Текст книги "За гранью"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗЕЯ

21

Трэвис моргнул.

Он стоял посреди лесной чащи. Это было первым, что бросилось ему в глаза. Затем он обратил внимание на просачивающийся меж белесыми стволами деревьев рассеянный свет. Покачал головой и поправил очки в металлической оправе. Как странно! Только что была ночь, а сейчас уже светает. И откуда взялся снег, запорошивший мерзлую землю? Что произошло?

Процесс мышления сильно затрудняло неумолчное жужжание где-то в глубинах черепной коробки. Трэвис встряхнул головой и несколько раз глубоко вдохнул холодный сырой воздух, насыщенный ароматом хвои и горных ледников и показавшийся ему удивительно приятным на вкус. На миг он даже решил, что очутился в заповедном лесном массиве к северу от Кастл-Сити. Но только на миг. Потому что деревья, которые он поначалу принял за эспены, при ближайшем рассмотрении выглядели иначе. То есть внешне они походили на них, но были гораздо выше и раскидистее обычных эспенов. Да и кора их в значительно большей степени отливала серебром. Изредка попадавшиеся среди них хвойные деревья уходили кронами на недосягаемую высоту и были такими же прямыми и стройным, как корабельные сосны, вот только Трэвис никогда прежде не замечал, чтобы кора у корабельных сосен имела столь отчетливо выраженный красный оттенок. Так куда же он, черт побери, попал?! Но тут туман в голове окончательно рассеялся, и он разом припомнил все: шоу спасения, слова брата Сая, зловещие фигуры преследователей в ослепительно белых лучах света и…

Он стремительно развернулся, всерьез рассчитывая увидеть за спиной залитый лунным светом участок горного серпантина. Но рекламный щит имел, по всей видимости, лишь одностороннюю проходимость, поэтому Трэвис не обнаружил ни парящего в пространстве «окна» в прямоугольной деревянной раме, ни заасфальтированного дорожного покрытия в непосредственной близости от себя. Он закружился на месте, слепо шаря руками по воздуху, начал метаться в разные стороны, потом в отчаянии бросился бегом сквозь чащу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви. Выход должен быть где-то здесь! Но его окружали одни только деревья незнакомых пород, равнодушно тянущиеся к небу голыми заиндевевшими сучьями.

Это место могло находиться где угодно, только не в штате Колорадо.

Наконец он так устал и запыхался, что вынужден был остановиться и перевести дыхание. У него закружилась голова. Легкие жгло огнем от нехватки кислорода в разреженной атмосфере высокогорья. Чтобы не упасть, Трэвис обеими руками обхватил ствол эспена – или его дальнего родственника – и прижался к гладкой коре.

– Ну и дела! Не ожидал, признаться, отыскать в такой глухомани общество для совместного завтрака, – прозвучал за его спиной глубокий рокочущий бас. – Впрочем, нежданные встречи тем и приятны, что их не ждешь. Надеюсь, путник, ты не откажешься разделить мою скромную трапезу?

Трэвис в изумлении обернулся.

Говорящий сидел на корточках перед небольшим костерком в полудюжине шагов от него. Возраст его не поддавался определению, хотя по некоторым признакам можно было догадаться, что он уже далеко не молод. В ниспадающих на плечи длинных темных волосах поблескивала седина. На выдубленном солнцем и ветром лице выделялись твердо очерченный рот и глаза, цвет которых в точности совпадал с неяркой голубизной зимнего неба над головой. Но более всего поразило Трэвиса его одеяние: серая домотканая шерстяная рубаха до колен, подпоясанная широким кожаным ремнем, и желто-коричневые штаны в обтяжку. Наряд завершали высокие кожаные сапоги и накинутый на плечи плотный темно-синий шерстяной плащ, застегнутый на горле узорчатой серебряной пряжкой.

