Текст книги "Список семи"

– Сюда! Идите сюда, мертвяки вонючие!

Послышались крики боли, и Дойл увидел, как Барри, размахивая фонарем, пытается увести черную толпу от аббатства.

– Эй вы там, пошевеливайтесь! Всю ночь нам с вами возиться, что ли?

Шестеро нападавших бросились вслед за Барри, остальные продолжали двигаться к руинам. Дойл выпустил обойму в приближавшуюся колонну и попал еще в одного типа. Пока он перезаряжал револьвер, послышались ружейные выстрелы, и один из "капюшонов", бежавших за Ларри и Барри, упал.

Шорох за спиной заставил Дойла обернуться. Он увидел, как Спаркс вылил масло из фонаря в гроб, затем разбил его и бросил туда же. Дерево занялось мгновенно, словно сухая трава. Стоя поодаль, Спаркс наблюдал, как пламя пожирает доски и останки его отца, которые нашли наконец вечный покой.

– Мы должны уходить отсюда, Джек, – мягко проговорил Дойл.

Подняв крышку гроба, Спаркс обернулся.

– За мной, – бросил он, направляясь к выходу.

– Зачем ему это? – ошеломленно спросила Эйлин, показывая на крышку.

– Понятия не имею, – пожал плечами Дойл, устремляясь за Спарксом.

В этот момент в дверях показались три "капюшона", один из них замахнулся пикой на Спаркса.

– Джек! – заорал Дойл.

Развернувшись, Спаркс обрушил крышку гроба на троих нападавших и с силой прижал их к стене. Рванув вперед, Дойл стрелял по ним до тех пор, пока не убедился, что "капюшоны" больше не двигаются.

– Сзади! – закричала Эйлин.

Еще два "капюшона" направлялись к ним изнутри церкви. Дойл нажал на курок, однако в револьвере не было патронов. Тем временем Спаркс, снова размахивая крышкой гроба, преграждал путь врагу. Сдернув с ноги тяжелый сапог, Эйлин что было сил двинула им по голове одного "капюшона". Тот пошатнулся. В этот момент Дойл ударил нападавшего рукояткой пистолета, и "капюшон" повалился на пол. Спаркс колотил крышкой по голове другого, пока тот не упал рядом со своим напарником.

У противоположного конца церкви послышался топот множества ног, и зала ярко осветилась факелами. Подхватив крышку, Спаркс ринулся к выходу.

– Быстрее! – крикнул он уже на бегу.

Дойл и Эйлин кинулись за ним. На краю холма Спаркс положил крышку гроба на землю, придерживая ее ногой.

– Садитесь, Дойл! И крепко держитесь за ручки!

Из аббатства выскочило несколько теней. Подхватив Эйлин за талию, Спаркс посадил девушку, уселся сам и, оттолкнувшись ногами, направил деревянную крышку вниз по склону. Так называемые санки заскользили по снегу, быстро набирая скорость. Один из "капюшонов" рванул было за Спарксом и даже успел ухватить его за полу пальто, однако удержать его не смог… Санки высоко подпрыгивали на буграх, взлетая в воздух, но каждый раз благополучно опускались в мягкий снег.

– Вы можете хоть как-нибудь управлять ими? – крикнул Спаркс.

– Не могу! – завопил Дойл, вдруг вспомнив о том, что справа от них должны быть прибрежные скалы.

– Вы что-нибудь видите? – наклонилась к Дойлу Эйлин.

– Почти ничего!

И тут же он заметил две фигуры, стоявшие по пояс в снегу и изо все сил размахивавшие руками. На какую-то долю секунды Дойлу показалось, что это Ларри и Барри, однако он тут же понял свою ошибку, потому что рассмотрел два "капюшона". Дойл перевалился вправо, и санки, мгновенно изменив направление, сбили "капюшоны", которые, как кули, покатились по склону. Взглянув вперед, Дойл с ужасом обнаружил, что теперь санки мчатся на черные скалы.

