Текст книги "Мать"

Принятие и отдаление

Родителям моего мужа было стыдно за его поступок. Первые шесть лет они упорно пытались играть в игру «хорошие бабушка и дедушка». Приезжали к нам два раза в год – в день рождения внука и в новогодние праздничные дни. Чтобы компенсировать отсутствие отца, видимо. Компенсация заключалась в задаривании внука игрушками и вещами. При этих редких встречах бабушка старательно делала вид, будто ребенок абсолютно нормальный. Возможно, даже среди знакомых и друзей никто не знал, что ребенок необычный. Этот постыдный нюанс можно вполне опустить. В рассказах она могла делать акцент лишь на свои щедрые подарки, невероятно красивых глазах внука и ужасном внешнем виде своей бывшей родственницы. Последним, кстати, можно объяснить развод. Ее прекрасный сын взял в жены прекрасную юную девушку, но после свадьбы карета превратилась в тыкву. Уточнять никто не будет о пристрастии сына к алкоголю, настолько сильном, что не хватало денег даже на еду, а не то что на красивую новую одежду. Также она промолчит о непрекращающихся оскорблениях от ее сына и о том, что этот распрекрасный муженек разворачивался и уходил на несколько дней, оставляя жену и ребенка вдвоем. Возможно, об этом она и не знала. Я ни разу не жаловалась и не делилась семейными проблемами. И кто знает, может, он нашу историю рассказал ей совсем по-другому. В той версии он был отличным, заботливым мужем. Вот только жена после свадьбы расслабилась, перестала следить за собой, перекидывала на мужа все домашние дела, а потом и вовсе забросила уход за ребенком. Так и ребенок вовсе нормальный, ленивая мать просто не занималась с ним, вот он и смотрит телевизор целыми днями, а возможно, даже деградирует от этого. Верила ли она сама в нормальность внука или же обманывала всех вокруг, и себя в том числе, я не знаю. Пока он был маленький, это получалось. Закончилось сердобольство, когда бабушка с дедушкой приехали на шестилетие внука. В тот день бабушке наконец-то стало ясно, что ребенок нестабильный и будет таким всю оставшуюся жизнь. Никогда не побежит он к двери с криками радости, не кинется им на шею обниматься.

Сейчас таких людей называют умственно отсталыми. Этот термин появился не так давно. Его начали использовать, дабы убрать ставшее оскорбительным слово «олигофрен». Раньше было четкое разделение олигофрении и других подобных заболеваний, сопровождающихся умственной неполноценностью и полной или частичной утратой социализации. Например, олигофрения делилась на три вида. Идиотия (сейчас: глубокая умственная отсталость) – такие больные не понимают речь, когда с ними разговаривают, не узнают членов семьи или людей, ухаживающих за ними. У них полностью отсутствует навык обслуживания себя, и зачастую им свойственна маниакальная потребность к стереотипным движениям. Инстинкт самосохранения отсутствует за счет того, что они просто не понимают, что такое низко, а что такое высоко или, например, съедобное и несъедобное. Все это сопровождается агрессией и практически полным отсутствием речи. Считается, что это самая тяжелая форма олигофрении.

Имбецильность (сейчас бывает двух видов: тяжелая и умеренная умственная отсталость) – в зависимости от тяжести больные могут частично или полностью обслуживать себя. В некоторых случаях могут даже быть обучены простейшему труду за счет того, что могут повторять определенные действия за окружающими.

Дебильность (сейчас: легкая форма умственной отсталости) – это самый простой вариант олигофрении. У таких людей развита обиходная речь, они полностью обслуживают себя и в состоянии обучиться на несложную профессию. Минус в том, что они не могут сами рассуждать и перенимают обычно чужое мнение, из-за чего часто попадают под плохое влияние. Зато эти люди в состоянии создать семью и вести хозяйство.

Теперь эти понятия отменили, так как они стали считаться оскорбительными. Но ведь это всего лишь медицинские термины. Люди оскорбляют больных из-за своей невоспитанности и (или) неграмотности. Придет время, и нужно будет придумывать новое понятие, ведь и эти станут неуместны. Вот и получается: вместо того чтобы давать информацию о таких людях и менять общественное мнение на положительное, приходится просто называть болезни другими именами. Многие психиатры не очень довольны этим. Получается, что кучу диагнозов свалили в одно понятие. Умственная отсталость, помимо всех форм олигофрении, включает в себя синдром Дауна, синдром Тернера, синдром Клайнфельтера и другие. Конечно, мне было бы неприятно, если бы моего ребенка назвали идиотом. Но дело не в диагнозе, а в отношении людей, которые в это слово вносят дополнительный негативный смысл. Если бы этого не происходило, слово «идиотизм» воспринималось бы мною и другими так же, как, например, «диабетик» или «язвенник». Просто слова, объясняющие, какая болезнь у человека, и не более того. Семья моего бывшего мужа была достаточно ограниченной в познаниях. Как раз из-за таких людей слова «идиот», «имбецил», «дебил» стали оскорблением.

