Текст книги "Аленький цветочек"

Настоящий полковник

Рита-Поганка переминалась с ноги на ногу и чувствовала, что неотвратимо превращается в сосульку.

Её бабушка Ангелина Матвеевна, выросшая под Краснодаром, а ныне коротавшая старость у внучки, непререкаемо полагала: порядочному рынку следовало открываться часов этак в шесть утра, а к полудню – полностью прекращать свою деятельность. Увы! Что справедливо жарким летом в благословенных южнорусских губерниях, то совсем не обязательно работает в Санкт-Петербурге, на Варшавской улице, в месяце марте. Рано утром, когда ростовчане и краснодарцы стремятся переделать «по холодку» как можно больше дел, платёжеспособному Питеру не до покупок. Народ либо едет на службу, либо ведёт в школу внуков, либо же ещё не проснулся. Так что как следует, в полную силу Варшавский продовольственно-вещевой рынок принимается функционировать часам этак к одиннадцати. В данный момент до этого было весьма ещё далеко…

Молодая женщина, к которой за острый язык и непредвзятость суждений начало уже прочно прилипать прозвище Поганка, поправила пальцем свечку, горевшую в большом аквариуме с цветами, и посмотрела в небо – пасмурное, разрисованное багровыми рассветными клочьями. Да уж, «по холодку»!.. Ночью опять прошёл снег. Может, самый последний снег перед тем, как всё возьмётся таять уже окончательно…

Рита переступила с ноги на ногу в огромных – валенках с замызганными галошами… И вспомнила, как в прошлом году они что-то отмечали у подруги на даче, и тоже всю ночь шёл снег, так что утром подругин муж еле пробился по заваленной улице на своём «москвиче». Тогда было весело: истошно взвывал двигатель, буксовали колёса, три хохочущие женщины дружно толкали в корму… Через неделю ожидался уже апрель, и они, помнится, сообща постановили: вряд ли ещё следует ожидать больших снегопадов. Ну так вот – на небесах явно услышали их легкомысленный трёп. На другую же ночь уходящая зима расстаралась и выдала всё, на что не могла раскачаться в свои «штатные» месяцы. Питерский спецтранс двое суток потом не мог отскрести проспекты, а тот дачный посёлок (куда спецтранс наведывался исключительно по великому блату, подкреплённому длинным рублём) завалило по окна. На радость местным калымщикам с их всепогодными «Нивами», тут же выехавшим спасать из российских сугробов погибшие там «Гранд Чероки» и «Мицубиси Паджеро»…

– Тьфу-тьфу-тьфу!.. – Рите-Поганке очень не хотелось, чтобы на небесах её подслушали снова. За неполный месяц, что она здесь работала, ей до смерти надоел холод. Но хуже всего было то, что Варшавская улица действовала как аэродинамическая труба. Причём непонятно в какую сторону. Не только южный и северный, но также все прочие ветры достигали здесь неистовой силы. К изучению этого явления следовало бы приставить учёных. Рита была далека от науки, она знала только, что скоро обзаведётся хроническим насморком, и ей это не нравилось.

Ладно!.. Уже совсем скоро пойдут покупатели, и о холоде на некоторое время удастся забыть…

Женщина похлопала себя по бокам руками в толстых засаленных рукавицах. От резкого движения с ближнего мусорного бачка взлетел голубь. Впрочем, рыночный сизарь, привыкший хватать съестное прямо из-под человеческих ног и собачьих носов, был не пуглив и скоро опустился обратно. Рита пригляделась… Сначала ей показалось, что у голубя прилипли на головке снежные хлопья. Но нет – пушистый белый гребешок, каких вообще-то у голубей не бывает, явно не имел «внешнего» объяснения. Он просто там рос.

