Текст книги "Антология гуманной педагогики"

Воспитание себя

Читателя, знакомого с трудами и Цицерона и особенно с трактатом «Об обязанностях», где ключевым является тезис о том, что люди не рождаются только для себя и не принадлежат только себе, поскольку на них «притязают» государство, друзья и близкие, подобная постановка вопроса может удивить. Однако четвертой гранью, преломляющей гуманность педагогических представлений Цицерона, является именно эта грань – воспитание самого себя для себя. В трактате «Об обязанностях» Цицерон подчеркивает, что воспитание самого себя являлось обязанностью, вмененной всем посредством образования, и неоднократно употребляет разные модификации слова «сам» («ut ipse ad meam utilitatem» – «для собственной пользы», «ipsi per se» – «сам по себе», «continere se ipse» – «сдерживать себя» и др.). Римлянин, конечно, никогда не мог быть «сам по себе», поскольку принадлежал как «великой родине», так и «малой родине» – своему городу и его святыням, своей семье и друзьям – требующей не меньшего служения и почитания. Однако он сам должен был реализовать себя, а это требовало проявления определенной активности по отношению к себе и своему образованию.

Одинаково опасно, по Цицерону, как отчуждение личности от государства, так и отчуждение личности от самой себя. В первом случае человек не в состоянии в полной мере заботиться о Res Publica, а во втором – о самом себе как части Res Publica. В обоих случаях деформируются представления о политической деятельности, которой жила Римская империя. В трактате «Об обязанностях» Цицерон поясняет это так: «…при избрании всего жизненного пути мы должны прилагать гораздо большую заботу к тому, чтобы в течение всей своей жизни оставаться верными себе и, исполняя любую обязанность, не совершить оплошности» (Cic. Off. 1.33.119)[37]37
  Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / пер. В. О. Горенштейна. – М.: Наука, 1974. – С. 88.


[Закрыть].

Ключ к решению проблемы отчуждения личности от самой себя Цицерон видел в сфере воспитания самого себя. Готовясь к избирательной компании на претора (68 г.), Цицерон пишет другу Аттику письмо, которое иллюстрирует его приоритеты в отношении humanitas самовоспитания. Цицерон пишет о горе, постигшем его со смертью кузена Луция, о тревожащих его сложностях в отношениях брата Квинта с женой, о проблемах со здоровьем у жены Теренции, передает Аттику привет от своей дочери, наставляет его в делах и хлопочет о своей тускульской усадьбе, где только и способен отдохнуть «от всех трудов и тягот» (Cic. Att. 1.5.7). Это письмо не кандидата накануне выборов, а обычного человека, жизнь которого не сводится только к политическим кампаниям и отправлению магистратур. Цицерон никогда не рассматривал упомянутых в письме людей только как единомышленников, ценных преданностью его делу. Он характеризовал Цезаря как политика, который привык руководствоваться только своими соображениями, считая друзей и близких лишь средством достижения поставленных целей. Для Цицерона такое поведение настолько не являлось humanus («по-человечески»), что он не побоялся написать об этом в письме Гаю Требонию, путешествовавшему вместе с Цезарем (Cic. Fam. XV.20.2). Желая подчеркнуть, что близкие Цезаря не были для него на самом деле близкими, Цицерон, говоря о них, употребляет не термин «familiares», а термин «sui» («свои»).

Для Цицерона семейные и дружественные отношения начинались там, где он мог выступать наставником или наставляли его (как это делал, например, Аттик, во многом под присмотром которого Цицерон строил свою политическую карьеру). Эти отношения не были отделены от политики, но не определялись только ею. В диалоге «О государстве» Цицерон моделирует наилучшее государственное устройство и описывает того, кто одновременно является правителем и наставником для граждан[38]38
  В этом диалоге древнегреческая утопия о правителе, за спиной которого стоит наставник, рассматривается Цицероном как лекарство для больного римского государства, которое все меньше походит на res publica («общее дело») и все больше «ipsi per se» («само по себе»).


[Закрыть]. Цицерон называет этого человека счастливым во власти, если он может сказать о себе, что «никогда не бывает менее один, чем тогда, когда он один» (Cic. R.p. I. XVII, 27)[39]39
  Цицерон. О государстве // Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М.: Наука, 1966. – С. 16.


