Текст книги "Их двое"

После этого опять сажусь на кровать, сдираю с себя свитер, рассеянно поправляю лямки маечки.

В доме очень тепло, эти придурки явно кучу поленьев уже сожгли… Черт, такими темпами, мне надолго не хватит. Надо заставить их наколоть еще… И уголь в машине остался. И вещи мои, кстати, тоже!

Мне тут даже переодеться не во что! Одна только ночнушка безразмерная, которую мне еще бабушка презентовала. Я ее, помнится, как сюда привезла от нее, так и оставила.

Ее еще потом Борюсик нашел и долго ржал, сравнивая с увиденными в музее специальными ночнушками, которые шились для первой брачной ночи в темном Средневековье. И предлагал дырку сделать. Только не спереди, а сзади. А то так пойдешь ночью по важным туалетным делам, и, пока найдешь концы, уже и не нужно будет…

В принципе, можно и ее напялить… Заодно запугаю столичных извращенцев до нервного энуреза… К такому их жизнь точно не готовила…

Наваливается сонливость. Все же, такой тяжелый день, черт… Одни нервы…

Подремать – самое оно… Но, прежде, надо закрыть дверь на засов. И еще придвинуть, пожалуй, табуреточку в качестве сигнализации. Ей, кстати, роль метательного снаряда удалась на славу и, главное, вообще не повредила. Дед качественные вещи делал…

Встаю, топаю к выходу, попутно сдирая с волос надоевшую резинку, и тут дверь распахивается, а на пороге обнаруживается огромная фигура Егеря…

Дедова берданка

Он настолько здоровенный, что не помещается в проем, приходится немного сгибаться. Ему.

А мне – невольно отступать.

Это чисто инстинктивное желание жертвы, слабой и небольшой в размерах, убраться с пути крупного сильного хищного зверя. Не факт, что захочет употребить, но лучше не рисковать. Целее будешь.

Я ловлю себя, практически, в полете. Одна нога уже шагнула назад, тело уже отклонилось, повинуясь пещерным звериным инстинктам…

Но все же человеческого во мне больше.

Потому и успеваю затормозить.

Делаю вид, что этот идиотский недо-танец – чисто моя инициатива, а не потребность убраться подальше от него, резко вскидываю подбородок и без страха встречаю темный взгляд прищуренных в вечном гневе глаз.

Чего ж ты такой злой-то, извращенец?

– Стучаться не умеем, как я понимаю? – сухо комментирую его хамское появление.

– Не успел, – коротко информирует меня Егерь и нахально заваливается в комнату.

Делать это ему приходится, пригибаясь, а потому движения все больше напоминают медвежьи. Обманчиво медлительные и неуклюжие. И опасные.

Черт, похоже, я все-таки подсознательно очень сильно боюсь этих извратов. Оно и понятно, конечно, учитывая их историю, но все же я думала, что этот период уже отступил…

Но нифига, судя по тому, что нахождение в одной комнате с Котом мне показалось очень опасным…

А уж про ситуацию, которая сейчас, вообще молчу.

Дрожь такая, что как только умудряюсь себя контролировать, чтоб руки не тряслись, фиг его знает…

– Что тебе?.. – голос у меня предсказуемо хрипит, потому замолкаю и сглатываю, ощущая сухость в горле, дикую и дерущую.

Егерь молчит, рассматривает меня…

Взгляд его не скользит, как до этого, медленно и тягуче, а, как упирается в одну точку, так там и застревает. В районе моих голых плеч и груди. И это уже в край неприлично!

Я вспоминаю, что стою – в майке, и майка у меня – тонкая, а лифчик по привычке не надела, потому как нечего туда особо класть…

Хотя, судя по дикому взгляду Егеря, вполне есть чего.

Осознав, на что он пялится, отшагиваю все же в сторону, тянусь к свитеру. Плевать, что подумает! Главное, укрыться от этого похотливого разглядывания!

– Ты охренел? – комментирую свои действия, поспешно прикрывая грудь свитером. Надевать его пока не собираюсь, справедливо опасаясь даже на секунду отвести взгляд от хищника. Мало ли, чего ему в голову… Уже взбрело? – Какого фига так пялишься?

