Текст книги "Тайна кротовой норы. Как поймать крота, найти смысл жизни и свое место в природе"

А когда они перестают смеяться, то проявляют любопытство и задают массу вопросов, в основном о том, как это – убивать живых существ. Когда я говорю им, что являюсь вегетарианцем на протяжении пятидесяти лет, они сразу смущаются. Жизнь нельзя подогнать под единый стандарт. Она редко бывает ровной и гладкой, как мы хотим. И меня это устраивает.

Разум – это всего лишь один из многочисленных важных способов познавать этот мир.

Когда я был молод, люди обычно высмеивали мое пристрастие к вегетарианству и называли меня хлюпиком, слабаком или привередой. Мои младшие братья часто махали у меня перед носом куском мяса со своих тарелок во время обеда и говорили: «Мяяясо, это вкусно!»

Я в ответ называл их любителями мертвечины и говорил, что я не зомби и не стану есть куски трупов. И получал по лицу за попытку отбить у них аппетит. Никто из нас не изменил своей точки зрения. Все мы делаем то, что хотим делать, а впоследствии находим этому рациональное объяснение.

* * *

Я уже стар. И много чем занимался в своей жизни. Посещал художественную школу и изучал рисунок и скульптуру. Но потом бросил, потому что не проявлял особых способностей. Мои руки крупные и неуклюжие: они созданы для того, чтобы держать солдатское ружье, кирку или лопату, но не ручку или кисть. Мое тело грузное и неуклюжее. Я не координирован и часто бываю неловок. Почерк у меня тоже неразборчивый, правда, блокноты мои всегда были исписаны. Помимо обрывочных горячечных рисунков обнаженных женщин и жизнерадостных цветов и птиц, там были инструкции, как закалять стальные инструменты, выписки о том, как сложить камин или как добиться определенного оттенка голубого и почему он мне нравится.

Там же были стихи и хайку. Но счастливее всего я чувствовал себя на улице, махая топором или карабкаясь в гору.

Я стал садовником, чтобы иметь источник дохода и сохранить творческий образ жизни. Когда у меня не было жилья, я много времени проводил на природе, среди растений, которые служили мне жилищем и постелью. Я просыпался с зеленым соком на щеке и пропах запахом зелени. Я собирал и питался растениями. Как мог я провести остаток своей жизни изолированно, не прикасаясь к их плоти, не вдыхая эту безграничную палитру их индивидуальных запахов? Я начал рисовать цветами, отказавшись от красок, я создавал сады и ухаживал за ними. Пусть это работа низкооплачиваемая, но у приличных садовников всегда есть заказы. И я был решительно настроен научиться всему в этом деле.

По своей наивности я поначалу полагал, что садоводство – это пасторальный чувственный род занятий: цветы, лужайки, фрукты и деревья. Но вскоре я узнал, что насекомые-вредители – это тоже часть моей работы. Мне пришлось заниматься кротами, мухами, осами, крысами, сорняками, личинками и многими другими подобными вещами.

Для некоторых людей основные работы в саду связаны, как правило, с уничтожением живых существ. У меня подобные задачи всегда рождали внутренний конфликт: моими самыми любимыми местами были дикие уголки природы, где не нужно было никого убивать. Убийство давалось тяжело. Но здесь вопрос стоял так: либо они, либо я: я должен был выполнить работу, работу, в которой я нуждался, чтобы прокормить себя и свою семью. Но одно дело убить насекомое, и совсем другое – убить млекопитающее. Прежде чем приступить к работе, я задавался вопросом, где та черта, которую я не смогу переступить, и кто я на самом деле: смогу ли я сделать это дело, и как я буду себя чувствовать, когда сделаю его.

Я рос в простом окружении, где случались проявления жестокости, но никто не приучал меня к убийству. Убийство может быть – но редко бывает – мирным и милосердным. Жестокость же – никогда. В сельской жизни полно и того и другого. До того как заняться ловлей кротов, у меня никогда не было необходимости убивать кого-то намеренно. Если в комнату залетала муха, я заставлял ее вылететь в окно. В конце концов, пришло время, когда у меня появилось веское основание убивать живых существ. И тогда мне захотелось понять, смогу ли я сделать это. Я попытался сконцентрироваться на уничтожении кротов без применения жестокости, максимально гуманно.

