Текст книги "Иннокентий Смоктуновский. Без грима"

А до Мышкина был кинофильм «Солдаты». Александр Гаврилович Иванов, режиссер этого фильма, увидел как-то Иннокентия Михайловича в спектакле «Как он лгал ее мужу». И он ему понравился. Иванов сказал своим ассистентам, чтобы в Москве в Театре-студии связались с актером Смоктуновским и пригласили к нему на пробы. У него было занято большое количество артистов, так как снимался полномасштабный военный фильм.

И вот приехала ассистент режиссера в Москву и просто увезла Иннокентия Михайловича на «Ленфильм». Там он познакомился с Виктором Платоновичем Некрасовым, автором повести «В окопах Сталинграда», которая легла в основу сценария фильма и где была замечательно описана военная жизнь. Вскоре Иннокентия Михайловича утвердили на роль. Во время съемок на «Ленфильме» он познакомился с актерами из БДТ – Евгением Лебедевым, Ефимом Копеляном и другими. И они ему сказали, что в их театре сейчас готовится спектакль «Идиот». И предлагали Иннокентию Михайловичу зайти побеседовать, попробоваться на роль Мышкина. Но Иннокентий Михайлович был увлечен работой в «Солдатах». К тому же у него на тот момент уже была семья, родился первенец – наша чудесная девочка, Наденька, и Иннокентий Михайлович спешил домой и в БДТ не пошел. Но когда съемки в «Солдатах» закончились, Лебедев посоветовал Товстоногову посмотреть этот фильм и обратить внимание на роль Фарбера, которую играл Иннокентий Михайлович. Лебедев сказал: «Вот же Мышкин. Ты посмотришь в его глаза, Георгий Александрович, и сразу поймешь, что это Мышкин». Так Иннокентия Михайловича пригласили в БДТ после фильма «Солдаты».

27 или 28 июля 1956 года Иннокентий Михайлович был зачислен в труппу Большого драматического театра в Ленинграде.

Я тогда еще оставалась в Москве. У Иннокентия Михайловича началась такая мучительная работа по поиску рисунка роли князя Мышкина, к тому же у нас произошла страшная трагедия. Первенец наш, наша девочка Надя, скончалась 6-ти месяцев от роду. Это был тяжелейший удар, и для того, чтобы его пережить, конечно, нужно было какое-то время.

Иннокентию Михайловичу нужно было входить в новую сложнейшую роль и одновременно переживать постигший нашу семью удар – это была слишком большая эмоциональная нагрузка. Иннокентий Михайлович целиком втянулся в работу, в ней он находил спасение от личных переживаний, и все было подчинено этой роли. Еще бы, такой образ! Князь Мышкин, Достоевский!

А я никак не могла оторваться от своего пошивочного цеха, от своей тоже любимой профессиональной деятельности, и я все еще оставалась в Москве. К тому же жить-то в Ленинграде было негде. Но в конце 1957 года я все-таки оставила свою работу и приехала в Ленинград. Уже с маленьким сыном. Бог велик. Он дает нам спасение. Послал нам сына, чудесного мальчика. Когда мы приехали в Ленинград, с большим волнением я пошла на премьеру «Идиота».

На премьере все для меня было удивительно. Я сразу почувствовала атмосферу Достоевского. Георгий Александрович Товстоногов – величайший режиссер. Как ему удалось создать такой шедевр? Думаю, и художники помогали, и осветители, был какой-то необыкновенный свет в этом спектакле. Как потом писали: это весна света, это Достоевский, это открытие. И, конечно, актеры потрясающие. Иннокентий Михайлович – это был живой Мышкин. Он вышел из Достоевского. Это не мои слова, так говорили выдающиеся деятели искусства и простые зрители. Евгений Алексеевич Лебедев – потрясающий Рогожин, фактура была такая, как будто это плоть от плоти Достоевский. Замечательный. И потом он был несколько обескуражен, что ему очень мало внимания оказывали. Всех так потряс Мышкин, что Рогожина как бы и не замечали. А Мышкин… Премьера – это же не единственный спектакль, а только начало начал. Перед артистом открывается возможность двигаться дальше в унисон с Достоевским. Пришел на спектакль внук Достоевского, посмотрел, пошел за кулисы к Иннокентию Михайловичу и сказал: «Иннокентий Михайлович, вы – гений». Это откровение Мышкина всем уже дало понять, что явился новый великий актер, гениальный актер, который нес с собой удивительный дух, атмосферу Достоевского, жизнь Достоевского.