Егерь удивленно смаргивает, кажется, только в эту секунду осознавая, что действительно смотрел, переводит взгляд на мое возмущенное лицо… А затем глаза его становятся еще более злыми, а скулы – каменными, он мгновенно надувается своей привычной яростью а затем гневно выдает:

– Размечталась, бля. Нужна ты мне, селедка сушеная!

И, пока я перевариваю оскорбление, вытягивает вперед руку…

– Вот, Кот говорил, что ты по этой рухляди плакала, забери.

В его лапе дедова берданка смотрится игрушечной.

Как я ее раньше не заметила?

Торопливо выхватываю оружие из здоровенной ладони, прижимаю к себе. Потом спохватываюсь, осматриваю, а то мало ли, что эти придурки могли с ней сделать… Сняли же зачем-то со стены. Она там двадцать лет висела, никому не мешала…

При беглом осмотре становится понятно, что придурки определенно с моей берданочкой что-то сделали…

– Вы что с ней сотворили, извращенцы? – хриплю я, разглядывая изрядно посветлевший приклад. И блестит она как-то… Неправильно. Неправильно, что вообще блестит! Должна быть тусклой! И темной! А тут… Приклад-то, оказывается, из светлого дерева…

– Почистили, – грохочет сверху, словно камнями присыпает по металлу моего мозга, сволочь, – смазали… Вообще, нельзя так с оружием обращаться. Она же могла в руках разорваться при первом использовании… Техника безопасности должна же быть хоть какая-то…

– Техника… – эхом повторяю я глупые слова, – безопасности…

А затем до мозга доходит вся абсурдность ситуации. Эти твари пришли в МОЙ дом, зашли в МОЮ комнату, сняли со стены МОЮ берданку и ПОЧИСТИЛИ ее!!!

Извращенцы!

Уроды!

Да кто им позволил???

Сложно сказать, почему я так завелась именно из-за берданки, возможно, это просто стало последней каплей, откатом в череде тупых событий последних дней…

Но факт остается фактом. Возмущение мое вылилось в действия. Неконтролируемые.

Берданка резко откидывается на кровать, а я, не заметив, как тревожно дергается к ней Егерь, начинаю наступать на него и шипеть по змеиному прямо в мерзкую небритую рожу:

– Да как у вас, извращенцев поганых, хватило наглости хватать мою вещь? Это – дедова берданка! Он – последний к ней прикасался! Его память! А вы ее… почистили??? Да кто вы такие, вашу мать, чтоб приходить сюда, трогать мои вещи и издеваться над ними??? Да вы – хуже насильников! Вы – уроды моральные!

Я шиплю это все, не выбирая выражений и не думая о последствиях, полностью увлеченная своими эмоциями, и не замечаю, что Егерь, вначале выглядящий немного удивленным и обескураженным моей реакцией, все больше темнеет взглядом и каменеет лицом…

А затем молча хватает меня за плечи…

Я замолкаю так же резко, как и заговорила до этого.

Егерь, и без того находящийся слишком близко, непозволительно просто близко, неожиданно оказывается буквально прижатым ко мне.

И не просто прижатым!

Он держит меня! Держит так сильно, что не могу шевельнуться!

Замираю, как была, в полу-моменте, раскрыв рот, смотрю в его темные жуткие глаза, запрокинув голову. Руки мои, судорожно сжимающие ткань свитера, оказываются зажатыми между нами и шевельнуть ими невозможно.

И тут Егерь, ни слова не говоря, рывком, словно игрушку, или ребенка маленького, поднимает меня над полом!

Ощущаю, как ноги теряют опору, и вместе с ней уходит мое боевое настроение. Остается только страх и ощущение того, что доигралась. Додразнила хищника…

– Ты, зараза мелкая, охерела вкрай, – рычит он, словно мой «патрик» на низких оборотах, когда еле тянет и вот-вот сорвется к чертям собачьим, – я тебе доброе дело сделал, херовину эту древнюю в порядок привел, а ты мне тут выебываешься? А не много ты на себя берешь, овца? Я ведь могу тебя просто запереть в чулане, а филькиной грамотой твоей подтереться! Поняла, сучка? Поняла?

Последнее слово он рычит уже практически нечленораздельно. И очень. Очень страшно.