* * *

В 7 утра я сделал ей чай в ее большой белой кружке.

Она улыбалась мне, лежа в нашей белой кровати,

Которую рассекали холодные лучи солнца.

Я съел овсяную кашу, натянул шерстяные носки,

Затем ботинки и уехал

На своем фургоне прямо к красному утреннему небу

По узким проселочным дорогам и холмам.

Несокрушимые планеты все движутся,

И существа перемещаются, стремятся

Сыграть свою роль, какую играю и я.

Будто бы мы все на цепи и с кольцом в носу.

Теперь я еду по главной дороге,

Которая извивается между маленькими городами и деревнями,

Которая скрепляет жизни всех нас.

Высохшие медные листья папоротника

Опадают рыжими волнами

Прямо к черным горам, приземистым и искривленным

Потоками воды из иссиня-черных облаков.

И сразу за углом видно, как солнечные зайчики

Вспыхивают далеко внизу, у неровной реки.

В ней отражаются приглушенные осенние тени,

Призрачно далекие деревья и облака на рассвете.

Их плоские верхушки, ветки без листьев

Отсвечивают розовым в это утро перед грозой,

А я пою, пока еду на своем фургоне

Через эту опрятную живую изгородь,

Через наполненный туманом лес, затем по холму,

И неожиданно я вижу ясное голубое небо

И понимаю, что я уже не дома.

Златокрот, звездонос и известные виды кротов

Кроты – невероятно сильные животные. Их крупные лапы – на каждой по два больших пальца – шириной с голову.

У них толстые выступающие мышцы на шее и в плечах, твердых, как камень. Я рабочий человек, зарабатывающий на жизнь с помощью лопаты, но лапы крота сильнее моих рук: крот легко может разжать мои сжатые пальцы и убежать. Все остальное его тело хрупкое, нежное и гибкое, чтобы можно было развернуться в тоннеле не шире его самого. Его нос влажный и розовый, как у собаки. Крот, на которого я охочусь, относится к Talpa europea – европейский крот. Он длиной с мою ладонь и весит примерно столько же, сколько пустой кожаный кошелек. Он покрыт темной, голубовато-черной шерстью, мягкой и бархатистой. Она одинаково легко ложится вперед, назад и вбок, чтобы под землей он мог двигаться назад.

На ощупь он как самая лучшая в мире бархатная ткань. У него есть усы и крошечные, острые как иголки зубы.

Зубы такие крошечные, что кажутся сверкающими осколками стекла на кухонном полу спустя несколько дней после инцидента. Эти зубы – если я не поймаю крота – сотрутся через несколько лет, так как он питается червями, заполненными песчаной землей. У него нет видимой части ушей. И если внимательно осмотреть его, расправив шерсть, то в темноте его глаза различимы, как две блестящие черные точки несильно крупнее этого знака препинания. Он похож на гладкую бархатистую сардельку. Его задние лапы крохотные, тонкие и хрупкие, как у мыши. У него щетинистый хвост длиной в дюйм, который он поднимает вверх, чтобы нащупать потолок подземного хода.

Говорят, что если носить кошелек с прикрепленным к нему хвостом крота в виде кисточки, то он всегда будет полон.

Похоже, кроты и магические ритуалы неразрывно связаны друг с другом. Ловцы кротов знают, что пара высушенных кротовых лап предотвращает развитие ревматизма и защищает вас от несчастий. Такое поверье бытует во всей Европе. Колдуньи признают кротов как своих, потому что они связаны с темнотой и таинственностью. Кровь и внутренние органы крота способны наделить человека даром предсказывать будущее, если проглотить свежее, еще бьющееся сердце крота (цитата из Naturalis Historia Плиния-старшего).

А если держать крота в руках, пока он не умрет, то вы приобретете дар врачевания. Различные части тела крота способны вылечить эпилепсию, предотвратить зубную боль и лихорадку, уменьшить судороги и удалить бородавки. Ловцы кротов прежних времен могли иметь неплохой дополнительный заработок, занимаясь этими «натуральными снадобьями». Иногда их считали хитрецами, бродячими магами, которые возникали вместе с появлением кротов и исчезали вместе с ними, унося с собой свое тайное знание.

