Текст книги "Живописный труп"

Шашлык

Утром позвонил Афанасий Аркадьевич и пригласил Смородину приехать.

– Есть работа для вас. Я принял решение. Но это не телефонный разговор. Мы вас шашлыком угостим.

Платон Степанович предположил, что дядя Жанны мог проверить его историю. Но бояться ему было нечего. Среди его доверителей действительно были военные, и все они относились к нему с уважением. Свернув от железнодорожной станции к поселку, он, можно сказать, пришел на запах. Аппетитный аромат смешивался с летним запахом цветов. Он подумал, что древние воскурения во славу богов, жертвоприношения со сжиганием тука животных, могли благоухать также. Генерал отчитывал невестку. Когда Смородина входил в калитку, до него донеслось:

– Да пусть она выходит замуж хоть за зулуса!

Мать Жанны, Эльвира, оказалась приятной русоволосой женщиной. По сравнению со своим портретом в юности она набрала килограммов десять. Шея предательски выдавала возраст. Она вежливо улыбнулась Смородине и ушла в дом. Затем от генерала досталось Оскару.

– Оскар, где сегодняшняя пресса? Где местная газета? Она не нужна мне после двенадцати, я должен все узнавать вовремя. Антоша говорит, что там что-то из ряда вон выходящее, а я не знаю.

– Но вы же ее никогда не читали.

– Найди газету, – медленно сказал генерал, чеканя каждое слово.

Оскар исчез. Афанасий Аркадьевич обратился к адвокату:

– Жанна грозится выйти замуж. За нереализованное ничто, вы помните. Это меня совершенно не расстраивает. Если все влюблялись бы в умных, человечество вымерло бы. Но надо четко ему показать, что, если он протянет свои подлые ручонки к нашему имуществу, – дядя схватил со стола пучок кинзы, – хрен ему! Хрен на рыло! Я по понятным причинам… брезгую. А вы, так сказать, со стороны семьи. Как вы это умеете, вкрадчиво, вежливо. Вот как в дом проникли, так и к нему войдите. Хрен тебе на рыло!

И он ударил невидимого Ромео кинзой. На самом деле в последней фразе дядя употребил другое слово, более грубое, но чуткий ум Смородины моментально заменил его.

– Не то что я работал бы… – Смородина проглотил слово «нянькой», – Цербером.

– Даже за деньги? – Дядя в изумлении поднял брови. – Женихи ее преследуют, как голодные монголы. Добыча легкая, питательная. Поэтому мне нужно, чтобы вы составили брачный договор.

– Мне нужен список объектов, которыми она владеет.

– Нет! Просто составьте. Все принадлежит ей.

– Афанасий Аркадьевич, юридические документы…

Дядя отмахнулся от него рукой. Мол, понимаю.

– Вы пока составьте в общих чертах. Она мне почитает, а потом мы впишем, что нужно. У нее там… – он поболтал рукой в воздухе, подбирая слова, – новые нейронные связи образуются. Уже полезно. Когда приступите?

В этот день инвалид-колясочник был еще больше похож на Марлона Брандо в образе крестного отца мафии. Он вообще не смотрел на адвоката, а разговаривал как будто со всем пространством сразу.

– С удовольствием приступлю с текущего момента.

– Раньше трудно было бедному охотиться на богатую. Сейчас, конечно, многое изменилось. Но Жанна не из тех, кто использует. Я был бы спокойнее, если бы она была из таких.

И Платон Степанович узнал, что за Жанной после ее возвращения в Россию ухаживал будущий режиссер, который считал, что нельзя ставить Чехова в дешевых декорациях. Потом живописец-реалист, который искал женщину, способную на жертвенное служение его таланту. И композитор, временно живущий за счет установки дверей. Он на втором свидании сказал Жанне, что все умные женщины понимают, что мужчина полигамен, и еще ему нужно «немножко веры», а также деньги на постановку рок-оперы. Дядя собирал сведения о чужой личной жизни ничуть не хуже Раисы Федоровны. О страсти он рассуждал отстраненно. Так гроссмейстер судит о чужой шахматной партии.

– И если раньше она сбегала от претендентов на ее руку, то в этот раз у нее фанаберия. Люблю, говорит, его, не могу. Болеть начала, – дядя махнул рукой, – так что пусть выходит замуж! Разведется – поумнеет.