Мои ступни тупо болтаются в воздухе, мои руки прижаты к каменной груди, сердце замирает на какой-то очень высокой, пронзительной ноте… И взгляда оторвать от бешеных глаз этого зверюги невозможно.

– Дура бестолковая… – неожиданно переходит он с рыка на шепот… Я не успеваю ничего понять, среагировать на такую внезапную перемену в настроении хищника…

Егерь еще мгновение разглядывает мое запрокинутое лицо, обхватывает сильнее… И, рывком подтянув еще выше, провезя по себе до самого лица, прижимается к моим губам в диком, жадном и совершенно неожиданном поцелуе…

И это – ах! – невероятно!

Я настолько обескуражена, настолько испугана, что не понимаю даже, что происходит. В самом деле не понимаю!

Только что я была полна ярости, кричала, возмущалась и была готова растерзать этих гадов за насилие над дедовой памятью, а сейчас словно в ступоре, в каком-то дурацком вакууме нахожусь… Он не целует меня.

Хищники не умеют целовать.

Он меня… ПОГЛОЩАЕТ.

Берет. Силой.

Я просто пошевелиться не могу, абсолютно недоступны любые средства борьбы: ни шевельнуться, ни крикнуть. Ни укусить.

Хотя, последнее я могу, конечно, но… не могу.

Голова словно в диком, безумно дурмане, кружится и совершенно не соображает. Его губы жадные и абсолютно неласковые, этому зверю не требуется обратной связи, моей реакции на его действия. Он просто делает то, что ему хочется сейчас, в чем нуждается.

Но самое жуткое в ситуации совсем не это.

Совсем другое.

Самое жуткое, что я реагирую на происходящее совсем не так, как надо!

Это чудовищно, но… Меня тоже это ПОГЛОЩАЕТ…

Совместная ненависть

Меня никогда так не целовали, никогда не трогали так. И, наверно, только этим, своей неподготовленностью к ситуации, к необычности ощущений, я могу оправдать свое бездействие.

Ну и еще тем, что как-либо действовать чисто физически нереально.

Егерь держит так, что не дернешься. И целует так, что не остановишь.

И в итоге я не останавливаю. Подчиняюсь стихии.

Он что-то рычит мне в рот, реально, словно дикий зверь, его язык нахально проникает так глубоко, что начинаю задыхаться. И, наверно, от нехватки воздуха, голова еще больше кружится, и пусто там, пусто, словно в мячике для занятий фитнесом!

Еще никогда не ощущала я такой беспомощности в сочетании с дико стучащим сердцем, которое ломит в грудную клетку и заставляет, кажется, все тело пульсировать.

Егерь меня целует, лишая воздуха, сил, головы, а я ощущаю себя не человеком уже – какой-то бессмысленной субстанцией, которая бьется в такт его движениям и тянется к нему, к своему захватчику…

Один шаг – и я стою уже на краю низкой кровати, сравниваясь в росте с Егерем, и, вроде как, твердая основа под ногами должна придать уверенности, но уверенность получает только этот захватчик. Ему теперь проще держать меня, легче распускать лапы, отправляя их в вольный выгул по моему дрожащему от неожиданности и напряжения телу.

Я ощущаю это все смазано, словно в бреду, длительном и сладком. И не могу ничего сообразить, даже когда он перестает терзать мои губы… И переключается на шею и плечи.

И здесь тоже в полной мере проявляются звериные замашки. Он не целует: лижет, кусает, рычит что-то сквозь зубы, матерно и гневно, словно обвиняет меня в происходящем, словно это я его заставляю, а не он! Не он сам!

Удивительно, кстати, что это все вообще понимается сквозь толщу обрушившегося на меня безумия.

Как проблеск солнечного света на глубине. Единственный, кстати.

Потому что в остальном ничего не меняется.

Руки мои по-прежнему нелепо сжимают края свитера, в глупой попытке прикрыть то, что уже смысла не имеет прикрывать, потому что Егерь всю шею облизал-искусал, все плечи, ключицы… И только вопрос времени, когда доберется до груди…

От осознания, что это обязательно случится, ощущаю, как начинает ныть и наливаться тяжестью все внутри, как собираются соски, становятся чувствительными – тронь – и больно будет!