В Европе есть белые и золотистые кроты, но они редко встречаются: говорят, что если ты поймаешь одного такого крота, то умрешь в течение месяца. Я никогда не ловил такого. В одном из сообществ ловцов кротов вам дадут специальный значок, если вы пришлете им свое фото с белым кротом. У меня имеется стандартный позолоченный значок.

В Европе есть только одна разновидность кротов. В Ирландии нет ни змей, ни кротов. Во время последнего ледникового периода льдом была покрыта большая часть Европы.

Но по мере того как лед начал оттаивать – примерно 7000 лет назад, – животные перемещались на север. Многие из них не смогли добраться до Ирландии до того, как уровень моря поднялся и Ирландия стала островом.

Во всем мире существуют многочисленные разновидности кротов. Большинство из них похожи, если не сказать, неотличимы от Talpa Europaea. В Северной Америке насчитывается семь разновидностей кротов: волосатохвостый крот, восточный крот, таунсендовский крот, прибрежный крот, широколапый крот, американский землеройковый крот и крот-звездонос.

Восточный крот – самый распространенный крот в Соединенных Штатах, встречающийся с востока от Скалистых гор и Мичигана до южной части штата Техас. Волосатохвостый крот, как предполагает название, в отличие от остальных своих собратьев имеет волосатый хвост и более темный окрас.

Землеройковый крот – единственный в Америке крот, у которого нет крупных роющих лап, как у остальных. Он не роет подземных ходов, а выкапывает неглубокие поверхностные ямки среди опавших листьев тропических лесов Тихоокеанского Северо-Запада, где он распространен. Это единственный крот, который может ставить свои лапы плоско, а также лазать по деревьям и кустам в поисках пищи.

Его часто ошибочно принимают за землеройку, так как он самый маленький из кротов – всего четыре дюйма в длину, включая его длинный тонкий хвост.

Таунсендовский крот – самый тяжелый и самый крупный из всех кротов: в длину он достигает десяти дюймов. Звездонос живет во влажных и болотистых районах Северной Америки, питаясь жуками и беспозвоночными в низинах рек и болот. Он чуть крупнее европейского крота. Своими массивными лапами он очень похож на него, но хвост у него длиннее и толще. Самое заметное отличие – «звезда» шириной в полдюйма на кончике его носа, которым он прощупывает себе путь и находит добычу. В носу у крота расположены особые, очень чувствительные к вибрации органы. А еще у звездоноса имеются двадцать два розовых пальца, которые выглядят и двигаются почти как у морской анемоны: кроты способны находить, ловить и съедать свою добычу быстрее, чем может проследить человеческий глаз. Звездоносы строят подземные ходы, которые часто заканчиваются под водой. Русская выхухоль – это еще один вид морского крота. Внешне она совсем не похожа на крота: у нее перепончатые лапы и длинный хвост. Она обитает семейными группами в норах на берегах рек.

Но она слепа, у нее типичный для крота чувствительный нос, и она самый крупный представитель кротовой семьи, так как достигает в длину восьми дюймов. В силу того что в настоящее время численность этих кротов сокращается из-за торговли их мехом, в России он относится к охраняемому виду.

На крошечном японском острове Йотсури – менее двух миль в ширину – обитает почти мистический крот, сенкаку. Впервые этого крота обнаружили в 1979 году, когда ученые прибыли на остров. Один из них увидел что-то движущееся в траве, ударил его башмаком и отнес домой. Этот мертвый крот сенкаку женского пола – единственный обнаруженный представитель данного вида, так как в результате конфликта между Китаем и Японией по вопросу владения островом попасть на остров нельзя.

Есть животные, которые похожи на кротов, но не являются кротами, и животные, которые не похожи на кротов, но являются ими – природа повторяется и использует то, что есть, для заполнения пробелов. Как известно, в Новой Зеландии нет других местных млекопитающих, кроме летучих мышей и таких морских млекопитающих, как морская свинья.

В Австралии есть сумчатый крот, который, по сути, не является кротом, но определенно выглядит и ведет себя как крот. Он роет ходы под землей в пустынных районах, имеет крупные передние лапы и золотистый оттенок шерсти. У самок есть сумка, чтобы носить детенышей, которая, что уникально, обращена назад, чтобы в нее не попал песок. Существуют и другие виды кротов, которые не являются кротами: медведки (или кротовые сверчки) и крабы-кроты, голые кроты-крысы в Восточной Африке, которые нечувствительны к боли, и исключительно женские популяции кротовых ящериц в Северной Америке.

