Текст книги "Книга предсказанных судеб"

7. Ставки сделаны!

Франция, Париж. Пять лет назад

– Я и представить себе не могла, что сумею приготовить coq au vin, а это оказалось довольно простое блюдо, старое, деревенское. Филипп же сам очень здорово готовит. Словом, я у него учусь. – Ольга радостно делилась с тетей впечатлениями из ее новой парижской жизни.

– Ну, это всегда пригодится, – сдержанно говорила в трубку Нина Семеновна.

Вообще после переезда во Францию Ольге многому пришлось учиться. Учиться и переучиваться, привыкать к новому и отвыкать от прежнего. И напрасно говорят, что Россия почти Европа, что культурная многоликость постепенно стирается. Нет, время всеобщей уравниловки, слава богу, еще не наступило. Оно существует лишь в мутном сознании глобалистов, которым, вероятно, никогда не приходилось бланшировать в сливочном масле гребешки Сен-Жак, томить в желтом вине бресскую курицу со сморчками или печь слоеный пирог со спаржей. Не имея при этом даже мало-мальского кулинарного опыта, потому что в прежней, холостой, жизни следящая за фигурой Ольга относилась к еде довольно равнодушно.

Но, как бы то ни было, учиться готовить ей нравилось. Как, впрочем, и одеваться. Да-да, одеваться. Ибо представления о хорошо одетой женщине в России и во Франции совершенно разные. Парижское «изящно-дорого-сдержанно-по фигуре» отличается от российского или даже московского «ярко-броско-модно-дорого». Увы, феномен дефицита, столь укоренившийся в сознании советских и постсоветских модниц, изжить непросто.

Ольге часто вспоминался забавный эпизод, как однажды, встретив жену в аэропорту, Филипп прямо оттуда потащил ее в магазин – он не мог смотреть на Ольгину норковую шубу, к слову сказать, довольно дорогую и стильную. Просто в Париже шубу не принято носить каждый день, ее надевают лишь по случаю. Так в ее гардеробе появилось серое кашемировое пальто, на тон темнее ее пепельных волос, оно выгодно оттеняло ее славянскую масть.

И все же на общем фоне приятных впечатлений и положительных эмоций, которые так необходимы каждой беременной женщине, было нечто, о чем Ольга непрестанно думала, из-за чего нервничала и не спала ночами.

Ей не давала покоя Нина, которая ни в какую, хоть ты тресни, не хотела ехать к племяннице во Францию. Всякий раз, как только Ольга заводила об этом разговор, тетка упрямо твердила одно и то же: «Я буду вам мешать» и «Как мне с ним говорить, если он по-нашему не понимает, а я по-французски». Вслед за этим обычно шла расплывчатая, компромиссная формулировка: «Ладно, может быть, как-нибудь потом…» И никакие Ольгины доводы, что квартира у них большая, место есть, а если Нине неудобно жить у них, то можно снять гостиницу неподалеку, не помогали. Та была непреклонна:

– Я вам только мешать буду.

Ольга чувствовала, что тетя по-прежнему недолюбливает Филиппа, и обижалась. Они как-то раз даже из-за этого поссорились.

Что ж, приходилось Ольге ездить в Москву самой. Последний раз она навещала тетку, уже будучи на седьмом месяце.

Когда родился малыш, стало не до поездок. А поскольку скайп, чудо прогресса, Нина в силу возраста освоить не могла, общение их проходило по телефону. Сначала оно было довольно регулярным, потом Ольга стала звонить все реже и реже. Нина ее не упрекала, понимая, что у матери с малышом забот полон рот. Но в какой-то момент ей показалось, что голос у племянницы как будто изменился: «Недовольная девка стала, нервная, дерганая и, похоже, чего-то недоговаривает…»

Как-то по весне, когда от племянницы долго не было известий, Нина Семеновна загрустила и позвонила ей сама. Но в ответ на ее обычное «как дела?» Ольга жалобно засопела и, пробормотав что-то невнятное, разрыдалась прямо в трубку, да так горько, с причитаниями, все никак остановиться не могла.

– Олечка! Что случилось? Что-то с Дениской? – прокричала в телефон до смерти перепуганная Нина.