Раскрываю рот в тщетной попытке глотнуть воздуха, потому что, хоть Егерь и занят сейчас другими частями моего тела, кислород в легкие не поступает. Там – словно сжиженный азот, рвет на части, сводит с ума, дышать нечем и незачем.

– Сучка сладкая, – рычит уже вполне различаемо Егерь, неожиданно отрываясь от облизывания моей кожи, вскидывает голову, смотрит в глаза… И я в очередной раз поражаюсь холодному безумию его глаз, черному, затягивающему… Он же абсолютный зверь… Что он делает со мной? Как смеет? Как я так позволяю? Я что, дура безвольная?

– Ненавижу таких, – сообщает между тем Егерь… И опять прижимается к моим губам. С явной такой, очень впечатляющей ненавистью.

А я… Я ему отвечаю. Тоже с ненавистью, естественно.

Он ощущает всю степень этого совместного для нас чувства, рычит сдавленно, сжимает пальцы на моем затылке, крепче втискивая в себя, а второй рукой дергает майку сзади, да так, что лямки трещат. Я в ответ наконец-то оставляю в покое свитер и злобно царапаю дубленую кожу на шее. Это почему-то не тормозит его, а заводит еще сильнее.

Егерь усиливает напор, уже двумя руками раздирая на мне остатки майки, а затем отстраняется, чтоб убрать с груди все, что мешает обзору. И тактильным ощущениям.

Замирает, разглядывая острые соски, и я впервые совершенно не стесняюсь своей полторашки. Потому что невозможно стесняться того, на что смотрят с таким голодом.

Егерь шумно втягивает воздух, словно здоровенный бык, ноздрями дрожащими, затем смотрит мне в глаза и говорит тихо и жутко:

– Выебу тебя сейчас так, что визжать будешь, стерва мелкая.

Я не оставляю этот манифест без резолюции, с размаху фигачу ногтями по наглой морде.

Он дергает щекой, словно его не ударили со всей силы, а, например, комар куснул, усмехается… И срывается опять в дикий, бешеный поцелуй!

И в этот раз я – полноценный участник событий, а не жертва! Не дождется, скотина!

Я кусаюсь, толкаю, царапаю его… И отвечаю на каждое движение ненасытных губ.

Рычание зверя становится все яростнее, мои действия – все безумнее, и вполне понятно, до чего бы нас это довело, в итоге…

Если бы в пылу разборки мы не упустили один важный нюанс…

В конфликте есть третья сторона…

– Егерь! – раздавшееся от дверей рычание вообще не похоже на предварительно слышанное мною ласковое мурлыканье. Сейчас там ревет зверюга, вообще не уступающий тому, что уже несколько минут (а по ощущениям – часов) терзает меня своими наглыми губами.

Егерь тормозит, не оглядываясь назад, тяжело дышит, ноздри его ходуном ходят, пальцы на моей талии сжимаются, кажется еще сильнее. Переломит меня сейчас, словно спичку, монстр!

– Кот, пошел нахер! – рычит он, даже не делая попытки прекратить то безобразие, что сейчас творит. И, судя по тому, что приятеля отправляет в пешее эротическое, твердо намерен продолжить.

– Да бля! Мы еще из прежнего говна не выплыли! – С досадой и яростью отвечает Кот, шагает к нам, торопливо осматривает меня, почему-то уделяя особое внимание голой груди, вижу, как на секунду расширяются его зрачки и тут же сужаются. Реально, словно у кота! – Анастасия, он к вам пристает?

– Нет, помощь первую оказывает, чтоб его! – Возмущаюсь я постановке вопроса. Хорошо, что к этому моменту удается сделать глоток воздуха, не отравленного вездесущей похотью Егеря, и мозг немного включается. Я осознаю произошедшее, краснею от ужаса и досады. Ну и злюсь заодно, хотя и весьма запоздало, на свою тупую реакцию… Стыдно, черт! Так стыдно! И потому все это дело требуется скрыть! А как можно скрыть стыд? Только грамотным переведением стрелок, естественно! – Отпусти меня, немедленно! Зверь! Варвар! Гад!

С каждым оскорблением я с огромным удовольствием луплю по небритой морде, рискуя стесать ладони о щетину. Егерь не отвечает и вообще, кажется, никак не реагирует на мое показательное выступление.

