Текст книги "Смерть в золотой раме"

Татьяна

Татьяна была похожа на больную птицу. Согласно досье Вениамина, она жила на окраине Москвы со своей матерью и с маленькой дочкой. Работала фрилансером, бралась за любую работу. Восемь лет назад у нее вышли две книги, но ни денег, ни славы они не принесли. Суетливая, крупная, с пышной грудью и вертлявой головой. Она долго отказывалась приезжать, мотивируя это тем, что никаких вещей в доме у нее не осталось. Но миньоны Александра оказались убедительны. Она вошла в библиотеку, где ее ждал Смородина, держа в руке зубную щетку. Было что-то театральное в этой убогости, в этой показной беззащитности.

– Я не имел удовольствия читать ваши книги.

– Кто сказал, что это доставит вам удовольствие?

– Я так понял, что вы были близки с Ольгой?

– Она приглашала меня на праздники.

– Это было профессиональное общение?

– Да, обсуждали выставки.

– Наверное, у вас было много общего? Вы ведь тоже писали книги.

– А вы со всеми адвокатами дружите?

Смородина улыбнулся.

– Можете рассказать про последнюю книгу, над которой Ольга работала?

Он ощутил, как Таня сжалась. По ее телу он мог читать если не мысли, то чувства. Если у нее была бы возможность, она бы стукнула его этой щеткой. Наконец она придумала ответ.

– Мы обсуждали книги, только когда были вдвоем… Нет, она не любила говорить о планах. Боялась сглазить.

– А вы не участвовали в процессе создания ее коллекции живописи? В качестве консультанта?

– Нет.

– То есть вы просто дружили. Получали удовольствие от интеллектуального общения.

На лице у Тани появилось недоброе выражение. Смородина отметил, что у нее тонкие губы. В отличие от Вениамина, Татьяна не улыбалась совершенно. Бледная, с волосами, собранными в пучок, она была похожа на уставшую от жизни матрешку.

– Она делала вам подарки? – спросил он.

– Она была щедрой.

– За последние два года вы не участвовали в покупке каких-либо художественных ценностей? Примерно на пятьсот тысяч долларов, может, чуть больше?

– Нет. К сожалению.

– Я еще хотел спросить про фреску.

– Господи! – Таня закатила глаза. – Это знаменитые современные художники. Если вас смущает сюжет, в историю искусства вам лучше нос не совать – не понравится.

Было ощущение, что Смородина в абсолютно пустом трамвае прижался к ней и прицельно наступил на больную мозоль. Больше ничего добиться не удалось. Таня огрызалась и только что не лаяла на него.

Снова спальня

Смородина, конечно, испытывал объяснимый трепет перед Ольгой. Уже взрослой женщиной она окончила факультет истории искусств МГУ. И вот уже много лет люди читают ее книги о живописи. Она была успешна во всем, за что ни бралась. Интеллектуал. Красавица.

Еще учась в школе, Ольга начала сниматься в кино. Интернет, пересказывая журнальные статьи того времени, сообщал, что режиссер увидел ее на улице и тотчас выделил среди других девочек. И, хотя картины с ее участием не вошли в золотой фонд мирового кинематографа, их посмотрел весь Советский Союз. Даже в 2010-м ее помнили многие ровесники. Она же не захотела сниматься дальше: режиссера сочла занудой, а оператора остолопом, который снял так, что на монтаже вырезали лучшие кадры с ней. Все это было так скучно.

Если Ольга что-либо покупала или в чем-либо участвовала – это автоматически объявлялось самым лучшим. Разумеется, ей многие завидовали. Тот же режиссер однажды сказал, что человечество должно быть ей благодарно. Вторую часть фразы «за то, что она не увлеклась хирургией», конечно, никто не говорил.

В доме было много ее фотографий. Смородина узнал почерк Влада Локтева, на том снимке Ольге, наверное, было около сорока. До этого возраста было много снимков. А после? Она отказывалась от интервью, мотивируя это тем, что насытилась поверхностным вниманием еще в юности и все, что нужно, написано в ее книгах. Смородине удалось найти только несколько снимков в светской хронике. В 59 лет она выглядела бесподобно.