– Нет, не с ним, а с Филиппом. Ой-ой-ой, что же делать, – сквозь слезы отвечала ей племянница. – Он, оказывается…

– Боже мой! Олечка! Объясни, в чем дело! Он что, выпивает? Алкоголик? Дерется? У него появилась баба? – последовала нескончаемая вереница теткиных вопросов. – С них, с французов, станется. Я так и знала, я же говорила…

– Нет, Нина, нет! Все не то, не так… – Ольгин голос срывался, горло перехватил спазм, слезы душили и мешали ей говорить, – понимаешь, он, оказывается…

– Голубой? – сорвалось у Нины с языка, она сама тотчас ужаснулась тому, что сказала.

– Нет, Ниночка, нет! – плакала Ольга.

«Как объяснить, как рассказать? И поймет ли ее Нина? Нет, конечно! Она и сама не поняла бы, если бы кто-то еще несколько месяцев назад рассказал ей что-то подобное».

– Ах, Нина! Это какой-то кошмар! Безумие! Господи, что мне делать! – Мысли в голове у Ольги путались, все смешалось: горечь, обида, осознание собственного бессилия, неизвестность…

«Как теперь жить? Что будет с Денисом, с ней?» – Ольга долго терпела, не хотела беспокоить Нину, но сейчас не выдержала. Невозможно держать все в себе, копить, переживать, мучиться и думать, думать, думать. Ей просто необходимо было с кем-то поделиться. Но как объяснить пожилому человеку, что такое лудомания? Что, оказывается, есть такая болезнь – патологическая зависимость от азартных игр. Когда для больного желание играть доминирует над всем, что есть в жизни: над семьей, детьми, работой. И это вовсе не каприз, не прихоть, не блажь, не какая-то причуда. А самая настоящая болезнь сродни наркомании или алкоголизму. Кстати, никакого алкоголя больным лудоманией не требуется. И без него адреналин в крови зашкаливает, стоит зайти в казино и сесть за игорный стол. А еще пульс становится, как у спортсмена на финише, и сердцебиение, как у влюбленного перед свиданием, и вообще весь эмоционально-чувственный набор, связанный с любовью и сексом: нетерпение, ожидание, предвкушение, восторг, эйфория…

Да, это трудно объяснить, пока сам не увидишь и не переживешь.

Все началось после того, как Филипп потерял работу и у него появилась масса свободного времени. С Денисом, которому на тот момент едва исполнился месяц, Ольга справлялась сама. Тяжело, конечно, но все же лучше самой, чем просить Филиппа. Она довольно быстро поняла, что нянчить сына муж не будет. Он просто не такой… другой человек, и не потому, что их не любит. Ольга смирилась, а Филипп пусть лучше ищет новую работу, которую, как выяснилось, найти очень трудно, особенно когда тебе за пятьдесят. Одним словом, работы у него все не было и не было. Но появились долги и бездна свободного времени.

Необходимо-достаточные условия, как потом объяснил ей врач, для того, чтобы вновь начать игру. Именно «вновь», потому что в казино Филипп был далеко-о-о не новичок.

Он играл с самой юности. Потом его лечили, и довольно успешно – несколько лет он не садился за стол. Но в какой-то момент сорвался. Мать нашла ему хорошего врача, пожалуй, лучшего в своей области, оплатила лечение, долги. Филиппу удалось выкарабкаться. Казалось, он вернулся к нормальной жизни, но опять ненадолго. История повторилась. От Филиппа ушла жена, родственники, друзья, коллеги по работе, у которых он просил в долг, перестали отвечать на его звонки. Только Аньес, его мама, была по-прежнему с ним и продолжала бороться. Чтобы погасить долги, она продала парижскую квартиру, чтобы оплатить докторов, пришлось расстаться с домом на побережье. В какой-то момент забрезжила надежда – удалось сделать невозможное, но, увы… Как сказал доктор Фуке: «Необратимое изменение личности, организм привык к адреналиновым атакам».

* * *

Вы когда-нибудь видели в казино часы? Правильно, их там не бывает, а еще нет окон, либо они плотно занавешены, чтобы дневной свет не проникал в зал. Ощущение времени теряется. Счастливые часов не наблюдают. Давно и четко отработанная система. Помните, у Достоевского… Ничто не должно отрывать от игры… Приглушенные звуки, негромкие голоса. Гости фланируют по залу, кто-то в напряжении застыл у стола – стоя лучше видно.

– Les jeux sont faites, rien ne va plus…

– …rouge, noire, paire, inpaire[15]15
  Ставки сделаны, ставок больше нет… красное, черное, парное, непарное… (фр.)