И смотрит… э-э-э… ниже глаз. Значительно.

До меня только в этот момент доходит, что, скорее всего, при каждом моем ударе подпрыгивает и трясется грудь, хотя чему там, ко всем чертям, трястись?

Самое дурацкое в этой и без того идиотской ситуации то, что Кот тоже смотрит… Туда.

Ловлю его внимательный взгляд и бешусь еще сильнее.

Да что за бред, в конце концов?

И эти люди будут меня уверять, что интернет издания все врут про их маньячность?

Да тут, пожалуй, ситуация обратная!

Приукрашивают нелестную действительность!

– Прекратите пялиться! И выйдите прочь из комнаты!

– Нихрена! – рычит опомнившийся от сиськогипноза Егерь, – Кот уйдет, а я – останусь! Ты сама хотела!

В доказательство своих слов он стискивает меня еще сильнее, так, что дыхание перекрывает полностью!

Я нахожу в себе силы взвизгнуть и двинуть его ногой. Куда-то там.

Егерь ругается, расцепляет немного лапы, и я тут же отпрыгиваю на противоположный конец комнаты. По пути умудряюсь прихватить остатки майки и закрыться ими.

Забиваюсь в угол и шиплю оттуда, как кошка:

– Пошли вон! Оба! И из дома моего – вон!!!

– Э-э-э… Анастасия, – тут же выставляет перед собой ладони Кот, мгновенно становясь впереди своего бешеного приятеля, так и продолжающего прожигать меня диким взглядом, – не будем горячиться… Мы уже договорились… Все подписали… Это – недоразумение…

– Нихера не недоразумение! – внезапно приходит в себя Егерь, – она сама хотела!

– Дурак! Ничего я не хотела! Ты заставил! Маньяк!

– Так, Анастасия, мы сейчас уйдем, а ты приходи в себя, ладно? Мы больше не побеспокоим…

Кот разворачивается, не давая мне больше слова и инициативы все же разорвать наш договор окончательно, и как-то очень ловко выталкивает громадную тушу своего приятеля за порог комнаты.

И захлопывает дверь, прежде чем тот успевает опомниться.

Я слышу какой-то грохот, от которого сотрясается весь мой маленький домик, потом оглушительный мат, потом не менее оглушительный ответ, тоже матерный… А затем хлопает входная дверь, и все утихает.

Я, для верности еще посидев пару минут в углу, осторожно выкарабкиваюсь, торопливо стягиваю с кровати покрывало и закутываюсь в него, словно в плащ-палатку.

Сажусь к изголовью, подтягиваю к себе берданку под руку и застываю, тревожно подрагивая и готовясь в любой момент вскочить и дать отпор любому, кто войдет в эту дверь.

Силы буквально на исходе, вообще не могу ни о чем думать, ничего анализировать.

Ни поведение захватчиков, ни, уж тем более, свое.

Ясно одно: случилось что-то ужасное, страшное. Случилось отключение головы, причем, мгновенное, жуткое такое…

Было ли со мной когда-либо так?

Нет, не было.

Это, сто процентов, нервное…

В конце концов, столько всего навалилось, тут даже самый флегматичный человек с ума сойдет… Чего уж говорить обо мне?

Я всегда отличалась резкими всплесками эмоций…

Это поганец Женя, не в беде будь помянут, как-то сумел пригасить меня, угомонить…

Но, на самом деле, я – так еще зажигалка, прав Борюсик, который теперь до конца дней своих – Конь.

Это нервы. Нервы, нервы, нервы…

Надо успокоиться. Надо прийти в себя. Надо…

Надо как-то перетерпеть пару дней, пока идет ураган и не чинятся вышки сотовой связи…

Подслушанный разговор

Из сна меня выбрасывает резко, так, словно кто-то пинок под зад отвешивает.

Подпрыгиваю, с пару секунд бессмысленно таращу глаза на окружающую обстановку. Комната, деревянные стены, кровать… Берданка… Берданка!

Прихватываю дедову память к себе ближе, тревожно смотрю на дверь. И ругаю себя ругательски!

Это же надо! В такой нервной обстановке умудрилась уснуть! В такой опасной ситуации! После такого!!!