Ее спальня произвела на него сильное впечатление. Это была очень большая комната. По всей видимости, Ольга не нуждалась в уюте, камерности. При входе сразу располагалась кровать, окруженная старыми портретами. В основном это были антикварные картины в позолоченных рамах, но парочка была явно ХХ века. Что-то выдавало в них простоту, «незализанность» языка живописи. И, конечно, рамы были другие. Все это висело довольно-таки кучно, в живописном беспорядке, и в этом был стиль.

Портрет «Пушкина» был самым большим по размеру. Он висел строго напротив кровати. Мода существует для того, чтобы унифицировать людей для окружающих и выделять их из толпы в их собственных глазах. Бакенбарды, крой платья, шейный платок – все это можно было перенести на любого мужчину, и он тут же стал бы похож на Пушкина. Глаза, впрочем, у субъекта были черные. А у Пушкина, немца в той же степени, что и арапа, глаза были го– лубые.

Может быть, этот портрет был нужен ей для романа? Она знала что-то про поэта? Или его потомков?

У окна располагался старый тяжелый письменный стол из темного дерева. На самом видном месте стояла большая черно-белая фотография мужчины. Они с Ольгой были похожи как две капли воды, но на его лице те же огромные глаза смотрелись иначе – холодными зеркалами. Вряд ли его можно было назвать красивым. Но вот кто-то хранил его фотографию уже много лет. И его стол, по всей види– мости.

Задумчивость Смородины прервал Вениамин. Он появился бесшумно, как ниндзя, и сел напротив.

– Это Иосиф Архипович, отец Ольги.

– Я понял.

– Александр Сергеевич…

– Еще один договор о неразглашении?

– Приятно иметь дело с понимающим чело– веком.

Полуслепыми кротовьими глазами Смородина скользил по строчкам договора. Все они были похожи один на другой. Но доверять Александру было все равно что доверять крокодилу. Или гиппопотаму. В древности в Египте водилось множество гиппопотамов – страшные звери. На этот раз упор был сделан на то, что публично обсуждать личную жизнь Ольги ‒ примерно такое же преступление, как измена родине. Закончив чтение, Платон Степанович поставил свою подпись.

– Шеф, наверное, уже сказал вам: за последние два года она сняла наличными девять миллионов долларов. Здесь этих денег нет. Мы все осмотрели, искали хоть что-нибудь. Тайник. Расписки. По-видимому, замешан кто-то очень близкий. Мы вообще собираем данные по мошенническим схемам, в последнее время они эволюционируют очень быстро. Новый айфон еще не вышел, а новый развод от мошенников уже во всех телефонах страны.

– Такая сумма будет весить примерно девяносто килограммов. Это много. Филиппинка не поднимет. Может, покупала картины? За кэш?

– Для оценки картин мы уже вызвали эксперта. Украшения все давние. Новых крупных приобретений после смерти мужа не было.

– Речь вполне может идти о краже или вымогательстве.

– Были бы в доме камеры, мы бы уже все знали. Но хозяйка дома была против видеонаблюдения.

– Вот это необычно. Ей было что скрывать?

– Она жила в восьмидесятых, эпохе своей молодости. Этот дом – машина времени. Она, кажется, вообще была не в курсе, насколько все изменилось. Мы сегодня сталкиваемся со специально внедряемыми к людям горничными, любовницами, психологами. Вроде покорное тело, а на самом деле бывший офицер службы. Вот он где, прогресс. Возможно, и рядом с нею кто-то сидел и деньги отсасывал. А Ольга и не догадывалась.

Платону Степановичу стало обидно за прогресс, но виду он не подал.

– Вы так хорошо ее понимаете? Бывали здесь раньше? До ее смерти?

– Я же вам сказал, что нет. Еще в машине.

– А какие именно вопросы по завещанию?

– Нет завещания.

Смородина поднял бровь.

– Удивительная женщина, – на несколько секунд голос Вениамина потерял гладкость, как будто он расслабился и стал живым двадцатипятилетним человеком. – Она не могла не понимать, что это будет проблемой. – Тут он снова взял себя в руки. – Но персоналу она бы ничего не оставила. Ни слугам, ни чужим людям.