– Скалы! – заорал Спаркс.

Дойл резко перевалился влево и уперся ногами в боковую стенку крышки. Спаркс выставил ногу вперед, и на какой-то миг она повисла над обрывом. Неимоверным усилием Дойлу удалось повернуть санки, и, пролетев ярдов двадцать по самому краю пропасти и чудом не разбившись о камни, они снова заскользили по направлению к видневшимся впереди прямоугольным камням.

– Надгробия! – успел выкрикнуть Дойл.

Ему удалось проскользнуть между первыми памятниками и обогнуть несколько следующих камней. В середине кладбища надгробия стояли почти вплотную, и избежать столкновения с огромным склепом не было никакой возможности. Дойл почувствовал сильный удар, а затем взлетел в воздух, по-прежнему держась за металлические ручки, и грохнулся на разлетевшуюся в щепки крышку. Спаркс и Эйлин, высоко подброшенные ударом от столкновения, скрылись из виду.

С минуту Дойл лежал, не в силах пошевелиться и разжать руки. Он, похоже, был цел и невредим, хотя двигаться мог с большим трудом.

– Джек! – осипшим голосом окликнул Дойл. Ему показалось, что он слышит рыдание Эйлин.

– Как вы там, доктор?

Дойл понял, что Эйлин не рыдает, а смеется. Она выбралась из-за надгробия, с головы до ног облепленная снегом. Потом раздался хохот Спаркса, выползшего откуда-то снизу. Поглядев друг на друга, все трое зашлись от смеха и хохотали, согнувшись пополам, пока каждый не схватился за ближайший памятник, чтобы ненароком снова не покатиться с горы.

– Я решил, что мы уже умерли, – выдохнул наконец Дойл.

– Я думала так по крайней мере четыре раза, – сказала Эйлин.

Обняв друг друга за плечи и топчась на месте, они понемногу успокаивались. Только теперь Дойл разжал пальцы и отбросил ручки от крышки гроба, чем вызвал новый приступ смеха.

– ДЖОНАТАН СПАРКС!

Голос доносился откуда-то сверху. Он был хрипловатым и вместе с тем резким и мощным – от такого голоса могли бы задрожать и вылететь стекла. В нем не слышалось ни угрозы, ни злобы – он выражал презрение и удовлетворение тем, что беглецам удалось скрыться, будто бы ничего другого в сей момент и быть не могло.

– Это он? – спросил Дойл.

Спаркс молча кивнул и посмотрел наверх.

– СЛУШАЙ!

В воздухе повисла мертвая тишина, которую в то же мгновение прорезал душераздирающий крик, захлебнувшийся на самой высокой ноте.

– О господи, – прошептала Эйлин. – Братья.

Крик повторился, в нем было столько страдания и муки, что Дойл в ярости рванулся вперед и крикнул:

– Негодяй! Грязный ублюдок!

Спаркс положил руку ему на плечо и едва слышно проговорил:

– Именно эти слова он хочет услышать от нас. Крик внезапно оборвался. И в наступившей тишине сердца их сжались от нестерпимой муки.

– Нам нужно идти, – сказал Спаркс. – Они могут пуститься в погоню.

– Но мы не можем бросить братьев… – запротестовала Эйлин.

– Они солдаты, – обронил Спаркс, вытряхивая снег из сапог.

– Он их убьет.

– Еще неизвестно, они ли это. Но даже если это и так, что мы можем сделать? Тоже погибнуть? Глупо и безрассудно.

– И все-таки, Джек! Эти парни вам очень преданны, – сконфуженно пробормотал Дойл.

– Они всегда знали, чем рискуют, – оборвал его Спаркс, не желая продолжать этот разговор.

– В вас течет кровь вашего брата, Джек Спаркс, – с презрением бросила Эйлин.

Спаркс на мгновение остановился, затем, не оглядываясь, пошел вниз.