Что это? Железные нервы? Да нифига! Просто обморок, наверно, приключился. Как в девятнадцатом веке у нежных дам нервические припадки…

Интересно, а в девятнадцатом веке описывались физиологические аспекты? Например, как распирает мочевой пузырь?

По-моему, нет… Я, конечно, зарубежку прогуливала мощно, но в любом случае, должна бы помнить такие вещи… Дидро же с его лесбийскими мотивами я помню… С какого-то перепуга и именно сейчас…

Наверно, просто реакция такая на стресс… Мне надо спуститься вниз, пройти через сени в маленький холодный закуток, где спрятался деревенский туалет. Проще говоря, дырка в земле, которую мой дед элегантно оборудовал деревянным сиденьицем. Не воняло там исключительно потому, что я постоянно сыпала реагенты, да и холодно же. Даже летом прохладно было…

И как мне прикажете туда ползти? А очень надо. Прямо вот очень…

С берданкой наперевес?

Очень смешно. Просто очень.

Вздыхаю.

Натягиваю на голое тело свитер, морщусь, потому что грубая ткань касается кожи груди и трет! Под это дело не просто так майка надевалась!

Но майка пала смертью храбрых в неравной борьбе за честь своей владелицы, а другой одежды пока не предвидится. Вот сгоняю за вещами… Когда метель хоть чуть-чуть утихнет…

Подтягиваю джинсы, беру берданку, чутко прислушиваюсь к происходящему в доме.

Особых звуков нет, может, маньяки и в самом деле послушались и свалили? Вот счастье-то было бы, мамочка моя! Не видеть их, не слышать! Из головы выкинуть! И не думать, что могло бы произойти, если бы… Ох, не думать!

Уже у дверей с сомнением смотрю на берданку… Нет, бред.

Отставляю оружие в сторону, открываю засов, стараясь действовать аккуратно и тихо.

Выхожу на площадку перед дверью. Стою, прислушиваюсь.

А потом так отчетливо вижу себя со стороны!

Стоит тут, овца, трясется вся… Нет уж! Я – в своем доме!

Хмурюсь, шагаю вниз.

И замираю где-то посреди лестницы, как раз на границе, где меня еще не видно, а мне уже все слышно.

Тихие голоса, низкие и гудящие… Не ушли. Они не ушли никуда! Здесь сидят! Черт! И назад за берданкой не побежать…

Остается только слушать…

– Не надо было ехать тогда, я говорил тебе…

– Да пошел ты… Сам первый поехал… Вечно тебя в дерьмо всякое заносит… И вечеринка-то отстой была…

– Ага… Ни одной приличной бабы…

– Я даже эту шмару не помню, которая к нам прилипла тогда…

Так… Это они боевые подвиги вспоминают… Кобелюги проклятые…

– Надо нам прибраться тут, пока спит эта мелкая зараза…

Это явно Егерь. Он меня мелкой заразой называет, гад. Ишь ты, правильный какой! Прибраться… Как тискать меня против моей воли, так это без вопросов… И теперь думает приборкой отделаться? Размечтался!

– Да, надо… Может, подобреет…

– Может, да…

– Не будет тебе «да», не мечтай, рожа нахальная!

– За себя говори… Урод… Если б не ты, я бы ее уже трахал…

Сволочь!!!

– Ага, а потом еще один иск…

– Не пизди. Ей бы понравилось! Скажи лучше, что сам хочешь!

– Ну… Сиськи зачет…

Ах вы скоты!!!

Дергаюсь назад, не знаю, зачем. Берданку, наверно, хочу по прямому назначению использовать, но следующая фраза Кота тормозит:

– Не наш с тобой вариант, Егерь. Чистенькая няша, да еще и подружка Коня… Не получится.

– У меня бы получилось. У меня почти получилось!

– Да нифига. Ты, как всегда, своим медвежьим напором… Она, наверно, даже пискнуть не успела…

– Не начинай! Опять по морде словишь!

– Как словлю, так и отвечу!

Они еще какое-то время рычат друг на друга матерно, но довольно беззлобно, как два равных по силе зверюги, которые все между собой выяснили и которым не требуется больше ничего никому доказывать. Я стою, слушаю, уже не кипя от негодования.