Что тут сказать? У Иннокентия Михайловича началась совершенно новая жизнь. Как говорят, он в одночасье проснулся знаменитым. И слава, которая постепенно, но достаточно быстро стала расти и набирать силу, конечно, накладывала очень большую ответственность, влекла за собой новые обязанности и огромное нервное напряжение. Но в то же время он продолжал все больше проникаться образом князя Мышкина, общался с тем же Сережей, который своими позами, жестами, движением, и не знаю, чем еще, послужил ему неким прототипом. Так что Сережа стал чуть ли не членом нашей семьи.

Конечно, вокруг Иннокентия Михайловича что-то происходило. В театре многие считали: «Подумаешь, какое это достижение?» Смоктуновский такой, какой он в жизни. Посмотрите, как он ходит, как он взял стул, как он сел. Он и играет самого себя. Но Иннокентий Михайлович, опять повторюсь, – величайший человек. Он как-то совершенно игнорировал все эти мнения, он продолжал удивляться судьбе Мышкина и проникаться этой жизнью, этой сложнейшей удивительной личностью, ведь и психически, и физически это же человек Достоевского. Конечно, сложнейшая была задача. Поэтому он в это время очень много читал.

Тогда же Иннокентий Михайлович стал более востребован, и вскоре посыпались ему бесчисленные приглашения на разные роли в кино. А жизнь в театре – это по-своему уникальная жизнь, это очень сложный организм, состоящий из многих людей, а актерская профессия сама по себе очень амбициозная. Ведь, как оказалось, на роль Мышкина претендовало очень много людей. У Товстоногова лежал целый список, и все они ждали случая, что вдруг понадобится замена и удастся Смоктуновского заменить. Но этого не произошло.

Только во время отпуска в театре Иннокентий Михайлович мог сниматься, и в ближайший отпуск он поехал в Москву сниматься в картине «Неотправленное письмо».

Иннокентий Михайлович практически никогда не отдыхал. Его отдых состоял в том, чтобы заниматься творчеством. Либо он писал, либо он что-то дома делал, он очень любил возиться в земле на нашем дачном участке, это тоже своего рода творческая работа, и это не так просто. Посадка деревьев очень его увлекала: посадил иву, потом посадил березу.

Актер – это экстремальная профессия. Например, работа в фильме «Неотправленное письмо» – о геологах-разведчиках – была очень сложной. Снимали его Михаил Калатозов и Сергей Урусевский, в то время ведущие режиссер и оператор. Совершенно уникальные съемки проводились в экстремальных условиях – в горящем лесу, на замерзающих льдинах. Иннокентия Михайловича положили на льдину, и он плыл по течению на этой льдине, он примерз ко льду, но съемки продолжались. Его снимали даже на вертолете. Для работы в этой картине нужно было обладать невероятным мужеством. И все это Иннокентий Михайлович с блеском выполнял. Самозабвенно, самоотверженно. А «Гамлет»? «Гамлет» ведь тоже по-своему экстремален. Там нужна была верховая езда. Иннокентий Михайлович до этого никогда не сидел в седле, а тут появилась необходимость обучаться верховой езде. Ежедневно, в 7 утра, у подъезда уже стояла машина, и его увозили на обучение. Он очень увлекся верховой ездой. Это был бесконечно восприимчивый человек. Просто на удивление.