«Мутант! – Рита невольно покосилась на обгорелые руины многоэтажного здания, отчётливые и жуткие на фоне светящегося серого неба. (Обычно она изо всех сил старалась в ту сторону не смотреть.) – На том спасибо, не двухголовый… Чего только не дождёшься… в наше-то время да в здешних местах…»

Однако допускать мысль о мутантах, возникающих непосредственно рядом, совсем не хотелось, и Поганка решила: а может, голубь был просто такой породистый. Пушисто-хохлатый. С чьей-то голубятни улетел, удрал, наверное, чтобы не съели. Держат ведь, говорят, некоторые до сих пор…

Решив проверить это предположение, Рита отошла от своего аквариума и осторожно потянула к сизарю раскрытую ладонь, выпростанную из рукавицы. Пальцы у Риты были именно такие, какие бывают у тридцатипятилетней женщины «со следами высшего образования», не от хорошей жизни подавшейся в рыночные торговки. Ещё не опухшие-оплывшие-бесформенные, но уже огрубевшие, с красными пятнами на костяшках. И ногти – наманикюренные, но обломанные и обгрызенные…

По Ритиной логике, домашний породистый голубь из голубятни должен был быть совершенно ручным. Увы!.. Чистота её намерений вызвала у обладателя хохолка вполне обоснованные подозрения. Когда рука приблизилась на критическое, с его точки зрения, расстояние, мутант – или не мутант, кто его разберёт, – захлопал крыльями и нервно взлетел. Женщина вздохнула, проводила его взглядом и тут увидела, что к ней приближался первый за весь день покупатель.

О-о-о. Это был не совсем обычный покупатель. Вернее – совсем даже не обычный.

Он появлялся каждый будний день, весь неполный месяц Ритиной рыночной биографии, и остальные ларьки ему были без надобности. Его интересовали только «Цветы Кавказа», да и то, надо думать, не из-за особой Поганкиной привлекательности, а потому, что других цветочников поблизости не наблюдалось. Они с Ритой уже вторую неделю здоровались, даже иногда обсуждали погоду, и надо ли говорить, что она загодя откладывала для него цветочки получше, а выбранный продавала со скидкой, возмещая затем разницу за счёт других покупателей. Обыкновенных.

Она только никак не могла решить для себя, кто же он такой.

Одет всегда очень добротно. Явно не бедствует. Розочки по полтинничку берёт не поморщась. Но не из новых русских. Рылом не вышел. У тех ряшки… как бы поприличней сказать… такие авторитетные. А этот – сала ни грамма, скулы углами. И новый русский приезжал бы на «мерседесе», а этого привозит тёмно-зелёная «Волга», и сидит он спереди-справа, рядом с водилой. Был бы лет на двадцать постарше – Рита сочла бы его руководителем предприятия старого советского образца. Замдиректором или вовсе директором. Может быть (судя по тому, как он всегда поступал с купленным у Риты цветком), даже того научного института с обманчиво-нейтральным названием, который раньше занимал сгоревшее здание… Хотя нет. Таких советских директоров отродясь в природе не бывало. Где лысина, где нездорово-отёчная физиономия и деревянная фигура завтрашнего инфарктника?.. Фиг вам. Олимпийский чемпион на покое. А может, и не на покое. От того места, где всегда останавливалась машина, и до Ритиной «точки» вела асфальтовая дорожка, сплошь покрытая чудовищным гололёдом. С раннего утра дорожку до зеркального сияния раскатывали весёлые студенты из расположенных поблизости общежитий. Потом, ругаясь и шаркая, добавляли глянца рыночные покупатели. Так вот, мужчина ходил по этому катку, совершенно не осторожничая. Но Поганка ни разу не видела, чтобы он поскользнулся.

Он подошёл, поздоровался, и Рита радостно захлопотала:

– Вот свеженькие, очень советую… Долго не вянут и холода не боятся… Хозяин завёз, небось думал – к праздничку раскупят. А наши и не думали…

Праздничек действительно ожидался не из тех, на которые россияне привычно дарят цветы: годовщина выборов президента. Мужчина кивнул и вдруг спросил:

– А куда пивной ларёк делся? Конкуренты украли?

Упомянутый ларёк он не посещал никогда, но тот факт, что на его месте остался лишь рельефный след на снегу, оказывается, заметил. «Ишь, какие мы наблюдательные… А со стороны кажется – ни налево, ни направо не смотришь…»

Вслух она ответила:

– Так разорились. Вы слышали, может? В который раз пиво закупили, а оно взяло и скисло. Начали торговать, мужики чуть стёкла им не побили… Да что пиво – молоко долговременное, в пакетах, и то портится… даже в газете писали…

Мужчина интереса не проявил. Молча кивнул, взял протянутую Ритой бледно-лососёвую розу и вытащил кошелёк. «Да кто ж ты такой?» – в тысячу первый раз подумала рыночная цветочница. Не в пример некоторым, «её» покупатель не благоухал дорогими парфюмами и был коротко стрижен – хотя и не по-бандитски (а надо сказать, что мысль о бандитах у Поганки мелькала). Русые волосы были пушистыми ровно настолько, чтобы, несмотря на аккуратный ёжик, производить впечатление неисправимой кудлатости. В них блестела густая яркая седина. «А вдруг ты военный? – осенило вдруг Риту. – „Настоящий полковник“…

Строчка из популярной песни, посвящённой на самом-то деле женскому одиночеству и несбыточному ожиданию принца, внезапно сработала как катализатор. На глаза навернулись слезы, выжатые вовсе не холодом и не поднявшимся ветром.

