Текст книги "Кошка, живущая на крыше"

Да не мое это дело, черт!

Пусть сами решают.

Но вот чего я точно не хочу, так это еще разочек повторить сегодняшний шикарный вечер. Отвыкла я как-то за пару лет спокойной жизни от таких экшнов. Да и Лелик реально любит ее…

– Короче, так, – я подошла ближе, заглянула снизу вверх в темные глаза, – сейчас идешь наверх, раздеваешься, ложишься с ней. Даже если будет гнать! Даже если будет бить! Она проснется, ей будет очень плохо. Очень. И ты будешь вокруг нее прыгать. Помогать, утешать и терпеть. И слушать все то, что она захочет тебе сказать. Твоя задача, чтоб она не молчала. Потому что если Лара молчит, значит чего-то думает, а ей вредно сейчас. Ближе к ночи можешь попробовать утешить ее по-другому. Разберешься, как. Вообще, твоя задача – быть мягким котиком, козлик. Понял меня? Если что, звони мне, я приеду. Но вообще, сам разгребай. Придется подушкой для битья побыть, никуда не денешься. Ну да тебе не привыкать. И, само собой, если еще хоть раз проколешься и обидишь мою Лару… – тут я поманила его пальчиком, а, когда нагнулся, ухватила за разбитый нос так, что боец зашипел от боли, но не дернулся, – я тебя просто пришибу. Ты у меня вообще доверия никакого не вызываешь теперь. Понял?

– Угу… – примерно с середины инструктажа Лелик смотрел на меня с неприкрытым и очень приятным моему самомнению изумлением. – Спасибо тебе, Коть.

– Пока.

Я развернулась и села в такси, где наконец-то выдохнула. Посмотрела на часы. Час ночи.

Пусть этот день закончится уже. Желательно тихо и спокойно.

Дома я разулась, погладила Бусю и, тяжело топая, прошла к окну. Город не спал. Огни светились в каждом доме, словно созвездия, создавая новую звездную карту на земле.

– Фиг ли так топать, корова? – мрачно пробубнил голос гада-соседа так неожиданно, словно он рядом со мной стоял, за спиной. – Набегалась, спать ложись. Или ноги не сводятся?

Я подпрыгнула от неожиданности, усталое оцепенение исчезло, привычная ярость вернулась.

– Заткнись, урод!

– Сама заткнись, дура!

Я кинула в стену кроссовок, дождалась матерного комментария от придурка, и, нарочно топая громче обычного, отправилась в ванну, слегка взвинченная, но отпустившая наконец-то этот ненормальный день.

7

Вот честно, думала, этой дурной ночью мои приключения закончились. Думала, спать буду, как убитая. Но нет! Часа через три я прошлепала в туалет, не включая свет, с закрытыми глазами, затем вернулась, пошарила по кровати, уже по-привычке желая подтянуть под бок уютно посапывающую Бусю. Но собачки рядом не оказалось. Я решила, что, может быть, она ушла спать на кресло, и опять провалилась в сон. Ровно на пять минут, потому что затем отчего-то вскинулась, еще раз пошарила рядом с собой, прислушалась. И вскочила, врубая свет на полную. Потому что не показалось мне!

Тихий, будто задушенный хрип раздавался из-под кровати. Я залезла, вытащила лежащую на моей домашней кофте Бусю. Та, против обыкновения, не махнула мне приветливо хвостом, не лизнула ладонь. Я, старательно глуша подступавшую панику, торопливо ощупывала похожую на тряпочку, безвольную собаку, ужасаясь тихому хрипу и затрудненному дыханию. Догадок было море: реакция на прививку, скрытая, дремавшая до этого, болезнь, упала откуда-то, ударилась сильно, съела что-то… Да все, что угодно! Маленькая такая собачка, глупенькая! Судя по внешним признакам, действовать надо было быстро, но я словно в ступор впала, без конца тормоша тельце Буси, ощупывая ее, уговаривая открыть глазки, сама не замечая, что уже давно плачу навзрыд. Очнуться меня заставил сонный и злой рык из-за стены:

– Ты че там стонешь, а? Спать не даешь!

– Да пошел ты! – в ярости закричала я в полный голос, радуясь, что могу выместить свое отчаяние хоть на ком-то, – отвали, урод! Не до тебя!