«Гамлет» обошел все экраны мира, и, конечно же, его показали в Японии, где особенно почитается русское искусство, русский балет, русское кино. Фирма «Японское море» купила фильм для проката и пригласила Иннокентия Михайловича на премьеру. Но находился он там совсем недолго, это было связано с государственным подходом к заграничным командировкам граждан СССР. Но все-таки Иннокентий Михайлович выезжал за границу, был «выездной», в отличие от многих других артистов. В Японию его хоть ненадолго, но отпустили, где он тоже встречался со зрителями, там у него масса поклонников и по сей день. Недавно одна японская переводчица прислала нам письмо о встрече с Иннокентием Михайловичем. Есть даже фильм о его пребывании в Японии, который был создан фирмой «Японское море». И долгое время с ним поддерживал отношения президент этой фирмы, чудесный человек. Потом, когда он приезжал в СССР, то бывал у нас дома, мы его всегда принимали. А когда он провожал Иннокентия Михайловича из Японии, то уже буквально в аэропорту, незадолго до вылета, сказал: «Что же это мы ничего не передали для вашей жены? Что она любит?». Иннокентий Михайлович ответил: «Она любит бусы». Действительно, я любила бусы и смолоду их носила. Тот кому-то из своих подчиненных что-то сказал, и буквально через полчаса принесли какой-то сверточек. Когда Иннокентий Михайлович прилетел домой, он мне преподнес эти бусы, ожерелье из японского жемчуга. Это такое тепло, удивительное чувство доброты, связь всех людей на этом маленьком земном шарике.

И если мы приезжали куда-то на отдых, я помню, в Болгарию, еще в советское время, ездили по особому приглашению, условия по тем временам были великолепные. И там началось: Иннокентий Михайлович захотел кататься на водных лыжах – к лодке цепляют лыжи и на скорости мчатся. Он встал и тут же поехал. Как будто всегда этим занимался. Никто не смог последовать его примеру, ни у кого не получилось. Он был единственным. И потом он в совершенстве овладел и этим искусством. Причем все очень легко и весело, с чувством, с отдачей.

А во время съемок «Гамлета», кроме верховой езды, начались занятия по фехтованию. Что тоже непросто, но у него получалось блестяще. Технике фехтования его обучили, но все, что касалось жизни его персонажа, было уже только его задачей. Он должен был обжить это настолько, чтобы все умения стали его привычными. В «Гамлете» он однажды летел на лошади. По сюжету нужно было осадить лошадь, когда перед ними оказалась какая-то ограда. Он перелетел через голову лошади, ударился об ограду и повредил себе ногу, из-за чего на несколько дней съемки были отменены.

Нужно сказать, что Иннокентий Михайлович многому учился в процессе работы, но никогда не учился актерскому мастерству. Он не смог учиться, не сложилось. Время было не то, надо было зарабатывать на хлеб, как-то выживать, когда он вернулся с войны, а дошел он до Берлина. Солдатский опыт ему очень пригодился в фильме «Солдаты», он ведь все это испытал на себе.

«Моя жена, художник по профессии, – совершенно неистовый колорист по восприятию всего окружающего нас в жизни. Может быть, и на мне-то она остановилась как на одной из красок, которой не хватало в ее цветовой палитре жизни. Но это меня не печалит вовсе, скорее, напротив: как хорошо быть чем-нибудь, а краской – замечательно, даже красиво, поэтично. Иной раз мне сдается, что когда я совершаю что-нибудь не совсем, скажем, значительное в работе (или сомнительного достоинства – так, очевидно, вернее будет), то, переживая вместе со мной эту неудачу, смотря на меня, она видит не меня, а сплошную краску стыда, принявшую мои форму и контур. Так же как цвет праздника и победы являю ей собой при удачном выступлении или всерьез сделанной роли (что в последнее время много реже, к сожалению, чем обратное). И здесь вроде бы должны начаться противоречия во всем том, о чем я говорю. Как же так, цвет красный – цвет стыда, и тот же красный цвет – он цвет победы. Противоречий нет, не будет. Потому как в том, так и в другом случае она расцвечивает меня в красный цвет, это правда, и умудряется находить в нем, однако, столько тонов, переходов, нюансов, переливов, оттенков и даже температурных различий (теплый, холодный), что нельзя не позавидовать умению видеть в одном лишь красном цвете так много и так розно. Любит, очень любит красные тона моя жена. Она называет их ласково праздником душевным, радостью безмерной».