К приезду гостей я не накрывала, не сервировала стол. Не собиралась кормить, а уж тем более поить гостей, никаких свечек и шаров. Это все неотъемлемая часть праздника обычного ребенка. Мой – необычный. День рождения проводится не для гостей, а для именинника, чтобы его порадовать. А какой смысл стараться для человека, который, возможно, даже не осознает, что происходит? Даже наоборот, этот необычный день может выбить его из колеи. Его хрупкое душевное равновесие сохраняется, только когда все идет как обычно. Кормить и поить за то, что соизволили появиться, – так себе перспектива. Я покупала дешевенький тортик, ставила чай и на этом умывала руки.

Они приезжали всегда в обеденное время и не задерживались более чем на пару часов. Конечно, зрелище было то еще. Не один раз я с усмешкой наблюдала, как горе-бабушка беседует с ребенком, который даже не смотрит на нее, о площадке в своем дворе, что он должен обязательно приехать к ней в гости на несколько дней. Рассказала, что у них есть собачка, с которой можно играть (все на словах, попыток взять ребенка в гости не было). Он молчал. Потом начиналась вереница вопросов. Как дела? Что ты смотришь? Что тебе еще подарили на Новый год (день рождения)? Он молчит.

Один раз после очередной попытки она пришла в кухню и с деловым видом спросила:

– А он только нам не отвечает или с тобой тоже не разговаривает?

– Вы же знаете, ребенок болен, – пытаюсь скрыть нотки раздражения.

– Я понимаю, но он даже не издает звуков, показывая, что понимает меня.

– Он не понимает.

– Понимает, еще как понимает. Говорят, – произнося это, она начала махать указательным пальцем, как учительница, – даже после комы люди просыпаются и помнят, что им говорили родственники, когда посещали. У нашего мальчика тело не спит, но мозг тоже как бы в коме. Значит, он слышит!

– Он слышит – он не понимает. Его мозг не спит, просто не функционирует.

– Не обижай его. Он здоров, просто спит.

Я сидела смотрела на нее и не верила своим ушам. Эта женщина никаким образом не хотела смириться с отсталостью своего внука. При этом считала меня плохой матерью, которая не оставляла ни единого шанса, что он может вырасти нормальным. Получается, она хорошая бабушка, которая не любит внука таким, какой он есть, но любит его другим, каким он не является. Это просто лицемерие. Я мать, которая любит сына просто за то, что он есть. Мне не придется гордиться им, глядя в дневник. Я не пойду болеть за него на футбольный матч. Это не мешает любить его, даже когда приходится отмывать его трусы или вытирать лужу слюней, которую он напустил, пока смотрел в окно. Значит, эта любовь настоящая.

Мать моего бывшего мужа Людмила Александровна была техничкой в школе всю свою жизнь. Помимо основной работы они держали хозяйство и большой огород. Она, может, и не была образованной и начитанной. Зато точно знала, как содержать семью. Они держали огромное количество кур. Часть яиц они потребляли в пищу, остальные продавали. Кур забивали всегда к октябрю, а весной покупали птенцов. В хлевах было от пяти до семи свиней и пара бычков. Коров не держали. Половину туш они продавали, другую замораживали и делали домашнюю тушенку. Это приносило неплохой доход, и сами всегда были при мясе. С огорода ничего не продавалось. Картошка хранилась в погребе в деревне. Остальные овощи заготавливались. Кабачковая икра, бочковая капуста, маринованные огурцы и помидоры. Этих заготовок хватало как раз до следующего урожая. Хочу заметить, что соленья у нее получались отличного вкуса. Оставалось загадкой, почему, трудясь не покладая рук, она с каждым годом становилась все толще. Несмотря на свой вес, она выглядела неплохо. Красила седые волосы хной, немного подкрашивалась. Вес все же не помешало бы сбросить: одышка с каждым годом становилась все сильнее, и цвет лица начал приобретать нездоровый оттенок.

