвер-Литтон.

Дендизм имеет разные формы. Одна из них – романтическое бунтарство, полное неприятие всех светских условностей, разрыв с обществом – путь Дж. Байрона. Этот незаурядный человек заложил основы байронизма – типа поведения, который вызвал массу подражаний. Большинство из них были откровенно эпигонского толка, легко имитировали внешние проявления, но не постигали его глубинной и трагической сути. Это разочарованность и меланхолия, которые отличают поведение денди, будь то английский сплин или русская хандра, описанная А. С. Пушкиным. Ее масштабы поистине космические, денди разочарован всем и вся. Эта «скука» может действительно ощущаться как трагическая безысходность, о чем свидетельствует странная «эпидемия» самоубийств, распространившаяся в то время среди молодых англичан. Но хандра может быть и чисто искусственного происхождения, особой позой, призванной продемонстрировать тонкость и глубину натуры. В таком случае «несовершенства мира» повинны в преждевременном «увядании души», что, как определенный прием, часто использовалось романтиками.

Дендизм имел и другое направление – эстетство, начало которому положил знаменитый денди той эпохи – Дж. Браммел. Именно его увековечил Барбе д’Орвильи в своем сочинении «О дендизме и Джордже Браммеле». Это архисветская утонченность, демонстративная пресыщенность, эстетское самолюбование. Известно высказывание Байрона, что он предпочел бы быть Браммелом, нежели императором Наполеоном. Не одни англичане являли миру примеры «безличной и бесстрастной элегантности». У французов был Альфред д’Орсе, ставший европейской легендой. Далеко не последнюю роль в этом сыграли его красота и оригинальность нарядов: Д’Орсе оставался законодателем мод на протяжении целых тридцати лет. Женщины сбегались посмотреть, как «красавец француз в лосинах орехового цвета, в сапогах с отворотами, в рединготе турецкой материи цвета лесной фиалки и охряных лайковых перчатках, гарцует на лошади».