Текст книги "Рядом с вами"

Будка для бомжа

Поражаюсь, как порой случаи из жизни вызывают в памяти отрывки из Священного Писания. Помните, в Евангелии от Марка про Христа и сокровищницу? И сел Иисус против сокровищницы, и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Пришедши же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу; ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое (Мк. 12, 41–44).

* * *

…Добрая половина ТМКА[19]19
  Рабочий район в Тбилиси.


[Закрыть] жужжала, как растревоженный улей. Новость в разных интерпретациях была у всех на языке:

– Магазинщица Галя подарила бомжу Шалве будку!

Сам Шалва, двадцатипятилетний кривоногий лилипут, на момент обсуждения медленно входил в роль домовладельца. Он сидел внутри своего подарка, мысленно прокручивая события последних двух дней.

…Вчера его окликнула из своей машины Галя – навороченная баба из соседнего корпуса – и через открытое окно протянула ему ключ от будки.

– …Эй, как там тебя… На, держи!

Шалва тупо уставился на холодящий руку предмет. Ждал в лучшем случае несколько тетри, а тут… Галя поправила затемненные очки и еще раз разлепила ярко накрашенные губы:

– Хочешь, живи там. Мне она не нужна… Ну, ладно, пока. – И уверенно тронула руль. Белая «тойота» отъехала от тротуара.

…Говорят, на новом месте плохо спится. Шалва долго ворочался на полу, строя планы: что сюда можно перетащить и можно ли провести «левый» свет от фонаря. Так в радостных думах наступил рассвет. Затем занялся новый день, а вместе с ним появились и первые визитеры.

Первым заглянул собачник Заза – тридцатилетний долговязый парень с поджарым питбулем.

– Ваа! Шалва! Ты как здесь? – И, просунув голову в дверь, окинул быстрым взглядом желтую внутренность будки. Осмотром остался доволен: – Хорошая штука. Магарыч с тебя! – И пошел дальше, насвистывая.

Следом явился курд-мусорщик, предварительно оставив у входа ржавый совок:

– Поздравляю, Шалико! Не забудь на новоселье пригласить!

К часу дня произошло и вовсе невероятное. У будки затормозила фирменная машина с эмблемой телевизионного канала «Имеди». Оттуда вышли франтовато одетые люди с камерами и микрофонами. Бойкий парень с аккуратным пробором попросил счастливчика попозировать перед камерой, обещав десятку за труды. Шалва, само собой, согласился без промедления.

Телевизионщики быстро развесили на пыльной стенке бумажные иконки. Когда все было готово, попросили главного героя перекреститься перед объективами. Изящная ведущая, сжимая грибок микрофона и лучезарно улыбаясь, заученно застрекотала:

– Как вы видите, Шалва все свои беды высказывает Господу нашему Иисусу Христу и только от Него ждет помощи. И Господь его слышит. Недавно Шалве подарили вот эту симпатичную будку. Теперь у него есть своя, пусть и небольшая, но недвижимость. Порадуемся за него!

Шалве, конечно, было невдомек, что по распоряжению свыше телевизионщикам было предписано показывать время от времени что-то позитивное из жизни низов. А тут как по заказу звонок молодого стажера из ТМКА: «Бомж обрел дом! Срочно приезжайте!»

Под конец Шалва получил обещанное вознаграждение, а киношники, быстро свернув свою аппаратуру, умчались восвояси.

…Шалва выглянул во двор. Со стороны дощатого стола под разлапистыми соснами доносился какой-то шум. Это Мураз, сорокапятилетний мужчина, обремененный большим животом и тремя детьми, что-то разгоряченно доказывал Эмзару, тридцатилетнему наркуше с мертвенно-бледным лицом.

– …Нет, тут сто процентов дело нечисто. Галя так просто ничего не делает. Она даже в долг никому не дает. А тут целая будка!

– Что ты пристал к ней? – спорил Эмзар. – Галя – что, не человек? Может, она пожалела Шалву.

Но Мураза поддержал и Сосо – археолог в отставке, а ныне сторож на автостоянке:

– Может, Галя его потом в грузчики возьмет, и он за эту будку будет на нее всю жизнь бесплатно ишачить.