– Мужчина!.. – жалобно проговорила Поганка. – Вот вы всё ходите, ходите… цветочки берёте… А взяли бы да хоть разочек к бедной девушке в гости зашли! По-простому-то…

Он, успев кивнуть ей на прощание, уже поворачивался идти. Занятый своими мыслями, он, конечно, не ожидал подобных речей (которые саму-то Риту застигли врасплох). Он вскинул голову и пристально посмотрел на неё. Ой, глаза были!.. Рентгеновские!..

– Так ведь побрезгуете… знаю я вас… – всхлипнула цветочница.

В настоящий момент её женская биография действительно сворачивала прямым ходом в тартарары. Отвернувшись, Поганка сердито высморкалась, буркнула «извините» и вытерла руку о некогда белый передник. И по ходу дела вспомнила, где последний раз видела точно такие глаза. Видела! Только на более молодом и специфически напряжённом лице. В приёмной Большого дома вот где. Что характерно, цвет тех глаз Рига не запомнила. Не запомнила и теперь.

– Если бы брезговал, не покупал бы у вас. – неожиданно ответил мужчина.

– А… – Рита безнадёжно махнула рукой. – Я вообще-то во-о-он в том доме живу… Видите, где антенна сломанная висит? – Он не посмотрел, но терять было нечего, и она продолжала: – Пятый подъезд, пятьдесят восьмая квартира… Предпоследний этаж… Мало ли… соскучитесь как-нибудь вечерком…

– Спасибо, – кивнул «настоящий полковник». Повернулся – уже окончательно – и зашагал вдоль решётчатой выгородки, гордо именовавшейся автосалоном. Он шел туда, где подпирал клочковатое утреннее небо пятнадцатиэтажный угловатый огарок бывшего «Гипертеха». Ритина подружка Натаха своими глазами видела, как это было. Как рвались из окон раскалённые рыжие протуберанцы и по асфальту хлестали шрапнелью осколки стёкол, лопнувших от непомерной температуры, как теснились тревожно-красные машины пожарных и завывала «скорая помощь», а поодаль стояли растерянные и продрогшие сотрудники института, выбежавшие из своих лабораторий в одних пиджачках и рабочих халатах. И лез в такое же утреннее – только осеннее и дождливое – небо клубящийся дымный столб, сплошной и монументальный, словно в передаче про камчатский вулкан, но вулкан – это далёко и по телевизору, а здесь всё происходило прямо посреди Питера – и очень взаправду…

…Тёмно-зелёная «Волга» тронулась с места и не спеша передвинулась к перекрёстку, чтобы подобрать Поганкиного покупателя и не заставлять его далеко возвращаться. Всё как всегда, всё по заведённому ритуалу. Почти на самом углу беспомощно замер большой импортный джип. Возле него раздраженно метался владелец – насколько могла разглядеть Рита, с физиономией не то что «семь на восемь», а что ни есть «семнадцать на восемнадцать». Ещё одна закономерность. Именно в этом месте Рита почти каждый день наблюдала заглохшие иномарки. Явно не нравилось что-то тонкой импортной электронике. Отечественные автомобили, примитивные и надёжные, как утюги, брали иномарки «на галстук», и метров через сто те заводились как ни в чём не бывало.

Водитель «Волги» вылез наружу и подошёл посочувствовать джиповладельцу. Тот, судя по жестам, прочувствованно и в ярких красках изложил ему свою точку зрения на случившееся. Потом вытащил сотовый и начал звонить. Кажется, из этого тоже никакого толку не вышло. Мужик так тряс маленький аппарат, словно собирался расколотить, его о заледенелый асфальт. Водитель «Волги» пожалел ни в чём не повинную технику. Подозвал багрового, точно свёкла, мордоворота и выудил из «Волги» трубку автомобильной связи. Та хоть и трещала помехами, реагируя на «нехорошее место», но связь обеспечивала. «Семнадцать на восемнадцать» набрал номер, дождался соединения и заорал так, что отдельные метафоры долетали даже туда, где стояла Поганка. Женщина прислушалась с пробудившимся профессиональным интересом.