Как художник по костюмам, могу сказать, что наш Иннокентий Михайлович что бы ни надел, казалось, это костюм из его жизни, так естественно смотрелся. На некоторых смотришь – не такая линия, не такая выточка, не так сидит. И Иннокентий Михайлович что бы ни надел, видишь, что облик свойственен именно этому персонажу.

Костюмы для фильма «Гамлет» создавал наш великий художник Симон Вирсаладзе. Он создавал их очень долго и мучительно. Наконец, костюм Гамлета был найден точно. Иннокентий Михайлович обживал костюм безукоризненно.

А в обычной жизни он любил иногда совсем просто одеваться. Как-то копались в огороде во время отпуска, он – с лопатой, в каких-то драных штанах, в какой-то шапочке, в старой майке, и вдруг у забора появляется почтальон с телеграммой. А телеграмма оказалась от Сергея Федоровича Бондарчука. Он Иннокентия Михайловича приглашал на пробы в кинофильм «Степь», который собирался снимать. Царствие Небесное Сергею Федоровичу, тоже наш великий актер и режиссер величайший.

Бондарчук предложил ему роль Моисея Моисеевича, очень колоритного держателя постоялого двора. В телеграмме значилось: «Прошу немедленно дать ответ». Иннокентий Михайлович как был в этих, буквально, рваных штанах, он к посторонним людям спиной повернуться не мог, потому что сзади все уже было совершенно ветхое, рваное. Но в том, в чем был, он сел на мопед, я сзади. Говорю: «Кеш, дорогой, надо одеться, мы же идем на почту» – «А, дружочек, не мешай мне». Действительно, время не терпело, потому что до почты надо было ехать километров пятнадцать, и еще неизвестно, что там будет, почта-то сельская. Приехали туда. Иннокентий Михайлович пошел к почтовому окошку. Пока он писал текст телеграммы, другие посетители почты, пристально рассмотрев его, стали перешептываться. Потом они обратились ко мне, так как видели, что я вошла с ним: «Посмотрите, это же Смоктуновский». А я говорю: «Да? А кто такой Смоктуновский?» «Да вы посмотрите, в каком он виде! Это же неприлично, какое неуважение к людям!» А Иннокентий Михайлович никакого внимания ни на что не обращал, он всегда был подчинен только творчеству, только творческой цели. У него не было никаких размышлений о переодеваниях, о том, что прилично, неприлично, благопристойность напоказ была ему не свойственна. Он мог нелицеприятно высказать свое мнение, любое впечатление, и всегда это было очень искренне.

Иннокентий Михайлович любил все свои роли. Нет, любил – это не то слово, он жил ими. Когда спрашивают, а были ли у него друзья, отвечаю, да! Все, что он играл, – это и были его великие друзья. Ведь надо было вникнуть в жизнь Гамлета, прочитав Шекспира, проникнуться этим. И видно же, когда мы смотрим Гамлета, сколько сил душевных, физических вложено. Это надо спросить у Настеньки Вертинской, которая играла Офелию, когда он ее мертвой хваткой там хватал. А была ли это любовь? Была, конечно, была любовь к Офелии, и так все это он проживал по-настоящему во всех своих ролях.

Князя Мышкина своего он обожал. Это тоже уникальное, врожденное, от Бога актерское чувство. Не было больше такого актера и нет, который бы мог бесплотность передать, как бы выявляя духовную суть героя, духовный свет Мышкина.

Иннокентий был человеком очень непритязательным в быту: к пище, к одежде, к укладу домашнему был равнодушен. Он всегда был занят единственным – слиться, подчиниться или перевоплотиться в того или другого удивительного человека. Это от Бога было как бы запрограммировано в нем.

От Бога все, от Бога. И семья его тоже была замечательная. Его мама Анна Акимовна, чудесная была женщина. Она жила у нас несколько лет, когда приехала в Москву дорабатывать пенсию.