[Закрыть]…

Вот двое, пришедшие вместе, тихо переговариваются:

– Сегодня, пожалуй, буду играть по мелкой.

– А я, знаешь, накануне сон видел…

Садится и, не раздумывая, обкладывает «22» с соседями – играет комплит.

Схватка началась. Это что-то вроде дуэли, в которой не бывает примирения сторон. Казино для игрока одушевленный предмет, живой организм.

«22» выигрывают три раза подряд. Тотчас появляется официант с напитками. Пожилой крупье подает кому-то незаметный знак, ему на смену приходит новый. Таково правило – после крупного выигрыша крупье меняются.

Непостижимо, они всегда точно знают, сколько у кого в кармане денег. И кто сказал такую глупость, что в казино не играют в долг. Еще как! Смотрят по игре.

Некоторые завсегдатаи говорят о системе, для них рулетка – вещь не случайная. Хотя последовательность чисел не укладывается ни в какую математическую прогрессию. На зеленом поле реальна лишь одна аксиома – сумма всех чисел составляет 666.

* * *

Обо всем этом Ольга узнала слишком поздно, когда это «поздно» уже вовсю маршировало по ее и Денискиной жизни. Из дома стали пропадать вещи. Сначала часы, потом старинные сапфировые запонки, которыми муж очень гордился. Вслед за ними исчезла Ольгина брошь, подарок свекрови. Видимо, долги составили приличную сумму. Но в отличие от окружающих Филиппа они не тяготили. Он снова занимал. Казалось бы, у человека завидная выдержка, а на деле… Ольга никак не могла подобрать нужное слово: беспомощность, безответственность, инфантилизм… нет, скорее безмятежность.

Филипп всегда уповал на то, что в один прекрасный день его «система» сработает, он выиграет и со всеми расплатится. Ольга пыталась образумить его, убеждала, кричала, плакала, консультировалась с врачами, но результата не было. Муж все реже бывал дома, иногда пропадал на несколько дней. Однажды она случайно увидела его на улице. Он был не один, а в компании какого-то омерзительного типа, от него за версту несло уголовщиной. Филипп не заметил ее – оба страшно куда-то торопились. Вскоре, ссылаясь на временные трудности, он перестал давать Ольге деньги. Впрочем, на черный день у нее имелись кое-какие свои сбережения, так сказать, НЗ. За московскую квартиру, сданную в аренду, тетя Нина ежемесячно переводила ей тысячу долларов, и большую часть этих денег Ольга держала дома.

«Что ж, на какое-то время их должно хватить», – наивно рассуждала она, пока не исчез и ее НЗ!

Из почтового ящика тем временем продолжали тоннами сыпаться неоплаченные счета, банк заблокировал кредитку, и даже консьержка, обычно улыбчивая, приветливая, теперь едва здоровалась с Ольгой, провожая ее укоризненным взглядом.

И вот в один прекрасный день, когда у Денни кончились абсолютно все подгузники, Филипп исчез из дома, не отвечал на звонки, а в кошельке у Ольги осталось двести евро, она не выдержала и позвонила свекрови…

Несмотря на то, что плохо знала Аньес и немного робела в ее присутствии.

8. Праздничная трапеза

Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.

В комнату бесшумно вошел слуга и подбросил в камин поленьев. Элинор замолчала и долго глядела на огонь.

– Бабушка! – окликнула ее внучка.

– Да, душенька, прости, я задумалась. Скажи, где ж твое рукоделие? Я вижу, ты его отложила, хотя уверяла меня, что закончишь работу к Пасхе. Неужто ты забыла, кому хотела подарить эту вышивку?

– Нет, миледи, не забыла… – Румянец залил щеки девушки. Присутствующие рядом тотчас оживились и захихикали.

– Вот и славно. Тогда продолжим. Итак, первый Адвент начался по обыкновению с торжественной мессы. Когда же та подошла к концу, процессия наша, к слову сказать, преизрядная, считая прибывших в Помар гостей, покинула церковный двор и вернулась к замку. Близ него, на поле перед Лебяжьим ручьем, его милость предложил сеньорам состязание в меткости стрельбы из кулевринов[16]16
  Прототип ружья.


[Закрыть]. Подскажи-ка, Жакино, как их называют теперь?

– Аркебуза, миледи, а также говорят еще серпантин[17]17
  Более поздний прототип ружья.