– А что Эльвира?

– Дура. Стелется перед какими-то идиотками. Я на днях слышал, как она говорила по телефону: «Ой, а где вы? Ой, а я за вами заеду. Ой, ну что вы, я за вами все-таки заеду. Позвольте, я сейчас приеду за вами». – Когда генерал изображал манеру Эльвиры говорить, Смородина с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. – Так боялась, что ей откажут, что даже мне противно стало. Я ее терплю только ради племянницы. Но бабенки из книжного клуба в музее все-таки приехали. Пусть! Я только за то, чтобы Жанна общалась, а не лежала лицом в подушку.

Анна и Жизель согласились посетить генеральскую дачу, чтобы выгулять соломенные шляпки. Существовала только одна тема, в которой они понимали друг друга с полуслова, – фотосъемки для соцсетей. У сестер Грай в древнегреческой мифологии был один глаз на троих. Анна с Жизелью, соединяясь, были продюсером, стилистом, визажистом и половиной оператора. Шла своя волна, возникало свое кино. В длинных струящихся платьях они смотрелись, как чеховские героини. Когда в доме они сняли шляпы и расположились за большим столом на кухне, то стали похожи на сказочных Беляночку и Розочку. Аня была черноволосая с белой кожей, Жизель – загорелая блондинка. Эльвира не могла налюбоваться на своих гостей. Красивые, благополучные, понимающие.

– Эля, а зачем приходила эта странная женщина?

– Спрашивала, все ли наследники Абрамова получили свои доли.

– В смысле? Есть кто-то, кроме Жанны и Аркадича?

– Понятия не имею.

– Ну, он в принципе мог?..

– Раз в полгода. Так. На честном слове.

– Он, наверное, такой злой был поэтому.

– Не знаю я, почему он был злой, но другие дети у него вполне могли быть. И если этот ребенок признан, он может претендовать на треть наследства. А если нет, сегодня делают тесты.

– Да уж. Выбрали мы времечко родиться. Выпало на нашу долю увидеть перемены.

На кухню спустилась Жанна.

– Жаник, на тебе лица нет. Как спалось?

Жанна села за стол, почесала затылок.

– Хочу еще спать.

– Опять этот липкий кошмар? Девочки, Жанне снился фиолетовый платок с люрексом.

– Я же просила не рассказывать!

– У меня есть сомнолог-гороскопист. Я скину номер. Он это все разложит.

– Ничего мне раскладывать не надо.

Жанна достала из кармана пузырек с таблетками, достала одну и сразу проглотила.

– Жаник, и что, тебя душили этим платком?

Жанна, слегка наклонив голову, посмотрела на Анну, задавшую этот вопрос. Во-первых, она еще как следует не проснулась. А во-вторых, еще не повзрослела достаточно, чтобы понять, почему взрослые говорят столько белиберды.

– Нет. Вчера мне снилось, что я встала и его выкинула. Причем очень реалистично. Я даже думала, что не сплю!

– Такое в детстве бывает, когда кажется, что идешь в туалет. А во взрослом возрасте, если мяса слишком много съешь на ночь, – сказала Жизель, и все сочувственно покачали головами.

– А сегодня во сне я как будто держала в руках фотографию.

– А на ней?

– Не помню. Голова ватная.

Эльвира

Когда родилась Жанна, Эльвире показалось, что в мире наконец-то появился человек, которому она нужна. Абрамов считал, что с появлением ребенка в его жизни ничего не должно измениться. Поэтому вскоре Эльвира перевела Жанну в самую дальнюю от него комнату, где он не слышал ее плач. Когда выдавалось свободное время, она ложилась рядом с детской кроваткой и молча лежала. Кто бы мог подумать – у нее есть настоящий ребенок. Больше она не одна.

Эльвире больно было вспоминать родительскую семью. Если бы она не любила читать, она бы не выжила. Мать искалечила ее психику, восприятие мира и мужчин. Благополучная девочка отшатнулась бы от вечно фиолетового торговца запрещенными веществами. Но, для того чтобы выжить с сумасшедшей матерью, приходилось терпеть невыносимое, поэтому как привычную и безопасную среду мозг Эльвиры воспринимал только стресс. Шакалы чувствовали таких как она за версту, у них буквально вскипала кровь, когда она рассказывала им свою историю, рассчитывая на сочувствие. Они не рефлексировали, не оттормаживали этот импульс. Просто сжирали ее, предварительно погладив. Добрая девочка была для них скатертью-самобранкой.