[Закрыть]. Очевидно, что Цезарь в понимании Цицерона не был правителем-наставником в силу многих причин, среди которых было и неумение воспитывать и воспитываться на благо себе и другим.

В трудах Цицерона, на фоне тягот шедших в то время гражданских войн, впервые появилась идея о самовоспитании ради достойного совладания с любой ситуацией, принесения пользы отечеству, так и в необходимости удержаться и выдержать трудные времена ради сохранения себя для будущей пользы согражданам. Воспитание у человека ответственного отношения к собственному образованию в логике древнегреческих мыслителей являлось воспитанием готовности и потребности человека заботиться о самом себе. Идея «забота о себе» («έπιμέλεια έαυτοῦ» ἐπιμέλεια ἑαυτοῦ), обозначенная у Сократа и получившая развитие в трудах многих древнегреческих мыслителей (Платона, Ксенофонта, Исократа, Диогена Синопского, Кратета Фиванского, Эпикура и др.), была активно воспринята Цицероном. Предложив ей латинский аналог «cura sui», Цицерон сместил акцент со слова «забота» на слово «себя», т. е. на образовательную активность, осуществляемую в собственных интересах гражданина республики, как общих, так и частных. Он подчеркивал, что образованный человек реализует свой потенциал в действии, которое открывает широкие перспективы для него самого и достойно похвалы со стороны государства. Именно такой человек, по Цицерону, находится в безопасности («securitas») в прямом значении этого слова, т. е. свободен от внешних забот («curae»). По Цицерону, человек осуществляет заботу о самом себе в течение всей жизни, у него может быть как несколько наставников на разных этапах жизни, так и не быть их вообще. Для Цицерона письменные наставления ничем не уступают устным наставлениям, которые ученик получает в ходе непосредственного общения с наставником. Данная идея об обучении из книг получила затем развитие в первом тысячелетии нашей эры и во многом предопределила логику развития представлений о гуманной педагогике.

Помимо трактата «Об обязанностях», сущность воспитания себя для самого себя раскрыта Цицероном в сочинении «О пределах блага и зла». Это сочинение соответствует жанру философского диалога, восходящего к древнегреческой диалогической традиции общения наставника и его учеников. Обратившись к ведущим идеям пифагорейцев, стоиков и эпикурейцев, Цицерон сделал вывод о том, что заботящийся о себе человек никогда не станет заложником друга, богатства, собственного гнева, потому что ежеминутно ведет внутреннее «судебное разбирательство», где и истцом, и ответчиком является один и тот же человек. Если в наставлении «Об обязанностях» понятия «забота» употребляется в большей степени в аспекте окружающего мира, то в трактате «О пределах блага и зла» – в аспекте внутреннего мира человека: «…мы сами заботимся о себе, и первое данное нам природою побуждение состоит в самосохранении. <…> Далее нужно понять, кто же мы сами, чтобы сохранить нас такими, какими мы должны быть. Итак, мы люди; состоим из души и тела… и мы должны… построить на этом основании тот самый предел высшего или крайнего блага…» (Cic. De F. 4.25)[40]40
  Цицерон. О пределах блага и зла // Цицерон. Философские трактаты / пер. с лат. М. И. Рижского. – М.: Наука, 1985. – С.171.


[Закрыть]. В построении себя для самого себя особое место занимал наставник, выбор которого являлся важнейшим выбором в жизни любого человека. С точки зрения Цицерона, неудовлетворенность достигнутым образовательным результатом толкала ученика на поиски наставника, который мог научить самостоятельно выстраивать образовательные стратегии в контексте жизненных стратегий.

Исходным посылом Цицерона является то, что человек не рождается с полным знанием и пониманием не только окружающей, но и своей личной природы. В противном случае он не был бы способен на ошибку и оказался бы лишен радости постепенного открытия мира и себя в этом мире через образование. В рассуждениях об этом Цицерон опирается на дельфийское изречение о необходимости познать самого себя – найти путь, который помог бы обрести себя в культуре и раскрыть свой внутренний потенциал[41]41
  Wellman R.R. Cicero: Education for Humanitas // Cicero: Harvard Educational Review, 1965. – Vol. 35. – № 3. – P. 354–355.