Эйлин вытерла набежавшие на глаза слезы.

– Он прав, вы знаете это, – промямлил Дойл.

– Я тоже права, – парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.

Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании.

* * *

В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:

– Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.

– Странно было бы осуждать его за это, – сказал Дойл.

– Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, – добавил Спаркс, поворачивая ключ.

Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:

– Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. – Обернувшись к Дойлу, он сказал: – Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.

– Куда вы, Джек? – взволнованно спросил Дойл.

– Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, – проговорил Спаркс, направляясь по коридору.

– Джек, что вы задумали? – занервничал Дойл.

Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.

Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:

– Не уходите.

– Вам надо хорошенько выспаться.

– Не думаю, что это удастся.

– И все же вам надо отдохнуть.

– Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, – обернулась к нему Эйлин. – Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.

– С чего вы взяли…

– Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?

Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.

– Ну и вид, – пробормотала она.

– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.

Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.

– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.

– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.

– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. "Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…"

– "Я вас не разлюбил, Офелия", – подхватил Дойл реплику из "Гамлета".

Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.

– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.

– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.

Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.

– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.

– Что за причины? – удивился Дойл.

– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.

– В каком смысле – опасно?

Эйлин пожала плечами.

– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.

– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.

– Возможно, возможно.

– В чем же опасность?

– Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. – Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. – Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?

– Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.

Дойл достойно выдержал пристальный взгляд Эйлин.

– Вы думаете, что я все-таки видел вас на сцене? – спросил он.

– Да. В известном смысле видели.

Последовала долгая пауза.

– Мисс Темпл…

– Эйлин.

– Эйлин, мне кажется, что вы пытаетесь соблазнить меня, – без обиняков обратился к ней Дойл.

– Соблазнить? – Эйлин перестала расчесывать волосы. Казалось, она не знала, что ответить. – У вас возникло такое впечатление?

– Да. Я бы сказал, да, – спокойно произнес Дойл.

По ее лицу пробежала легкая тень. Она положила щетку на стол.

– А что, если это действительно так?

– Ну-у, – протянул Дойл. – Может быть, это и в самом деле последняя ночь в нашей жизни… И если я сейчас покину вас, то буду сожалеть об этом до гробовой доски.

Они посмотрели друг на друга.

– Тогда заприте, пожалуйста, дверь, Артур, – мягко сказала Эйлин без тени кокетства в голосе.

Дойл повиновался…

Глава 17
"МАМИНЫ СЛАДОСТИ"

Дойл покинул Эйлин еще до рассвета. Она сладко спала. Дойл поцеловал ее и быстро оделся. Эйлин пробормотала что-то во сне, не открывая глаз.

Дойл не испытывал ни стыда, ни сожаления. Он не был ортодоксальным католиком, но искоренить в себе мысль о том, что плотская любовь – это грех, не мог. Возможно, встреча с Эйлин стала исключением, но он не был уверен в этом. Этого захотела она сама, убеждал себя Дойл, забыв о собственных желаниях. Как сложатся их дальнейшие отношения, он тоже не знал. Теперь ему необходимо было разобраться в своих мыслях и чувствах.

Закрыв дверь на ключ, Дойл взглянул на часы: почти пять утра. Он решил ждать Спаркса до девяти, возможно, чуть дольше. Это, правда, полностью противоречило приказу Джека, но Дойла это не волновало. Приняв решение, он спустился на первый этаж и попросил подать ему крепкого чая.

На кухне никого не было, кругом царила тишина, как бывает в глухой предрассветный час. Чуть слышно поскрипывали оконные ставни. Выглянув в окно, Дойл увидел, что небо совершенно очистилось от туч: утро обещало быть морозным, но ясным.