Помимо всего, Иннокентий Михайлович кормил огромную семью. Тогда было принято помогать родным. Мне очень помогала моя сестра, которая жила в Ленинграде. Когда я переехала в Ленинград, быт был довольно сложный. Не то что сейчас у некоторых известных людей – и прислуга, и гувернантка, и повар, и макияж на дому. А тогда я была в одном лице: встретить, еду подать, навести в комнате порядок, и еще ребенок маленький. Поэтому с работы я ушла. И Иннокентий Михайлович должен был один обеспечивать семью. Поэтому он очень много работал.

С окружающими у него были сложные, подчас мучительные взаимоотношения. Но опять-таки это не был каприз, а скорее защита. Ему ведь нелегко все давалось. Это муки творчества, как говорил Достоевский. Он говорил: «Жизнь великого художника – это муки творчества и вдохновение». А некоторые принимали его муки за капризы. Он мог быть не очень внимательным в своих взаимоотношениях с режиссером. Он мог повздорить, он мог что-то резкое сказать. Часто мне звонили и жаловались. А я отвечала: «Каков он есть, таким вы его и принимайте».

Таким и мы в семье принимали Иннокентия Михайловича. Выйдя замуж за актера и почувствовав долг ответственной любви, я и в дальнейшем любила, и ценила в нем именно то, что было ему свойственно как доброму человеку, ответственному мужу, отцу наших детей.

С некоторыми режиссерами у него складывались замечательные отношения. Например, с Анатолием Васильевичем Эфросом, когда Иннокентий Михайлович принимал участие в съемках фильма «В четверг и больше никогда». Этот фильм можно смотреть бесконечно. И я смотрю его довольно часто, хотя знаю уже наизусть. Поразительная атмосфера в кадре, прекрасные актеры… Какая чистота, сколько воздуха! Как это удалось Эфросу? И у Иннокентия Михайловича проявилась такая удивительная гибкость и удивительное умение быстро с людьми находить общий язык, запросто общаться.

Так же было и в нескольких других фильмах, где он снимался. На съемках картины «Неотправленное письмо» тоже не было никаких конфликтов. Хотя фильм снимался в очень тяжелых условиях. Там снимались настоящие актеры-подвижники: Василий Ливанов, Женя Урбанский, Татьяна Самойлова – замечательная актриса. С ними со всеми у Смоктуновского были чудесные отношения, это я знаю. Прекрасные были отношения с Андреем Сергеевичем Михалковым-Кончаловским. Андрей Сергеевич приехал к нам на дачу под Ленинград. Это было совершенно удивительное появление на даче такого замечательного человека, Кончаловского, которого все обожали. И мы в том числе. Хотя роль он предложил, как мне тогда казалось, совсем некстати. Иннокентий Михайлович находился в отпуске и должен был отдыхать. А тут предлагают роль какого-то трубача.

Андрей Сергеевич сказал, что он приехал со сценарием. Иннокентий Михайлович отвечает, показывая на меня: «Поговори с ней, что она скажет». Я говорю: «Друг мой, ты же знаешь, что я скажу, ты в отпуске и должен отдыхать. Никаких съемок быть не должно». Андрону это было совершенно непонятно. Он сказал: «Я никогда не слушаю, что мне говорят женщины».

С Кончаловским приехала Леночка Коренева, очень юная и прекрасная. Отошли на прогулку в лес – Андрон, Иннокентий Михайлович и Леночка. Погода была чудесная. Надо знать Карельский перешеек, эти леса, этот удивительный воздух. А когда вернулись, Иннокентий Михайлович мне сказал: «Дружочек, я поеду сниматься, мне неудобно отказать Кончаловскому». Ну что ж, ехать так ехать, и увезли они Иннокентия Михайловича сниматься в роли трубача в картине «Романс о влюбленных».