В целом облачение незнакомца чем-то напоминало костюмы актеров, за представлением которых Трэвис наблюдал однажды во время традиционного фестиваля средневекового искусства, проводимого каждое лето на одном из туристических ранчо неподалеку от Каста-Сити. Эти ребята частенько забредали по вечерам в «Шахтный ствол», чтобы пропустить кружечку-другую, и привлекали публику своими экзотическими нарядами кавалеров, рыцарей, разбойников, трубадуров, королев и придворных дам. Только вот одежда странника почему-то не очень походила на маскарадный костюм. Уж больно она была поношенной, не-броской, покрытой дорожной пылью и грязью, да и выглядела чересчур… настоящей, если угодно.

Головокружение Трэвиса сменилось тревогой. Если отчаянный прыжок сквозь рекламный щит действительно перенес его в другое место, удаленное от Кастл-Сити настолько, что даже деревья здесь совсем не такие, как в горах Колорадо, то черт его знает, кто тут может встретиться на узкой дорожке? Он с подозрением уставился на незнакомца. А вдруг это какой-нибудь сбежавший из психушки шизик, разыскиваемый полицией преступник или даже маньяк-убийца?

Странник усмехнулся, словно прочтя мысли Уайлдера, и вновь заговорил звучным и чистым, как зов охотничьего рога, голосом:

– Тебе нечего опасаться, друг! Клянусь, что среди всех живых тварей, с коими можно столкнуться в здешних лесах, я наиболее безвреден. – Радушным жестом он указал на место у костра. – Я вижу, ты совсем замерз, путник. Садись рядом и согрейся. Что может быть дурного в такой безделке?

После всего, что с ним случилось, Трэвис без труда выдал бы с ходу не меньше дюжины вариантов. Но он и на самом деле изрядно озяб. Руки совсем закоченели, а ног он вообще не чувствовал. Пожалуй, будет благоразумнее внять уговорам этого странного типа. Все лучше, чем замерзнуть до смерти.

Приблизившись к костру, Трэвис плюхнулся на толстый ковер из опавших сосновых игл и протянул к огню руки. Вскоре по жилам растеклось блаженное тепло, и он перестал дрожать. Незнакомец без лишних слов поднял длинную деревянную ложку и помешал варево в котелке, подвешенном над костром на треножнике из свежесрубленных жердин. Потом наполнил до краев две деревянные миски и протянул одну из них Уайлдеру вместе со второй ложкой.

– Большое спасибо, – выдавил тот.

Странник молча кивнул и принялся за еду. Трэвис, поколебавшись, зачерпнул ложкой из миски немного варева и поднес ко рту. Мгновение спустя он уже пожирал содержимое с волчьей жадностью, не замечая, что обжигает себе язык и нёбо. Похлебка оказалась восхитительной на вкус и потрясающе пахла благодаря какой-то приправе из трав, которую он отродясь не пробовал. После первой же ложки в нем проснулся зверский аппетит. Ничего удивительного, ведь прошли почти сутки с тех пор, как он ел в последний раз.

Поставив наконец на землю опустевшую миску и чувствуя, как разливается по всему телу сладкая истома, Трэвис сыто зажмурился и не сразу заметил, что незнакомец наблюдает за ним. Нет, точнее будет сказать – изучает! Ему сразу стадо как-то неуютно под внимательным, пристальным взглядом этих бледно-голубых глаз, казавшихся намного старше их обладателя.

Но тут странник весело подмигнул Трэвису, и ощущение дискомфорта мгновенно прошло.

– Не бойся, друг, – сказал он. – Пускай мой взор не так остёр, как у других, но служит мне исправно. Не важно, что в тебе я разглядел, куда важнее то, чего не видел. Душа твоя чиста, в ней нету места Злу, и потому тебя зову я другом, каким, надеюсь, ты останешься и впредь.

Завершив эту тираду, он собрал посуду, тщательно протер пригоршней мягких сосновых иголок и сложил в котелок, который, в свою очередь, засунул в заплечную котомку. Потом снова обратился к Трэвису:

– Законы гостеприимства не дозволяют хозяину приставать к гостю с докучными вопросами на пустой желудок. Но завтрак наш закончен, и я не вижу причины, почему бы нам не представиться друг другу.

Трэвис открыл было рот, но странник жестом остановил его.

– Постой, друг мой, не торопись, в сем важном деле без кружки мэддока никак не обойтись. Хоть повстречались мы в краю глухом и диком, негоже все же нам приличий не блюсти.