«Теперь все будет иначе, – мечтала она, глядя, как сопит ее дочь. – Надо только взять себя в руки».

Афанасию Аркадьевичу было более чем легко «вытащить» ее из тюрьмы. По большому счету через год пребывания в СИЗО Эльвиру «списали», отправив умирать. Менингит, практически не работающие почки. Однако он никогда не признавался ей в этом, предпочитая, чтобы она считала себя обязанной ему жизнью. Его брат, ее гражданский муж, потратил на ее лечение деньги. Она даже какое-то время считала его своим спасителем. Да и странно было бы не считать. С самого детства ничего, кроме предательства, от мужчин она не видела. А тут ее вытащили из тюрьмы, вылечили и кормят. Она искренне не понимала, что такие, как шашлычник Абрамов, устроены иначе. Если они дали на копейку, то рассчитывают как минимум содрать с тебя кожу. Выглядят как люди, но питаются чужой болью.

Абрамов мог толкнуть ее, задеть своим надутым, как водяной матрац, телом. Но нет, такого, чтобы он зажимал ее в углу и бил, не было. «Помни, где я тебе взял», «Помни, какой ты была» – вместо шлепков по лицу он избивал ее душу. Этого никто не видел, на людях он был степенным и молчаливым. Люди смотрели на тонкую, живописную провинциалку, которая «отхватила» себе «богатого мужа», и завидовали. Любые попытки Эльвиры с кем-нибудь подружиться муж пресекал так, как будто она была его собакой. Говорил «нет», а на вопрос «почему?» не отвечал. Были даже моменты, когда Эльвира с ностальгией вспоминала СИЗО. Сокамерницам она была искренне безразлична. В последние недели они орали на нее, когда, уже не чувствуя, что делает, она ходила под себя. «Вставай! Просыпайся! Ты должна жить!» Они только хотели, чтобы в камере не воняло, больше их ничего не интересовало. Шашлычник же ни на минуту не оставлял ее в покое. «Всегда думай о том, что я сказал бы по этому поводу». «Ты будешь надевать это платье и вспоминать, что мы делали». И конечно, его любимое обещание стряхнуть пыль с ее уголовного дела, после одного намека на которое Эльвира дрожала, как холодец.

Она жалела его, считала несчастным, нелюбимым, закомплексованным. Но главное – она верила, что, если продолжит подстраиваться и хорошо себя вести, он изменится. Это верование всех деликатных и добрых женщин было самой ядовитой частью наследия ее токсичной матери. Эля так и не поняла, что такое садистическое удовольствие. Муж держал ее вовсе не для того, чтобы она мыла полы в генеральском доме, пока он лежит на диване. Хотя, конечно, и для этого тоже. Он нанял приходящую домработницу только после того, как кормящая Эльвира начала падать в обморок от перегрузок. Он понял, что, если она умрет, забота о дочке достанется ему. Эльвира была для него фабрикой по производству удовольствия от причиняемой боли. Ему нравилось ее шпынять. А она не понимала, чем именно он наслаждается, искренне считала, что он ее любит. И корила себя за то, что недостаточно благодарна.

Он выгнал ее из дома так же, как уволил домработницу, – за один день. Няня, которую он нанял для Жанны, смотрела на него с той надеждой, с которой голодный человек смотрит на богатого. И она казалась еще более покладистой, еще менее способной постоять за себя, чем Эльвира, поэтому ее он вскоре забыл.