– Да ты совсем поехала, коза! – возмутился сосед, затем грюкнул чем-то тяжелым об пол, – не уймешься, я стену, нафиг, разнесу!

– Разноси, гад! Сразу в полицию загремишь! Вот прямо сейчас разноси! Только иди нафиг!

Я орала в полный голос, уже не сдерживая рыданий, потому что Буся начала дергаться, и это привело меня в ужас. Это или эпилепсия, или предсмертные судороги! Что же делать? Ночь на дворе!

– Да что у тебя там случилось такое? – уже тише, без прежнего накала, озадаченно спросил сосед.

– Буся мояяяяя…. – непонятно, почему я решила ответить ему по-существу вопроса, ясно же, как божий день, что только насмешки сейчас отхвачу! – заболелаааа…

Дергающееся в руках тельце вызвало новый приступ рыданий, из-за которого я не сразу поняла, что говорит сосед.

– Дверь открой.

И поэтому какую-то долгую секунду оторопело слушала дверной звонок, никак не связывая его с тем, что ко мне кто-то хочет зайти.

А затем, подхватив собачку, пошла открывать, как сомнамбула, даже не спрашивая, кто это пришел посреди ночи.

И не удивилась, увидев высокую, загородившую весь проем двери, фигуру гада-соседа.

А он, наверняка мгновенно оценив мой расхристанный вид, заплаканное лицо и безумные глаза, перевел взгляд на маленькое существо, что я прижимала к себе, прошел в дом, молча потянул Бусю из моих дрожащих рук.

Прошел с ней в комнату, уложил прямо на пол, осмотрел. Буся опять задергалась, я, не выдерживая зрелища, заревела еще громче.

– Чем кормила? – его голос, спокойный и деловитый, неожиданно немного привел меня в чувство.

– Питание специальное. Для щенят.

– Похоже, сожрала что-то псина твоя. Надо в ветеринарку.

– Какая ветеринарка… Ночь на дворе…

– Обычная. Круглосуточная. Сейчас.

Он осторожно положил собачку на мою кофту, торопливо порылся в телефоне, кивнул мне:

– Поехали!

И я, быстро собираясь, даже не задалась вопросом, куда я с ним еду, и почему вообще ему верю. Мне кажется, что, появись в тот момент Гомер Симпсон и скомандуй двигать за ним, я бы без сомнений это сделала, до того была обескуражена и растеряна.

В его машине, новенькой kia, было просторно и комфортно, но едва ли я это заметила, полностью поглощенная маленьким дрожащим комком на своих руках.

Оказалось, в столице есть круглосуточные ветеринарные клиники, и одна из таких совсем недалеко от моего дома.

В чистом, пахнущем больницей помещении, кроме нас, было еще три пациента, которых я не рассмотрела. Мою Бусю забрали на обследование, и я, не выдержав, опять залилась слезами, уткнувшись в так удачно попавшуюся на пути неожиданно твердую, прямо таки мужскую грудь соседа. Он, надо сказать, вел себя не как обычно, по-свински, а вполне по-взрослому. Приобнял меня, что-то утешающе бубнил на ухо, а я все плакала и плакала, и никак остановиться не могла, словно все напряжение этого дурацкого вечера и ночи выходило слезами, и только его руки давали хотя бы видимость опоры в бешеном урагане, в который превратилась моя жизнь.

– Вы хозяйка пуделя? – врач вышел в коридор, неся на руках спящую Бусю, и я кинулась к нему навстречу. – Все в порядке, вовремя привезли. Она проглотила какую-то меховую игрушку, или шарик. Могла задохнуться.

Я, прижимая к себе дрожащими руками Бусю, слышала слова врача, как сквозь вату, концентрируясь только на одном: все позади, все хорошо, все хорошо!

Я так и не поняла, каким образом мы оказались в машине, на пути домой, пропустила момент оплаты услуг врача, рекомендации по уходу и кормлению. Желательно, не меховыми шариками. Прислушивалась к тихому сопению собачки, шмыгала носом, смотрела в окно на ночную столицу. И старательно отводила взгляд от водителя. Было ужасно неловко, неудобно и глупо. Надо же общаться, ведь так? Поблагодарить, по крайней мере. Потому что, и надо быть в этом откровенной, если бы не соседский гад, я бы так в ступоре бог знает, сколько просидела бы. А значит, упустила бы время. И потеряла Бусю. Поэтому надо, по крайней мере, быть вежливой с ним.