Эйлин была восхитительна – податливая, нежная и… страстная. Что-то в их близости больно задело Дойла, однако он гнал от себя эти мысли. Его тронуло потрясающее ощущение ее тепла, того, что она была живой и настоящей. Он обнимал и целовал ее, забыв обо всем на свете. В какой-то момент она расплакалась, молча утирая катившиеся слезы; жестом она умоляла его не спрашивать ни о чем. Он, конечно, подчинился. Но суммировать свои теперешние ощущения Дойл не мог и думал о том, что, вероятно, всегда идет на поводу у своих чувств.

У него слегка кружилась голова. Распахнув дверь, Дойл вышел во внутренний дворик позади гостиницы. Морозный воздух пронизал Дойла и одновременно приятно взбодрил и освежил его. Он вдохнул полной грудью, разминая руки и ноги.

– Не правда ли, свежий ветер действует как наркотик, – раздался у него за спиной мужской голос.

Этот голос Дойл слышал совсем недавно.

Прислонившись к дубу, раскинувшемуся посредине двора, стоял Александр Спаркс, закутанный в черный плащ. Он был абсолютно неподвижен, на темном фоне бледным пятном выделялось его лицо, освещенное скудным светом зимнего утра. Лицо Александра характерной худобой было похоже на лицо его брата, но этим сходство ограничивалось. Это был тот самый человек, которого Дойл видел на Чешир-стрит. Но теперь он выглядел иначе. Кожа на лице была тонкой, словно пергаментной, и казалась неживой; тепло безвозвратно испарилось из-под хрупкой оболочки. Светлые глаза, опушенные темными ресницами, смотрели спокойно, ничего не выражая. Темно-русые волосы ниспадали на плечи, открывая высокий красивый лоб. И только рисунок губ нарушал строгий абрис этого лица. Приоткрытый рот обнажал ряд острых белых зубов и напоминал оскал хищника, почуявшего добычу. Его присутствие во дворе казалось мистическим и необъяснимым. У Дойла возникло ощущение, что ему это чудится…

– Вам нравятся предутренние часы, доктор? – спросил Александр.

Звук его голоса резал слух, как это бывает при звуках перетянутых струн музыкального инструмента.

– Не особенно, – хриплым голосом проговорил Дойл, незаметно опуская руку в карман.

– Вы оставили свой револьвер в номере, где спит мисс Темпл, – сказал Александр, плотоядно улыбаясь.

Дойл судорожно сжал кулаки. Страх, охвативший его, заставил организм интенсивно вырабатывать адреналин, который, попав в кровь, вызвал бешеное сердцебиение. Он чувствовал себя насекомым, попавшим под микроскоп и беспомощно перебиравшим лапками. Дойл заморгал глазами, избегая гипнотизирующего взгляда Спаркса.

– Должен признаться, что я не ожидал встретить вас при столь странных обстоятельствах, доктор Дойл. Удивительно, но меня не покидает ощущение, что мы знакомы, – чуть ли не с теплотой в голосе проговорил Александр. – Вам так не кажется?

– Да, мы встречались.

– Хотя и анонимно, – покачал головой Спаркс.

Дойл обвел взглядом дворик. Единственный путь для отступления – дверь за спиной. Но как только он кинется бежать, станет отличной мишенью для Александра.

– Что вам от меня нужно? – задыхаясь, спросил Дойл.

– Я полагал, что нам не мешает познакомиться поближе. Боюсь, что мой младший брат Джон представил меня вам неким чудовищем, что, мягко говоря, не соответствует действительности.

"Я не должен слушать его, – инстинктивно сжался в комок Дойл, – не должен". Он ничего не произнес в ответ.

– Мне показалось, что не будет никакого вреда, если мы совместными усилиями внесем некоторые уточнения в те небылицы, которые наплел Джон.

– Я вправе отказаться? У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, доктор, – натянуто улыбнувшись, произнес Александр.

Дойлу показалось, что взгляд Спаркса прожег его насквозь.

Дойл молчал. Потом, поеживаясь, пробормотал:

– Мне надо одеться. Я совсем замерз.

– Конечно, доктор.