* * *

Кроты встречаются на всей нашей территории, а также в нашей мифологии, поэзии и литературе. Кроты, за исключением русской выхухоли, – животные-одиночки. Но, несмотря на это, очаровательный мистер Крот из самой милой сказки «Ветер в ивах»[1]1
  «Ветер в ивах» (англ. The Wind in The Willows) – сказочная повесть шотландского писателя Кеннета Грэма. Впервые была издана в Англии в 1908 году и принесла автору известность. Сказка повествует о жизни и приключениях четырех персонажей: дядюшка Рэт (водяная крыса), мистер Крот, мистер Барсук и мистер Тоуд (жаба).


[Закрыть] заводит дружбу с Крысой, Жабой и Барсуком. Наверно, мы не можем не наделять человеческими чертами тех существ, которых мы не едим.

В других историях кроты также представлены далеко не обособленными животными. Крот Лилиглавс из «Хроник Нарнии» – прекрасный садовник и лидер группы воинов среди говорящих кротов.

«Данктонский лес» – это романтическая история о древней империи кротов, поклоняющихся стоячим камням в Оксфордшире. Повествование изобилует сценами сражений и смелых выходок. Во многих детских книгах крота и его друзей ждет масса увлекательных приключений. Наверно, людям трудно писать истории об одиночестве.

В феврале 1702 года Вильгельм III Оранский ехал верхом на своей лошади по кличке Соррель в Ричмонде, когда лошадь споткнулась о кротовую норку и сбросила короля на землю. В результате он сломал плечо, и это имело для него фатальные последствия: он пал жертвой пневмонии и умер в марте следующего года. Четырнадцатью годами ранее принц-протестант Вильгельм и его жена королева Мария свергли правящего Якова II в Англии (в Шотландии именовался Яковом VII). Однако многие фракции в Англии, Шотландии и Ирландии и других странах были сторонниками свергнутого Якова II. И это придало «якобитский налет» кроту, «маленькому джентльмену в черном бархате» – фраза, которую иногда можно услышать и сегодня. В Сент-Джеймском парке в Лондоне стоит удивительная бронзовая статуя.

Вильгельм, в свободной классической одежде, гордо восседает на лошади – король-победитель, – голова лошади отведена назад и высоко поднята, грива красиво струится, а рядом с ее левым задним копытом – маленькая кротовая норка.

* * *

Рассвет. Я еду по склону холма,

Смотря вниз, глубоко в долину.

Ни протоптанных дорог, ни линий желаний.

Я иду по краю поля,

Я иду у изгиба реки.

Этот плотный наст под ногами

Мог бы удержать на себе кошку.

Деревья и серые овцы стоят смирно и тихо

В ожидании тепла и света,

Пока с их листьев и шерсти стекает роса.

Холодный воздух проходит сквозь мои усы и капает с них.

На вкус он как снег и гниющие листья.

Он остается липким следом на старой лопате

И превращается в слякоть, пока мои руки теряют тепло.

Изгибы ее затертой рукоятки

Идеально подходят к мозолям на моей руке.

Без этого воздуха я бесполезен.

Мое тело работает.

Мой разум празднует.

Наполовину человек,

Наполовину свинья.

Сгорбившись, шмыгаю носом,

Оставляю следы

На хрустальной траве.

Мне хочется плавать,

Чтобы застыть неподвижным,

Совсем одному посреди озера,

Чтобы на моей спине, как татуировки,

Отражались облака,

А над моей головой

С визгами кружились чайки.

Кротовые норки – уход из дома

Зима, на улице жгучий мороз, и я не хочу покидать свой теплый дом.

Но этого не избежать: от этого не отмахнешься и не уклонишься. Мне нужно идти работать. В Руквуде наконец-то стало чуть светлее. Моя сезонная работа почти завершена. Холодно и морозно – типичный день для ловли кротов.

Когда я выбираюсь на природу, гуляя или охотясь, я становлюсь одиночкой и оставляю все свои человеческие привычки позади. Я становлюсь другим существом: каким-то более текучим, свободным, адаптирующимся и интуитивным. Эта способность развилась во мне еще в молодости, когда я жил на природе. Жил текущим моментом, без всяких мыслей, эмоций, идей или четкого мыслительного процесса, только на инстинктах, когда осознаешь только поле, а не отдельно себя в поле. Такое ощущение, словно бы мы срослись – я, поле, погода, запахи, идущие с разных сторон. Выслеживание животного требует такого же уровня сознания, и подобная «потеря» себя это важная часть моего существования.