Я кинула на соседа очередной взгляд искоса и была позорно поймана с поличным. Гад улыбнулся во все тридцать два, приобретя при этом вид невозможно дурацкий, и сказал, кивнув на мирно сопящий сверток на моих коленях:

– Никогда бы не подумал, что это пудель. На игрушку мягкую похожа.

– Да, они маленькие все такие, а потом вырастают…

– А я вообще не люблю пуделей, они глупые все.

– И ничего не глупые! – возмутилась я, обидевшись за свою девочку, – Буся очень умная!

– Вот только хозяйка у нее дура, ага, – охотно поддержал он беседу, – всякую хрень по дому раскидывает, которую ее умная собака в пасть пихает.

Ах гад! Зря! Зря я попыталась проникнуться к нему чувством благодарности! Наглец, скот и хам!

Я раздулась, пытаясь придумать, как половчее уязвить эту сволочь, но в ошалевшую от переживаний голову ничего умного не пришло. И, совершенно некстати, мелькнула мысль, что, собственно, не так уж он и неправ… Видела же я, что Буся грызет мои домашние носки с меховыми помпонами, могла бы догадаться, что это опасно для маленького щенка…

Короче говоря, я только воздух открытым ртом похватала, как рыбка гуппи, но так ничего и не произнесла. Витенька, чтоб его, полностью оправдывая смысл своего имени, победно хмыкнул, скользнул взглядом от щенка, лежащего на моих коленках, до этих самых коленок и ниже, к спешно натянутым салатовым конверсам, опять хмыкнул. Как мне показалось, очень насмешливо.

Я, пыхтя от злости, подобрала под себя голые ноги, досадуя, что не оделась нормально, так и выскочила из дома в домашнем топике и шортах, накинув только сверху длинный кардиган и нацепив кеды, и теперь все сбилось, и даже прикрыться нечем от гадского взгляда!

И вообще, как он смеет? Молоко еще на губах… Тут отчего-то явственно представилось, как он пьет это самое молоко из стакана, как облизывает эти самые губы… Грудь и щеки полыхнуло жаром сильнее прежнего, конечно же, от злости. А отчего еще? Ну уж явно не от видения его губ. В молоке. Блин!!!

– Да не пыхти ты так, теть, – насмешливо прервал он мое помешательство, – а то лопнешь от натуги!

Тут мы, наконец, приехали, и я решила эффектно закончить диалог.

– Знаешь что, сопляк? Спасибо тебе, конечно, за помощь, но надо бы тебе не только штангами интересоваться, но и еще и книжки почитывать. По этикету, например. Чтоб знать, как со старшими разговаривать.

С этими словами я отвернулась, стараясь не обращать внимания на насмешливо блеснувшие серые глаза, дернула ручку машины.

Стремясь выйти красиво и грациозно, я замешкалась, перекладывая собаку из одной руки в другую и подбирая полы кардигана, и, конечно, же, оступилась на бордюре, с тихим, удивившим даже саму себя, писком полетев головой вперед. При этом я очень старалась в полете извернуться, чтоб упасть на спину и не придавить Бусю. И конечно же, гадский сосед не упустил возможность выпендриться, непонятно, каким образом оказавшись на траектории полета и подхватив меня за плечи.

– Вот ты коза! – рассмеялся он, сместив руки на талию и практически держа мое замершее в испуге тельце на весу, – слышь, че, мартышка в старости слаба глазами стала? Ничерта не видит перед собой?

– Смотрю, классику ты все же освоил… – пробормотала я, нерешительно дергая ногами и изворачиваясь в крепких ладонях.

На руках моих по-прежнему сладким сном спала псинка, которую я от испуга прижала к груди, поэтому освободиться и двинуть по нахальной морде мальчишки я никак не могла. Так и висела в его лапах тряпочкой, с некоторым страхом глядя в насмешливые серые глаза. А красивый ведь, гад. Черты лица правильные такие, как и хочется их слегка разбавить. Например, пирсинг в бровь. Подчеркнуть нахальный, притягивающий образ хулигана. Или в губу можно… Это должно интересно ощущаться при поцелуе…

СТОООП!!!

