Текст книги "Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений"

В связи с острой дискуссией, происходившей между российским командованием и грузинскими тавадами по вопросу о Южной Осетии, югоосетинские общества, в свою очередь, представили документы, доказывавшие неправомерность владения ими со стороны князей Мачабели. Подобные документы, подтверждавшие свободу осетин от этих князей, поступили к российскому командованию от 162 дворов.

Важно учесть, что в самом начале 30-х годов XIX века всплеск феодальных притязаний объяснялся не одними правами, которые в свое время Александр I в Южной Осетии предоставил князьям Эристави и Мачабели. На самом деле все обстояло гораздо сложнее. После 1829 года, когда позади оказались войны России с Ираном и Турцией, грузинские тавады, и не только они, но и претенденты на тавадское положение, были охвачены стихией стяжательства. Главной ценностью в Грузии, неожиданно для них обретшей обширную территорию, имевшей свое собственное лихоимствующее правительство, стало дворянское звание, а еще лучше – княжеский титул, обеспечивавшие своих обладателей большими площадями земли (свободных земель в Грузии было много!) и получением крепостных крестьян. Канцелярии военного губернатора и главнокомандующего были полны тавадскими (и не только тавадскими!) прошениями о титулах, о земле и крестьянах. По данным советского историка Г.В. Хачапуридзе, в Грузии были обнаружены семь фальшивых печатей царей Бакара, Теймураза, Ираклия II, Георгия XII и князя Мухранского, коими «подтверждались» тавадское происхождение, «потомственное» владение землей и крестьянами. Вокруг вопросов о феодальных титулах, земельных владениях, крепостных крестьянах и повинностях разворачивалось в Грузии мощное общественное движение. Трудно было его отнести к цивилизованному историческому явлению, поскольку в нем гораздо больше содержалось восточно-деспотической агрессии, нежели социально-поступательного прогресса... Даже с учетом российской крепостнической идеологии 30-х годов XIX века требования грузинских тавадов по поводу феодальных привилегий воспринимались русскими чиновниками как бесчеловечные и потому недопустимые. Однако напор этих требований был столь высок, что российское командование и гражданское управление явно не справлялись с натиском феодальной стихии. Одиночные дворянские обращения, носившие частый и настойчивый характер, сменялись корпоративными требованиями тавадов. Записки от последних ложились на стол командующего чуть ли не ежедневно. В одной из них, подготовленной от имени дворянского собрания генералом Багратион-Мухранским, ставились следующие вопросы: а) расширение прав феодалов над крепостными крестьянами; б) установление в законодательном порядке барщины до трех дней в неделю; в) замена натуральных повинностей денежными сборами; г) разрешение покупать крепостных крестьян в Имеретии. Здесь стоит обратить внимание на пункты «б» и «в», свидетельствовавшие о степени эксплуатации крестьян; если три дня недели посвящались барщинным работам, еще четыре – денежным повинностям, что могло остаться для семьи крестьянина? Не дожидаясь решений официальных властей, тавады, в числе которых было немало мнимых, обрушивались на крестьян. Последние, в свою очередь, убегали от помещиков. Особенно много беглых крестьян было из Южной Осетии, Имеретии, Мегрелии, Гурии. Основным районом, где они поселялись, являлась Алазанская долина (Кахетия). В этом районе, куда часто спускались отряды горцев Дагестана, совершая набеги, тавады боялись появляться – их могли ограбить не только «леки», но и поселившиеся здесь крестьяне. Многие грузинские крестьяне покидали Грузию и перебирались на Северный Кавказ. Сложность положения крепостного населения Грузии заключалась в том, что крестьянский вопрос, остро стоявший в обществе, просто не рассматривался, поскольку тавадская стихия в заботе о своих привилегиях отодвинула его на задворки. В связи с этим упомянем еще, что Николай I создал комиссию, которой вменялось в обязанность рассмотреть вопросы о правах и привилегиях грузинских феодалов. Но, как и административные учреждения, комиссия явно не справлялась с бумажным потоком, поступавшим от тавадов. Только по выяснению вопроса о том, кто на самом деле тавад, а кто – «самозванец» с фальшивыми документами, комиссии предстояло исследовать свыше 10 000 документов. Феодальная стихия, охватившая Грузию, являлась сложным, многоаспектным социальным потрясением. Оно относилось к разряду феноменов, созданных Россией в Закавказье.