А потом уже от Андрона последовало приглашение на роль дяди Вани. Это удивительный фильм! Я обе эти картины обожаю, потому что там была некая атмосфера, благородство, отсутствие пошлости, такая воплощенная искренность и такая одухотворенность. Купченко – Соня, Иннокентий Михайлович – дядя Ваня, Ирина Мирошниченко – Елена Андреевна, Сергей Бондарчук – Астров. Великие актеры, великий фильм! Но, к сожалению, его нечасто показывают. А нужно показывать снова и снова, ведь это наше национальное достояние.

А потом уже был Чехов в спектаклях «Иванов», «Дядя Ваня» во МХАТе… Олег Николаевич Ефремов пригласил Иннокентия Михайловича во МХАТ, благороднейший, добрейший человек, который во всем считался с Иннокентием Михайловичем. Это же был умнейший человек, знавший очень хорошо всю эту театральную кухню и актерскую жизнь на собственном опыте. Поэтому низкий поклон всем тем великим людям, которые окружали Иннокентия Михайловича.

«Далеко не все могут представить себе, что такое спектакль на самом деле, то есть не могут даже близко предположить его полигоном разумных, духовных, физических напряжений, усилий артистов, занятых в этом «побоище». А это именно так. Порою приходишь на спектакль и явно чувствуешь, что вот сегодня-то ты ну никак не можешь рассчитывать на эфемерную, осознанно временную, в общем-то добрую, если к понятию «власть» допустимо подобное качество, власть над полутора тысячами судеб, характеров, нравов, привычек, профессий, сиюминутных настроений, наклонностей и разнообразных до полной несовместимости мироощущений. И вот здесь-то и начинается потаенная, скрытая, никем из зрителей не подозреваемая борьба: борьба за умы и души, за возможность взять, подчинить, если хотите – подавить добровольно собравшихся мило и славно провести время и увести за собой в мир драматургии».

Иннокентий Михайлович был востребован во многих направлениях. Он и пластинки записывал, и фильмы озвучивал, и читал тексты за кадром, и дублировал. Очень много на радио читал.

Однажды во время отпуска его вдруг пригласили дублировать фильмы с Чарли Чаплином. Конечно, он согласился. Зритель, когда смотрит, просто не обращает внимания, что это фильм на русском языке, это самый настоящий Чаплин!

Много, очень много Иннокентий Михайлович сделал в искусстве. Это было некое наитие, мучительный труд, поиски бесконечные.

Не раз писали, что он любил женщин. Его искусство сводило с ума многих женщин, они признавались ему в любви, делали какие-то безумные поступки. Он их слушал, он смеялся, он не мог никого обидеть. Через его душу и жизнь они все проходили, он любил людей, и этих женщин тоже. Были у него поклонники и поклонницы, была такая Ольга Аполлоновна Малинина – педагог по вокалу, знаток театрального искусства, это просто чудо было. Она ходила на каждый его спектакль. Иннокентий Михайлович, действительно, любил поклонников, но была у него некая незыблемая защита от всего внешнего, что мешало его работе. А люди, люди – они ведь очень доверчивые, он никак не мог обмануть их доверия. Он всячески старался поддержать человеческое братство, он даже и говорил «спасибо, брат», когда ему оказывали какую-то услугу. И это бывало часто. К примеру, едем на машине, полетело колесо или еще что-то. Он сам это отлично все делал, не было никаких проблем. Ночью ехали однажды, пришлось колесо менять, запаску вытаскивать в темноте. Кто-то остановился и помог. Иннокентий Михайлович говорит: «Спасибо, брат».

Бывали такие случаи, когда кого-то надо было посещать в больнице, кого-то надо было устраивать в больницу, кому-то помочь найти работу. К Смоктуновскому бесконечно обращались как к известному влиятельному человеку. И, помимо творчества, это была его вторая работа.

Неукоснительно его касалось все, что происходило на его Родине. Это был человек, влюбленный в свою страну. Ему ведь предлагали оставаться за рубежом. Но он и подумать об этом не мог. Любовь, привязанность к Родине – это была основа всего.