[Закрыть]. Естественные человеческие порывы должны быть мягко направлены в сторону самосохранения, самопознания, саморазвития, самосовершенствования и ряда других «самостей». Цицерону кажется, что человек по своей природе ищет именно «добродетельной активности» (терминосочетание R.R. Wellman) и ставит ее выше других жизненных целей. Общество скрепляется взаимной полезностью тех, кто избрал для себя гуманную жизненную и образовательную стратегию – т. е. стремится сочетать заботу о себе с заботой о других.

Воспитание культурой

Реконструкция свода воспитательных и дидактических идей Цицерона дает возможность раскрыть сущность его уникальной педагогической концепции, объединявшей представления о человеке, который осуществляет образовательное проектирование внутри конкретной культуры для других и самого себя. Представления Цицерона об образовательном идеале и путях его достижения были связаны со стремлением «возделывать душу» («cultura animi») – стремлением, далеко не всегда присущим людям, которые, подобно Цицерону, всю жизнь шли рука об руку с властью. Воспитание культурой понималось им не только как достижение образованности, но и как совокупность вырабатываемых наставником в ученике стратегий мышления и поведения, позволяющих в дальнейшем осуществлять образовательное проектирование самого себя.

Стремление соединить опыт построения судебных речей с педагогическим опытом усиливается в трудах Цицерона и в поздних его работах все чаще приобретает форму наставлений – универсальных диспозиций, опора на которые, по его мнению, позволяет реализовать должное поведение философу, оратору, государственному деятелю и частному лицу. Для Цицерона, по мнению М. Кейто, образованным человеком мог считаться лишь тот, кто не просто осознавал свою человеческую природу, а реализовывал собственную человечность[42]42
  Kato М. Significance of the rhetorical and humanistic tradition for education today // Asia Pacific Education Review, 2014. – Vol. 15. – № 1. – P. 57.


[Закрыть]. Осознание и реализация осуществлялись в рамках конкретной культуры, которая не могла быть принята полностью ввиду своей широты, а только в рамках определенного «среза», максимально значимого для человека конкретной исторической эпохи. В логике Сократа, Цицерон утверждал, что наметить такие «срезы» человеку помогал наставник. Однако подчеркивал, что не все наставники в состоянии помочь ученику обрести себя в культуре. Выбор наставника – это важнейший выбор в жизни любого человека. «Те, кто благодаря природе и образованию далеко продвинулись на пути к добродетели, однако же еще не достигли ее, – глубоко несчастны» (Cic. De F. 4.IX.21)[43]43
  Цицерон. О пределах блага и зла // Цицерон. О пределах блага и зла. Парадоксы стоиков / пер. Н. А. Федорова. – М.: РГГУ, 2000. – С. 170.


[Закрыть]. По Цицерону, не следует терпеть рядом с собой человека, который называет себя наставником только потому, что дает новые значения известным понятиям, которые в целом понимают также как и другие наставники. Человек приобщается к культуре в течение всей жизни, следовательно, у него может быть как несколько наставников на разных этапах жизни, так и не быть их вообще. Для Цицерона письменные наставления, зафиксированные в трудах многих античных авторов, ничем не уступают устным наставлениям, которые ученик получает в ходе непосредственного общения с наставником.

В трактатах «О пределах блага и зла» и «О природе богов», а также диалоге «Тускуланские беседы» у Цицерона присутствует метафора муравья, за которой стоит прообраз идеи о неделимости природного и культурного. В «О природе богов» Цицерон характеризует педагогический потенциал города следующим образом: «Нет ничего лучше в природе, чем мир, говоришь ты, а на земле, скажу я, нет лучше города, чем наш. Так что же, ты считаешь, что городу присущи поэтому разум, мышление, ум? Или, так как не присущи, неужели ты считаешь, что по этой причине можно предпочесть этому прекраснейшему городу муравья, поскольку городу не присуще никакое чувство, а муравей обладает не только чувством, но также умом, рассудком, памятью?» (Cic. Nat. Deor. III.IX)[44]44
  Цицерон. О природе богов // Цицерон. Философские трактаты / пер. с лат. М.И. Рижского. – М.: Наука, 1985. – С. 163.