Между тем её недавний собеседник, держа в руке розу, подошёл к рубчатому бетонному забору, который ограждал пепелище от бомжей, мародёров и малолетних любителей поиграть в сталкеров. Между монолитными плитами были щели, но такие, что не пролезла бы и кошка. Мужчина поднял голову и долго смотрел на изуродованный фасад. Туда, где раньше было одно из многих окно, и свет в нём, случалось, не погасал круглые сутки. Теперь…

– Спи спокойно, – проговорил он негромко. И опустил розу в щель, законопаченную раствором примерно на метр от земли. Он специально выбрал именно эту щель, чтобы не видеть, как цветок падает наземь с той стороны и остаётся одиноко и беззащитно лежать среди принесённых вчера, на той неделе, полгода назад… обращаемых и уже обращённых в прах дождём, морозом и временем…

Он молча постоял ещё немного, не обращая внимания на взгляды редких в это время прохожих. Потом вздохнул и пошёл к ожидавшей машине. «Семнадцать на восемнадцать» зябко топтался возле мёртвого джипа, свирепо вглядываясь в уличную даль – где там черти носят вызванную подмогу?.. Когда Ритин покупатель прошёл мимо него, он посторонился. Инстинктивно, без осознанной мысли о том, почему и зачем. А тот сел на правое сиденье «Волги» и кивнул водителю:

– Поехали.

Автомобиль тронулся, обогнул джип и скрылся из глаз. Женщина с безвкусно накрашенным, пятнистым от холода лицом, стоявшая возле аквариума с цветами, почувствовала себя очень несчастной, вздрогнула под толстой стёганой курткой и подумала: «Не придёт…» И правда – в самом-то деле, а что ему приходить?! Ему… такому… да в гости к какой-то вульгарной цветочнице, которой перед выходом на работу самой на себя в зеркало страшно смотреть?.. Им бы встретиться в другое время и в другом месте, когда она… Э, да что теперь. Взялся за гуж – не говори, что не дюж…

Рита оглянулась по сторонам: не видит ли кто? Быстро стянула рукавицу… извлекла из внутреннего кармана чистенький носовой платочек… промокнула глаза, высморкалась и воровато-быстро пшикнула в нос из импортного флакончика с лекарственным спреем. Насморк, кажется, был настроен серьёзно.

Работёнка не для слабонервных

Как известно, учёные – это люди, удовлетворяющие своё любопытство за государственный счёт. Иногда государство им за это даже ещё и платит зарплату.

После того, как в достопамятном эксперименте что-то – что именно, до сих пор оставалось загадкой – пошло не так и здание на Бассейной выгорело дотла, научно-оборонную контору с безобидным названием «Гипертех» оперативно переселили от греха подальше под Гатчину. Туда, где неподалёку от объездной дороги тихо ветшал недостроенный гостиничный комплекс. Здания потребовали переделок, в некоторых корпусах ещё и до сих пор тянулся ремонт, но научным маньякам не до евростандарта. Был бы стол, куда поставить компьютер!

Мощный «Селерон» имел быстродействие за пятьсот мегагерц, но для задачи, над которой он в данное время трудился, и того было мало. Правду сказать, исследователей гораздо больше устроил бы хоть завалященький «Крэй»,[19]19
  Марка суперкомпьютера.


[Закрыть] но… на безрыбье…

В тридцать пятой лаборатории происходил очень долгий и трудоёмкий вычислительный эксперимент.

Компьютер негромко шуршал вентиляторами, обдувавшими перегретые от умственного усилия микросхемы. Кроме этого, в комнате было слышно дыхание четверых людей и размеренный стук резинового набалдашника о линолеум. От двери к окну, меряя шагами черно-синие квадратики пола и заметно прихрамывая, нервно расхаживал всклокоченный седовласый начлаб. Его молодые коллеги втроём нависали над вычислительной машиной. Все трое вглядывались в экран, на котором со страшной медлительностью возникала яркая цветная картинка.