Как он начал сниматься в «Берегись автомобиля»? Машеньке было тогда пять месяцев всего. Мы жили на даче. Иннокентий Михайлович был болен и получил отпуск, лили проливные дожди, но мы оставались на даче. Не знаю, как сумел Эльдар Александрович Рязанов проехать по этой непогоде, но прикатил к нам на дачу.

Так вот, Иннокентий Михайлович был болен, он тогда снимался в роли Ленина – да, была такая эпопея в его жизни. И Рязанов Иннокентия Михайловича уговорил, взял с него даже расписку, что он дает слово приехать на съемки. Нет главного героя, Юрий Никулин, тоже наш добрый друг, царство ему небесное, сломал ногу, а снимать-то надо, план горит, время летит. Иннокентий Михайлович написал расписку, и Эльдар Александрович уехал. Причем Рязанов обещал замечательные условия. Буквально через несколько дней, не успев поправиться, Иннокентий Михайлович поехал на съемки, и тут же началось обучение вождению. Никогда он не сидел за рулем машины, но сумел овладеть этим. Он стремился все делать сам, несмотря на то, что был у него замечательный дублер-каскадер, который самые сложные сцены должен был делать за актера. Он потом тоже приезжал к нам на дачу в Горьковское. Чудесный такой атлет.

После обучения вождению Иннокентию Михайловичу права были выданы без экзаменов. В дальнейшем он всегда сам вел машину. Это тоже было его любимое дело. Он всегда говорил: «За рулем я отдыхаю».

Такова жизнь актера. Не успевал он войти в дом, как сын требовал внимания: «Папа, я хочу вот такую-то постановку сделать». Он под столом устроил какую-то хижину и хотел что-то изображать из жизни индейцев. Ему тогда было уже, наверное, лет девять. «Папа, ты должен то-то и то-то делать со мной». А папа устал так, что ему не до чего. Говорит: «Мы с тобой на даче, когда я буду в отпуске, там, на чердаке, сделаем настоящую сцену и всех мальчишек позовем».

Иногда в начале работы он говорил: «Я плохо себя чувствую, я не могу сниматься».

Он хотел не того, чтобы его пожалели, а посочувствовали. Конечно, я сочувствовала ему, я-то сама не умею играть и никогда бы не стала актрисой. Говорю: «А зачем ты вообще стал актером? Я вот никогда не хотела, и не была бы, и не могу, и не хочу. А раз ты актер и тебе предлагают роли, то, наверное, надо работать так, как ты умеешь это делать». Думаю, кризисы бывают у многих творческих людей.

Говорил об этом, опять же, Достоевский и другие великие творцы. А Пушкин, он же искал смерти! Вроде бы легкость такая в творчестве, необыкновенная поэзия, даже не поэзия, а фантастическая музыка слова, в которой столько жизни. А он искал смерти. У него это была не первая дуэль с Дантесом, и до этого были дуэли. И вся жизнь была экстремальной, вся – в муках творчества. А Чайковский? Чайковского Иннокентию Михайловичу посчастливилось сыграть. Фильм фантастический! Но, опять же, его мало показывали, хотя зрители его ценили. Приезжала одна женщина из Австрии – Юта Хабермен, каждое лето приезжала. Это была очень пожилая женщина. Она жила в гостинице и раз в два-три дня приходила к нам в гости, чтобы поиграть с детьми и пообщаться с Иннокентием Михайловичем. И она говорила: «“Гамлет” и “Чайковский”, больше я ничего не смотрю». Юта по-немецки говорила, русского не знала, приходила с переводчицей. В фильме Иннокентий Михайлович прожил жизнь Чайковского в простоте, так он говорил. И долго переводчица не могла перевести именно это выражение – «в простоте». Он показал реальную жизнь великого музыканта и человека, который оставил нам такую удивительную музыку. Показал муки творчества, которые так или иначе свойственны всем творцам. Ни один великий художник не жил легко. Но при этом они были счастливы.