Дедушка Петр Иванович работал водителем автобуса. На пазике возил пассажиров в соседние города, дальние рейсы давали более молодым. Может, раньше и он ездил на более дальние маршруты. Последние несколько лет его начало подводить зрение, теперь он носил очки. Зимой и летом он ходил в брюках и рубашке. Менялась только длина рукава. С каждым годом все больше росла лысина на макушке и живот. Он всегда держал нейтралитет, старался быть вежливым, обходя неприятные темы. Чаще всего во время тирад своей жены просто молчал. Все ясно как белый день: не было бы жены, не было бы тогда и его встреч с внуком. Видимо, всем мужчинам легче всего отворачиваться от проблем, чтобы глаза не мозолили. Петр Иванович сторонился внука, чаще всего стоял за спиной своей супруги, когда та доставала очередной подарок, потом быстро убегал в кухню. Он свой долг выполнил, навязанный женой, можно выдохнуть. Невооруженным взглядом было видно, как ему некомфортно в одной комнате с внуком. Я все ждала, что когда-нибудь он просто не придет. Как обычно, привезет жену и останется сидеть в машине, пока она не вернется. И ведь это было бы честнее.

Вначале я была рада, что хоть какие-то родственники проявляют желание общаться. Но в скором времени такое общение начало расстраивать. Дедушка хочет держаться в стороне, но не может, бабушка приписывает внуку несуществующий разум.

В день последнего визита в ней оборвалась последняя ниточка надежды на нормальность внука. Она считала, будто его разум спит, – как по мне, так это она пребывала во сне и не осознавала реальности. Эта встреча была последней в жизни. Конечно, для сына это ничего не значило. Он не замечал ее, когда она приходила, и так же не заметил, что встречи прекратились. Его круг интересов был настолько узок, что обычному человеку это невозможно представить.

Нормальный человек даже не задумывается, насколько богат мир вокруг. Взять хоть бы меня. В далеком прошлом я считала: мои интересы – это прочесть книгу, сходить на прогулку с друзьями. Ведь на самом деле круг был намного шире. Осознала это я только сейчас, когда лишилась всего. Сейчас с ужасом понимаю, как сильно мне хочется прогуляться по городу ночью. Вроде странная потребность, но ведь раньше такое случалось часто. Я шла потихоньку домой, дыша полной грудью, ведь ночью воздух совсем другой. Как будто есть какой-то особый вкус. Вкус свободы. А танцы? Как же давно я не танцевала! Раньше, в той, прошлой жизни, мы ходили танцевать каждые выходные. Ставили сумки на пол в одну кучу и кружились и прыгали вокруг них. В тот момент можно было ни о чем не думать, плавные движения шли как будто изнутри. Все вокруг выкрикивают слова песен, и ты кричишь вместе с ними. В самом конце всегда была медленная композиция. Подходил парень, и мы, обнявшись, совсем слегка прижавшись, кружились, пока мелодия не заканчивалась. Той девчонки нет уже двадцать лет, а как будто это было вчера. Я не танцевала и не была на улице после наступления темноты уже двадцать лет. Возможно, сейчас, когда выйду на улицу в темноту, с непривычки мне станет некомфортно, даже, может, страшно. Хотя чего бояться? Все самое страшное со мной случалось именно дома.

В тот день они приехали чуть раньше, чем всегда. Потом уже я узнала: у моего бывшего мужа за месяц до этого родился ребенок от другой женщины, и им хотелось оказать молодым родителям помощь, а заодно и понянчиться с внучкой. С нормальной внучкой. Видимо, план был заглянуть ненадолго к нам и ехать нянчиться.

День был ничем не примечательный, только дата. После завтрака сын сходил в туалет. Я помыла его и одела в серые штаны-шаровары и футболку с каким-то желтым квадратным мультяшным персонажем. Раздался звонок, я пошла открыла дверь.

– Здравствуйте, вы сегодня очень рано. – Я улыбнулась им и полезла за тапочками. – Как добрались?

– Здравствуй, Саша, добрались быстрее, чем обычно. – Бывшая свекровь повернулась к своему мужу. – У нас еще дела, поэтому пораньше сегодня. Как вы?

– Вроде спокойно последнее время, проходите в комнату.