Вот к ней добавилось ещё несколько точек, и длинноволосый очкарик, сидевший за клавиатурой, оглянулся через плечо:

– Лев Поликарпович, пошёл первый аккорд!

Профессор Звягинцев застыл в центре комнаты, тяжело опираясь на трость.

– Расхождение?..

– Не видно пока, – отозвалась полная темноволосая девушка. Она терзала в зубах незажженную сигарету. Курить в присутствии компьютера было категорически воспрещено, а уходить в отведённое место, на лестницу, – не тот момент.

Светящиеся часы над дверью показывали семнадцать ноль-ноль. Мартовское солнце за окнами отчётливо клонилось к западу. На это никто не обращал внимания.

Компьютер выдал ещё одну точку и опять надолго задумался…

Вычислительный эксперимент – это, выражаясь антинаучно, когда часть большой разветвленной программы притворяется экспериментальной установкой. А другая её часть изображает объект, с которым установка работает. В данном случае – крохотную горошинку вакуума, в которую виртуальным образом нагнетается магнитное поле и синхронно бьют виртуальные же лазерные лучи.

Вычислительный эксперимент хорош тем, что любые параметры установки можно как угодно менять простым движением клавиши. Представили, как это выглядело бы «вживую», на огромном дорогостоящем агрегате?..

А кроме того, даже самая зубодробительная неудача виртуального эксперимента не заставит компьютер шарахнуть настоящим огнём, раскурочить здание, унести жизни… Не понравился результат – остановил, сбросил, поменял, что находишь необходимым, и запустил снова…

Однако слова «смоделировали на машине» очень просто звучат только в кратких научных докладах, которые делают профессионалы и слушают такие же профессионалы. А также в наукообразной фантастике, читая которую реальные специалисты умирают от смеха. Чтобы поставить виртуальный эксперимент, надо для начала уметь описать поведение объекта и установки на языке математических формул. Всяких там конгруэнтностей и дискриминантов, от одного вида которых у большинства нормальных людей ум немедленно заходит за разум. Но это, повторим, для начала. Формулы ещё надо перевести на язык, понятный компьютеру. И то, как это делается, – тоже целая наука и тоже не для слабонервных. Машине ведь не скажешь: возьми-ка мне интеграл. Ей надо объяснить всё подробно, шажок за шажком. Предложить метод. А методам, в данном случае возможным, – имя легион. Который выбрать?.. Снова наука…

А внешне всё просто. Два слова. «Учёные подсчитали»…

Настоящее дело никогда не делается скоро. Даже при условии четырёх могучих умов и быстродействующего «Селерона».

Электронные часы на стене показывали семнадцать пятнадцать.

Каждая секунда реальной работы как-бы-установки и как-бы-объекта проворачивалась в недрах машины более часа. Внутри маленького узелка пустоты отслеживалось множество точек, влиявших одна на другую, и происходившее с ними вычислялось по методу последовательных приближений. Который вовсе не предназначен для тех, кому результат требуется побыстрее. То есть – опять же не для слабонервных, не могущих терпеть ожидания…

…Картинка на экране обзавелась крохотным локальным экстремумом, и трое, влипшие в дисплей, разом вдохнув, так и застыли. Теоретически процесс должен был напоминать священную Фудзи с японской гравюры: предгорья, предгорья, а потом – величественный взлёт к озарённой светом вершине. Лавинообразное изменение свойств пространства и времени. Четырёхмерный мир, впервые дающий потрогать себя, попробовать на зуб…

Так вот – до сих пор «гора Фудзи» в некоторый момент упорно начинала извергаться, разваливаться и таять, как мороженое на асфальте. Этак на четвёртом часу эксперимента, когда уже идёт пар из ушей и всем кажется, будто наконец-то подвалила удача. И вот тут начинаются настоящие чудеса. Взять хоть упомянутое расхождение, то самое, которого, точно д’Артаньян вызова на дуэль, ждал профессор Звягинцев. Требующее безотлагательного истолкования. Если нечто принципиально незыблемое начинает ёрзать, как обмылок по банному полу, то в чём неправильность? В изначальной физической теории? В избранном математическом методе? В накопившихся погрешностях? В самом программировании, наконец?..