Так и мы с Иннокентием Михайловичем прожили длинную, трудную и очень счастливую жизнь. Потому что постоянно соответствовать обстоятельствам, статусу, обязанностям – нелегко. Иннокентий Михайлович соответствовал всем этим выпавшим на его долю персонажам, и это, конечно, большое счастье. Это удовлетворение от того, что ты сделал. Вот в этом, по сути, и состоит, наверное, счастье человека, а не в каких-то каждодневных удовольствиях, и даже не в признании.

В актерской среде очень много чудесных людей, доброжелательных, с определенным психологическим чутьем, которые Иннокентия Михайловича понимали. Они понимали, что актер такого дарования, актер милостью Божьей, он не может соответствовать толпе. А вместе с тем он был открыт людям, не было такого случая, чтобы кто-то позвонил в дверь, и мы не открыли. Всегда, если Иннокентий Михайлович был дома, он обязательно выходил, приветствовал и приглашал в гости. Посещали нас очень интересные люди, необыкновенные. Часто неожиданно, спонтанно, что иногда становилось проблемой. Особенно для меня, потому что мне нужно и важно было в семье сохранять порядок, режим, какие-то правила было необходимо соблюдать. Потому что ведь были дети. И, потом, дом великого актера, он должен был содержаться в очень большом порядке. А Иннокентий Михайлович всегда был людям открыт, был рад общаться.

Только в конце, иногда стали появляться такие люди, что лучше бы они и не появлялись, к нему пришла определенная усталость от людей, появилось напряжение. Люди-то разные, не всякий понимает, что если он актеру поклоняется, особенно это касается женщин, то это совсем не значит, что он или она должны этого актера беспокоить и приходить, и рассказывать какие-то свои идеи, и еще с какими-то просьбами обращаться, и настаивать на какой-то дружбе. Но были и деловые просьбы.

Молодые актрисы, актеры, пробивавшиеся в профессии, приходили почитать ему, приходили режиссеры с замыслами, со сценариями. Иногда совершенно немыслимыми, хотели через него протолкнуть как-то свою работу. Его же везде узнавали, куда бы он ни пришел. Поэтому он мог чем-то помочь и часто помогал.

Последнее, можно сказать, мое воспоминание, когда у нас была собачка, а Иннокентий Михайлович очень любил животных, и если он выходил гулять с собачкой, то обязательно кто-нибудь подходил к нему с беседой, с какими-то вопросами. Однажды подошел к нему батюшка. Около нас храм тогда открыли – подворье Валаамского монастыря. И батюшка с подворья поздоровался с Иннокентием Михайловичем и спросил, как он себя чувствует, почему он не приходит в храм. На самом деле, Иннокентий Михайлович был глубоко верующим человеком, и он сказал: «Я хожу в храм, только к вашему я еще не привык, он только недавно открылся, а я хожу в храм Николы в Кузнецах». Разговор со священником продолжился. «А как у вас жизнь в храме, батюшка?» – «Да у нас жизнь-то хорошая, но еще бедствуем, нет икон у нас хороших, все более бумага». – «Да я вам подарю чудесную икону». У Иннокентия Михайловича был иконостас, он, собственно, и сейчас есть в доме. Он очень любил церковное искусство: иконопись, духовную музыку. И он сказал батюшке: «Я вам подарю чудесную икону святителя Николая Угодника». Пришли из храма казаки и взяли эту икону, несли вдвоем, такая была тяжелая большая икона. Сейчас она висит в храме, и там табличку сделали уже после его смерти, что это дар Иннокентия Михайловича Смоктуновского.

Начни о таком человеке рассказывать, и нет конца. Он влиял на все, что его окружало. Он был притяжением культурного и духовного поля, и до сих пор меня удивляет, как его хватало на все.

А через два месяца после того, как вынесли икону, Иннокентия Михайловича не стало. Покинул он нас, уехал отдыхать в санаторий и там, ночью, скоропостижно скончался.

Икона, подаренная храму, стала каким-то знамением, что Бог его призвал. Думаю, эта икона его там охраняет, вернее, не икона, а сам святитель Николай Угодник. А мы остались с памятью о нем, в бесконечных непостижимых мыслях о жизни нашей земной и небесной…