[Закрыть]. «Предпочтение» городу муравья, на первый взгляд, выглядит достаточно странно. В сочинении «О государстве» он называет природным законом то, что люди не склонны к обособленному существованию и уединению (Cic. Rep. I.XXV.39). Ему кажется, что гражданские общины «появляются раньше, чем города»[45]45
  Федоров Д. А. Контроверсия «натурализм» vs. «конвенционализм» в концепциях Лукреция и Цицерона о возникновении цивилизации, культуры и языка // Ярославский педагогический вестник, 2015. – № 3. – С. 394.


[Закрыть] и лишь потом города образуют государство (Cic. Sest. 91) для защиты граждан от насилия и образование для отдаления их от преступного поведения. В «Тускуланских беседах» Цицерон упоминает о муравьях как живых существах, которые много делают для других, и снова проводит аналогию с гражданином: «Люди же намного теснее связаны между собой. Следовательно, мы от природы способны к объединению, собраниям, к жизни в государстве» (Cic. Tusc. XIX.63)[46]46
  Цицерон. Тускуланские беседы / Цицерон // Цицерон Марк Туллий. Избранные сочинения / пер. с лат., М. Гаспарова, С.Ошерова и В. Смирина. – М.: Художественная литература, 1975. – С. 154.


[Закрыть]. Как и все римляне того времени, Цицерон не только декларировал, но и проводил в жизнь «идею верховенства права природы над гражданским правом»[47]47
  Кофанов Л.Л. Право природы в концепции римских юристов и Цицерона // Древнее право, 2009. – Т. 23. – № 2. – С. 6.


[Закрыть]. Цицерон считал, что истинная человечность сохраняется лишь в форме культуры, адекватной природе, родовой сущности человека. Возвысив человека – расширив масштаб его духовно-нравственного присутствия в мире, признав, что добродетели – высокие нравственные нормы, необходимые достойному гражданину, изначально заданы в человеческой природе – Цицерон обозначил горизонты, расширившие культурно-человеческие границы. Только образованию и культуре, как ему казалось, под силу запустить изменения, которые в итоге позволят сгладить наиболее опасные противоречия и сохранить цивилизацию «муравьев».

Одним из ключевых посылов концепции воспитания культурой Цицерона являлось то, что добродетельные поступки римского гражданина являются гарантией безопасности государства, которая строится на разумном балансе гражданского мужества (перед лицом опасности, нищеты, вторжения и т. д.) и гражданского великодушия (избежание крайностей, черствости, жестокости, безразличия к чужим страданиям)[48]48
  Murphy P. The Birth of Humanism // Thesis Eleven, 1995. – № 40(1). – P. 44.


[Закрыть]. Римская интеллектуальная культура, однако, являла собой смешение моральных императивов, где мужество, проявленное в бою, и проявление щедрости на благо города излишне идеализировались. Концепция воспитания культурой Цицерона имела сильные «интеллектуальные и литературные обертоны» (термины R.R. Wellman), поскольку была призвана смягчить жесткое сердце римлянина и явить ему все возможные диспозиции добродетелей. Она была обращена ко всем и каждому, кто желал сохранить себя и свое государство в новых реалиях, но в то же время предполагала, что людей, действительно способных выполнить эту задачу, не так уж много. Но такие люди составляли «социальный цемент города» и именно они должны были стать частью humanitas как «интеллектуального течения» и некого культурного противоядия «от провинциальности римлян старой закалки»[49]49
  Ibid. P.56.


[Закрыть].