– Все работники старые. Муж, я так понимаю, только что в попу не светил при приеме на работу.

– Почему не светил? Кто не давал светить, таких не брали.

Задумавшись, Платон Степанович выдвинул верхний правый ящик письменного стола и обнаружил там пачку журналов со сплетнями о знаменитостях.

Фреска

Смородина сделал наконец то, о чем давно мечтал. Он лег на большой диван в гостиной так, что оказался прямо под центром фрески. Она была изумительна. Голубые небеса, редкие облака. Перспективное сокращение, возможно, было украдено с одной из барочных итальянских росписей. Плоского потолка не существовало, только уходящее в высоту голубое небо. Был намечен источник света ‒ наверное, в его качестве предполагалось солнце или какая-нибудь звезда. И вот к этому источнику света летели мужчины. Они двигались в вихреобразном движении. Вставленные по бокам младенцы-ангелы, которые прижимались друг к другу и тоже кружились, усиливали сходство с дорогими итальянскими обоями XVII века, которые теперь изучают в университетах. Все были изображены довольно-таки реалистично. Чувствовался вес их тел. Грязные пятки главного персонажа висели прямо над Смородиной, ягодицы выглядели дряблыми. «Оммаж Караваджо, – подумал Смородина. – Тот тоже совал благородной публике в глаза пятки римских бомжей». Они с женой часто ездили во время путешествий на экскурсии.

Главный персонаж был ближе всех к источнику света. Остальные стремились к нему, этому главному, прижимая правые руки к волосатым грудям. Их лица были воодушевлены, как на полотнах Налбандяна или на рекламировавших власть фресках барочных церквей. В центре летел Сталин. Художник заботливо передал его небольшой животик. Одним из стремящихся к нему явно был муж Ольги, его прямоугольную голову мастер смело очертил размашистыми маз– ками.

Все они были голыми.

Цветовое решение было праздничным, немного рокайльным[4]4
  Рокайль ‒ элемент орнамента в искусстве XVIII века, основанный на мотиве стилизованных раковин, камешков, свитков.


[Закрыть]. Вождь взлетал, болтая ногами, и любому зрителю снизу была видна его сизая промежность. Единственным, что отличало эту роспись от агиток Возрождения, было отсутствие толп наблюдателей. По дому Ольги не ходили туристы, и гид не надрывался, рассказывая про благородную цветовую гамму и про то, что хотел сказать художник. Было очень хорошо видно, что он хотел показать. Это болталось прямо в центре.

Цвет и композиция были украдены у XVII–XVIII веков, реализм не отличался от советского. Что зашифровывала в этом творении Ольга? Что не бывает современного искусства, а только современные исполнители и модели? Что пропаганда всегда выглядит нелепо, но, пока источник ее света жив, никто не скажет об этом вслух? Смородина видел море смыслов. Его буквально уносило ввысь.

Никто не был воодушевлен наготой ближнего, эротические коннотации были исключены. Может, нагота символизирует их чистоту? Доверие высшей силе? Или художник – гуманист и пытается примирить зрителя с несовершенством форм тела реальных хозяев жизни?

Именно такие светские и красивые женщины, как Ольга, работают шпионками на самом высоком уровне. Они замечают больше других. Он чувствовал, что ключ где-то рядом, только он должен понять, как смотрела на это она.

И ведь никто не обращал на эту огромную фрес– ку внимания. Подмосковье. Сад в лесу. Большой барский дом, под стать дворцу аристократа XIX века. Два этажа помещений организованы вокруг свободного пространства, которое увенчано, украшено, собрано воедино пожившим голым телом давно почившего грузина.

Ни у кого, кроме него, не возникает вопроса. Самое обычное дело – Бубосарский и Пиногриджов.

Платон Степанович на минуту закрыл глаза и снова открыл. Ольга представлялась ему необыкновенной, смелой женщиной, шедшей на шаг впереди своего времени. Она все понимала, но не все смела сказать. По всей видимости, в браке ее дух истомился, душа иссохла. Она лелеяла грандиозные замыслы. И вот на самом взлете ее жизнь оборвалась.