Заговор против России

Одна из составляющих частей грузинского феномена состояла в решительном идеологическом отторжении России, рассматривавшейся как «завоеватель Грузии». Главным для тавадской Грузии становилось освобождение от российского политического и административного присутствия. Удаления России из Грузии желали все, несмотря на то, что и грузинский народ, и тавадская знать хорошо понимали роль России в спасении грузинского этноса от гибели. В памяти и тех и других были еще живы картины геноцида, связанные с господством персидских кызылбашей и турецких османов. Не стоило объяснять и другое – то, что на протяжении трех десятилетий в длительных войнах с Персией и Турцией ценой крови русских солдат и офицеров создавалась в Закавказье новая страна – «Грузия», неожиданно для Петербурга обнаружившая «вкус» к «независимости и свободе». Эти высокие цели, связанные с национальной свободой и независимостью, были бы понятны, если бы они: а) не сопровождались идеологией ксенофобии по отношению к России, «вина» которой заключалась в безумно щедром покровительстве Грузии; б) не преследовали целей установления деспотического режима, рассчитанного на усиление угнетения собственного народа, и агрессивных устремлений в отношении народов, окружающих Грузию. Было очевидно, что по своему нравственному состоянию грузинские тавады 30-х годов XIX века ничем не отличались от своих отцов, в 1795 году помогавших кызылбашам Ага-Мухаммед-хана в уничтожении грузинского населения. Отстранение России от политической и административной жизни Грузии также понадобилось прежде всего для расправы с собственным народом. Приведем только один факт мизантропии тавадов: когда в 1833 году в Гурии крестьяне Хабула, Гогия и Сехния Болквадзе убили тавада Г. Жгентия за то, что последний, выдавая замуж свою дочь, решил сына Гогия Болквадзе отдать в качестве «приданого», тотчас последовало четвертование всех, кто участвовал в убийстве Г. Жгентия.

Синдром насилия, расправы, жесткого гнета, идеология деспотии были главными мотивами грузинского дворянского заговора, истоки которого совпадают с окончанием русско-турецкой войны 1829 года. В грузинской историографии дворянский заговор против России относится к темам, подвергшимся серьезной фальсификации. Долгое время она освещалась в рамках высказываний Иосифа Сталина. Определение последнего сводилось к банальному осуждению в духе «феодально-монархического национализма», якобы «не оставившего никакого заметного следа в жизни грузин». Суждения «вождя народов» о дворянском заговоре явно были в отрыве от конкретной истории Грузии. Сталин, поверхностно подходивший к дворянскому заговору, не мог обратить внимание на глубокие социальные корни, которые уходили у грузинского тавадства в идеологию персидского деспотизма. Несмотря на это, оценка Сталина, осудившего дворянский заговор, сдерживала грузинских историков, восхищавшихся идеологией тавадизма, не давала им простора для фальши. Позже, в 60-е годы XX века, уже в учебной литературе Грузии о заговоре тавадов появляется «концепция», согласно которой «заговорщики» «пытались организовать восстание порабощенных царизмом народов Закавказья». Вот так просто собственную болезненную политическую глупость, ярко выраженную в тавадском заговоре 30-х годов XIX века, грузинские историки решили приписать еще и другим народам Закавказья. Впрочем, перейдем к фактической стороне заговора.