Она задержалась в городе, надеясь, что он ее простит, но напрасно. Потом уехала в один областной центр. Сначала убиралась, потом откликнулась на объявление «Оператор на телефоне». Работодательница Юлия – блеклая женщина с ярко накрашенными на глазах черными стрелками – долго расспрашивала ее о жизни, сопереживала. Они оказались родственными душами, у той тоже была непростая судьба. Они подружились, и она взяла Эльвиру на работу. Мама Жанны стала администратором – принимала заказы и контролировала их исполнение. Торговали девочками. Первый раз в жизни Эльвира сытно ела и сладко пила без упреков по поводу того, сколько это стоит. Правда, длилось это не долго. Эльвира встретила спившегося бармена, который буквально на втором свидании сказал, что без нее он умрет. Год в СИЗО и «брошенного» ребенка он великодушно готов был простить. Эля организовала запись в ЗАГСе, накрыла стол и уплатила пошлину. Снова в ее мире появился островок стабильности. Вместе с печатью в паспорте ей как будто выдали свидетельство о том, что она полноценна. Эльвира только не поняла, почему все организовала и оплатила она, а «взял» ее замуж все равно он. Теперь у нее были семья и работа, на которой она была нужна. Она как-то сама взвалила на себя часть забот руководства. Начальница договаривалась с «крышей», а в остальное время, как правило, была занята воспитанием своего ребенка и на работе практически не появлялась. Пару девочек Эльвира выдала замуж за клиентов, одну научила подмываться, как-то всадила в кисть шариковую ручку распоясавшемуся бандиту. После этой истории, весть о которой разлетелась по целевой аудитории, Эльвиру начали считать кем-то вроде берсерка[1]1
  Берсе́рк – в древнегерманском и древнескандинавском обществе воин-викинг, посвятивший себя богу Одину. В сражении отличались неистовостью, большой силой, быстрой реакцией и нечувствительностью к боли.


[Закрыть] и предпочитали не связываться. Она давно уже сама договаривалась с саунами, осаживала хулиганов и устраивала уставших сотрудниц на «нормальные» работы.

Клиенты были самые разные, в том числе симпатичные, обеспеченные. Бесприютных мальчиков, которым не хватало заботы и тепла, Эльвира чуяла сразу. Кого-то из них изнасиловали в детстве, над кем-то издевались, кто-то очень хотел быть нужным, но не везло. Им она рассказывала, какие ее девочки хорошие хозяйки. Один из них был не совсем покупателем. Точнее, клиенты такого рода обслуживались бесплатно, все равно в сауне девочки разводили их на выпивку, с которой получали процент. Это был мужчина сорока семи лет, с будто стекшим вниз лицом, что делало его похожим на собаку породы бассет-хаунд. От девочек Эльвира знала, что секс ему нужен чисто номинально. Она вообще скоро поняла, что секс – это такой вид деятельности, который на самом деле не нравится многим мужчинам и женщинам. По крайней мере, в том количестве, которое предписано обществом. Бассет часто приходил к ней «на точку» посидеть. Первое время он что-то рассказывал, бубня себе под нос. Потом начал просто приносить бутылку виски и молча пил, сидя сбоку от Эли. Однажды он не выдержал.

– Добрая ты баба. Слишком добрая. Нельзя так. Ты ведь наемный работник, администратор, а тебя завтра возьмут как организатора. Это восемь лет.

А потом Эльвира ушла с этой работы. Пока она лечила, утешала и ремонтировала своих девочек, она освоила азы массажа. Ее взяли в салон, и вскоре она уже зарабатывала на еду для себя и мужа. Однажды к ней пришла бывшая начальница. Со слезами на глазах она рассказала, что ничего не знала о готовящемся рейде и никогда не подставила бы Эльвиру. Она дралась бы за нее так же, как Эльвира за девочек, когда тех обижали. Еще она рассказала, что еле-еле откупилась, а сейчас отошла от дел и вышла замуж, но опять неудачно. Подшофе супруг распускает руки. Однако выглядела она респектабельно. Начала приходить постоянно. Их отношения снова стали душевными.

Теперь у бывшей узницы были уважаемая работа, капризный иждивенец и подруга, которая понимала ее, как никто другой. Эльвира полюбила свою службу. Она была счастлива от того, что не дома. Подруга разглядела в ней человеческий талант: супернавык эмпатии, умение подстраиваться под любого человека, доброту, мягкость, а также готовность сражаться за своих. Однажды Эльвира не удержалась и рассказала, что очень хотела бы встретиться с дочерью, которую к тому моменту не видела почти десять лет. Они обнялись, заплакали и начали разрабатывать план встречи с дочерью Эльвиры.

Теперь, когда у нее была мечта, она снова вернулась к чтению. Тогда входили в моду книги по саморазвитию.