Дойл в растерянности смотрел на Александра, но тот не шевелился.

– Я могу сделать это прямо сейчас? – спросил Дойл.

– Вряд ли мы сумеем поговорить, если вы совершенно окоченеете.

– Пальто в моей комнате…

– Где же ему еще быть?

– Так я пойду оденусь?

– Я подожду вас здесь, – сказал Александр.

Кивнув, Дойл кинулся в гостиницу. Спаркс наблюдал за ним, не двигаясь с места. Дойл взлетел по лестнице, перескакивая через несколько ступенек…

"Что происходит? – спросил он себя. – Этот человек бесконечно уверен в себе. Невероятно… Преследовать меня в течение стольких дней и сейчас позволить уйти, вместо того чтобы прикончить меня на месте". Дойл сознавал, что поведение Александра – сплошная игра и притворство и он не должен верить ни одному слову. Но ради чего Александр все это затеял?

Дойл отомкнул замок и тихонько отворил дверь. Все было на своих местах, как и полчаса назад. Но Эйлин исчезла…

"Вот, значит, как! Он задержал меня ровно на столько, сколько понадобилось, чтобы похитить Эйлин". Дойл схватил пальто: револьвера в кармане не было. Его саквояж по-прежнему стоял на полу. Открыв его, Дойл вытащил несколько пузырьков и два шприца. Приготовив шприцы, он наполнил их прозрачной жидкостью, затем завернул их по отдельности в разорванный пополам носовой платок и спрятал за голенище сапога.

Нервничая, что он пробыл в номере слишком долго, Дойл помчался вниз по лестнице. Спаркс ждал его возле входной двери.

– Где она? – едва сдерживая ярость, выдохнул Дойл.

Кивком головы Александр показал на улицу.

– Если вы посмеете сделать ей больно…

– Пожалуйста, без угроз, – почти весело сказал Александр, и некоторое подобие улыбки промелькнуло на его губах. – Не беспокойтесь, с ней все в порядке.

– Я хочу видеть ее.

– Конечно, непременно.

Александр жестом указал на большой экипаж, стоявший перед гостиницей.

Он был запряжен четверкой лошадей и походил на тот, который Дойл видел на Чешир-стрит. Лошади фыркали и нетерпеливо били копытами. Дойл подошел к экипажу, возница на него даже не взглянул. Занавески на окнах были задернуты.

– Она там…

Открывая дверцу, Дойл увидел, что Александр непонятным образом оказался у него за спиной. Дойл не слышал даже шороха шагов… Дойл сел в экипаж. Эйлин лежала на заднем сиденье. Пощупав ее пульс, Дойл несколько успокоился: пульс и дыхание были слабые, но ровные. От нее исходил едва уловимый запах эфира.

Дверца захлопнулась, Александр расположился напротив Дойла. Замки автоматически защелкнулись, и экипаж покатил по дороге. Дойл устроился рядом с Эйлин, положив ее голову себе на колени. Александр сочувственно улыбнулся.

– Позвольте сделать вам комплимент, доктор. Вы и мисс Темпл – чудесная пара.

Дойл едва удержался от грубости и только крепче прижал к себе Эйлин.

– Куда мы едем?

Александр не ответил.

– В Рэвенскар?

Лицо Александра искривила едва заметная улыбка, казавшаяся странной, потому что его холодные глаза не выражали вообще никаких чувств.

– Я хочу сообщить вам кое-что о своем брате, доктор, – сказал Спаркс. – Дело в том, что наши родители погибли во время пожара; Джонатану не было еще и тринадцати. Горячо любимый родителями и развитый не по годам мальчик остро переживал случившееся и страдал невыносимо. Я в то время был вполне самостоятельным человеком. Джонатана по решению суда отдали на воспитание опекуну – старому другу семьи и очень хорошему врачу. Несколько месяцев спустя стало ясно, что душевное состояние Джонатана не улучшается, и его опекун решил применить для лечения наркотики. Депрессия Джона пошла на убыль, однако он все больше и больше привыкал к лекарствам. Опекун тем не менее продолжал лечение, дело дошло до того, что Джонатан уже не мог обходиться без наркотиков. Это пагубное пристрастие сохраняется у него и по сей день. И в юные годы эта зависимость выражалась в чрезвычайной нервной возбудимости и заканчивалась, как правило, помещением в клинику для душевнобольных.