[Закрыть].

– Благодарю, дитя. И как вы сами можете судить, аркебуза эта отняла у нас довольно времени, так что иные благородные дамы, замерзнув, стучали зубами, другие же с трудом подавляли зевоту. Начавшийся дождь, по счастью, прервал состязание, и все поспешили в дом.

Надо сказать, что праздник в тот день, к великому удовольствию его милости, удался. Перед тем как все расселись за столами, граф на большом еловом венке зажег первую свечу Адвента. И собравшиеся воздали должное кушаньям, напиткам, а также представлению аллегорий и игре на музыкальных инструментах. Отведав яств, присутствующие начали славить хозяина, превознося его до небес. Затем настал черед господина Вийона с его балладами. Он, вопреки моим опасениям, в действительности оказался весьма хорошим поэтом.

Супруг же мой, прежде не расположенный к высокому искусству поэзии и неспособный оценить ни точной рифмы, ни стройного размера, радовался более сквернословию и богохульству, чего в стихах господина Вийона, увы, было в избытке.

Наконец, вдоволь нахохотавшись, граф подал знак музыкантам, те заиграли па де бас, и гостей пригласили к танцу. Помнится, мне пришлось встать в паре с младшим братом моего супруга Анри де Рабюсси. Сам же граф вынужден был отказаться от танцев. Виной тому послужил его новый туалет. Прежде я, кажется, уже говорила о пристрастии сиятельного графа во всем следовать моде бургундского двора. Что ж, в тот раз он, вероятно, понял, что перестарался. И если бы на ногах у его милости были пулены[18]18
  Мужская обувь.


[Закрыть] с носками чуть покороче, а упленд[19]19
  Парадная мужская одежда, часто отороченная мехом.


[Закрыть] не свисал почти до пят, как носили бароны в Дижоне, то он не лишил бы себя удовольствия принять участие в танцах.

– А какое платье было на вас, бабушка?

– О, признаться, я уже забыла, какой туалет составила себе для того праздника. Но, как бы то ни было, оголять грудь подобно Агнессе Сорель я не стала. Вы, вероятно, слыхали, что некогда при дворе его величества Карла VII в Париже жила красавица фаворитка, выставлявшая свои формы всем напоказ. Не по нраву мне пришлись и многосложные туалеты дижонских фрейлин, с высокими, точно сахарные головы, энненами. Я всегда стремилась, чтоб костюм мой сочетал и подобающую случаю парадность, и разумную скромность, и удобство, что, как водится, вызывало недовольство моего супруга.

Прости, Жакино, я опять увлеклась, забыв о главном предмете моего рассказа.

Итак, праздничная трапеза уже близилась к концу. В условный час согласно ритуалу я поднялась и подала знак другим дамам с тем, чтоб покинуть собрание. Наши мужчины в соответствии с тем же правилом почтили нас вставанием и продолжили застолье. Ох, этот притворный помарский этикет. Сколько в нем фальши, лицемерия, и как отличался он от того, к чему я привыкла в замке Фуар, в родительском доме.

Не знаю, догадались ли наши благородные гостьи, что означает сие продолжение застолья. Мне же было все известно доподлинно. Лишь одно оставалось для меня загадкой: кто вместо убитого Гальгано возьмется доставить в замок для графа и его баронов этих… скверных женщин.

Однако в тот раз все пошло не как обычно. Мы еще не успели покинуть парадную залу, как мажордом объявил о приезде гонца из Дижона, и в распахнутые двери вбежал запыхавшийся человек, с ног до головы покрытый дорожной грязью. Он с поклоном передал письмо графу, при этом едва удержался на ногах от усталости. Пробежав глазами текст послания, граф нахмурился и отдал его брату. Тот в свою очередь тоже нахмурился и стал что-то шептать на ухо соседу. Мужское общество пришло в движение.

«Ваша милость, – уже стоя в дверях, спросила я, – быть может, нам следует задержаться, если в этом послании содержатся новости, предназначенные для наших ушей?»

«Для ваших ушей, мадам, лучше подойдут жемчужные серьги, а не депеши», – с надменной усмешкой ответил мне супруг, не упустив возможности посмеяться надо мной, тем более при большом скоплении людей.

Но кузен Анри, так по-родственному называла его я, поспешил сгладить его глупую шутку, не в пример родному брату он был лучше воспитан.