Какой смысл? Что они такого сказали, из-за чего стоит так заводиться? И чего я вообще завелась?

Нет, надо их изгонять, нафиг, и успокаиваться видами занесенного метелью леса…

– Но вообще… – слышно, как Кот мурлычет и, кажется, потягивается сладко, – вообще…

– Прикольная, да? – рычит мягко Егерь, – не зря Конь так про нее говорил…

– Да… Жаль прям…

– Жаль…

Я стою, переминаюсь с ноги на ногу, так и не решив, как поступить, но мочевой все решает за меня.

Вздохнув, топаю вниз, нарочито громко. Внизу моментально воцаряется молчание.

Окидываю напряженным взглядом захватчиков, удобно расположившихся возле стола друг напротив друга. Перед ними две дымящиеся кружки с чаем и колода карт.

С удобством сидят, заразы. Все развлечения им тут.

– Азартные игры приводят к деградации и появлению игровой зависимости, – холодно говорю я и, пока не тормознули тупыми вопросами, гордо дефилирую мимо.

В полной тишине.

В туалете наконец-то выдыхаю…

Половина пути пройдена.

Теперь – назад.

Ох, как меня это все раздражает, кто бы знал!!!

– Сыграем, Анастасия?

Интересное предложение, конечно, особенно в разрезе моей предыдущей суровой фразы. Может, у них мозгов еще меньше, чем изначально показалось? То есть, не четверть, а одна восьмая?

Очень хочется просто пройти мимо, гордо задрав подбородок.

А еще очень хочется попить. И поесть.

И почему я должна себя ограничивать?

– Нет, не люблю азартные игры, – отвечаю спокойно и, решившись, топаю мимо оккупировавших мой дом мужчин к кухонной зоне.

Под прицелом внимательных взглядов. Они жгут спину и, кажется, то что пониже, тоже жгут.

Раскочегариваю газовую переносную печурку, ставлю пузатый чайник. За спиной молчание.

Наблюдаете, гады?

Открываю шкафчик, достаю душистый сбор трав, засыпаю в заварочный чайник.

Потом ищу геркулес, который остался тут еще с лета, насыпаю в тарелку. К нему – горсть сушеных ягод и орехов. Отлично. Не знаю, как у них, а у меня все есть для нормальной жизни здесь. Газового баллона хватит на зиму, свет есть, его проводили еще в советские времена. И провели на славу, столбы фиг уронишь.

Воды эти нахалы принесли… В туалет сходила.

Что еще надо для счастья?

Закипает чайник, заливаю геркулес и заварку.

И прямо ощущаю за спиной оживление. Геркулес в сочетании с ягодами и сушеными орехами пахнет офигенно. А сбор летних трав – вообще божественно.

В самом углу шкафчика припрятано несколько банок меда. Достаю, щедро добавляю себе… М-м-м…

– Эм… Анастасия, – голос Кота звучит вкрадчиво, мягко так… Понятно, одним сырым мясом сыт не будешь… А они – спортсмены, привыкли хорошо и правильно питаться… В основное от разгула и оргий время. Разворачиваюсь, смотрю вопросительно на Кота. Только на Кота. Егеря старательно игнорирую.

Вот бы и он еще взгляд хоть немного притушил… Все дышать легче было бы.

– Анастасия… может, мы все же придем к соглашению? Добрососедскому?

– Вот как теперь попытка изнасилования называется?

– Да какое изнасилование? – тут же предсказуемо срывает Егеря на тихий яростный рев, – да ты сама была не против!

– Я была против! – разворачиваюсь и цежу слова сквозь зубы, стойко выдерживая прицел злющих огненных глаз, – вот только вы мне не дали возможности высказать свое мнение!

– Да ты там навысказывалась дохуища! Не заткнуть было!

– Правда? Не заметила что-то…

– Так, давайте на этом тормознем, – торопливо поднимается со стула Кот и перекрывает своей широкой спиной Егеря, – Анастасия… Можно, просто Настя?

– Нет!

– Настенька… Давай приходить к знаменателю. Ну нафига ругаться? Это было недоразумение, вы друг друга не поняли…

– Отлично я ее понял!