– Вроде Бедлама? – уточнил Дойл.

– Увы, да, – развел руками Александр. – Я старался, как мог, помочь своему брату. Но, как это часто бывает, человек, попавший в зависимость от наркотиков, отвергает любую помощь и считает, что его просто-напросто хотят лишить необходимого ему препарата. Таким образом, стремясь помочь ему, становишься его врагом. Вам, как врачу, это должно быть хорошо известно.

Дойл сразу же вспомнил, что недавно видел, как Джек делал себе инъекцию; он до сих пор не мог забыть, какое это произвело на него впечатление. Александр говорил обо всем с такой непосредственностью и искренностью, что Дойл растерялся, не зная, как истолковать его слова. До сих пор ничто в поведении Александра не подтверждало рассказов Джека. Обвинения Джека в адрес брата казались плодом его больного воображения. Во всем сказанном Александром Дойл не усматривал никакого злого умысла. Но если Александр и в самом деле обладает теми невероятными свойствами, о которых упоминал Джек, то разыграть подобную сцену для него проще простого. Если он лжет, то чего он хочет добиться этой ложью?

– Каким образом ваш брат попал в Бедлам? – спросил Дойл.

– Джон напал на полицейского, пытаясь прорваться в Букингемский дворец. Одна из наиболее характерных маний Джека заключается в том, что он болтает о своих связях с королевским двором и лично с королевой Викторией.

– И что это за связи?

– Он утверждает, что выполняет задание ее величества, выясняя какие-то секреты, представляющие угрозу трону и государству. И этой угрозой, по его убеждению, являюсь я. Поэтому он преследует меня повсюду. Это продолжается уже много лет. Обычно наши столкновения, заканчивались вполне безобидно; случай же с нападением на полицейского завершился, к сожалению, гораздо печальнее.

– Почему он так поступает?

– Как вам известно, любое отклонение в психике человека объяснить однозначно довольно трудно. Один известный психиатр из Вены, с которым я консультировался, полагает, что Джонатаном движет инстинктивное желание восполнить потерю родителей, то есть королева в определенном смысле заменяет ему мать. Спасая ее от выдуманных угроз, он словно воскрешает свою родную мать.

– Да, я понимаю.

– А что он говорил об этом, доктор? – отстраненно спросил Александр.

"Старший Спаркс хочет выяснить, что мне известно, – промелькнуло в голове Дойла. – Вот и разгадка. Ему нужна информация!"

– Джонатан был очень привязан к матери, не так ли? – тоном заинтересованного ученого спросил Дойл.

– Да. Я бы сказал, да.

Дойл опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом.

– И вы тоже?

Александр улыбнулся, обнажая ряд белых зубов.

– Каждый мальчик привязан к своей матери…

Поднимаясь в гору, экипаж замедлил ход; Эйлин слабо пошевелилась и что-то невнятно пробормотала.

– А ваш отец, мистер Спаркс?

– Что отец? – Улыбка словно застыла на губах Александра.

– Как вы относитесь к отцу?

– Сейчас мы говорим о Джоне, не так ли?

Дойлу показалось, что в голосе Спаркса прозвучали напряженные нотки.

– Конечно, – сохраняя чуть заметный наступательный тон, проговорил Дойл. – Но раз уж вы знакомы с основами психологии, то вам должно быть известно, что взаимоотношения в семье являются одним из основных факторов, формирующих психику человека. – Александр никак не прореагировал на эту тираду, и Дойл продолжал: – Как бы вы вкратце охарактеризовали отношение Джонатана к вам?