В «Актах Кавказской археографической Комиссии» содержатся следственные документы, относящиеся к тавадскому заговору в Грузии. Судя по ним, в 1829 году, когда Грузия в Закавказье (усилиями России!) заняла привилегированное политическое положение, в Петербурге оживились монархические идеи среди царевичей, в числе которых можно назвать Юлона, Парнаоза (сыновей Ираклия II), Давида, Баграта, Теймураза (сыновей Георгия XII), Дмитрия, Луарсаба (сыновей царевича Юлона), Ильи, Михаила и Окропира (сыновей Георгия XIII). Все они были превосходно устроены в России – имели феодальные владения, крепостных крестьян, получали от государства крупные денежные средства. По данным Г.В. Хачапуридзе, только царевич Парнаоз вместе со своей супругой получал в год казенное содержание в размере 20 тыс. рублей. Напомним, Парнаоз – один из заклятых врагов России, долгое время воевавший на стороне шаха в русско-иранской войне. Еще более одержимым врагом России был царевич Юлон. В этом его превосходил только царевич Александр, эмигрировавший в Персию. В любом другом государстве они бы сидели в тюрьме или же были уничтожены физически. Но совершившие злодеяния перед Россией и собственным народом царевичи и тавады были вознесены на пьедестал, несмотря на то, что они не меняли своей идеологии – ксенофобии и ненависти ко всему русскому. Додаев (Додашвили), один из первых заговорщиков (ему царевичи обещали княжеский титул), в обращении к царевичу Давиду писал: «Следуй Богу, чтобы возобновилась та же прежняя радость», т. е. в Грузии была бы восстановлена «царская власть». «В мае месяце, – писал Додашвили, – будет вызов, изображающий владычество грузин»... Додашвили мечтал не только о «владычестве грузин». Он продолжал: «Возьмем в руки мечи и наведем на врагов великий страх...» Поскольку заговорщики врагом номер один для Грузии считали Россию, то автор стиха «великий страх» думал навести на Российскую империю. «Соберем охотников, – писал поэт, – нападем и сразимся отважно». Но это еще не вся русофобия. Додашвили, ожидавший получить княжеский титул, пафосно призывал: «Изгоним из земли насильно пришедших и опустошающих наше отечество. Пускай идут отсюда и не остаются здесь». Писавший эти строки фактически формулировал основные идеологические установки, которых придерживались заговорщики. Последний призыв к заговорщикам, которым Додашвили завершал свой стих, звучал так – «Стяжайте ум!» Подобный лозунг тавады могли воспринимать только в смысле «корыстолюбиво наживать» («стяжать»), но не как напрягать свой ум. В отличие от романтических идей учителя Додашвили царевичи и тавады планы свои представляли намного прозаичнее и мельче. Так, царевич Окропир, сын Георгия XIII, думал «произвести» против России «возмущение, напасть и овладеть в городе (Тифлисе) главными местами, заградить путь чрез ущелье Кавказское, образовать войско регулярное, назначить в оное начальников способом избирательным, а после первого успеха продолжить против русских действия не массою, но шайками».

У грузинских заговорщиков имелась четкая внешнеполитическая ориентация на Персию; шахская деспотия оставалась царевичам и тавадам социально родственной и хорошо понятной, в свое время глубоко усвоенной политической системой. В этой ориентации большие надежды возлагались на царевича Александра, в качестве политического эмигранта находившегося у персидского шаха. «Советник Орбелиани» – родной племянник царевича – по просьбе заговорщиков направил письмо своему дяде в Тегеран, в котором сообщал, что «князья составляют заговор к изгнанию русских из Грузии и приглашают его приехать для содействия в Кахетию». Княжна Тамара, дочь царевича Юлона, собиралась даже выехать в Тегеран, чтобы провести там переговоры с Александром. Не исключалось, при удаче заговора, что последний, как сын Ираклия II и старший в роду, мог бы стать наиболее вероятным претендентом на грузинский престол, и тогда бы Грузия вновь вошла в состав Персии. Серьезная роль в привлечении царевича Александра и поддержке заговора, а заодно и шаха, не расстававшегося с реваншистскими планами в Закавказье, отводилась Соломону Размадзе, уезжавшему в Персию, где ему предстояло находиться при Императорской миссии России. Под прикрытием дипломатической миссии он должен был координировать действия царевича Александра и официальных властей Тегерана с планами заговорщиков. Соломону Размадзе поручалось также установление тесных политических контактов с английской миссией в Персии.

Среди наиболее заметных и активных участников тавадского заговора против России были представители князей Эристави. Государственная комиссия по расследованию заговора установила, что «в Карталинии надежды злоумышленников основывались на князьях Эристовых». Указывалось также, что именно они «в заговоре не малым числом участвовали», имели наибольшее влияние среди организаторов антироссийского движения в Грузии. Важно было, что следственная комиссия определила причину столь высокой активности в заговоре рода Эристовых: этой причиной считалось «негодование» эристовских князей «за отобранные от них Осетии». В заговоре не участвовал открыто сенатор, генерал-лейтенант Г.Е. Эристов, но трудно было представить, чтобы главный идеолог рода Эристовых, вступивший в открытый конфликт с командованием России и отстаивавший феодальные права в Южной Осетии, остался в стороне от заговора, зарождавшегося благодаря его близким родственникам. Самыми видными участниками заговора из числа Эристовых были Елизбар, Дмитрий и Георгий. Сами они отрицали свое участие в заговоре, но другие подследственные заговорщики привели немалые данные, свидетельствовавшие об их в ряде случаев ключевой роли. Не было ни одного сколько-нибудь серьезного вопроса, который бы обсуждался заговорщиками и чтобы в этом обсуждении не задавали тон Эристовы.