Отсутствие мыслей и воспоминаний для меня – самый приятный способ существования. Любые возникающие мысли кажутся мне всего лишь отражением этого сознания, шагом в сторону от прямого опыта, который отделяет меня от живости текущего момента.

Ржавая стальная пружинная щеколда скрипит, когда я тяну ее. Она холодная. На верхней части калитки блестят кристаллы льда, вросшие в расщепленное зеленое дерево. Ей, вероятно, уже полвека, и она прослужит еще, по крайней мере, столько же. Калитка широко распахнулась под тяжестью собственного веса и грохочет, ударяясь о землю. Я пробираюсь внутрь и запираю ее с металлическим лязгом – стук шпингалета. Это единственные звуки. Если приглядеться, то заметишь в лесу темные зеленые прогалины. Это влажные ущелья с зарослями напоминающего сосны лишайника, где человек может блуждать годами. Мне нравится смотреть. Природа повторяет себя во всех возможных масштабах. Я закрываю калитку, и на моих ладонях остаются зеленые пятна.

У калитки растут голые ивы, на которых уселась маленькая стая крошечных длиннохвостых птичек, порхающих среди свисающих желтых сережек – они черные и бежевые и, похоже, заметен проблеск розового и зеленого.

Птицы слишком проворны, а на рассвете под деревьями слишком темно, чтобы хорошенько разглядеть их. Но мне кажется, что я знаю их. Моя память на названия уже не так хороша, как раньше: похоже, мне уже не так важно пытаться их вспомнить. Ответ возникнет сам собой – или не возникнет. Слова существуют как бы обособленно от тех вещей, которые они называют: они обитают в разных местах и живут разными жизнями.

В подобные моменты затишья возникает чувство полноты, завершенности: все кажется гармоничным и идеальным. Я приступаю к работе, всматриваясь в поле. Я тихо вхожу внутрь, тишина словно бы изливается на меня, заполняя любые трещинки или шероховатости в общей идеальной картине. Как только испытаешь это ощущение простого бытия, тебе уже больше не нужно задаваться вопросом, зачем ты живешь.

* * *

Жизнь меняется в дни солнцестояния и равноденствия. Одной такой же зимой, много лет назад, когда мне исполнилось шестнадцать, умерла мама. А в начале следующей весны отец сказал мне, что я – «прибавка к расходам» и должен уйти. В то время у меня не было ощущения, что во мне нуждаются или проявляют какую-то заботу, а потому я согласился с ним. Я собрал свой рюкзак и на следующий день рано утром покинул дом. Никому не объявил о своем уходе. Не оставил никакой записки. Несколько моих книг остались стоять на полке. Семейные фотографии, одежда и детские вещи до сих пор так и лежат в ящиках. Я оставил свой ключ от дома на столе и тихо закрыл за собой дверь, чтобы никого не разбудить и чтобы мне не пришлось ни с кем разговаривать. Я трус. Я оставил все вещи, которые накопил, и подчинился зову пустоты.

В тот период я работал учеником и зарабатывал слишком мало денег, чтобы снимать себе жилье. А потому какое-то время я пользовался гостеприимством своих друзей, ночуя на родительских диванах, а потом в брошенных домах или пустых складах. Я лежал всю ночь без сна на дне полузатопленной моторной лодки на канале Лидс – Ливерпуль, прямо у стального цеха, где работал, на Уиган-Пирс. Я смотрел на звезды.

И тогда я решил, что буду заниматься тем, что у меня получается лучше всего – ходить пешком – и делать то, что мне нравится: бродить повсюду, изучать разные вещи и пытаться их понять. И это то, что во мне терпеть не мог мой отец.

Я помню, как он сказал мне однажды, что я «слишком глуп, потому что витаю в облаках». А я подумал: «Но ведь облака это так интересно».

Я был мечтательным ребенком.