О чем же мог быть роман?

Алевтина

Когда Смородина выходил из особняка, чтобы поехать домой, он увидел Алевтину, которая несла в дом какую-то коробку. В этот миг ее пластика показалась Смородине инопланетной, жирафьей. Как будто она была откуда-то не отсюда. Вениамин прокомментировал:

– Все последние дни ее отец скандалит, называет ее гулящей. Мы ему сделали внушение, он теперь молчит. Мерзкий тип.

Тонкая девочка, ни грамма косметики. Она была одета чуть ли не в мужскую одежду, заношенную, как будто с чужого плеча. Смородина отметил сутулость и страх, который от нее исходил, как будто она постоянно ожидала удара. А стрижка у нее была неожиданно стильная. Светло-русые волосы были пострижены в красивое каре: длинное спереди и короткое сзади, с длинной челкой. Как будто она носила парик.

– Аля, подойди. Это Платон Степанович. Когда он будет тебя опрашивать, ты должна будешь все ему рассказать.

Алевтина кивнула. Она выглядела уставшей.

Александр

Александр родился хилым мальчиком. Его дед под– визался в сфере общепита. На хлебе, который он добывал, помещались масло и икра, квартиры и машины. Дед любил повторять, что при любом строе лучше находиться подальше от власти и поближе к кухне. Его внук жил в просторной квартире и учился в хорошей школе. Но в школу нужно было идти через двор, а во дворе Сашу били гопники. Ему стыдно было рассказывать об этом дома, поэтому он глотал слезы и терпел, когда у него отнимали карманные деньги.

Тогда он клялся отомстить. И, в отличие от миллионов других, таких же пострадавших, у него это получилось. В прямом смысле слова. Воспользовавшись дедушкиными связями, молодой Саша рванул к тому месту, от которого основатель могущества его семьи советовал держаться подальше. Система его приняла. Мускулы здесь не играли никакой роли. Система отбраковывала чужих, но была щедра к своим. Саша ей подошел. В сорок три года он стал человеком, к которому ходили на поклон. Найти былых обидчиков не составило труда. Один из них ожидаемо работал охранником в продуктовом магазине. Раннее облысение, выпученные глаза, обиженное выражение лица. Таким ли он был в пятнадцать? Нет, в куче таких же агрессивных подростков он был бойцом. В Древнем Риме его взяли бы в армию, но ХХ век отбил у него амбиции, изнасиловал мозг телевизором и посадил в домашних тапочках стеречь чужие сумки. Александр побрезговал явиться лично, каждого из бывших королей улицы «случайно» избили до переломов его подчиненные.

Простить? Ну, пусть они его и прощают.

«Не бывает наказания без вины» – это был символ веры Александра. Добрый бог, в которого верил дедушка, устроил так, что подворотню нельзя было обойти. А богиня, которой он теперь служил, дала ему силу. Силу, которая могла преломить все.

Все, кроме женского сердца.

Александр женился рано, выбрав вторую половину по принципу «остальные еще хуже». Он чувствовал, что вокруг него должны быть люди верные и в чем-либо уступающие ему. Потому что иначе зачем он им? Супруга родила четверых сыновей. Выросшие дети зависели от Александра и одновременно презирали его за взгляды и род занятий. Александр не пресекал эти чувства, просто поощрял зависимость. Желания общаться с ними у него не было. Он требовал только семейного сбора один раз в год для подтверждения его статуса патриарха. Супруга давно жила в другом городе в большом доме, сажала цветы и его не беспокоила.

У него, конечно, были любовницы. Красивые, яркие, лживые. Но однажды его переломало. Он сам не понял, что такого было в той женщине. То есть он продолжал руководить, дергать за ниточки созданной им паутины, он продолжал богатеть. Но как будто у него внутри разбили лампочку. Он умел очень хорошо расставаться с женщинами, дарил им крупные подарки, демонстрируя таким образом свое могущество. Но до нее он избегал женщин, которые не нуждаются. Особенно умных.