Одной из самых трудных задач, фактически неразрешимой, но остро вставшей перед тавадами, являлись поиски социальной опоры – кого поднять на восстание, на кого опереться в «войне с Россией»? Часто обсуждая эти вопросы, тавадские «лидеры» не находили на них ответов. Наиболее распространенным вариантом являлся «привод в Тифлис каждым из князей-участников условленного числа своих крестьян, подговоренных и вооруженных». Российское командование, узнав, что заговорщики рассчитывали на крестьян, справедливо расценили такой план как «мечтательный», «ибо в здешнем крае (в Грузии) крестьяне вообще противны своим помещикам». Следствие также отмечало, что крестьяне «благодарны» российскому правительству, «улучшившему значительно их быт и покровительствующему им в отыскании свободы». В сущности, заговор тавадов был направлен не только против России, но в большей степени и против крестьян Грузии и Южной Осетии, где феодалы собирались ввести свое безраздельное господство. Убедившись в бесполезности поисков социальной опоры среди крестьян, заговорщики надеялись на «содействие татар», т. е. азербайджанцев, оказавшихся вследствие создания «страны Грузии» в составе этой новой закавказской территории. Азербайджанское население, рассматриваемое тавадами как инородцы, было доведено до крайней нищеты, в силу чего оно «всегда» было готово к «буйству и грабежу». Наконец, тавады для организации «бунта» против России имели в виду «временных пособников в бродягах и черни города» Тифлиса. Но для привлечения последних, как, впрочем, и «татар», необходимы были деньги, «коих, – по заключению следственной комиссии, – заговорщики вовсе не имели». В связи с этим вынашивались также планы нападения «на различные места», где могли храниться государственные деньги, даже разбойное нападение на губернаторский дом. Однако подобный план оказался нереальным из-за алчной психологии самих тавадов; некоторые из них вместо использования денег на «бунт» замышляли «захватить значительные суммы и скрыться за границу». Долгие обсуждения самых различных планов, связанных с «войной с Россией» и «изгнанием русских» из Грузии, не приносили ничего реального, все они оказывались неисполнимы. По этой главной причине политическая деятельность заговорщиков напоминала горный ручей, оживающий под проливным дождем и высыхающий под палящим солнцем. Это замечал даже царевич Александр в Тегеране. Опытный русофоб не надеялся на тавадов, зная о том, насколько они изменчивы и как легко их подкупить. Царевич проявлял большой интерес к заговору, однако он особо не втягивался в политические планы тавадов.

Заговор грузинских царевичей и тавадов зарождался поздней осенью 1829 года. Несмотря на резкие перепады, политическая кульминация его наступила в 1832 году. Изначально было очевидно, что царевичи и тавады, крайне оторванные от нужд страны и народа, легкомысленно игравшие патриотическими фразами, на самом деле исповедовавшие традиционную для себя проперсидскую идеологию, предложат друг другу в качестве «восстания» нечто сугубо восточное – что-нибудь из ни’маталлахийа – шиитского братства, имевшего богатый опыт дворцовых интриг и насильственных смертей. Сценарий для сюжетной кульминации разрабатывали главным образом Елизбар и Дмитрий Эристовы. Им участливо помогал Евсей Палавандошвили. Эристовы, которым заговорщики поручили разработку «бунта», плана кровавой «затравки», не подозревали, что рядом с ними «усердный» Евсей Палавандошвили рассуждал как истинный тавад: «Что выгоднее – предать заговорщиков или же участвовать в убийствах?» Но сначала о плане...