Трэвис прикусил язык. Интуиция подсказывала ему, что странно одетый и вычурно изъясняющийся незнакомец не из тех, кому стоит противоречить без настоятельной необходимости. А тот тем временем снял с догорающих углей костра маленький жестяной чайник и разлил горячую темную жидкость в две глиняные кружки. Трэвис обратил внимание, что правую руку его гостеприимного компаньона плотно облегает черная кожаная перчатка, в то время как левую тот оставил непокрытой. Это показалось ему странным – как, впрочем, и многое другое в его манерах и поведении.

Взяв предложенную кружку, Трэвис с сомнением посмотрел на черную, как смола, жидкость. Он никогда не слышал названия «мэдцок», но напиток по цвету и консистенции подозрительно напоминал обычный кофе. Лишь пригубив кружку и отхлебнув маленький глоток, он понял, что это нечто совершенно иное. Мэддок превосходил черный кофе горечью, но пился гораздо лучше благодаря богатому ароматическому букету и восхитительному привкусу молотых орехов. А по воздействию на организм вообще оставлял кофе далеко позади. Трэвис ощутил это на себе почти сразу. В желудке потеплело, как после порции виски, а в мозгах прояснилось. Он недоверчиво покачал головой, чувствуя себя уже не усталым и разбитым после бессонной ночи, а наоборот – хорошенько выспавшимся и бодрым. Изумленно заглянув в кружку, он в два глотка допил остаток напитка.

Незнакомец со смехом поднял свою кружку и основательно приложился. Затем коротко поклонился и произнес официальным тоном:

– Мое имя Фолкен. Фолкен из Малакора. Занятие мое – странствующий бард. По праву и призванию.

Трэвис глубоко вдохнул и тоже поклонился.

– Меня зовут Трэвис Уайлдер, – сказал он, остро ощущая свою неуклюжесть и неадекватность в сравнении с церемонным представлением Фолкена из Малакора, и на миг запнулся, подбирая приличествующие случаю слова: – Не знаю точно, кто я по призванию, но занятие мое в настоящий момент – содержатель салуна. По праву покупки, – добавил он на всякий случай.

– Салун? – в недоумении нахмурился бард.

– Ну да, салун, – кивнул Трэвис. – Это нечто среднее между баром и пабом. – По выражению лица Фолкена он увидел, что тот не врубается, и продолжил перечень аналогов: – Кабак. Таверна. Корчма.

– А-а, так ты корчмарь! – прояснилась физиономия барда. – Что ж, корчмарь – занятие старинное и достойное уважения. По крайней мере в этой стране.

Трэвис смущенно пожал плечами, испытывая в душе непонятную гордость. Раньше ему и в голову не приходило, что его занятие заслуживает столь лестной характеристики.

Фолкен опустил кружку.

– Думаю, не ошибусь, предположив, что ты, друг Трэвис, родом не из здешних мест? – заметил он. Трэвис растерянно почесал подбородок.

– Трудно сказать… – замялся он; контрвопрос напрашивался сам собой, и хотя задавать его, учитывая обстоятельства, было полнейшим безумием, Уайлдер знал, что рано или поздно ему все равно придется искать на него ответ. – А где, хотелось бы узнать, находятся эти самые здешние места? – решившись, наконец выпалил он.

К его удивлению, вопрос не показался барду смешным или идиотским. Он задумчиво оглядел собеседника и спокойно поведал о том, что в данный момент оба они находятся в Зимней Пуще – обширных и древних лесных угодьях, протянувшихся на множество лиг к северу от Эриданского доминиона.

– Эриданский доминион? – повторил Трэвис, ощущая противный холодок в груди от этих незнакомых названий.

Фолкен подался чуть вперед, глядя на него с внезапно проснувшимся любопытством.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Эридан – это один из Семи доминионов, расположенных в северной части материка Фаленгарта.

Уайлдер с понимающим видом кивнул, хотя на самом деле давно перестал что-либо понимать.