И вот надо было ему один раз нарушить свое правило.

Она была в самом расцвете сил, а ему было 53. В принципе, к тому моменту Александр уже утратил интерес к сексу. Не способность им заниматься, нет. Интерес. И тут его как будто подменили. Ему захотелось ей понравиться. Что-то было в ее запахе. Когда она исчезла, от злости и беспомощности Александр начал изучать, что такое любовь с научной точки зрения. Читал антропологов, нейрофизиологов. До психологов не снизошел – презрение к гуманитарному знанию у него, как и у всех, кто сталкивался с системой, было в метаболизме. И оказалось, вы подумайте, что от личных качеств влюбленного тут ничего не зависит. Всем управлял набор случайностей. Воспоминания детства, представление об уюте, страхи и мечты. Ты мог быть без пяти минут терминатором, но понюхать человека – и обомлеть.

Иногда Александр, перед тем как уснуть, подолгу лежал и думал. Пару раз ему случалось даже глотать слезы, как тогда в детстве. Она как будто отняла карманные деньги, не подумав, что человек останется голодным.

Он же не мог переломать ей кости? Или мог?

После этого он, конечно, никаких романов не заводил. Функциональные встречи – да, случались, но они не приносили облегчения. Он хотел, чтобы его любили. Противная, микроскопическая часть его психики не хотела подчиняться разуму, порядку. По ночам эта женщина брала власть в свои руки и не давала спать, бередила душу, вызывала тоску по ласке. Он хотел даже удочерить какую-нибудь сироту из детдома, чтобы хоть кто-то любил его, но испугался, что люди догадаются о его уязвимости.

После этого он начал покупать живопись.

Алена

Алена Смородина ‒ очень умная, элегантная женщина ‒ была математиком по образованию и зарабатывала как финансовый консультант. Зарабатывала она прекрасно, едва ли не больше мужа. Алена вообще была не из тех женщин, которым можно объяснить, что «надо замуж», «без детей жизнь неполноценна» или «ни в коем случае нельзя показывать, что ты сильнее мужчины». С того дня, как она начала работать, Алена знала, что раз платит за все сама, то и решать будет без щедро раздаваемых бесполезных советов. Все, что попадало в дом Алены, росло и цвело, если было предназначено к тому природой. В городскую квартиру она приносила живые цветы. А когда они жили на даче, нарезала букеты из сада. Увлекалась кулинарией. Сын любил обоих родителей, впитывал папин профессиональный опыт, но слушался только маму.

Смородина обоснованно считал, что ему повезло. Интеллектуалу, чтобы он не стал маргиналом, нужна именно такая жена.

Они не обсуждали все подряд – у каждого была своя работа. Рассказ про фреску и о том, что ему платят за чтение Гоголя, Платон Степанович приготовил на десерт, как конфетку. Но сегодня было не до этого ‒ история Алены была важнее. Она рассказала про свою давнюю клиентку. Та столкнулась с брачным аферистом высшего сорта. Мужчина красиво ухаживал, активно слушал, строил планы на совместную жизнь, взял в долг наличными и пропал. Складывалось впечатление, что он как следует изучил все существующие мошеннические схемы и синтезировал свою, бронебойную. Почему высшего сорта? Мало того, что у нее не осталось доказательств передачи денег, у нее не было ни одной его фотографии. Да, в 2010 году.

Лена в ивс

Все, что происходило, Лена воспринимала как дурной сон. Точнее, так. Когда «за ней пришли» (звучит как прыжок в 1930-е), она как будто замерла. А во сне не замирают. Напротив, незадолго до этого, перед самым пробуждением, ей снилось, что она принимает участие в гонках на болидах. Движение, соперничество – все эти ощущения она помнит. А тут как будто ее организму дали команду «замри!» ‒ и он замер. Она шла, садилась в машину, что-то подписывала, требовала дождаться ее адвоката. Но как будто бы была все это время мертвой куклой.