Парикмахерская

Перед второй порцией шашлыка Платон Степанович вышел прогуляться в город, пообещав генералу заодно купить местную газету. Атмосфера рабочего дня вдохновляла его. Никаких толп, тихо, спокойно, солнечно. Куда же идти? Он решил положиться на удачу, прошел мимо парикмахерской эконом-класса с «сумасшедшими скидками», а в салон красоты зашел. В одном из кресел сидела дородная женщина.

– Кто вас так ужасно постриг? – сказала она ритуальную фразу всех парикмахеров, адресованную новым клиентам.

Адвокат вздохнул, и она принялась за дело.

– Хорошо у вас здесь. Я приехал в гости, но думаю переехать. Но есть проблема. Вы, например, можете прийти к клиенту домой?

– Конечно.

– У меня родственник. Он не ходячий уже. Но следит за собой. – Смородина совершил в воздухе перед собой руками жест, чтобы показать, как его выдуманный родственник за собой следит.

– Ну конечно. Со свежей стрижкой совсем другая жизнь. И самоощущение, и настроение, когда проходишь мимо зеркала. И энергетически.

– Вот энергетически – это самое главное! У моего родственника есть пунктик. Он совсем не воспринимает людей, которые не служили в армии.

– Еще один!

– А что, бывают такие клиенты?

– Клиенты бывают разные. Вы не смотрите, что у нас город небольшой. Тут при желании о нем роман писать можно. У нас живет один инвалид-колясочник… – она вздохнула, – коллега ходил его стричь. Только что в святой воде не омывался после этого, говорит, даже воздух вокруг него тяжелый. А потом опять от него человек пришел. И к другому уже подходит. Я, говорит, даю три цены, только вы с порога скажите, что во второй чеченской компании участвовали. Да, упаси вас бог, тот отвечает, кто ж в такое поверит. А вы бы видели его – это мальчик-зайчик. Безобидный совершенно. Какая война? А тот мужчина говорит, ну представьте, что это такая театральная постановка. Я вас подучу, а много он все равно спрашивать не будет, когда узнает, что вы ниже его по званию. Уважьте старика, я уже с ног сбился, разыскивая парикмахера, который в армии служил.

– И что?

– Так он, извините, чуть в милиции не оказался. Дед его с порога начал расспрашивать, уличил во лжи. Да как схватит за руку!

Дородная парикмахерша схватила Смородину за плечо, чтобы он прочувствовал, что ощутил мальчик-зайчик. Глаза у нее при этом стали большие и абсолютно круглые, как у Ягужинской, когда она узнавала сплетню.

– И давай орать, что там люди кровь проливали, а этот мошенник себе их подвиг присваивает. Грозился наряд вызвать. А мужчина такой… кажется, чем-то командовал. В нем проснулся зверь! Ох, наш зайчик еле жив остался. Ну завидуешь ты гражданским, их мирной жизни да целой психике. Завидуй молча! Теперь, если кто и заикается о походе в тот дом, каждый парикмахер нашего города отвечает: «За две квартиры – да, а если дешевле – стригите его сами». Он ведь в другой раз утащит в милицию. Что, если у него связи? Или оружие? Он-то сумасшедший, ему ничего не будет.

– Вот это да!

– Не говорите! Там такое оказалось осиное гнездо. Дочь сбросила отца с электроскутера. Но… – Тут парикмахерша осмотрелась и начала говорить на полтона ниже: – Вообще, вы знаете, что говорят люди? Что все это постановка. Да. И на самом деле ту каталочку ему купила любовница. А настоящую дочь она придушила еще раньше и сейчас живет в доме вместо нее. Милиции-то нашей дела ни до чего нет, вы же знаете.

На первой странице местной газеты администрация отчитывалась о своих подвигах, потом шли происшествия и заметки, расписание показа кинофильмов единственного кинотеатра и частные объявления. «В новом году дороги станут еще дороже», «Самая живописная смерть Подмосковья» – по заголовкам трудно было понять, работают в газете ироничные или, наоборот, только пробовавшие себя на литературном поприще журналисты. Особенно Смородину заинтересовала фотография большой торжественной лестницы советского периода. У ее подножия виднелось небольшое темное пятнышко. Речь в заметке шла про пожилую женщину с больными ногами, которая оступилась и погибла в результате падения.