Накануне заговорщики собирались распустить среди народа слух, будто российское командование намерено осуществить набор солдат и что против подобной мобилизации выступили князья. Одновременно собирались объявить от имени грузинского дворянства бал, «на который созвать всех высших и в особенности русских чиновников; в определенный час всех без изъятия сих русских истребить, равно и тех из грузин, кои приняли бы их сторону; засим, ударя в колокола, возмутить народ, вынеся к нему иконы из церквей, призвать его на восстание к освобождению Грузии, и всех вообще в первое время противящихся убивать, несмотря ни на какое лицо». Подобную операцию самим заговорщикам трудно было осуществить, поэтому предполагалось, что каждый заговорщик приведет к месту кровавой тризны своих крепостных крестьян. Но, как потом выяснилось, дело до «вербовки» крестьян не дошло, крестьянам были неведомы «слухи», заранее для них заготовленные. Ничего не узнали о бале, который им готовили грузинские дворяне, и русские чиновники. Заговорщиков-кызылбашевцев, накануне старательно наточивших кинжалы и сабли, опередил Евсей Палавандошвили, решивший хорошо заработать. 9 декабря 1832 года в сумерках к начальнику штаба Кавказского Отдельного корпуса генералу Вольховскому явился князь Евсей Палавандошвили и «подал донос о существовании заговора для изгнания русских из Грузии». Доносчик – брат Николая Палавандошвили, являвшегося гражданским губернатором, признавал свое участие в заговоре, однако объяснял это желанием знать все о заговорщиках и «точнее об оных донести начальству». Другое утверждали сами заговорщики, например, советник Орбелиани считал, что Евсею Палавандошвили «нечего было узнавать от других, ибо сам был одним из ревностных заговорщиков и зачинщиков, без коего другие и в простые даже суждения не входили».

Созданная правительством комиссия фактически установила все основные события, которыми интересовалось следствие. Документы о них были опубликованы. Оставляя в стороне материалы комиссии, коих слишком много, обратим внимание лишь на некоторые из них, больше всего относящиеся к нашему предмету. Грузинский историк Г.В. Хачапуридзе, изучивший дополнительные данные, ранее не публиковавшиеся, установил, что в заговоре тавадов, когда стали выяснять его мотивации, рефреном звучала проблема Южной Осетии, отказ российского командования в признании феодальных прав князей Эристовых над юго-осетинским крестьянством. Во время следствия «многие участники дворянского движения 30-х годов» указывали на Эристовых как на главных его виновников. С. Додашвили, идеолог заговора против России, сообщил: «Я полагаю главным источником заговора всех Эристовых потому, во-первых, что когда мне был объявлен князем Елизбаром Эристовым заговор, упомянул отнятие Осетии и говорил, что дядя его сенатор (генерал-лейтенант Г.Е. Эристов) желает того; во-вторых, как известно комиссии, я сам слышал от сенатора еще до объявления умысла, что здешнее правительство притесняет и заставляет их, князей, быть неверными государю императору; в-третьих, я так же слышал от Елизбара Эристова, что князья Эристовы были причиной водворения в Грузии русского правительства, Эристовы же будут причиной его уничтожения». Концовка приведенного пассажа – не более чем тавадский домысел, если вспомнить историю того, как произошло присоединение Картли-Кахетинского княжества к России. Не стоило преувеличивать в заговоре и роль Эристовых, как чуть ли не единственных «генераторов» заговора. Наиболее очевидным в заговоре против России являлось проявление необычайно высокой степени концентрации тавадской идеологии, отвергавшей российскую систему феодализма и отстаивавшей проперсидскую модель феодального господства, хорошо знакомую тавадам и открывавшую путь к деспотическим формам угнетения крестьян. Тот же Г.В. Хачапуридзе, перечисляя мотивы заговора, указывал, что «не прекращавшаяся крестьянская борьба против национального и помещичьего произвола вынуждала царские власти» России вводить в Грузии «некоторые наиболее вопиющие формы крепостнической эксплуатации и произвола». Российская администрация, постоянно расширявшая права и привилегии тавадов, в то же время опасалась, что восточно-деспотические формы насилия над крестьянами могут привести к массовым антироссийским выступлениям народа. Чтобы не произошло самое худшее, командование запретило в Грузии и в Южной Осетии продажу людей для вывоза в Иран и Турцию. С этой же целью было отменено моуравство как восточная деспотическая форма управления, при которой моурав наделялся особыми полномочиями, в том числе судебными. Еще при Ермолове крестьянам разрешалось участвовать в торгах, если за долги имение помещика подвергалось распродаже. Крестьяне также имели право подавать судебный иск, если считали необходимым оспорить феодальные притязания помещика. При этом до решения суда они, как правило, переставали платить повинности. Эти и другие новшества, проводившиеся российскими властями в Грузии, не только были прогрессивны, но и сближали две разные феодальные системы – грузинскую (персидскую) с российской. Но именно эта задача, которую пытались решить российские администраторы, оказалась самой неразрешимой. Ахиллесовой пятой для грузинских тавадов являлся вопрос о принадлежности или не принадлежности к «родовитому дворянству», открыто и принципиально ставившийся перед ними российской администрацией. Напомним еще раз: в Грузии среди тавадов сохранялась шахская традиция, согласно которой знати и служилым людям раздавали земли не в виде союргаля, т. е. пожалования, а в виде титула – персонального, пожизненного, но не наследственного. Подобная традиция восходила к XVI веку и была введена Сефевидами. Она являлась столь значимой для тавадов, что малейшее ее нарушение рассматривалось как покушение на жизненные основы. Не вдаваясь в «тонкости» этого «таинства» тавадов, российские администраторы затеяли проверку документов, которые удостоверяли подлинность феодального титула. Уже отмечалось, насколько много документов-фальшивок оказалось на руках, многочисленность претендентов затрудняла проверку. Лица, традиционно считавшие себя тавадами, а также получившие от российских властей земли и дворянские титулы, болезненно реагировали на медленность процедуры проверки. «Социальный психоз» нагнетался и теми, кто подал властям фальшивые документы и опасался, что будет изобличен в подлоге. Нешуточная борьба вокруг титулов являлась одним из важнейших мотивов, спровоцировавших заговор тавадов.