– Э-э, не усложняйте! – влез Сандро, пекарь из местного тонэ[20]20
  Пекарня (груз.).


[Закрыть]. – Давайте лучше выпьем за эту удачу.

Идея всеми была воспринята с воодушевлением. Через пятнадцать минут на дощатом столе красовалась бутылка из-под кока-колы с красным вином, горячий лаваш и тарелка джонджоли[21]21
  Вид солений (груз.).


[Закрыть]. Сам виновник торжества наблюдал за развитием событий из недр своих желтых апартаментов, стараясь при этом не попадаться на глаза своим болельщикам.

Мураз взял на себя функцию тамады и уверенно повел стол:

– Этим маленьким стаканом, но с большой душой хочу выпить за нашего дорогого Шалву. Пусть Бог посмотрит в его сторону и пошлет ему побольше добрых людей!

– Аминь!

– За все сказанное! – откликнулись остальные, опустошая разновеликие стаканы.

Шалва сглотнул слюну, посматривая на темную убывающую жидкость в заляпанной пластмаске. Справа от Мураза сидел Сандро. Он встал, выдержал паузу для значимости и начал издалека:

– Мои дорогие! Знаете ли вы, что сделала обезьяна в первую очередь, когда готовилась стать человеком?

– Э-э, зачем оскорбляешь? – Эмзар расправил обвислые плечи. – Адама Бог создал, а обезьяной будь ты сам.

– Тс-с! – шикнул тамада. – Не перебивай его! Человек тост говорит.

– Извини, тамада-батоно, обидно мне стало, – поправился Эмзар.

Сандро стал развивать свою идею дальше:

– Так вот, обезьяна первым делом построила дом. Я хочу сказать, что у Шалвы дома никогда не было, а теперь он у него есть. Давайте выпьем, чтоб у этого дома была высокая крыша и крепкие стены.

– Дай Бог! – Согласились остальные и выпили за предложенное.

Мураз снова поднялся, откашлялся и, держа в руке очередной полный стакан, с чувством произнес:

– Давайте выпьем за царицу Тамару. Она всегда заботилась о бедных людях в Грузии. Пусть наше правительство будет хоть немного похоже на лучших из наших царей!

– За царицу Тамару! – Смачно чокнулись соседи по столу.

Шалва в своей будке шумно вздохнул: он увидел, что вина в бутылке почти не осталось, и перевел взгляд на верхние этажи стоящей рядом хрущевки. На балконах пристройки маячило несколько соседок.

– Кето, сегодня что, какой-то праздник церковный? – кричала Нуца, пятидесятилетняя парикмахерша со второго этажа, обращаясь к соседке с четвертого.

– Нет, это наши обмывают будку Шалвы. А за церковное пили уже утром, – ответила Кето, развешивая цветные простыни.

…В это время на третьем этаже первого подъезда восьмилетний Леван, лопоухий веснушчатый сын уборщицы по вызову Нази, свесив голову за перила, внимательно вслушивался в чужие разговоры. Потом он пошел к матери, готовившей на кухне закатку для аджабсандал, и совершенно серьезно спросил:

– Мам, а сколько стоит железная будка?

– Наверное, две-три тысячи лар, – устало ответила мать, перемешивая лук на сковородке и ища что-то глазами по посудным полкам.

– Ма-а, – не унимался Леван, заглядывая ей в глаза, – а если весь ТМКА по лару скинется, они соберут на будку для дяди Окроашвили? Ему ведь тоже нужно.

Нази выронила ложку и уставилась на сына, не сразу поняв, что к чему.

Дядей Окроашвили называл себя старик бомж, который жил за соседним корпусом в мусорном баке. Черный от копоти костра, он напоминал трубочиста. Весь какой-то мрачный, а улыбка детская. Она появлялась на его морщинистом лице, когда он кормил голубей выпрошенным у жильцов хлебом. Ему многие подавали. Даже полицейский патруль иногда останавливал свои бело-голубые машины с мигалками и кидал старику смятый лар. Кто его знает, может, он и правда дядя всесильного министра внутренних дел, правой руки Саакашвили.