– Ясненько… – протянул. он, чтобы скрыть замешательство и выиграть время для формулировки следующего вопроса, задать который он страшился еще сильнее, чем предыдущие. Но деваться было некуда, и он спросил, изо всех сил стараясь сохранять беззаботный вид: – Кстати, а как вообще называется весь этот мир в ваших краях, друг Фолкен?

Вопрос словно повис в воздухе, и Трэвис вдруг почувствовал, как его опять начинает знобить. Бард в изумлении приподнял бровь, но все же снизошел до ответа:

– Зея, разумеется, как же еще?

Слова его поразили Уайлдера, как удар молнии. Выходит, пролетев сквозь рекламный шит, он очутился не просто в другом месте, но в другом мире! Так вот о чем говорила сестра Миррим, когда выступала в шоу спасения! Он мучительно искал другое объяснение, но не находил его. Незнакомые деревья, чистейший воздух, шутовской наряд Фолкена… Все складывалось в логически безупречную цепочку.

Этот мир не был его Землей!

Одновременно с осознанием этого непреложного отныне факта в голове мелькнула еще одна мысль, заставившая Трэвиса Уайлдера задрожать в паническом ужасе. Он ведь так и не нашел в лесу ничего, хоть отдаленно напоминающего рекламный щит, связывающий этот горный склон с окрестностями Каста-Сити!

Как же тогда, скажите на милость, он сможет вернуться домой?

22

Что-то твердое и теплое ткнулось в руку Трэвиса. Он машинально сжал пальцы. Глиняная кружка с мэддоком. Благодарно кивнув, он поднес ее к губам и сделал несколько глотков. Удивительный напиток снова произвел на него поистине магическое воздействие: по жилам разлилось тепло, в голове прояснилось, а паника отступила, хотя на душе по-прежнему было муторно. В глазах сидящего рядом с ним Фолкена читалось откровенное беспокойство.

– Тебе нехорошо, Трэвис Уайлдер?

Тот потряс головой, прогоняя остатки тумана в мозгу. Что может ответить на такой вопрос человек, за одну ночь потерявший лучшего друга, дом и весь свой мир?

– В обморок не упаду, если ты это имеешь в виду, – буркнул он.

Бард, видимо удовлетворенный ответом, упер локти в колени, обхватил руками подбородок и задумался, изредка почесывая скулу. Когда он наконец заговорил, трудно было понять, обращается он к Трэвису или просто рассуждает вслух.

– Так вот загвоздка в чем: ты из другого мира! Что ж, слыхивать мне доводилось о таком, хотя, признаюсь, сам не ожидал с живым примером я воочию столкнуться. Не буду отпираться я и в том, что чужака в тебе почуял сразу. И дело тут не в облачении твоем и странной речи, а совсем в другом. Иного мира на челе твоем печать, как белую ворону в черной стае, поверь мне, друг, издалека видать.

С помощью мэддока мыслительные способности Трэвиса более или менее пришли в норму, и он умудрился даже слабо рассмеяться.

– Белая ворона, говоришь? – повторил он. – А ты знаешь, когда я тебя увидел, друг Фолкен, то подумал о тебе примерно то же самое! Только я тогда еще не знал, что это твой мир, а не мой. – Все еще дрожащей рукой он поставил рядом пустую кружку. – Ну ладно. Раз уж я действительно попал в чужой мир, у меня остался только один, последний, вопрос: что я здесь делаю?

– Хороший вопрос, на который я бы тоже не прочь узнать ответ, – откликнулся бард. – Вот что я тебе скажу, Трэвис Уайлдер. Скоро рассветет, а я рассчитывал выйти сегодня пораньше, потому что путь мой далек и долог. И все же, думается мне, время на то, чтобы выслушать твою историю, не окажется потраченным напрасно. Если, разумеется, ты пожелаешь поделиться ей со мною.

Несмотря на все его странности, было в Фолкене нечто такое, что позволяло Трэвису чувствовать себя в его обществе легко и непринужденно. Вдобавок ко всему, кроме барда, у него на данный момент не имелось ни единого друга во всем мире. Этом мире, во всяком случае. От тоски и одиночества в горле образовался ком. Он сделал над собой героическое усилие и сглотнул.

– Хорошо, друг Фолкен, – кивнул он. – Быть может, тебе удастся найти всему этому разумное объяснение, потому что я точно ни хрена не понимаю.