На лице Александра Спаркса не дрогнул ни один мускул.

– У меня не было возможности… видеться с ним часто, большую часть своего детства я провел далеко от дома, в школе.

– Но какие-то контакты у вас с братом были? Переписка? Совместные прогулки?

Спаркс заерзал на сиденье.

– В пределах обычного, – нехотя процедил он.

– Значит, вы писали брату?

– Изредка…

– И конечно, встречались, когда вы приезжали домой?

Дойл почувствовал, что Александр колеблется.

– Да, естественно, – наконец ответил он.

"Ему не хочется говорить об этом, – подумал Дойл. – Он не хочет, чтобы у меня возникли какие-то подозрения. Странно. Выходит, Александр Спаркс просто недооценивает меня".

– У вас были сложности в отношениях с братом?

– Сложности?

– Вы были с ним соперниками?

Александр снова улыбнулся.

– О нет. Вовсе нет.

– Мальчики частенько объединяются против общего врага. С этой точки зрения ваши родители не были для вас таким врагом?

– Простите, я не совсем понимаю.

– Я пытаюсь уяснить, не испытывал ли Джонатан враждебности по отношению к родителям? – скороговоркой произнес Дойл. – Иными словами, не был ли тот страшный пожар чем-то большим, чем следствие некой случайности?

Высказанное Дойлом предположение сразу успокоило Александра Спаркса.

– Надо же. Интересно, – протянул он. – Признаюсь, доктор, мне часто приходила в голову эта же мысль.

– В самом деле? А вы не могли бы припомнить, был ли у Джона какой-нибудь талисман или что-нибудь в этом роде? – бесстрастным тоном продолжал Дойл. – Такие безделушки – фетиши, как мы их называем, – помогают понять внутреннюю природу душевного заболевания.

– Талисманы?

– Это может быть все, что угодно: камешки, ожерелья, дешевенькие украшения, даже локоны волос.

По лицу Александра пробежала легкая тень. Уж не догадался ли он об игре, которую вел Дойл?

– Нет, ничего такого я не припоминаю, – сказал Александр, выглядывая из окна экипажа.

Дойл в раздумье кивнул головой.

– Агрессивного отношения к детям, в особенности к младшим, Джонатан никогда не выказывал?

– Нет, никогда, – с некоторым раздражением ответил Александр.

– А к женщинам? По мере того как он становился старше?

– Нет. Во всяком случае я об этом ничего не знаю.

– А когда вы почувствовали, что враждебность Джона направлена против вас?

– Ни о какой враждебности по отношению ко мне я не говорил…

– Значит, вы отрицаете…

– Я не говорил…

– Но враждебность все-таки была?

– Он был очень нервным ребенком.

– Может быть, он ревновал вас к матери?

– Возможно.

– Может быть, Джонатан считал, что любовь матери должна принадлежать ему одному?

– О да, я думал об этом!

– Возможно, он ревновал к ней и отца?

– Разумеется, ревновал, – убежденно проговорил Александр.

– Возможно, он думал, что стоит только устранить всех соперников, и ее любовь…

– Совершенно верно!

– То есть был только один путь, не так ли?

– Да, наверное.

– И поэтому вы подожгли поместье?

– Именно!

Дойл остановился. Александр Спаркс поймал себя на слове, едва успев произнести его. На его холодном и неподвижном лице появилось выражение глубочайшего презрения.

– Следовательно, вы действительно верите, что Джонатан убил родителей? – спросил Дойл, пытаясь сохранять тон заинтересованного ученого.

– Да, – холодно произнес Александр.

Губы его искривила зловещая ухмылка; ноздри раздувались; глаза угрожающе потемнели. Что-то неистребимо хищное появилось во всем его облике. Дойл вздрогнул, увидев, что скрывается под благопристойной маской, которую надел на себя этот человек.