На толстом распаренном лице Нази наконец-то появилось осмысленное выражение, и она разозлилась не на шутку:

– Иди уроки учи! Не ребенок, а наказание! Вечно голова занята какими-то глупостями! – И, видя, что сын еще путается у нее под ногами, прикрикнула: – Убирайся, чтоб духу твоего здесь не было! Дурачок! О дяде Окроашвили у него живот болит!

Мальчонка испуганно шмыгнул в комнату, грустно вздохнув.

…На балконе за стеной молодой патрульный Важа – накачанный парень в черной куртке – отдыхал после смены. Он докурил сигарету и ловким щелчком послал бычок вниз. Его рассмешил подслушанный вопрос мальчишки. Он-то помнил, что не далее как вчера на пятиминутке начальник сообщил новую директиву: «Через месяц по решению мэрии все будки уличной торговли будут демонтированы. Они портят эстетический вид города. Надо быть готовым к протестам населения. Возможно, будет объявлено казарменное положение…»

Ромео и Джульетта по-тбилисски

Зура и Элиз учились в одном классе в самой обыкновенной школе на окраине Тбилиси. Одноклассники давно перестали над ними смеяться и рисовать на стенках известную формулу с плюсами и сердечками. Все знали, что эта парочка действительно любит друг друга.

Идиллия кончилась резко, в один день, аккурат за месяц до выпускных экзаменов.

Элиз пришла в школу с красными заплаканными глазами и сообщила Зуре о том, что мир треснул напополам. Для них обоих безвозвратно.

– Вчера приходили меня сватать родители Рашида. Мой отец дал слово. Скоро свадьба.

Сказать, что Зура испытал от этих трех предложений шок, значит ничего не сказать.

Он попытался успокоить Элиз всякими несбыточными прожектами:

– Я украду тебя. Мы спрячемся на первое время у моих родственников в Гонио. Поставим родителей перед фактом.

Но его сердце ныло, а шестнадцатилетние несозревшие мозги выдавали при этом безрадостный приговор: «Все пропало. Ничего не получится».

Видимо, Элиз подумала нечто похожее, так как вместо ответа обреченно заплакала.

А все потому, что родителей не выбирают. Мать Элиз, Зейнаб, сидела на родительском собрании с матерью Зуры Лией. Они эмоционально обсуждали классные сборы денег, выясняли отметки детей и прочие дела по ходу надобности. Но дальше этого дело никак не шло. Так, хорошие дипломатические отношения. Но о том, чтобы породниться, не могло быть и речи.

Элиз даже не посмела бы заикнуться своему отцу про Зурину кандидатуру в качестве зятя. Тут же бы начался крик с примерно вот таким текстом:

– За гяура?! Ни за что! Какой бы хороший он ни был. Запомни, лучше плохой, но свой.

Нечто похожее представлял себе Зура, когда у него появлялась робкая мысль подготовить родителей. Отец мог еще клюнуть, но мать… Лия тут же поднимет крик:

– Иноверка будет моей невесткой?! Для нее я тебя растила? Только через мой труп!

Дальше начнется закатывание глаз, судорожное прикладывание руки к сердцу (впопыхах не с той стороны) и душераздирающий вопль:

– Без ножа зарезал!

Сбегутся соседи. Лия с перевязанной полотенцем головой в их окружении будет пить услужливо предложенную валерьянку и рассказывать с новыми подробностями о муках материнского сердца.

На другой день Зура встал чуть свет, улучив момент, вытащил у отца из брюк ключи и кинулся в гараж. Уже вывел машину, отъехал квартал – и стоп, бензин кончился.

Тут по горячим следам его отец прибежал. В общем, доставили соседней улице бесплатное развлечение на полчаса в стиле шумной разборки «отцов и детей». Так и сорвалось похищение Элиз. Как говорится, с самого начала карты не так легли.

Через несколько дней все было кончено. Элиз выдали замуж за Рашида. На всю оставшуюся жизнь. У азербайджанцев разводы – редкость.