Воспитание культурой для Цицерона оказывается связанным с умением жить в городе «по праву и закону», которое человек приобретает благодаря образованию. И это умение было успешно продемонстрировано Цицероном согражданам, несмотря на определенные сложности взаимодействия греческой и римской культур. Сократ видел движущей силой неуспокоенность образовательным результатом, а Цицерон – некое успокоение, данное благодаря образованию как высшему благу. В этом трактате Цицерон четко обозначает то, что понимает под этим благом – жить, следуя человеческой природе, ставить и достигать образовательные цели. Само выражение «natura hominum» («человеческая природа») появляется у Цицерона тридцать раз[50]50
  Oniga R. L'idea latina di HUMANITAS // http://www.tulliana.eu/documenti/l_Oniga_Humanitas – propedeutique.pdf


[Закрыть]. Цицерон продолжает рассуждать об этом и в диалоге «Тускуланские беседы», который представляет собой «очерк по истории римского образования»[51]51
  Батлук O. B. Философия образования в Древнем Риме: дисс… канд. филос. наук. – М., 2001. – С. 44.


[Закрыть]. Подчеркнув, что Рим был силен в сфере права, нравственности и в военном деле, Цицерон говорит о неоспоримом приоритете Греции в вопросах образования и литературы. «Поистине, во всем, что дается людям от природы, а не от науки, с нами не идут в сравнение ни греки и никакой другой народ: была ли в ком такая величавость, такая твердость, высокость духа, благородство, честь, такая доблесть во всем, какая была у наших предков?» (Cic. Tusc. I.2)[52]52
  Цицерон. Тускуланские беседы / Цицерон // Цицерон Марк Туллий. Избранные сочинения / пер. с лат. М. Гаспарова, С. Ошерова и В. Смирина. – М.: Художественная литература, 1975. – С. 208.


[Закрыть]. После ретроспектив такого рода Цицерон переходит к перспективам и снова начинает говорить об образовании как о связующей нити между человеком, природой и культурой.

* * *

Европейская педагогическая культура на протяжении веков вбирала, сохраняла и изменяла ключевые античные идеи. Образовательный облик великого Рима, который был воспринят европейским сознанием и существенно отличался от фактического, является для современных исследователей сложным для изучения «римским пейзажем»[53]53
  См.: Кнабе Г. С. Римские пейзажи европейской культуры // Современная Европа и ее антично-римское наследие. – М.: РГТУ, 2010. – С. 7–13.


[Закрыть] европейской педагогической культуры. Роль Марка Туллия Цицерона в «прорисовке» этого пейзажа трудно переоценить. Его гуманная педагогика являлась «продуктом» научного диалога разных и часто значительно удаленных друг от друга традиций (древнегреческой и древнеримской, риторической и философской, юридической и повседневной). В одних сочинениях Цицерон демонстрировал глубокое знание греческой культуры и особенностей образования, а в других – весьма поверхностное; в одних сочинениях утверждал, что римлянину можно приобщаться ко всему греческому, не боясь стать греком, а в других – доказывал, что римляне говорят на латинском языке, им простительно знать не так много из греческого, поскольку культурные различия между ними все же серьезны. Взяв на себя роль транслятора греческого в Риме, Цицерон, тем самым, оказался у истоков гуманистической традиции, оказавшей колоссальное влияние на западное образование. Во все последующие эпохи педагогическая рефлексия humanitas носила конкретно-исторический характер, но не утрачивала связь со смысловой нагрузкой, которая была обретена в трудах Цицерона.

Общее представление о древнеримской педагогике, которое составили последующие поколения – во многом заслуга Цицерона. Его образы, не исчерпывающиеся теоретическими рамками и выходящими за них образовательными практиками, на многие века стали источником научно-педагогических исследований. Цицерону удалось доказать, что любое воспитание – это воспитание культурой, понятой не как совокупность достижений в области науки и искусства, а как совокупность стратегий мышления и поведения. Консервативный реформатор, инициировавший активный и во многом своеобразный диалог с древнегреческой интеллектуально-культурной традицией, Цицерон задавал тональность эпохе гуманной педагогики, которой еще только предстояло зазвучать в полную силу.