Я, внезапно осознав, о чем вообще думаю, резко пришла в себя и решительно дернулась, показывая, что уже вполне способна к самостоятельному передвижению.

Витенька аккуратно поставил меня на асфальт, буркнул:

– В рамках школьной программы…

И первым зашел в подъезд. Черт! Еще же лифт!

Как ни странно, в лифте сосед не пробовал продолжить свои издевательства, просто стоял, посматривал на меня и молчал, слава всем богам!

Я же, немного испуганная своими, никуда не годящимися мыслями по поводу апгрейда его внешности, да и вообще по поводу его внешности, тоже тупо молчала. И только выйдя из лифта, запоздало вспомнила, что, может, стоило поблагодарить его за участие?

– Спасибо, – нерешительно сказала я, и, мучительно переживая возникшую неловкую паузу, потому что Витенька остановился, молча ожидая продолжения, добавила на автомате, – может, чаю?

Сообразив, что только что ляпнула, подняла глаза, открыла рот, чтоб добавить "как-нибудь", но сосед шагнул ближе, оттесняя меня к двери, и проговорил каким-то низким, хрипловатым голосом, так не похожим на его обычный насмешливый басок:

– В качестве благодарности?

Я, сильно испугавшись непонятно чего, размазалась по двери, нащупывая ручку, лихорадочно дергая ее вниз. Взгляд при этом оторвать от его серьезных жадных глаз совершенно не могла. Гипнотизер, блин…

Сосед шагнул еще ближе, дверь щелкнула, открываясь, и я влетела в квартиру, захлопывая замок и рявкая резко и неожиданно тонко:

– Нет!

Ответом мне был несильный удар по двери и насмешливый удаляющийся хохот.

Я привалилась к стене, вместе с Бусей тихонько сползая вниз.

Очуметь, какой день. И вечер. И ночь. До постели бы добраться.

А думать я сегодня не буду.

Вот не люблю Скарлетт, но иногда ее философия очень в тему.

8

Проснулась я от бодрого воя Билана про невозможное возможно. Спросонья решила принять слова песни, как руководство к действию, и метнула в стену уже привычное к такому обращению блюдо.

– С добрым утром, теть! – глумливо поздоровалась стена, ритмично постукивая тяжелыми железяками.

Бог мой, да этот дурак помешан на своих мускулах! И вкус у него еще дурнее, чем я думала ранее. Заниматься под Билана… Это, скажу я вам, уже даже не извращение. Это заболевание.

Буся, все это время тихонько дремавшая у меня под боком, на Билана и последующий привычный обмен проклятиями никак не среагировала, только зевнула сладко и умильно и вяло махнула хвостом.

Я озабоченно потрогала ее нос. Холодный. Значит, температуры нет. На этом все познания об измерении самочувствия у собак закончились.

– Теть, – в очередной раз грюкнула железом стена, – ты вчера от меня так бежала, что кое-что забыла.

– Что еще? – подозрительно поинтересовалась я, высовывая ногу из-под одеяла и разглядывая педикюр.

– Да там врач рекомендации написал на бумажке, для блохприемника твоего прожорливого.

– А почему ты мне не отдал вчера? – я отвлеклась от ногтей и с возмущением поискала глазами, чего бы еще такого громкого кинуть в стену.

– Да я хотел… А ты смылась… Даже чаем не напоила… – загрустила стена.

– Давай! – скомандовала я, вставая и нашаривая мягкие пушистые тапочки. Замерла, разглядывая их и примеряя к ненасытной утробе Буси. Это что же, мне вообще все пушистое придется убирать с глаз долой? Грустно…

– Неа, – с веселым злорадством раздалось в ответ, – надо было вчера не тормозить.

– Гад какой! – ступила я на привычную дорожку, – это же не для меня, это для собаки! Ей же уход нужен! И лечение!

– Вот вчера и надо было об этом думать, – мстительно заявила стена.

– Да пошел ты! – я была настолько возмущена открывшимся живодерством соседского гада, что даже мозги заработали активнее, – я позвоню в клинику и сама все выясню. Без тебя, урод!