Адвокат сказал, что пока только предъявлены обвинения в предумышленном убийстве. Господи, какой бред… Она искусствовед, музейный работник. Знает три языка, разбирается в тонкостях сервировки. Это все просто в какой-то момент прекратится, окажется ошибкой, розыгрышем.

Лена вспоминала последний ужин. Неужели остальных тоже схватили? Будь жив ее дядя, они не посмели бы. Хотя… Она вспоминала историю. В доброту мира верят разные люди, в том числе очень благополучные. Такие, как она ‒ до этого злосчастного ужина.

За что? Существует ли где-то это бюро дел, в котором взвешивают плохие и хорошие поступки человека? Каким естественным считала она свое благополучие ‒ и каким хрупким оно оказалось.

Ночью ей приснилось, как она сделала пластическую операцию и сбежала.

Интересно, как дают взятки?

Она очень боялась, что ее поместят в камеру с матерыми уголовницами, но в этом отношении ей повезло. Адвокат, которого прислал друг, сказал, что изолятор временного содержания еще не самое страшное место. Он передал все нужные средства гигиены и вообще повторял, что ей ничего не надо бояться.

Друг оказался единственным, кто схватил ее протянутую руку. Ей стало неловко за то, что в глубине души она считала этого человека поверхностным.

Адвокат сказал, что, по всей видимости, дело заказное и за ним стоит кто-то очень сильный.

Но кто?

После разговора со следователем у Лены отупение сменилось беспокойством. Слуга закона явно скучал, был безразличен ко всему, что она говорила, но при этом утверждал, что она очень опасна и, дай ей волю, перетравит половину тетушек Москвы.

Первый раз в жизни Лена столкнулась с тупой силой, которую раньше видела только в кино. Это были либо боевики, где такие люди носили кожаные плащи и другую экипировку из БДСМ-секс-шопа, либо артхаус[5]5
  Артхаус ‒ кино, которое не рассчитано на широкую аудиторию. Его также называют авторским, независимым, фестивальным, некоммерческим, элитарным, интеллектуальным.


[Закрыть]. Сколько вечеров она проплакала над фильмами о том, как тупое и бесчувственное, как трактор, не замечая, просто переезжает живое.

И вот живой была она сама.

Лена по возможности сторонилась всех этих разговоров о том, как устроены власть и работа правоохранительных органов. Никакого желания не было в этом во всем разбираться. Но однажды у нее случился роман с человеком, который только об этом и мог говорить. Очень влиятельный, возрастной. В кино такого снимали бы в роли главного злодея, но в жизни он оказался скучным.

Адвокат участливо улыбался. Одет с иголочки, высокий, плечистый. Сразу видно ‒ умеет решать проблемы, если что, может и с ноги.

– Давайте подпишем условия нашего сотрудничества.

Это была обычная папка-скоросшиватель. Синий пластик и прозрачная обложка. Адвокат протянул ей папку, открыв на месте подписи. Лена попыталась притянуть документ к себе, но он прижал его к столу руками.

– Я хочу прочитать.

– Конечно, – ответил он, продолжая прижимать документ к столу. – Мы беспокоимся о вас. Вы в нашем сердце.

Лена с силой выдернула папку и открыла договор на первой странице. Все уже шло наперекосяк – значит, договор надо было читать максимально внимательно. Но стресс, испытываемый ею, мешал складывать длинные предложения на канцелярите в связные мысли. Господи, зачем у нее гуманитарное образование? Почему она такая медлительная? Лучше бы она была простой, одноклеточной и зу– бастой.

– Доверенность на управление и распоряжение имуществом?

– Вас не обижают?

– Что это? Мне нужна защита и советы. Я не хочу, чтобы вы чем-то распоряжались.

– Такие, как вы, Ленок, в тюрьме не выживают. Мы ‒ ваш единственный шанс.

Эта попытка все у нее отнять, воспользовавшись моментом, была такой грубой, что в Лене проснулось что-то животное. Вся ее воспитанная книгами вера в то, что каждый человек где-то в глубине души добр, сжалась и забилась в угол. Задержали ее на 48 часов. 48 часов она потерпит. Лена спокойно и громко ответила:

– Я ничего подписывать не буду. Уходите.