Я бросил работу и начал гулять вдоль берега реки. Я путешествовал примерно полтора года. Я не оставлял за собой ни пыли, ни следов. И старался, чтобы обо мне не сохраняли воспоминаний. Мне нравилось думать, что меня скоро забудут, словно призрак. Не знаю, как далеко я уходил, потому что если замеряешь дистанции, то это уже не прогулка. Я уходил из города, проходя мимо заводских корпусов, мимо шлюзов и дома сторожа шлюза, на природу. Я помню дни, когда сидел на рюкзаке, ел яблоки и бросал семечки в медленно текущую коричневую воду. Смотрел на желто-ореховые сережки, свисавшие длинными гроздями и покачивавшиеся над своим отражением.

Миллионы насекомых пролетали низко над водой, а иногда падали на ее поверхность, но потом снова взлетали.

Весну, лето и осень своего шестнадцатилетия я провел в путешествиях, гуляя пешком. Времена года сменяли друг друга со скоростью около двух миль в час, с юга на север. Если я направлялся на север, я мог провести в той стороне всю весну. Я вспоминаю о том периоде как о времени, когда я «просыпался вместе с птицами». Я представлял себе, что веду солдатскую жизнь. Я проходил много миль пешком, избегая контакта с другими людьми. Я старался быть незаметным. Бездомные люди часто гонимы, и я оттачивал свои навыки прятаться и уходил под землю. Избегая света, подобно кроту или червю. А вы знаете, что если червяк находится на солнечном свету более часа, то он может лишиться возможности двигаться?

На мое счастье, стояла теплая весенняя погода, и у меня осталось несколько сэкономленных фунтов – плата за несколько недель, возврат налога и оплата выходных рабочих дней. Мне нечем было заняться: ни работы, ни дома, ни друзей, ни родных, ни обязанностей. И так я шел и смотрел, как лето медленно окутывает деревья, рассматривал вблизи нежные почки. Они липкие снаружи, чтобы защитить внутреннюю часть от насекомых.

Периодически канал пересекал какой-нибудь поселок, и тогда я заходил в сельский магазин и покупал себе немного еды, а потом снова возвращался на свою тропу. Тропа вдоль реки была идеальна, потому что там работали водопроводные краны для тех, кто ходил на моторных лодках, которые с тех пор давно уже исчезли. Чистую питьевую воду найти трудно. Вечером, когда собачники, рыбаки и выпивающие подростки уходят, в моем распоряжении был весь канал. И если вдоль канала шла тропинка, я всегда выбирал ее: там легче отыскать место для ночевки, где не будет ни шума, ни грязи.

В то время никто не употреблял слово «бездомный»: были либо бродяги, либо «бандиты с большой дороги». У слова «бездомный» совершенно иной смысл. Я помню одного бродягу, который появлялся в нашей деревне время от времени. В прошлом он был солдатом. Он сидел на автобусной остановке у дороги, недалеко от паба. Кто-то из местных периодически приносил ему пинту пива, которую он выпивал прямо там, где спал. Он никогда не заходил внутрь помещений, редко говорил, но появлялся летом и околачивался поблизости несколько недель, а потом снова исчезал до следующего лета.

Другие люди из маленьких сельских городов, с которыми я обсуждал эту тему, говорили мне: «У нас тоже был похожий человек, он появлялся на несколько недель в году, а потом исчезал». Подобное происходило по всей стране. Старые ловцы кротов тоже вели похожий образ жизни.

* * *

Камень, сталь, уголь и вода.

Я вижу, как утесник светится за холмами овец.

Ногами я в Уэльской слякоти,

Но головой – в Уэльском небе.

Этот мягкий моросящий дождь

Пришел к нам из моря

Через красный песчаник,

И на вкус он такой же соленый.

Теперь я в гниющем лесу

Среди мокрых папоротников,

Разлагающихся грибов.

Я мог бы свернуться калачиком

И спать прямо на листьях,

Пока белые жирные личинки

В два дюйма длиной

Ползут в земле подо мной.

Атеист видит, что все связано,

И это настоящее чудо.

Я уже устал и проголодался,

А солнце, пробиваясь сквозь облака,

Подсвечивает росу на хрустящих листьях,

И птицы начинают петь.

Я заклевал этот изнурительный год до пня.

Я хранил жир на зиму.

Я смотрел, как уходят гуси.

И думал, что я буду здесь же,

Когда они вернутся и когда наступит пора

Им снова отправляться в путь.

Лишь мое лицо будет менее гладким

И моя спина будет еще более сгорбленной.