– Да ладно тебе, – примирительно пробубнил сосед, – и пошутить нельзя… Принесу сейчас.

Я едва успела накинуть на себя тонкий халатик и прибрать волосы, как в дверь позвонили. Усилием воли заставив себя пройти мимо зеркала в прихожей, не заглянув, потому что вот нечего ради всяких сопляков прихорашиваться, я открыла дверь, не посмотрев в глазок.

А надо было! Надо! Тогда, может, эффект не был бы настолько ошеломляющим!

Соседский мальчишка стоял передо мной полуголым, в спортивных шортах до колен и с полотенцем на шее. Мое лицо оказалось как раз на уровне гладкой накачанной груди, покрытой мелкими бисеринками пота. Я оторопело задрала подбородок, чувствуя какое-то временное помутнение, морок, заволокший мозг, не дающий ни оценить объективно ситуацию, ни даже слова выдавить. Насмешливые серые глаза понимающе прищурились, мгновенно распознавая признаки моего явного замешательства, красивые губы изогнулись в ехидной усмешке. Он сделал шаг вперед, я, на автомате, назад, запуская его таким образом в свою квартиру.

Еще шаг – и я у стены коридора, а нахал навис сверху, не прижимаясь, но словно замыкая меня в клетку, обволакивая своим телом, своим запахом, терпким, дикой смесью дезодоранта, пота, железа и еще чего-то, сложно уловимого, но невероятно… Заводящего?

Он нагнулся, словно желая обнюхать меня, и опять заговорил этим своим низким влекущим голосом:

– Ну что, на кофе пригласишь? Раз уж вчера чая не дождался?

БАЦ! И мгновенное прояснение!

И что же это я делаю?

Я стою в коридоре, дрожу, как овца, словно веселые школьные времена вернулись, и самый крутой мальчик параллели зажимает меня на переменке!

Ух! Возвращение в реальность было головокружительно быстрым.

Я собралась, упрямо задрала подбородок, зло встречая его немного расфокусированный, плывущий взгляд школьного мачо, и рявкнула:

– Нет! Давай сюда рекомендации!

И руку выставила требовательно, стараясь не касаться горячей кожи. А то ж, блин, опять поплыву!

Витенька, похоже, слегка обалдел от того, что его пикап не сработал, потому что без звука отдал мне бумажку. Я, не желая даже размышлять, откуда он ее достал, потому что карманов на шортах вроде не было, и в руках у него, когда появился на моем пороге, тоже ничего не наблюдалось, мотнула головой, указывая ему на дверь.

Типа, помог, и вали.

Витенька, постояв надо мной еще секунду и шумно подышав мне в макушку, в итоге все же развернулся и вышел за дверь. На пороге он обернулся, явно для того, чтоб сказать что-то в своей манере, язвительное и злобное, но я слушать не стала и дверь быстренько захлопнула.

Вздрогнула от гулкого удара с той стороны, похоже, кулаком, вот гад!

Из оцепенения от размышлений о том, что это вообще сейчас такое было, вывел еще один удар, теперь уже мощных басов за стеной.

Мммм… Оззи, ты в тему сейчас.

Я помотала головой и пошла умываться, по пути думая, где я поступила неправильно. И почему мне такое наказание. И, самое главное, какого это черта так реагирую на соседского сопляка?

Нет, ну выглядит он, конечно, зачетно. Все эти мускулы, кубики, кожа гладкая… И глаза эти… И губы… Но, черт возьми, это же ребенок! Это мальчишка совсем! У него даже подкаты мальчишеские, школьные! Ну смешно же! А особенно смешно, что я, взрослая уже тетенька, так на него ведусь!

А все почему? А все потому, что личная жизнь уже год как в коме! И права Лара, надо с этим что-то делать, а то дойду до того, что буду на мальчиков соседских облизываться! Фуфуфу! Позорище!

Кстати, о Ларе. Как она там?

Я ушла на кухню, прихватив телефон и раздумывая, стоит ли звонить. И решила, что пока не стоит. Спит наверняка подружка. А проснется – и тоже ей не до меня. С Леликом мириться будет. Если этот дурак опять все не испортит, конечно. Ну, в этом случае, сама мне наберет.