Смородина не мог этого объяснить, но он всегда с первых слов понимал, рекламный это текст или нет. Интуиция? Или по стилистике он определял, что автор, хоть и прикидывался независимым обозревателем или простым потребителем, начинал писать подозрительно гладко. В заметке рассказывалось о том, как опасны советские лестницы и как правильно будет разобрать их и построить на месте парка ЖК и торговый центр. «Сколько еще бабок для этого нужно?» – вопрошал автор в финале заметки.

Среди объявлений Смородине бросилось в глаза одно, набранное большими буквами. «ОНА ОДНА ПОНИМАЕТ МЕНЯ. ВСЕ ВРЕМЯ СПАТЬ ХОЧЕТСЯ, НО ПРИТВОРЯЮСЬ БОДРОЙ. ДЕСЯТЬ ЛЕТ КАК ОДИН ДЕНЬ, ДАЖЕ ВСПОМНИТЬ НЕЧЕГО. ПОМНЮ ВСЕ, ВО ВСЕХ ДЕТАЛЯХ. ВСЕ ЭТИ ГОДЫ БОЛЬ ОДНА И ТА ЖЕ. ПРОСЫПАЮСЬ, ОНА ПОЯВЛЯЕТСЯ. И НА ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ». Под ним была черно-белая фотография – женщина примерно пятидесяти лет сидела на скамейке рядом с худенькой девушкой, а к ним тянулся ребенок. Ниже была просьба тем, кто мог что-нибудь «об этом» рассказать, позвонить по указанному номеру телефона. То ли рекламодатель сам не понимал, о чем идет речь, то ли писал роман, то ли в тихом подмосковном городе зарождался новый вид мошенничества.

Вернувшись в дом с колонной, Смородина положил газету при входе, зашел в ванную помыть руки, потом отвлекся на просьбу Анны сфотографировать ее с вазами. Потом к нему подошел Оскар и передал, что генерал зовет его в библиотеку.

Адвокат стоял рядом с книжными полками, когда Афанасий Аркадьевич катил в своей коляске мимо. Смородина замер. Дядя проехал мимо и, хотя смотрел в его сторону, не остановился, ничего не сказал и вообще никак не отреагировал. С коляской он управлялся ловко.

Библиотека была чем-то вроде пещеры дракона. За нахождение в ней не расстреливали, но как-то все чувствовали, что никому, кроме хозяина дома, в ней не место. Вазочка с шоколадными трюфелями стояла на столе. Оскар следил за фигурой. Эльвира еще во времена царя Гороха исключила из рациона мучное и сахар. Жанна время от времени ела все, что не приколочено к столу, но трюфели не любила. Каждая конфетка была завернута в фольгу. Генерал взял одну, ловко развернул упаковку и отправил лакомство в рот.

– Хотите трюфель? Полностью натуральные. В моем детстве ничего похожего не было. Вкус одновременно горький и свежий, как полет в горах. Они все с разными добавками, их вручную делает одна семья. Для каждого клиента в отдельности. Вроде уловка, чтобы содрать побольше, а все равно приятно.

– С удовольствием попробую.

Платон Степанович смирился со своей пышностью еще в детстве. Он знал, что ему никогда не стать упругим и стройным блондином, даже если он, как коала, будет есть только листики. Кстати, коалы весьма пышные, хоть и едят «правильно».

– С чем вам попалось?

По ощущениям это был сырой карась.

– Кажется… что-то натуральное.

Генерал рассмеялся.

– Не любите все эти гурманские штуки? Там попадаются экспериментальные, да. Возьмите другую.

– Спасибо. Я слежу за сахаром, – дипломатично ответил адвокат.

– Я тоже. Потому они и стоят в библиотеке. Врач сюда не заходит. Если бы он их увидел, был бы бой. Он запретил и шоколад, и виски. Умеет быть жестким, уважаю. Но конфеты ем. – Он помолчал и грустно добавил: – Она справится без меня.

– Кто?

– А?

Генерал и не заметил, что сказал последнее предложение вслух.

– Кондитерская. У них раньше было мало клиентов. Я к праздникам на подарки закупал. А теперь они даже расширились. Все меняется.

Смородина поднялся на второй этаж. Ему ясно сказали, где комната Жанны, но у образа задумчивого очкарика есть свои преимущества. Он постучал в ближайшую дверь. Ответа не было. Он нажал на ручку и вошел. Это была небольшая гостевая комната. Под столом лежали гантели и в большом количестве валялись пакеты из-под чипсов. На столе стоял компьютер. У кровати располагался большой плоский телевизор и подсоединенная к нему игровая приставка. На столе аккуратно в стакане стояли ручка и фломастеры, лежали журналы Men’s Health и учебник «Лечебное дело».