Мы привели основные факты, связанные с заговором грузинских тавадов против России. Долгое время грузинские историки, судя по всему, стыдились этой страницы своей истории и пытались ее преподнести как нечто прогрессивное, как «восстание порабощенных царизмом народов Закавказья». В одном, однако, они были правы – в том, что «идеи, завещанные... руководителями заговора, сохранили свое влияние на все время» в последующей истории Грузии. Идеология русофобии, чуждая грузинскому народу, под разными названиями – от «национально-освободительного движения» до откровенного нацизма – будет переходить от поколения тавадов к молодой грузинской торговой буржуазии и далее, вплоть до грузинских коммунистов – организаторов теневой и криминальной экономики, в качестве главной политической доминанты. Из-за дикой безнравственности грузинская политическая элита, исповедовавшая в своем абсолютном большинстве идеи ксенофобии и русофобии, будет, как и заговор 1832 года, обречена на оторванность от своего народа и на непримиримость со стороны соседей к ее мизантропии, чуждой народам Кавказа.

Как же реагировали российские власти на заговор, ставивший целью «истребление русских» «без изъятия...»? По-русски!.. – если коротко: великодушно, простительно и в чем-то унизительно для великой страны, спасшей грузинский народ от исчезновения. Впрочем, наиболее полно всю русскость, во все времена терявшуюся перед наглостью грузинской разбойной знати, выразил генерал К.В. Чевкин, выступивший в Тифлисе с речью перед тавадами. «Почтеннейшее благородное сословие», – так обратился русский генерал к тем, кто еще вчера собирался на дворянском балу пустить в ход кинжалы и сабли. Верным было другое: «грузинские князья и дворяне» – «люди безрассудные, не постигающие ни настоящего положения, ни действительных выгод здешнего края; люди пренебрегшие долг чести и присяги, забывшие всю разницу настоящего благосостояния Грузии от прежнего ея положения... дерзнули умыслить зло, досель среди верных грузин неслыханное, и в преступлении своем... возмечтали завлечь... на восстание против правительства, против России, принявшей грузин как братьев в вере, не пощадившей никаких жертв для благоденствия их родины и упрочившей безопасность оной кровью своих сынов». Генерал говорил правду, но не всю... Сердитость его была напускной. Это стало очевидно, когда он произнес ключевые слова: «Кто повинится чистосердечно, тот может ожидать всего от великодушия Его...»

Странная политическая дискриминация народов Кавказа была свойственна правителям России во все времена. Еще недавно осетинских старшин, не желавших быть в феодальной зависимости от грузинских тавадов, но верных подданных России, везли в Тифлис, чтобы в угоду грузинским разбойным князьям публично их казнить. В то же время государственные преступники, каковыми являлись заговорщики и по отношению к грузинскому народу, и по отношению к России, фактически не понесли суровой кары и пользовались «великодушием Его». И целая каста так называемой аристократии, по определению паразитировавшей на собственном народе и на крови России, воспитанной на морали шахской деспотии и страдавшей человеконенавистнической психологией, благодаря «великодушию Его» продолжала утверждаться в мизантропии, ненавидела и жестоко мстила своему благодетелю.