Я сварила кофе, добавила маршмеллоу, уселась в свое любимое кресло, и раскачиваясь в такт хрипу Оззи, очень миленько провела утро, разглядывая панораму города и поглаживая пришедшую ко мне на колени Бусю.

Настроение, несмотря на утреннее происшествие и предательское поведение собственного организма, было приподнятым.

9

Кошка была черной. Конечно же черной, какой же еще может быть Кошка, гуляющая сама по себе? Она щурила на меня из темноты рисунка свои желтые хищные хитрющие глаза и еле видно улыбалась. А я никак, ну вот никак не могла поймать эту улыбку на кошачьей морде. Потому что да, я умная женщина, но она умнее.

Звонок я услышала далеко не сразу. Кошка никак не хотела улыбаться, глаза уже слезились от напряжения, шумопоглощающие наушники поглощали все звуки, кроме Надежды Бабкиной в сопровождении казачьего хора, бодро поющих из-за стены вот уже третий час подряд.

Хорошо, что Буся почувствовала вибрацию, и подлезла ко мне под руку, тычась мягкой мордочкой в ладонь.

Я отвлеклась от своей Кошки и ее неуловимой улыбки, откинулась на спинку кресла. Мама. Подхватила телефон и вышла на балкон.

– Что это у тебя там? – я прямо наяву увидела, как мамуленька морщится и отводит трубку от уха, – ты на улице что ли?

– Нет, я дома, – я не посвящала ее в особенности своих отношений с соседским гадом, прекрасно зная бедовый боевой характер. Стоило ей дать хоть малейший повод осознать, что ее деточку пытаются обидеть, и она бы явилась уже сюда, чтоб разнести всех, кто встанет на пути ее карающей метлы. Потому что мамуленька у меня та еще ведьма, да. Мой упрямый и мерзкий характер – это прямо малюсенькая часть той нереальной зверской мощи, что досталась ей.

– Странно… Шумно очень, как ты работаешь? – но на этом, слава яйцам, вопросы закончились. – Приезжай в гости, давно тебя не было. И не звонишь. Совсем про свою маму забыла.

Я прислушалась к набирающему обороты в комнате казачьему хору, и решила, что, бог с ним. Кошка не рисуется, два заказа простеньких я уже сделала, завтра поеду в офис, решать вопрос о дальнейшей стратегии, да и Антон чего-то молчит таинственно, наверно, получил оплату от клиентов, хитрый гад. А значит, сегодня можно в самом деле сгонять к мамуленьке. Тем более, что она с Бусей еще не знакома.

– Хммм… Говоришь, на улице нашла? – мамуленька подозрительно, двумя пальчиками, подхватила приветливо помахивающую хвостиком Бусю, подняла на уровень глаз. – Странно, что такую хорошенькую выкинули… Может, ищут?

– Не найдут. – Отрезала я, отбирая собачонку, и не собираясь даже задумываться о моральности своего поступка.

Нет уж, я нашла, значит, моя Буся. Нечего было терять. За эти несколько дней я настолько привыкла к собачке, что даже мысль о том, что ее надо куда-то отдать, была ужасной. Брррр…

– Ну ладно… – Мамуленька откинулась в плетеном креслице, лениво оглядывая улицу.

Мы сидели с ней в новом, недавно открывшемся ресторане с летней верандой и французской кухней. Море цветов, спокойные тона, услужливые официанты. Ненавязчивая роскошь. Короче говоря, я, в своих конверсах и ярком джинсовом комбезе слегка не вписывалась. Зато мамуленька смотрелась в своей стихии. Шикарная укладка, выглядящая так естественно, что сразу становилось понятно, сколько усилий и времени потрачено на нее, дорогое, стильное платье, общий флер ухоженности и изысканности. Я шумно потянула коктейль из трубочки, мамуленька немного нахмурилась, но ничего не сказала. Оно и правильно, воспитанием заниматься поздновато.

Я нагло развалилась на креслице, закинув одну ногу на соседнее, посадила Бусю на колени, позволила ей прикусить игриво палец.

– Я на следующей неделе хочу в Берлин на пару дней. Там выставка будет тематическая. Может, со мной?

– Нет, мамуль, у меня работы полно. Да и Бусю не с кем оставить.

– Вот никогда я животных не любила, – поджала губы мамуленька, – столько осложнений с ними, столько ограничений… Отдай Ларе на пару дней.