Дверь открылась.

– Что вы здесь делаете?

В голосе Оскара не было агрессии.

– Ищу Жанну.

– Вам дальше, пойдемте покажу.

– Я и удивился. Больше на комнату моего сына похоже. Кстати, это хорошие чипсы?

Оскар улыбнулся.

– Так, ничего.

– Я слышал, вы учитесь?

– Готовлюсь, да, поступать.

– Что-то связанное со спортом? Вы в прекрасной форме, можно позавидовать.

– Это еще с армии. Но я не хочу в сорок лет охранять в магазине сумочки. Хочется приносить пользу. Сейчас медбратьев не хватает, нужны люди. Нормальные деньги платят.

– Вам интересно с дядей?

– Это работа. Он жесткий. Проблемы с памятью. Но за это и платят.

– А какие у вас отношения с другими членами семьи?

– Вежливые. За кого вы меня принимаете? Я не обсуждаю работодателей.

– Мудро. – Тут Смородина вспомнил, как Оскар при первой встрече указал на истеричность Жанны. – А как вы попали к Афанасию Аркадьевичу?

Оскар рассказал, что встретился с дядей случайно. Приехал в Москву, снял комнату неподалеку, потому что дешевле. Как-то на прогулке они разговорились. Дядя был недоволен своей профессиональной медсестрой – она очень много болтала, побуждала его писать мемуары, расспрашивала о сослуживцах. Поэтому он ее уволил, несмотря на ее сопротивление, слезы и даже попытку угроз. И нанял Оскара, поставив жесткое условие – молчать. Никаких разговоров по душам, вопросов не по делу и приторно-вежливых разговоров о погоде.

– Например, недавно мы гуляли втроем. Я вез коляску. Она может и сама ехать, но на улице обычно я ее вожу. Племянница шла рядом. Вдруг какая-то рыжая бабка выросла как из-под земли: «Жанна! Жанна? Ты Жанна или нет?» Та испугалась, до сих пор дрожит. Мы прошли мимо, я начал ее расспрашивать, так он мне чуть ли не увольнением пригрозил. При нем ни одного лишнего слова. Жесткая субординация.

– А когда это было?

– На выходных, кажется. В воскресенье.

– Вы не помните, как звали вашу предшественницу?

– Татьяна. Я мало с ней общался.

– Мне нужна помощница для родственника, он болеет. А тут проверенный человек. Мой родственник как раз любит общаться, судя по тому, что вы описали, она идеально подходит. Вы не могли бы найти номер ее телефона?

Оскар пообещал посмотреть.

Платон Степанович вернулся к мангалу на лужайке перед домом. Жанна сидела рядом с матерью, закутавшись в плед с этническим рисунком. Было ощущение, что ее только что бил озноб либо она две недели просидела в землянке, где смотрела на ноутбуке только фильмы ужасов. Платон Степанович подумал, что то, что он принял за театральный образ при их первой странной встрече, было для нее естественным поведением. Они с матерью были мало похожи. От Эльвиры буквально веяло спокойствием и благополучием. У нее посветлело лицо, когда она обратилась к дочери:

– Жанночка, что же ты не побеспокоишься о шашлыке для Оскара? Надо быть заботливой девочкой.

Дочь поднялась, безо всякого энтузиазма набрала в тарелку мяса, овощей и пошла в дом. Смородина, который слушал этот диалог, опять почувствовал нечто, что он никак не мог сформулировать. В Эльвире буквально пробуждалась жизнь, когда она обращалась к ребенку. Такую любовь невозможно было подделать, потому что сыграть можно мимику, но не химию. А Жанна? Она казалась безразличной.