«Полученная новость весьма печальна и, без сомнения, к вашей светлости также имеет касательство. Наш сюзерен и благодетель, герцог Филипп Бургундский, тяжко заболел…»

– Бабушка, скажите, в тот ли раз в Дижон пришла английская потливая горячка? – спросила внучка.

– Нет, дитя. То случилось много позже, когда бургундский трон занял его сын, Карл Смелый, последний герцог Бургундии.

– А что за болезнь сразила тогда доброго герцога Филиппа?

– Имя ей старость, ибо Господь уготовил ему очень долгую жизнь. Только на троне он провел более сорока пяти лет, укрепляя власть и преумножая свои владения. Что же касается доброты герцога, то я, Элинор, пожалуй, с тобой не соглашусь… Будь он и в самом деле добрым, как его называли, то не отдал бы на поругание англичанам блаженной памяти Жанну Орлеанскую[20]20
  В мае 1430 г. Жанна д’Арк была взята в плен бургундцами и передана на суд англичан.


[Закрыть]. Впрочем, Бургундия заплатила за то сполна, и не будем более об этом.

– Да, матушка говорила нам, что в наказание за то предательство на бургундские земли была ниспослана чума.

– Может, и так. Однако я продолжу.

«Что ж, плохие вести не стоят на месте, – перед тем как покинуть залу, заметила я. – Будем уповать на Божью милость и на скорейшее выздоровление нашего сеньора».

Расставшись с гостьями, которые стараниями мажордома Боншана были размещены подобающим образом, я поднялась в свои покои. Признаться, после праздника я чувствовала себя уставшей и нуждалась в отдыхе. А там меня ждала верная Татуш, которая обо всем уже позаботилась – и о воде для умывания, и о теплой постели, и о глотке горячего меда на сон грядущий… Ах, как давно ее нет со мной! Моей доброй, славной Татуш. Мир праху, царствие небесное ей и светлая память, – окинув взглядом притихших слушателей, пожилая дама улыбнулась.

Однако отдыха в ту страшную ночь мы с ней так и не получили – убийство оруженосца Гальгано стало лишь первым звеном в роковой цепи… – Заметив опустевшую фруктовницу, старая дама прервалась и позвонила в колокольчик.

В дверях возник слуга.

– Пусть нам подадут еще орехов, груш и засахаренных фруктов. Впрочем, вы, должно быть, проголодались? Не так ли, друзья? Тогда неси еще хлеба, сыра и сладкого вина из моих запасов.

Слушатели заметно оживились – сладкое вино подавали лишь по большим праздникам.

Когда слуга вернулся с подносом и расставил на столе угощенье, старая Элинор взяла бокал и вдохнула аромат вина. Оно всколыхнуло воспоминания, и лицо ее, сразу помолодевшее, озарила светлая улыбка – меньше всего в этот момент она походила на старуху.

9. Аньес

Франция, г. Помар. Пять лет назад

И ни при каких обстоятельствах язык не повернулся бы назвать Аньес старухой, хотя Ольгина свекровь была дамой пожилой, даже очень пожилой.

Худощавая, для обычной мелкотравчатой француженки довольно высокая, с идеальной осанкой. Наблюдая за тем, как она движется, как сидит, Ольга вспоминала советских балерин. Ее всегда поражала эта удивительная способность Аньес держать спину прямо – никакой возрастной сутулости, которую не скроет даже безупречно подобранный туалет. Узкая юбка, мягкий вязаный кардиган, нитка жемчуга, блузка с высоким воротом или шелковое кашне под цвет глаз. А глаза голубые, ничуть не поблекшие, внимательные, цепкие, с паутинкой морщин вокруг них, они будто бы не возраст подчеркивают, а статус. Ну и, конечно, роскошные, слегка вьющиеся седые волосы, постриженные по моде. Редкий тип лица, который не портит старость. Вот она, порода, голубая кровь. Никакие революции и коммуны ее не забьют. Филипп был очень похож на мать, а Денис – на Филиппа.