– Понятно, – сказал Дойл. – Весьма интересно, мистер Спаркс. Я приму к сведению все сказанное вами. Это хорошая пища для размышлений.

– Почему бы вам не поразмышлять вслух теперь же? – с нескрываемой угрозой проговорил Александр Спаркс.

– Действительно, – пробормотал Дойл. – Если то, о чем вы рассказали, – правда, а я не вижу причин, заставляющих вас говорить неправду, то совершенно ясно, что ваш брат опасен для общества. И разумеется, вам грозит большая опасность!

Спаркс откинулся на сиденье, удовлетворенно хмыкнув.

"Пожалуйста, Боже, пусть он думает, что перед ним безмозглый педант", – молил Дойл. Он не смел поднять глаза на Александра, но чувствовал, что тот прожигает его взглядом. "Может быть, я зашел слишком далеко? Определить это невозможно. Слава богу, что Спаркс до сих пор не перерезал мне горло. И тем не менее факт остается фактом: в какой-то момент мне удалось перехитрить Александра. Это обстоятельство могло привести Спаркса в ярость, однако он не показывает это из гордости, скрывая свои истинные чувства. Совсем как Люцифер", – усмехнулся про себя Дойл. У каждого человека есть свои слабости, и это совершенно естественно, однако с Александром Спарксом все обстояло не так, как с простым смертным, и теперь Дойл был уверен, что угроза, исходившая от этого человека, невероятно велика! Он и Эйлин живы только потому, что их могущественный враг хочет точно узнать, что им известно о нем, Александре Спарксе!

Многое в истории Джека Спаркса оставалось неясным для Дойла, но невольное признание Александра в убийстве родителей снимало с Джека все подозрения раз и навсегда. Потрясающая мелодия, которую Дойл слышал ночью в поезде, была выражением боли и страдания. Все, о чем ему рассказывал Джек, было чистой правдой.

Дойл раздвинул занавески. Экипаж поднимался вверх по узкой каменистой дороге, петляющей между голыми скалами, спускающимися к самому берегу, за кромкой которого виднелось свинцово-серое море. Рассвет едва занимался.

Эйлин пошевелилась: действие наркотика ослабло, дыхание девушки становилось все более глубоким. Неужели нет никакой возможности оградить ее от предстоящих испытаний? Дойл прекрасно понимал, что любые попытки спастись при нынешних обстоятельствах ни к чему не приведут. Он в ответе за жизнь Эйлин, но совершенно лишен возможности действовать. Судьба близнецов, вероятно, трагична, и Джек, скорее всего, тоже попал в беду. Дойл бросил осторожный взгляд на Александра Спаркса. Он ощущал мышцами твердость шприца, засунутого в сапог. Нет, еще рано. Сейчас, когда Эйлин спит у него на руках, он абсолютно беспомощен.

Колеса застучали по дороге, мощенной булыжником, экипаж замедлил ход, и они въехали в арку, по обеим сторонам которой возвышались гранитные статуи огромных хищных птиц.

– Рэвенскар, – вежливо сообщил Александр, вновь скрываясь под маской учтивого хозяина.

Когда экипаж остановился, Дойл услышал, как позади них заскрипели запираемые ворота. От толчка Эйлин пробудилась; увидев над собой склонившегося Дойла, она радостно улыбнулась и потянулась к нему губами. Он с нежностью погладил ее по волосам. В этот момент хлопнула дверца экипажа – Александр Спаркс исчез, не сказав ни слова…

Слуга распахнул дверцу с противоположной стороны, и Дойл увидел в дверном проеме широко улыбающееся румяное лицо пожилого господина. Его лысую макушку обрамляли седые клочки волос, из-под очков на Дойла взирали светло-голубые глаза, казавшиеся огромными за толстыми стеклами.

– Доктор Дойл, я не ошибаюсь? – спросил незнакомец.