Платон Степанович думал о том, что в последнее время трудно было определить, сколько лет человеку. Тинейджер на скутере оказывался отцом тинейджера, крупная развитая баба – школьницей. Тридцативосьмилетняя Эльвира была приятной спокойной русской женщиной. Не красавица, не яркая, однако она была гораздо симпатичнее глазастой куклы на портрете Мылова, которой как будто сунули яблоко в зад. Но было видно, что жизнь ее помотала. Особенно ее выдавала шея, из-за нее она казалась старше своих ровесниц. В конце концов, в юности она употребляла наркотики и чуть не села в тюрьму, жила с мужем-тираном, а потом много и тяжело работала, в частности мыла унитазы. В 2010-х сорокалетние женщины выглядели уже не так, как их ровесницы двадцатого века и раньше. В массе своей они разнообразно питались, реже вкалывали на фабрике или везли на себе крестьянское хозяйство. Это было первое поколение, которое выросло не голодая. Они в среднем были выше. Чувствовали себя лучше. Тратили в день в два раза меньше калорий, чем их бабушки. Стиральные машины берегли их руки. И до гормональной перестройки в сорок пять лет трудно было определить точно, сколько им лет. Но для Эльвиры XXI век очень долго не наступал.

Генерал снова укатил, сказав, что будет обедать в своей комнате. Он, как сказочный царь, все время ел так, чтобы этого никто не видел.

– Афанасий Аркадьевич держит здесь все в кулаке, – сказала Эльвира. – Запрещает менять что бы то ни было. Как в старые добрые. А еще он говорит очень громко и сам этого не замечает. Поэтому я слышала ваш разговор обо мне.

Милая девочка, которую жизнь протащила вниз лицом по гравию, сумела выжить, повзрослеть и, главное, сохранить сострадание. Было в ней что-то располагающее. Она была прекраснее, чем на портрете Мылова, хотя сам Мылов ткнул бы кистью в глаз сказавшему такое. Мыловы не умеют подсматривать красоту. Им кажется, что «идеальные» маски, которые они создают, – это красота и есть. А живое, дышащее, привлекательное – это все им непонятно и неудобно. Кажется, дочь не унаследовала обаяния матери.

– А что вы думаете о женихе Жанны Правдорубове? – спросил Смородина.

– Я думаю, она ему безразлична, ему бы только в домике пожить. Я ее рано родила. Сегодня девочки не торопятся обзаводиться семьей. Афанасий Аркадьевич вон вообще, когда узнал, сказал: «Зачем ей замуж, ей что, жить негде?» Но как я сказала, что против, сразу оказался за.

Видно было, что Эльвира старается быть милой. Смородина подумал, что это логично, в силу того что в доме она находится на птичьих правах.

– Вы отговорили ее работать?

– Что вы? Я только за. Пусть пробует себя. Жанночке стало плохо, поэтому она не смогла выйти на работу. Мы с ней не травимся лекарствами, лечимся натуральными средствами. Тело же способно к самовосстановлению. Это недавно ученые открыли.

– Она не просила вас мне позвонить?

– Нет. Странный вопрос. Она уже взрослая, может сама и устроиться на работу, и уволиться. А вот разбираться в людях ей сложно. Но кто слушает родителей в восемнадцать?

– А какие отношения у нее были с отцом?

Эльвира вздохнула. Видно было, что тема ей неприятна.

– Видите ли, я не могу об этом судить, долгое время меня здесь не было.

– Да, я слышал, что господин Абрамов не мог вас за что-то простить, сжег ваши вещи и не разрешал дочери искать вас.

– Мы пытаемся это забыть. Столько пережили обе. Но я сохранила все, что удалось унести: платьица, наши совместные фотографии. Да, он не мог простить мне измену. Я, конечно, сегодня вела бы себя иначе. Я ведь тогда была несмышленой, запуталась. Мне даже казалось, что у меня здесь были друзья – Зоя, вон там через один участок жила, Тоня, Оля. – Эльвира горько усмехнулась. – Но никто из них не приютил, не поддержал, все отвернулись. Неприятно это вспоминать. Были и люди, которые помогали, я ведь не о всех рассказываю. Например, женщина, которая взяла меня на работу без образования и без опыта, увидев, как я нуждаюсь. Очень добрая женщина, на таких мир держится. – Голос Эльвиры задрожал, а глаза заблестели. – Вы не смотрите, что я маленький человек, я на самом деле всегда людям помогала, если была такая возможность. Меня столько раз обманывали. И вот, наконец, мы зажили семьей. Знаете, как говорят, «вся семья вместе, так и душа на месте». Но недавно на шашлыках… мы сделали такой вечер, чтобы Жанночка могла показать дяде этого Правдорубкина или как его там. А потом мне было очень плохо.