Элиз сказала директору, что учиться дальше она никуда не пойдет: уже беременная. Муж хороший, на десять лет старше, семья богатая. Два дома имеют и магазин держат. Что еще нужно женщине…

Директор, стоя в дверях кабинета, согласно кивал головой и желал выпускнице всех благ.

Зуру как током шибануло – «уже беременная». После этого твердо сказал себе: надо вырвать эту любовь из сердца и жить дальше. Первая любовь – это как зуб мудрости: ни жить не дает, ни пользы не приносит. Пока не вырвешь, не сможешь успокоиться. Но а как вырвать-то? Это же сколько боли и крови!

Прошел год. Зура поступил в институт. Через одноклассников узнал, что Элиз родила мальчика. Встретиться с ней он не пытался. Зачем? Собаке лучше хвост сразу отрезать, чем по кусочкам рубить.

Любая, даже случайная встреча может быть истолкована ее мужем совсем по-другому. Он может избить Элиз, а если очень разойдется, и что похуже может случиться на почве ревности. По новостям иногда мелькают кадры мужей в наручниках и рыдающих тещ.

Еще шесть лет пробежало. Зура окончил институт, женился на Нино (согласился с выбором родителей). Родился ребенок, потом второй. Жили они мирно, без конфликтов. Как будто на привычную работу вместе ходили по протоптанной дорожке.

Чтобы об Элиз вообще не вспоминать, Зура даже в другой район с семьей перебрался. Но слухи его и там доставали.

– Эй, Зура, помнишь Элиз? – без всякого умысла брякнул как-то друг Коба. – У нее уже пять детей. Вот азербайджанцы молодцы! Такими темпами еще пять родят. Бедная Грузия, останутся ли в ней грузины?

Зура перевел разговор на другую тему. Какое ему дело до чьих-то детей? У самого сын скоро в школу пойдет.

Жизнь текла без особых перемен. Да Зура их и не искал – перемен. Привычное русло так ценно в этой нестабильной жизни. И вдруг… Давно замечено, что плохие новости распространяются быстрее хороших.

Опять тот же Коба – ходячее чор-бюро[22]22
  Бюро сплетен (груз.).


[Закрыть] – свалился как снег на голову и выпалил:

– Зура, ты слышал новость? У Элиз мужа машиной задавило. Наши на похороны собираются. Не пойти как-то неудобно. Ты пойдешь?

Зура запнулся, потом отрубил:

– Нет. Срочные дела.

Думаете, Коба культурно убрался и оставил Зуру наедине с тем хаосом, который сразу закрутился в голове? Где ж такое видано! Он еще полчаса стоял и рассуждал вслух на эту тему:

– Помнишь, у Ромы Якобашвили умерла мать? Мы накупили цветов, шикарный венок с колесо размером заказали и пошли соболезновать. И как мы сели в лужу! У религиозных евреев на похороны цветы приносить ни в коем случае нельзя. Стояли, не знали, куда эти веники девать… Чуть не в куртки себе прятали. А еще, знаешь, у них руку чирисупали[23]23
  Человек, которому выражают соболезнование (груз.).


[Закрыть] пожимать нельзя… А мы ж без понятия, полезли к нему обнимать, а нам в спину шипят: «Не трогайте». Откуда ж мы знали?..

Наконец-то Коба ушел и Зура смог разобраться в нахлынувших сложных ощущениях. Элиз свободна. Теперь, спустя столько лет, он сможет ее увидеть. Какая она теперь? Лицо, улыбка? Фигура, конечно, уже совсем не та, что была в десятом классе. После стольких родов…

Неожиданно посреди отрывочных предположений вспыхнула четкая мысль: «Надо жениться и усыновить ее пятерых детей».

Но как же Нино и их двое ребят? Родители будут в шоке. Да и не только в родителях дело…

Зура шел по улице, натыкаясь на прохожих.

«На что же решиться? – крутилось в голове. – Тогда я упустил свой шанс – не сумел ничего изменить. Да и не смог бы жить независимо от родителей. Теперь другое дело. Но пять детей и моих двое! Я же не олигарх, чтобы тянуть такой воз».