То есть – снова пар из ушей. Иногда на несколько дней. Потом раздаётся счастливое «Всё ясно!!!», и действительно становится всё ясно, и даже делается не очень понятно, как умудрились проглядеть нечто столь очевидное. Яростные переделки в программе… ловля «мышей»… новый запуск… полдня нервного ожидания… и опять пшик.

…Процесс на экране благополучно пережил свой экстремум и начал выстраиваться дальше.

– Лев Поликарпович, вроде прошли… – Голос девушки дрогнул.

– Расхождение? – снова остановился профессор. – Альберт! Тебя спрашиваю!

Третий из молодых сотрудников, красивый и крепкий, спортивного вида парень, хотел было ответить «никаких признаков», но передумал и выразился более обтекаемо:

– Не видно пока.

Звягинцев мотнул головой и, стуча палкой, возобновил свой нескончаемый марафон. Подчинённым его хождение напоминало тигра в клетке, а ему самому – болтание в проруби той самой штуковины. Иногда профессору казалось, что удачи по определению не будет и лет через десять на прочном линолеуме образуется вытоптанная тропинка. Так неужели…

– Неужели нащупали?.. – Девушка передвинула сигарету во рту из левого угла в правый. У неё было редкое и необычное имя: Виринея. Такое имя подразумевает бледную таинственную красавицу с повадками лесной колдуньи. Его обладательница куда больше соответствовала сокращённому варианту, а точнее профанации: Вера.

– Постучи по дереву, – вскинул глаза длинноволосый.

– Не суеверна, – буркнула научная сотрудница. И в подтверждение своих слов постучала по собственной голове – прямо скажем, далеко не «деревянной». Очкарик оглянулся было в поисках подходящего предмета (не по пластиковому же столу…), но тут кое-что неожиданно привлекло его внимание, и он возмущённо завопил:

– Кто подсунул?.. Убью!!!

Остальные вздрогнули и посмотрели сперва на компьютер (Господи, что?!!), потом – туда, куда смотрел их товарищ.

Виновник переполоха покоился на очкариковом столе.

Это был тяжеленный доисторический трансформатор, сгоревший ещё при Брежневе, а может, даже и при Хрущёве. Одному Богу известно, кому понадобилось спасать его из прежнего здания и с каким барахлом он прибыл сюда. Но факт оставался фактом: от оборудования, купленного за миллионы, остались покорёженные, не подлежащие ремонту ошмётки, а мятый ком жжёного провода в допотопной хлопчатой оплётке целёхонький, даже не намокший в липкой пене, которой тушили пожар, переехал за сорок километров на новое место. Вероятно, ему предстояло пережить, всех и вся и встретить тот день, когда сегодняшняя «безумная» теория уйдёт с переднего края науки в глубокий тыл, в разряд скучных банальностей.

Где конкретно он пылился там, на Бассейной, теперь никто уж не помнил. Валялся, наверное, в далёком тёмном углу, под кучей такого же хлама. Но вот здесь, в новом помещении, «неупокоенный мертвец» явно обрёл новую жизнь. И с ней личность, активно жаждавшую самоутверждения. Он вышел на свет и стал центром внимания. Реликт прошлого успел побывать на всех столах и под ними (исключая разве профессорский) и в данный момент завершал, должно быть, сотый виток. Обитатели комнаты номер триста три привыкли руководствоваться научной логикой, а она не позволяла однозначно утверждать, что «транс» был спихнут коллеге, без промежуточных звеньев, именно тем сотрудником, на чьём столе его видели накануне. Оттого почти ежедневный вопль «Кто подсунул?.. Убью!!!» (с вариациями) стал уже чем-то вроде семейной шутки, без которой не полон день.

В данный момент трансформатор мирно покоился на столе очкарика Вени, придавив своим весом изрядную пачку компьютерных распечаток и чёрканых листков с выкладками. Когда он там возник, даже приблизительно сказать было невозможно. Утром его, во всяком случае, не было. А потом они запустили машину и… В общем, Веня оглянулся только теперь. Да и то случайно.

– А что, – невинно заметила Виринея. – Очень неплохое пресс-папье. Оригинальное такое. Идёт тебе, я бы сказала.

– Мыслям весу придаёт, – хихикнул Альберт.

– Можно использовать как весомый аргумент в научном споре… – продолжила Виринея.

Веня решил считать их высказывания уликами и открыл было рот, собираясь изобличать. Но в это время компьютер разродился ещё одной точкой, и все трое снова влипли в экран. Расхождения не было.