Они зашли в квартиру, и Людмила Александровна сразу направилась к внуку с красивым подарочным пакетом. Незадолго до этого ребенок получил от меня подарок – деревянные кубики с картинками с разных сторон, складывающиеся в общий рисунок. Пусть складывать картинки он не умел, но яркие рисунки ему нравились, и он спокойно сидел, ставил кубики друг на друга.

Бабушка опустилась на колени и достала из пакета красивый спортивный костюм и небольшой грузовичок.

– Я переживала, что он сильно вырос, и взяла костюм побольше. – Она расправила штаны, оценить длину. – Но, видимо, слишком большой взяла.

– Дорастем – наденем, ничего страшного. – Я повернулась к бывшему свекру: – Петр Иванович, присядете или пройдете на кухню?

– Да, если можно, я бы выпил чая, если есть черный.

– Пойдемте. – Я пошла на кухню. – У меня есть лимон, если хотите.

Я поставила на стол чайник со свежей заваркой, нарезанный лимон и включила греться воду. Пошла опять в комнату посмотреть, как там сын. Бывшая свекровь сидела так же, но в руках держала грузовик и маячила им у сына перед глазами.

– Терентий, смотри, что тебе на день рождения принесли бабушка с дедушкой.

Ноль внимания. Бабушка ставит грузовик возле постройки из кубиков и начинает катать. Ноль внимания. В попытке привлечь внука к общению (он просто спит и вот сейчас, конечно же, проснется) убирает машинку в сторону и берет в руки один из кубиков.

– Ну раз кубики интереснее, давай бабушка тебе поможет построить башню.

Это было последнее, что она успела сказать. В попытке остановить чужое вмешательство в свой маленький мир, сын взял кубик и ударил бабушку в лицо. Все произошло так быстро, мы просто не успели среагировать. Как в замедленной съемке, я вижу, как приподнимается сын на коленях (я тут же двинулась к нему), размахивается и с невероятной для ребенка силой наносит удар – видимо, уголком и пришелся в бровь, хлынула кровь. Бровь была рассечена. Петр Иванович через секунду был уже в комнате, схватил Людмилу Александровну за руку, в слезах, с кровью на лице, увел ее прочь. После удара сын занялся кубиками. Оценив обстановку, я ринулась за свекрами.

– Людмила Александровна, давайте рану обработаем. – Убедившись, что сын далее будет спокойно заниматься своим делом, я ринулась следом.

– Не надо, Саша, мы лучше пойдем, – сказал Петр Иванович, помогая жене одеться.

– Ну вы хотя бы умойтесь, дорога вам долгая, – мой голос был виноватым, – он будет спокойным, если его не трогать. Вы сможете спокойно собраться. Просто больше не надо лезть к нему.

– Обойдемся без твоей воды и зеленки, – уже обувшись, начала немного повышать голос бывшая свекровь, – испортила своими генами ребенка.

Я видела, как у нее немного тряслись руки, от страха или от злости, неясно, может, и то, и другое. Глупая женщина сама полезла, а теперь будет строить из себя невинную жертву.

– Давайте не будем кричать и мирно разойдемся, – говоря это, Петр Иванович открыл дверь и подталкивал жену к выходу. – Никому от скандала и крика лучше не станет.

– Послушайте, что вам говорит муж. Иначе я могу поспорить по поводу генов, – настала моя очередь злиться.

– Ты слышишь, что говорит эта нахалка? Окрутила моего сына и выродила непонятно что. – Муж вытащил ее из квартиры, последние слова она кричала с лестничной клетки: – Правильно он сделал, что ушел от нее.

Я не стала отвечать ей, просто захлопнула дверь. Зачем человеку нужно говорить гадости, еще и на весь подъезд? И так позор на весь дом устроили. После услышанного крика все ринутся к окнам и увидят, как выходит моя свекровь вся в крови. Теперь все соседи будут судачить об этом.

Она испугалась внука, возможно, увидела в его глазах что-то первобытное, зловещее. Петр Иванович правильно сделал, что увел ее. Решил: лучше спящий внук, чем бодрствующий зверь. Начни Людмила Александровна орать и скандалить в квартире, зверь мог вернуться. А сынок после удара спокойно сел обратно и продолжил заниматься своим делом. У него вновь все хорошо.

Больше никогда они не звонили и не писали. Да в этом больше и не было необходимости. Теперь у них была нормальная внучка, а про зверя можно забыть, будто его и не было вовсе.