Тут его взгляд упал на бабку, которая терлась около подвального узкого окошка. Старушенция в стоптанных кошах кого-то уговаривала на ломаном русском:

– Робик-джан! Ты слышишь меня? Ты совсем совесть потерял? Иди, ну, сосиску дам! Не хочешь? У тебя теперь любовь? И к кому? К этой позорной рыжей кошке. Тьфу на твой вкус. Хотя когда у мужчин были глаза? Попробуй только блох в дом принести! Изобью, как собаку!

Сладострастный кот не отзывался. Тут бабка выпрямилась и посмотрела в глаза Зуре:

– Значит, ловит свой момент. И ему на все сейчас наплевать. Вот что значит он сможет ее увидеть: любовь сильнее страха! – Потом помолчала и вздохнула: – Эх, бедный Робик-джан. У него, как и у людей, жизнь тоже не банка варенья!

Зура вздрогнул. Он воспринял бабкину бессмысленную речь чуть ли не как откровение.

Да, он женится на Элиз. Несмотря ни на что! Да, будет трудно. Но у него все получится. Потому что любовь сильнее страха.

И набрал на мобильнике номер Кобы – выяснять адрес Элиз.

Читатель да избавит меня от описания хеппи-энда. Что именно сказал Зура при встрече с Элиз, как она ему ответила, какая именно реакция была у родственников с обеих сторон участников этой истории и что подумали соседи за смежными стенками в том корпусе – описывать долго. Понятно, шуму было предостаточно. Ведь сенсация: грузин женился на азербайджанке и усыновил ее пятерых детей! При этом он еще содержит своих двоих от первого брака. Теперь работает маршруточником на полторы ставки как каторжный. Но это не смертельно. В этой жизни только один достойный путь: через тернии к звездам.

…Прошло два года. Заметно поседевший Зура уверенно гнал маршрутку и думал о невеселом: в каком снежном коме проблем завяз он по самые уши. Нет, не по уши – сверх головы, так будет точнее.

Кто-то из древних сказал: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Эта фраза сама собой всплыла из институтского курса философии. Элиз такое не скажешь, не поймет. Ее интеллектуальное развитие так и осталось на уровне средней школы, а может, и того ниже. Когда у тебя пятеро детей, тут не до книжек. Плюс окружение с упрощенной схемой мозгов явно не стимулирует стремление к знаниям.

Но дело тут даже не в высоких материях. Старший сын Элиз Исмаил не воспринял Зуру с самого начала. Чем больше вырастал, тем осмысленней проводил параллели:

– А мой отец так не делал. А Рашид так не говорил.

И младших на ту же волну настраивает.

Элиз нервничает, но ничего изменить не может.

Потом еще многочисленная родня, зачастившая в гости, свою ложку касторки добавляла. Зура как-то теряется между ними и вроде как каменеет. Азербайджанского языка он пока не одолел и потому старался смыться куда-нибудь на свой единственный выходной. Хотя бы к своим сходить.

Но и там все не гладко. Сплошные контры и шпильки. Нино очень изменилась после развода. Постоянные упреки: «На кого ты меня променял? Чего тебе не хватало?!» Его собственный сын Дато выдал ему при прошлой встрече: «Если бы ты нас любил, ты бы никуда не ушел!» Дочка, хоть ей только четыре, но точная копия Нино. Те же надутые губы и взгляд исподлобья. И деньгами тут проблему не решишь, хотя Зура из кожи вон лезет.

Эх, что бы сказала та бабка на его сегодняшний расклад дел? Наверное, высказалась бы в своей манере, адресуясь коту:

– Э-э, Робик-джан, сперва хорошо подумай, потом мечтай. А вдруг – вай да исполнится? Стоит ли твоя рыжая красавица такой головной боли?

И самое печальное, что жизнь не фильм, который можно отмотать назад…

Закон подлости

Регистратурная стойка в женской консультации. Начало рабочего дня. За стойкой две девицы почти голливудской внешности в белых халатах. Они шустро заполняют анкеты, считают купюры и вводят фамилии новых пациентов в базу данных. Я сижу в очереди уже полчаса и невольно слышу разговор этих двух девиц. Зовут их Эка и Мака.