Пока он излагал в подробностях события минувшей ночи, макушки деревьев из серебристых сделались золотистыми в лучах взошедшего светила. Рассказ в немалой степени облегчил Трэвису душу – как будто, поделившись с другим, он переложил на его плечи и часть давившего на нее груза. Он честно поведал Фолкену все, умолчав лишь об одном – сам толком не понимая, почему так поступил. Возможно, воспоминание об этом эпизоде было слишком тревожащим, слишком интимным, если можно так выразиться… Как бы то ни было, он не стал говорить своему новому знакомцу о том, как Джек в последний момент схватил его за руку и как ее охватило огнем, словно от удара молнии.

Фолкен слушал внимательно, лишь изредка прерывая рассказчика, чтобы уточнить значение тех или иных незнакомых слов, – таких, как «грузовик» или «телефон». Выслушав печальное повествование до конца, бард долгое время пребывал в безмолвном раздумье. Тишину нарушали лишь потрескивающие в угасающем костерке угли да напевный посвист ветра в ветвях деревьев.

– Думается мне, – нарушил он наконец молчание, – что друг твой, именуемый Джеком Грейстоуном, был в некотором роде чародеем.

– Чародеем?! – воззрился на него Трэвис, раскрыв рот от изумления.

– Именно так, – кивнул Фолкен. – Судя по твоему рассказу, во всем, что произошло, определенно замешаны магические силы. И направлены они были против твоего друга. Кроме того, чародеи, как правило, обожают всякие старинные вещи – точь-в-точь как Грейстоун. Не берусь утверждать наверняка, но мне такое толкование кажется вполне похожим на истину.

Трэвис хотел было возразить, но передумал. Да и какие, собственно, аргументы мог он предложить? Более того, чем дольше он размышлял, тем убедительнее выглядела предложенная бардом «магическая» версия. По крайней мере она достаточно исчерпывающе объясняла все известные ему факты. Не то чтобы он верил в магию… С другой стороны, он не стал бы категорически утверждать, что совсем не верит в нее. Как уже неоднократно случалось на жизненном пути Трэвиса Уайлдера, он в очередной раз никак не мог определиться и сделать выбор.

– А не взглянуть ли нам на твою шкатулочку, – предложил Фолкен. – Вдруг что-то прояснится?

Трэвис сунул руку за пазуху. Пальцы его сомкнулись на прохладном металле. Джек предупреждал, чтобы он не смел ее открывать, но тогда он действительно подвергался огромной опасности и это требование выглядело вполне разумным.

Сейчас, однако, его никто больше не преследовал, враги, кем бы они ни были, остались в другом мире, и Трэвис уже не ощущал необходимости соблюдать запрет. Вдобавок им внезапно овладело жгучее любопытство. Он достал шкатулку и положил на землю между собой и Фолкеном. В утреннем свете она производила самое обыденное впечатление, мало чем отличаясь, скажем, от простого портсигара. Выгравированные на крышке и по бокам символы сливались с поверхностью и были едва различимы. Секунду помедлив, Трэвис быстрым движением сбросил крючок и откинул крышку.

Внутри лежал камешек.

Маленький и идеально круглый, как алебастровый шарик, камешек легко уместился бы в кулаке. Его зеленовато-серую поверхность испещряли разноцветные крапинки.

Трэвис разочарованно застонал.

– Галька, мать ее! – выругался он. – Что же это получается? Выходит, я все это перенес ради какого-то вшивого куска гальки?!

Он протянул руку и взял камешек. И с первого прикосновения ощутил, что за его невзрачным видом скрыто куда больше, чем ему показалось вначале. На ощупь он был скользким, как от смазки, но следа на коже не оставлял. Трэвис повертел камень и вскоре заметил, как вспыхивает радужным сиянием его тусклая поверхность, когда ее касаются солнечные лучи. Чем дольше он смотрел на него, тем крепче убеждался в том, что никогда прежде не держал в руках ничего более прекрасного. Он с неохотой протянул камень барду.

– Взгляни, друг Фолкен.