Возможно, я плохой человек, но после их ухода я ликовала. Сначала мне было стыдно, что не смогла уследить и предотвратить вовремя происшествие. После ее обидных слов мое настроение переменилось кардинально. Наконец-то вылезло наружу ее нутро. Мне стало очевидно ее настоящее отношение ко мне. Стоило всего-то внуку показать свое истинное лицо. Столько лет бабушка, открещиваясь от своего настоящего внука, создавала в своем представлении нормального, спящего. В этот день мой сын поставил ее на место. Он смог заступиться за себя, за свое естество. Пусть оставят нашу жизнь в покое. А я узнала теперь еще одну вещь. Нельзя трогать кубики – никогда.

Позже они выстроились в ряд на подоконнике в комнате сына. Каждый день перед сном он подходил и менял местами несколько кубиков. Это был особый ритуал. Логики и последовательности в расстановке я не смогла уловить, но это не означало их отсутствия. Рисунок со временем почти стерся. Не оправдалось мое предположение об интересе, связанном с цветными рисунками.

Мне всегда было интересно, как мир выглядит с его стороны. Красное было красным, круглое круглым? Может, картинка состояла из невероятных геометрических фигур, плывших от одной стороны в другую, или, может, подобие калейдоскопа? Или вовсе мир был таким же, но лишь черно-белым? Можно предположить, что те кубики были чем-то чрезвычайно важным.

Эти кубики так и стоят до сих пор. С шестилетнего возраста до двадцати лет каждый день перед сном сынок менял местами кубики по одному ему понятной системе. Я же не притронулась к ним ни разу, даже пыль не протирала с них. Чем могло обернуться вмешательство, я не знала, проверять не хотелось. Да и зачем тревожить и будоражить разум больного ребенка? Ему и так досталось от жизни по полной программе. Даже наоборот, ничего не досталось. Все, что у него есть, – это одеяло, кубики, телевизор и я. В этой жизни только эти вещи имеют какую-то ценность для него. Трогать его вещи – это вмешательство в его и без того хрупкое душевное равновесие. Это принесет страдание моему сынишке, а я этого не хочу. Ведь я люблю его не за что-то, а вопреки.

Теперь его нет. Со многими его вещами я хочу расстаться. С теми, которые напоминают о страданиях и боли. В день шестилетия моего сынишки пролилась кровь от его руки. Орудием послужил один из кубиков, но все их я не выкину. В тот день я не страдала. Это был день победы над плохими людьми, которые притворялись хорошими. Мой сын – победитель. Интересно, я единственная мать, которая счастлива, что ее ребенок рассек бровь бабушке? Чует мое сердце, нет. Верю – на этой планете очень много таких же несчастных, но сильных матерей. От этих детишек отворачивается не только общество, но и родные люди. Они стоят в своем забытье посреди вечной мерзлоты, укутанные теплым шерстяным пледом. Плед – это и есть мать, она укрывает свое дитя, не давая ему замерзнуть и потеряться в снежной пустыне. Эти пледы износились за годы службы. Но для человека внутри не важно, как плед выглядит снаружи. За этой изношенностью внутри скрывается огромный горящий очаг. Меня не расстраивала утрата привлекательности – самое важное, в моем очаге хватало жара, чтобы продолжать греть свое дитя.

Думаю, мне стоит завести мешок воспоминаний, положу туда памятные вещи о сыне. Первая вещь, которая туда попадет, будет деревянный кубик. Конечно, только один из всех. Интересно, смогу ли я понять, какой из них рассек бровь моей бывшей свекрови? Может, где-нибудь смогу высмотреть маленькую капельку крови. Это будет очень символично, должна же мать гордиться своим ребенком. Надо приспосабливаться: какой ребенок – такая и гордость.

Где-то в шифоньере лежат старые вязаные пинетки сына. В основном вещи я не храню. Старые свитера распускала, вязала из этих ниток носки, варежки, небольшие шарфики. Все остальное пускала на тряпки. Пинетки я сохранила. Очень давно их не доставала, – интересно, они еще сохранили детский запах? Эх, столько времени прошло, наверное, пропитались запахом саше против моли. Надо найти обязательно, чтобы тоже положить в мешок памяти. Сам мешок сошью из его рубашки, которую купила на прошлый Новый год. Вещей, которые стоит туда положить, будет не так много, значит, мешочек нужен небольшой.

Эти памятные вещи будут напоминать мне о самом тяжелом, но в то же время самом дорогом времени моей жизни. Времени, когда я была матерью своего любимого сына Терентия.