Тем временем у стойки появилась семья азербайджанцев: мужчины в кожаных куртках и женщины в простоватых узорчатых платках. Все они составляли свиту беременной.

При их появлении Эка тут же перешла на русский, оперативно оформила анкету и все, что положено. Потом проводила взглядом удаляющийся клан и чуть скосила глаза:

– Уже пятого рожает. Я тебе говорю: эти татары скоро нас вытеснят. К чему столько детей? – Потом переключилась на конкретику: – Я вчера такую игру скачала! – И принялась бойко скользить пальчиком по айфону последнего выпуска.

– А у меня на фейсе смотри, что есть, – переключила ее Мака на свой не менее навороченный мобильник.

Минут пять они голова к голове исследовали недра интернета. Тут подошла новая клиентка, и обе моментально вернулись к постылому реалу.

Спустя какое-то время, закончив с оформлением и проводив женщину взглядом, Мака хихикнула:

– Посмотри, какого типа отхватила. Помнишь, у нас в прошлом году девственность восстанавливала? Эх, какие деньги можно было бы сделать на шантаже, если бы не эта гарантированная конфиденциальность.

Обе буквально зависли от смеха.

Вереница пациентов у стойки то таяла, то уплотнялась, отвлекая подруг от светской беседы.

* * *

В один из таких вынужденных рабочих перерывов к ним подошла одна из врачей забрать ранее открытые анкеты.

Эка, проводив ее взглядом дольше обычного, заметно воспрянула от бумажной рутины:

– Ты знаешь последние новости насчет нее, Теоны?

– Нет, а что? – По всему было видно, что Мака не такая моторная, как ее подруга.

– Помнишь, как мы за Теону радовались? Приличного мужчину наконец-то нашла – всё при нем и вид, как у Рассела Кроу.

– А я слышала, что он женат, – хмыкнула Мака.

– Какая разница, – отрезала Эка. – Теона не стала бы семью разрушать или давить человеку на психику. Она же верующая. Помнишь, недавно даже отказалась беременным аборты делать.

– Ва-а! – изумилась Мака. – Как это я пропустила?

– Да я сама слышала! – Эка чуть понизила голос и придвинулась со стулом поближе. – Лия на нее нажимать стала, грозила за отказ с работы снять.

– Уй-уй, что ты мне не сказала? – Мака и думать забыла про айфон, хотя до этого удачно совмещала болтовню с перемещениями по дисплею.

– И вот, представляешь, вчера я сидела с бумагами в коридоре, а напротив в палате слышу голос Теоны. Наверно, думаю, к пациентке зашла. Ты же знаешь, какая она душевная девочка.

– Да-да, – охотно подтвердила Мака, ожидая продолжения.

– Слышу, спрашивает: «Как вы себя чувствуете?» Та в стиле умирающего лебедя что-то лепечет. Потом плакать начала: «Потеряла я своего ребенка. В этом мой муж виноват. Завел себе любовницу и ходит к ней по вечерам. Я, чтобы его удержать, решила третьего родить. Мои двое уже взрослые. Думала малышом его к себе привязать. А он все равно к этой негодяйке бегает. Она тоже врачом где-то работает. Начала я с мужем скандалить. И он мне нервы так потрепал – видите, что со мной стало. Ребенка почти готового потеряла, а мужу плевать – опять, наверно, к ней сегодня пойдет!»

– Бедная, – посочувствовала Мака, вращаясь на кресле в задумчивости. – А Теона как среагировала?

– Она почему-то извинилась и выбежала из палаты. Смотрю, дышит так, будто за автобусом бежала. И фразу какую-то странную бросила: «Еще один на мне!» Потом выхватила мобильник, номер набрала и крикнула в трубку: «Не звони мне больше!»

Мака прикрыла рот, сраженная ужасной догадкой:

– Неужели это она и была? Как могло такое случиться? Мало ли в городе гинекологов. Хоть бы попала эта несчастная в другую клинику!

Эка выдержала паузу, потом торжествующе объявила истину в последней инстанции:

– Это, моя дорогая, и есть закон подлости. Я точно знаю. У меня с логикой все в порядке. Проверено. Девяносто пять баллов по тестам.