– Нет, не хочу.

– Она все еще с этим страшным парнем, да? Как его… Олег? Боксер какой-то…

– Да.

– Надо же.

Больше мамуленька ничего не сказала, только опять губы поджала неодобрительно. Лару она любила, потому что не знала, что та за чудо по пьяни. А Лелика опасалась, как и многие, кто его видел.

Я сидела, наслаждаясь мягким послеобеденным солнышком, играла с Бусей, и лениво размышляла о том, как часто мамуленька поджимает свои красивые губы, когда речь заходит обо мне. Не особо я на роль дочери вписываюсь, это точно. Слишком мы разные.

Достаточно посмотреть на нас, чтоб понять, что мне от нее внешне ничего не досталось.

Яркая, роскошная, знающая себе цену, успешно ведущая свое, пусть и небольшое, но устойчивое консалтинговое агентство, мамуленька в свои сорок два выглядела едва ли на тридцать пять. И это были шикарные тридцать пять.

Я же, особенно сейчас, с двумя пучками – рожками на голове, без грамма косметики и наряженная в цветной джинсовый комбез, смотрелась подростком в стадии бунтарства.

Мы сидели друг напротив друга олицетворением полярности миров, в которых жили. Общим у нас с ней было только одно: цепкий, независимый характер и бульдожья хватка.

– Котенок, ты бледненькая какая-то, – мамуленька смотрела на меня обеспокоенно, постукивала ложечкой по блюдцу, – может, все же отдохнешь? Ну есть же для животных всякие там гостиницы… Давай вместе в Италию? Мне рекомендовали, там новый курорт… Не помню названия…

Я помотала головой, не поднимая взгляда от коленок, где Буся уже угомонилась и теперь счастливо грызла сухарик. Нет уж. Куда-то ехать, отрываться от привычной жизни… Да еще и с мамой. Ну не пятнадцать же мне, в самом деле, хоть, может, и выгляжу по-другому!

– Катя, здравствуй!

Мужской голос прозвучал совсем неожиданно и близко. Я подняла голову, прищурилась. Заслоняя солнце, стоял передо мной Вадим Петрович, улыбаясь в своей обычной альфасамцовой манере, сокрушительно и ослепительно.

– Здравствуйте! – я поднесла руку к глазам козырьком, чтоб разглядеть получше его и его приятеля, с которым они подошли к нашему столику.

– Не ожидал тебя здесь увидеть! Позволишь присесть?

Они как-то очень шустро расположились за нашим столиком, я даже сказать ничего не успела.

– Это мой друг, Юрий Васильевич, а это Екатерина, помнишь, я говорил что она мне сейчас для проекта рекламу полностью отрисовывает? А это твоя подруга?

– Это мама… – тут я повернулась к мамуленьке и увидела, что она сидит, выпрямившись, жестко сжав губы и смотрит на приятеля Вадима Петровича злым взглядом. Удивившись такой реакции, я только слабо булькнула, заканчивая, – Маргарита…

– Павловна, – завершил за меня неожиданно Юрий Васильевич, тоже глядя на маму пристально, но как-то виновато, – мы… Познакомились недавно…

– Мама? – страшно удивился Вадим Петрович, переводя взгляд с меня на мамуленьку, и не выдавая все же дежурных комплиментов о схожести красоты мамы и дочки. И это было правильно, потому что ничем похожим здесь и не пахло.

– Мама. – Неожиданно жестко и четко произнесла мамуленька, резко вставая из-за стола, – нам пора.

Я растерянно поднялась следом, сгорая от любопытства, но не собираясь теребить ее в данную минуту. Было понятно, что мамуленьке почему-то крайне неприятен друг моего заказчика, и она не хочет с ним оставаться за одним столом.

– Но, может, чаю еще?.. – похоже, что Вадим Петрович растерялся, не понимая причин бегства. В отличие от своего друга, который тоже поспешно поднялся и ухватил мамуленьку за руку.

Ух ты!

"Все чудесатей и чудесатей", – как говорила Алиса. Я, оказывается, кое-что пропустила, поглощенная войной с соседом!