Впервые Ольга увидела Аньес, когда родился Денис. На ее вопрос, почему не раньше, Филипп уклончиво отвечал, что у него с maman «непростые отношения». Другим родственникам из ныне живущих Ольгу, кстати, тоже не представили, ограничились могилами на кладбище Пер-Лашез. Итак, свекровь приехала в Париж посмотреть на единственного внука. Накануне Ольга немного дрейфила. Редкая невестка не робеет перед встречей со свекровью. И когда Аньес как олицетворение всей аристократической Франции переступила порог их жилища, Ольга совсем растерялась. Но стоило свекрови произнести слова приветствия и улыбнуться, как тотчас какое-то внутреннее женское чутье подсказало Ольге, что Аньес ей не враг. Чувство это окрепло, когда она увидела ее, склоненную над кроваткой, где, безмятежно посасывая палец, спал Денис. На французский манер Денни, имя, данное внуку, свекровь, как ни странно, одобрила. Оказалось, он был не первым среди Помаров, кто носил имя небесного покровителя французских монархов.

– Comme il est beau. Comme il ressemble ‘a…[21]21
  Какой он красивый, как он похож на…


[Закрыть] – Ольга так и не услышала, на кого похож Денис, – Аньес говорила довольно тихо, но в голосе ее звучали и гордость, и радость, и еще какое-то умиротворение. Будто бы она хотела сказать: «Вот мой наследник, теперь я могу спокойно умереть».

Несмотря на Ольгины протесты – у них дома имелась весьма комфортная комната для гостей, – свекровь остановилась в гостинице (Ольге это сразу показалось странным, но выяснять почему было неловко). Однако каждый день из той недели, что Аньес провела в Париже, она приходила к ним и по нескольку часов общалась с внуком. Появлялась она ровно в два – первую половину дня графиня посвящала друзьям, родственникам, с которыми давно не виделась, в соответствии с традицией.

«Светские новости за чашкой кофе, сигарета где-нибудь на аллеях Тюильри, поцелуйные обряды под марципановое печенье или Coup de champagne с тарталеткой». – Филипп не без иронии рассказывал о привычках матери.

Ольгу поражала невероятная пунктуальность свекрови – она ни разу не опоздала к заранее определенным двум часам дня. По ней можно было засекать время.

А однажды Аньес даже осталась с внуком одна и отпустила счастливых родителей в ресторан. Для Ольги это был настоящий подарок, потому что Филипп ее никогда не подменял. Аньес вообще любила делать подарки. Таких Ольга не получала ни от родителей, ни от мужа.

– К твоим пепельным волосам очень подойдут эти мушки, – с улыбкой сказала свекровь в день их знакомства и протянула атласный мешочек, из которого буквально выпорхнули две изящные золотые сережки в виде мушек с бриллиантовыми глазками.

Потом Ольге вручили золотую брошь с изумрудным кабошоном и нитку жемчуга, а затем кольцо с геммой Марии-Антуанетты. Наследник тоже, разумеется, не был обойден вниманием бабушки. Щедрые подарки преподносились мимоходом, небрежно, даже подчеркнуто небрежно. Всем своим видом свекровь, казалось, давала понять, что не ждет от Ольги ничего, кроме простого «спасибо», и эти дары ни к чему ее не обязывают. Ей не нужны ни особые знаки внимания, ни проявление родственных чувств. Не призывала она Ольгу и к откровенности, мол, «давай сядем, и ты расскажешь мне все о себе с самого начала». Не было даже намека на традиционное свекровино «не понимаю, что все-таки он в тебе нашел», о чем Ольга нередко слышала от подруг. Аньес довольствовалась тем, что рассказывала о себе сама Ольга, и не задавала лишних вопросов. Возможно, ей очень хотелось расспросить невестку поподробнее, но проявление любопытства, впрочем, как и других мещанских чувств, для графини Помар де Рабюсси было табуировано. Ее подлинные эмоции и желания прятались глубоко внутри. Правила хорошего тона требовали сдержанности, спокойствия, уравновешенности. Так Аньес была воспитана. Так воспитала она и Филиппа. Кто бы послушал эти разговоры матери с сыном! Яркая иллюстрация известной фразы, что язык существует, чтобы скрывать свои мысли. Их и в самом деле связывали «непростые» отношения, но это Ольга скорее интуитивно почувствовала, потому что внешне все выглядело вполне по-светски, благопристойно. Да и она сама неосознанно подчинилась установленным в семье правилам, научилась не касаться нежелательных тем, не задавать неудобных вопросов.

Лишь перед самым отъездом Ольге на мгновение показалось, что свекровь, переступив через себя, пытается заговорить с ней о чем-то важном и «недозволенном», но понизить планку допустимой откровенности все же не решилась.