Надеемся, что этой книгой нам удастся если не разрушить, то существенно пошатнуть авторитет тех негативных оценок педагогики Цицерона, которые возникли под влиянием распространенного стереотипа, отказывающего ему в оригинальности во всех сферах: в политике, в философии и даже в риторике. Оригинален Цицерон-наставник или нет – судить только вам. Суждения об оригинальности Цицерона проступают и через переводы его сочинений, выполненные в разное время представителями разных переводческих школ. У каждого переводчика были свои представления о том, что Цицерон имел в виду, что и как он хотел высказать. Желающие сопоставить разные переводы сочинений Цицерона на русский язык найдут о них информацию в электронных каталогах Российской государственной и Российской национальной библиотек. Те, кто хотел бы вступить в диалог с самим Цицероном, могут обратиться, например, к таким базам данных, как «Персей», «Корпус латинской литературы» и «Латинская библиотека», содержащим полнотекстовые версии его сочинений на латинском языке. Тексты доступны в Интернете по следующим адресам:

http://www.perseus.tufts.edu/hopper/collection?collection=Perseus:collection:Greco-Roman

http://forumromanum.org/literature/cicerox.html

http://www.thelatinlibrary.com/cic.html

Составители данной антологии будут искренне признательны всем читателям этой книги за критические отзывы, замечания и коррективы, которые можно направлять на следующий адрес: [email protected]

Воспитание оратора

Вопросы воспитания оратора – одни из ключевых в сочинениях Цицерона. Он начинает интересоваться ими в юношеском сочинении «О нахождении материала», где предпринимает попытку образно представить историю красноречия как историю обретения человечеством мудрого наставника, который показал, что разум и слово сильнее физической силы. Цицерон постулирует: изучение мудрости – это обязанность, которой оратор ни в коем случае не должен пренебрегать. Обучение ораторов для Цицерона является делом, требующим пристального государственного внимания, поскольку дальнейшая деятельность этих хороших или плохих учеников в красноречии будет определять стабильность общества.

За юношеским пафосом многочисленных тезисов, из которых Цицерон пытается сложить свою теорию риторики, стоят глубокие мысли, потом снова и снова появляющиеся в его сочинениях. В самом начале «Об ораторе» он критически оценивает свое сочинение «О нахождении материала» и утверждает, что с высоты лет ему хотелось бы многое добавить. Он строит «Об ораторе» таким образом, чтобы снова показать читателю историю красноречия и выделить в ней переломные этапы, отдав дань греческому влиянию. Каждую книгу этого сочинения Цицерон начинает с обращения к брату Квинту и напоминания ему о событиях прошлого, в которых он был участником или о которых слышал и интересовался. В одном из писем к Аттику Цицерон дает такую оценку этому сочинению: «Есть также мои три книги "Об ораторе", о которых я очень высокого мнения. И в них действующие лица таковы, что мне следовало молчать; ведь говорят Красс, Антоний, старик Катул, брат Катула Гай Юлий, Котта, Сульпиций. Эта беседа ведется в мои детские годы, так что я не мог бы принять участие» (Cic. Att., XIII. 19)[54]54
  Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту / пер. и коммент. В. О. Горенштейна. – М.-Л.: АН СССР, 1951. – Т. III (годы 46–43). – С. 171.


[Закрыть].

В первой книге Цицерон отталкивается от тезиса Сократа о том, что всякий, кто о чем-то знает, достаточно красноречив в этом. Цицерон старается очертить для будущих ораторов необходимые для изучения сферы, а также указать на качества, без которых им на этом поприще будет сложно или даже практически невозможно достичь чего-либо. Он предостерегает учителей риторики от соблазна дать ученикам как можно больше знаний, пренебрегая развитием их способностей и формированием характера. Вторая книга «Об ораторе» представляет собой пошаговую инструкцию построения ораторской речи, которая представлена в виде диалога между Луцием Крассом и Марком Антонием, имеющими разные взгляды на процесс и результат обучения оратора. Третья книга также выстроена в виде диалога, где продолжается обсуждение вопросов о наилучших путях и способах подготовки оратора. Большое внимание уделено описанию ораторских приемов, подкрепленных примерами из прошлого и настоящего. В этой книге Цицерон заключает некий «пакт о ненападении» с Сократом, который был известен своим скептическим отношением к риторике. Цицерон называет Сократа человеком, известным своим даром красноречия, и подчеркивает, что вся Греция была свидетелем того, как он переосмыслил философию, преподавая те предметы, которыми сейчас занимаются соотечественники Цицерона. Главной заслугой Сократа он видит то, что тому удалось разделить науку «мудрой мысли» и науку «украшенной речи» (Cic. De Or. III. 16).