– Не поняли друг друга, – повышает голос Кот, – можно, конечно, продолжать войну, но к чему? Настя, я повторяю наше предложение: у нас есть мясо, есть фрукты и свежие овощи… У тебя тут, я смотрю, полно круп, запасов полно. И этот адский агрегат ты в момент раскочегарила. Мы опасались подходить, думали, рванет… Это еще времен Великой Отечественной прибор?

– Да вы охренели? – немного переключаюсь я, оглядываясь для верности на переносную печурку, – это в любом магазине можно купить… Охотничьем…

– Ну, вот тут и затык, Настя, мы с Егерем не охотники вообще. И в деревне не жили никогда. Печку дровами натопить смогли, да и то нам Конь помог немного…

– Я и смотрю…

Из Коня помощник, как из меня – посол доброй воли в страны Африки… То есть, теоретически может и даже хочет, но, сука, явно там будет неприменим, а то и опасен из-за своей тупости.

Дров в печь напихали от души, и хорошо, что она, бедолага моя, справилась. Но вони, наверно, в самом начале тут было…

– Она, кстати, неисправна, да? – тут же поддерживает мое предположение Кот, – чадила сильно. И весь дым наружу…

– Потому что только идиоты пихают столько дров за раз. Огню нужен воздух.

– Ну вот, видишь? Ты тут все знаешь… Вон, мед нашла… А мы с Егерем можем только нарубить дров, да еще что-то такое тяжелое поделать… Давай не будем ругаться больше?

Смотрю в его блудливые глаза. Он их хитро щурит и одновременно старается придать физиономии простодушное выражение. Не получается, естественно. Но за старания можно и поговорить… Главное, чтоб Егерь не вступал в нашу милую беседу.

– Мы и не будем ругаться, – отвечаю я, – для того, чтоб ругаться, нужны камни преткновения. Общие. А у меня с вами ничего общего быть не может.

– Не скажи…

Да он может замолчать???

– Егерь! – не отрывая от меня теплого взгляда, предупреждающе рычит Кот, а затем делает еще шаг, полностью заслоняя собой все пространство вокруг, да еще и ладони упирает по обе стороны от меня в столешницу.

Это ужасно неуютно. Страшновато. И… интимно.

И я ни в коем случае не собираюсь показывать ни одну из этих эмоций!

Задираю подбородок, смотрю прямо в темные теплые глаза. Поджимаю губы упрямо.

– Не обращай внимания, Настенька, – рокочет Кот, – сама понимаешь, Егерь немного… расстроен…

– Нихера! И отойди от нее! – рык за спиной Кота становится ниже, мощнее… Словно там к броску готовится дикий опасный хищник.

– Давай так, Настюш, – Кот вообще не обращает внимания на то, что происходит сзади, понижает голос, интимно похрипывая, – нам тут сидеть сутки, не меньше… Мы принесем мясо, пожарим… на твоем монстре… А ты нам такого чая заваришь… Душистого…

Последнее слово он произносит мне прямо в ухо, таким красивым томным хрипом, что моментально начинают гореть щеки, а сердце бьется сильнее… Дурацкая реакция тела на красивого (чего уж скрывать!) самца.

Я ловлю себя на этом всем и закономерно злюсь.

Во-первых, на себя, дуру дурацкую, уже забывшую, что они из себя представляют и по какому поводу они тут, собственно, сидят.

И, во-вторых, на этих уверенных в себе и собственной самцовой неотразимости хищных тварей!

И зря я подумала, что Кот безопасней Егеря! Он – опасней! Там, где Егерь прет напролом, сразу, как древний князь Святослав, объявляя противнику: «Иду на вы!», Кот действует изящней и мягче… И, черт, наверно, даже результативней! Потому что меня пронимает.

И это – третий повод для злости.

Слишком много для одной маленькой меня! Или сейчас взорвусь, ко всем чертям, или их разорву! Попытаюсь, по крайней мере…

Открываю рот, чтоб высказать нахальному, так близко подобравшемуся Коту все, что я думаю о глупом предложении, наглых манерах и прочем, как вдруг за его спиной встает огромная тень, на крепкое плечо падает здоровенная лапа и мгновением позже Кот летит в сторону двери, сшибая по пути стол с валяющимися на нем картами…