К удивлению Трэвиса, тот решительно покачал головой и даже спрятал руки за спину, как будто боясь поддаться соблазну.

– Прости, друг Трэвис, но я не стану к нему прикасаться, – сказал он. – Джек Грейстоун отдал его тебе, и только тебе одному. И мнится мне, что негоже отдавать его в чужие руки, а в мои тем паче!

Не очень уловив смысл отказа Фолкена, Трэвис пожал плечами, еще немного полюбовался камнем, потом уложил его обратно в шкатулочку и с непонятным сожалением захлопнул крышку. Казалось кощунством убирать с глаз долой такую непостижимую красоту. Не прошло и минуты, как ему нестерпимо захотелось вновь ощутить маслянистое прикосновение к коже безупречно гладкой поверхности камня, почувствовать его тяжесть в ладони. Он потянулся к шкатулке, чтобы достать его, но так и не сделал этого, потому что бард поднялся и принялся засыпать землей тлеющие угли костра. Затем уложил чайник и кружки в свою дорожную котомку и крепко затянул веревку на горловине.

– Засиделись мы с тобой, друг Трэвис, – заметил Фолкен, озирая, прищурившись, нависшее над лесистыми склонами небо. – Пора в дорогу, пока погода позволяет. В это время года с отрогов Железных Клыков такие бури приносит, причем безо всякого предупреждения, что света белого не взвидишь. – Он искоса взглянул на Уайлдера. – Мой путь лежит на юг, в Кельсиор. Королевство захудалое, но я надеюсь там кое с кем повидаться. Путешествие займет несколько дней, и я не стану возражать, если ты ко мне присоединишься. Собственно говоря, я настоятельно рекомендую тебе поступить именно так, ибо на много лиг в окрестности нет ни села, ни города, ни крепости. Во всяком случае, тех, где за последнюю тысячу лет еще сохранились обитатели, – добавил бард, рывком вскидывая котомку на плечо.

Трэвис поспешно схватил шкатулку и вскочил на ноги. Им вновь овладела паника; Одно дело попивать кофеек – или как там его? – и вести обстоятельную беседу с Фолкеном, и совсем другое – двинуться вместе с ним неведомо куда. В конце концов, рекламный щит выбросил его именно на этот горный склон, и если он сейчас отправится бродяжничать по чужому, незнакомому миру, бог весть, сумеет ли он отыскать это место снова?

– Погоди минутку, Фолкен, – поспешно заговорил Уайлдер. – Ты ведь так и не ответил на мой последний вопрос. На кой хрен меня сюда занесло? А заодно скажи, если знаешь, как мне вернуться домой?

Бард печально покачал головой.

– Прости, друг Трэвис, но из уст моих ответа дождешься ты, боюсь, увы, не скоро. Но ежели ты, отбросивши сомненья, пойдешь со мною, то в пути, надеюсь, отыщем вместе ключ мы от загадки. Ты можешь верить мне или не верить, но мнится мне, однако, не случайно с тобою встретились мы в этой глухомани.

Паника сменилась недоумением.

– О чем это ты, Фолкен? – удивленно спросил Уайлдер. Взгляд барда затуманился.

– Судьбы богиня, дав обет безбрачья, и день, и ночь за прялкою сидит, следя за тем, чтоб втуне не пропал пусть самый крошечный обрывок ее пряжи. Любой огрех она пускает в дело, порой такие выводя хитросплетенья, что в узелке единственном сокрыты деяния и участь миллионов. – Легкая усмешка заиграла на губах Фолкена. – Держи глаза открытыми, мой друг, и мы с тобой, ручаюсь, все узнаем!

С этими словами он повернулся и зашагал вниз по склону, уверенно пробираясь между стволами. Трэвис уставился ему вслед. Что делать? Как поступить? В глубине души он понимал, что выбора у него нет, но какое-то мальчишеское упрямство мешало ему безоговорочно признать этот неоспоримый факт. Жизнь снова заставляла его подчиниться обстоятельствам и плыть по течению. Именно это и бесило Трэвиса, заставляя сопротивляться до последнего. В конце концов он все же сдался, сунул руки в карманы и с угрюмым видом поплелся вслед за Фолкеном.