– Маргарита Павловна, позвольте мне еще раз… Простите меня! – Юрий Васильевич не отпускал ладонь мамуленьки, смотрел жалобно и виновато, – я совсем не хотел тогда вас обидеть…

– Конечно, Юрий Васильевич, я вас понимаю, разве может женщина обидеться, когда ей делают такое лестное предложение?

Мамуленька вырвала ладонь, показательно вытерла ее салфеткой и удалилась. Я неловко кивнула на прощание застывшим от неожиданности мужчинам, и пошла следом, наблюдая прямую спину мамуленьки с идеальной осанкой. И чуть более сильной, чем необходимо для обиженной женщины, амплитудой покачивания бедер.

Интересненько…

– И что это было? – мы уселись в машину, и я начала беззастенчиво вытаскивать из нахмуренной показательно " не подходи, убью" мамуленьки информацию. Она нахмурилась еще сильнее, прикусила губу и демонстративно включила зажигание. Машина чихнула.

На меня эти ее демарши никогда никакого воздействия не имели, поэтому я вынула ключи из подрагивающих рук, удивившись этому факту безмерно. Моя мамуленька! И дрожащие руки? Конец света, что ли?

– Говори давай. А то корвалола налью, будешь старушкой пахнуть.

– Нечего говорить. Просто очередной хам.

– А чего взволновалась так?

– И ничего не взволновалась. И вообще. Не твое дело. Давай ключи.

Так, все понятно. Мамуленька в жестком отказе, придется отступить. Ну ничего, осадные войны всегда выигрывала я.

Со второго раза машина не завелась. И с третьего. Вздохнув, я открыла приложение, чтоб вызвать такси, когда в окошко с моей стороны постучали.

– Катя, проблемы с машиной? – Вадим Петрович улыбался по-прежнему ослепительно. Надо бы сказать ему, что так явно радоваться тому, что у кого-то ломается машина, не очень хорошо.

– Да, что-то случилось…

– Давайье мы с Юрием вас отвезем.

– Нет!

– А давайте! – я мстительно глянула на краснеющую от моей наглости мамуленьку. А вот надо было сразу дочке все рассказывать, а не устраивать здесь домострой.

Я вышла из машины, Вадим Петрович обошел и открыл мамуленьке дверь. Той ничего не оставалось, как выйти.

Юрий Васильевич был гордым обладателем огромного белого внедорожника Мерседес последней модели. Он, страшно смущаясь, попытался под ручку подсадить мамуленьку на заднее сиденье, и сразу же отлетел в сторону. Таким злым взглядом она его наградила. Да что же такое случилось-то между ними?

Вадим Петорвич легко закинул меня на соседнее с маминым сиденье, уточнил адрес, и всю дорогу сглаживал неловкость, постоянно болтая о каких-то мелочах. Я поддерживала разговор, улыбаясь и поглядывая на злую мамуленьку и заметно стыдящегося Юрия. Интрига, блин!

Мамуленьку высадили первой, она, сухо попрощавшись исключительно с Вадимом, жестом усадила на попу ровно наладившегося было ее проводить Юрия, и грозно и многообещающе посмотрела на меня. Ой, чувствую, будет мне весело! Но зато все узнаю!

После ухода мамуленьки Юрий загрустил, разговор поддерживал неохотно, Вадим тоже поутих, поглядывая на меня многозначительно и внимательно.

И даже вышел провожать до подъезда, мотивируя это тем, что вечер уже, и хулиганы всякие…

Ну да, хулиганы… Один такой как раз заходил в подъезд и наблюдал интимную сцену прощания. Я скосила глаза на Витеньку, который презрительно оттопырил губу, проходя мимо. И опять разозлилась! Ну надо же, индюк какой! Да какое его щенячье дело вообще! На нервах специально подольше постояла возле подъезда с Вадимом и даже, кажется, согласилась на встречу, больше похожую на свидание. А все из-за того, что ехать в одной кабинке с соседским гадом не хотела.

Дома меня встретил свежий воздух из незакрытого балкона и низкий мощный хрип Раммштайн.

Буся тут же начала мерзенько подвывать, а я, отметив, что, похоже, гаденыш истощил свою фантазию и пошел на второй круг, умотала в ванную, игнорируя настойчиво звенящий телефон. Мамуленька на заставке была прекрасна, и глаза ее, казалось, метали молнии праведного гнева.