Электронная библиотека » Марк Казарновский » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 29 января 2020, 13:40


Автор книги: Марк Казарновский


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

М. Я. Казарновский
С неба не только звезды

Чистые пруды

ПЕРЕХОД ВО ВЬЮНОШЕСКИЙ ВОЗРАСТ

Время – шло. И мы, мальчики, взрослели. Зимой мы бегали уже в «Инфизкульт», катались на коньках, не очень задумываясь, что эти красивые здания, где внутри спортзалы и комнаты общежития, когда-то принадлежали Алексею Разумовскому, возлюбленному, а потом и мужу Императрицы Елизаветы Петровны. То есть, вроде бы и императору.

А мы катались на коньках и пытались тоже играть в хоккей. Гоняли палками кусочки угля – благо черный, видно хорошо. У одного-двух ребят всегда оказывались клюшки, и это было сущее наказание. То есть, этот кусок угля, или банка от шпрот рижских попадала тебе по ногам. Очень больно. А ежели, совсем редко, по физиономии – совсем беда. В том смысле, что вечером предстояло объяснение с мамой. А мама – одна, целый день на работе.

– Ну и что из тебя вырастет. Вон, смотри, Лёва Розенталь, читает книги, записан даже в читальный зал Клуба железнодорожников. А ты!

И так далее, «со всеми остановками».

А мы взрослели. Скорее даже, не взрослели, а росли. Ибо ума набирались не много. Учил нас двор. Да еще сад им. Баумана. Но постепенно мы перестали, затаив дыхание, смотреть на битвы биллиардистов – «левый от угла в середину». Перестали болеть за шахматистов нашего Сада. Да и к танцплощадке охладели. Там уже не было Тони и Леши-танцора11
  См.: Казарновский М. «Дым отечества», СПб, стр. 156.


[Закрыть]
. Правда, иногда мы к ним заглядывали. Во дворах ул. Карла Маркса, ныне Старо-Басманной, было еще много двухэтажных домиков. В одном из них, почти напротив церкви Ивана Мученика, и жили Леша и Тоня. Первый этаж, да палисадник с сиренью. Враз забываешь, что ты в Москве.

Мы приходили с немудренным пакетом ирисок, всегда слипшихся, Леша выкатывался на своей платформочке, мы ловко (уже окрепли да подросли) поднимали его на лавку и начинались беседы.

О войне уже старались не говорить. Мы, хоть пацаны и не особо чувствительные, но видели, как у Леши начинали дрожать руки и губы застывали в непонятной для нас гримасе.

А вот о чем мы говорили, осторожно, иносказательно, завуалированно, так это о женском поле. Многое мы пытались узнать у Леши. И как это – целоваться. И что такое – овладеть девушкой. И многое-многое, что было не то, чтобы скрыто от нас. А просто – неизвестно. Ибо литературы никакой не было, не у мамы же спрашивать. Правда, был Витька Баев. Он старше нас и уже успел посидеть. Не долго, года этак три. Уже не помниться, за что.

Витька обладал массой мужских достоинств. Хорошо пел. Но главное, бил чечетку. И хвастал – она его спасала в лагере. «Как на работы идти, я – в КВУ (культурно-воспитательная часть). Мол, так и так, дорогие начальнички, мне нужно к 1 мая готовить программу. Не до лесных работ. Прошу освобождения на три недели для подготовки. И что думаете – давали». После этого тут же с хода начинал «бить» цыганочку. И еще – зубами открывал бутылку с пивом. Мы млели и учились.

Да и по интересовавшему нас, женскому, то есть, вопросу он был весьма и весьма эрудирован. Теперь-то я понимаю – врал все Витька Баев. Но так захватывающе. С такими подробностями, что мы уже в такие вечера спать никак не могли. И в школу ползли, как сонные осенние мухи.

Особенно нас впечатляли его рассказы о татуировках в интимных местах. Витька упивался нашим изумлением и выдавал все новые и новые подробности «тюремного секса».

– Вот, например, – важно говорил он, – на заднице мы всегда накалываем: «мы ждем тебя, братан». И полукругом. Красиво, а?

Мы замирали.

– А еще, – подливал Витек, – на члене мы делаем наколку: «Люблю Веру Розу Ра».

– И чё, у тебя тоже есть такое? – Спрашивали мы, здорово смущаясь, однако.

– Еще как есть, – хвастал Витька, но татуировок никогда не показывал.

Теперь я думаю, может у него их и не было. Вообще, дома у Витьки было интересно. Жили они в маленькой, но отдельной квартирке на первом этаже двухэтажного домика. Это – почти конец Подколокольного переулка, ближе к Солянке. А вся эта местность – бывшая знаменитая Хитровка. Неправда, что она враз сгинула. Как только наступила Советская власть всех трудящихся, умное жулье и иные обитатели трущоб ринулись на захват жилплощади. И получилось. Вот и Витька хвастливо рассказывал, как они выгоняли владелицу этих скромных ночлежек. И живет она в этом же домике, но на втором этаже и в комнатке для прислуги. Витька особо это подчеркивал – в комнатке для прислуги.

Однако, о Хитровке попозже. А пока мы все увлеклись кино. И ринулись в наши близлежащие кинотеатры.

ЧИСТЫЕ ПРУДЫ

Так вот, мы увлеклись кино. Какое это счастье, как все интересно – еще бы, одна, две кинокартины в год. Но какие! «Парень из нашего города» с песней «В далекий край товарищ улетает, за ним родные ветры вслед летят. Знакомый город в синей дымке тает…» Кстати, «в синей дымке тает» нам часто слышалось «…чего-то там Китая…»

Это мы бежали смотреть в кинотеатр «Спартак», что на Земляном валу. «III Интернационал», почти сразу за Елоховским собором, там всегда смотрели «первую перчатку» – «…закаляйся, если хочешь быть здоров, постарайся позабыть про докторов, водой холодной обливайся, если хочешь быть здоров…» – распевали мы теперь во дворе и лихо разбивали друг дружке носы.

А «Родина» – Сталинское метро, или трамвай, кажется, №50. В 1944–1945 годах мы смотрели там исчезнувший почти сразу фильм «Зигмунд Колосовский». В этом же кинотеатре шел «Подвиг разведчика» – «вы болван, Штюбинг…» «За нашу победу…» и главное – «…продается ли у вас славянский шкаф…» Теперь мы к приятелям приходили с возгласом о славянском шкафе и ждали ответа – «…шкаф уже продан, господин хороший…». «Родина», теперь понимаем, была кинотеатром, ориентированным сугубо на патриотическое воспитание. Правда, патриотизму мешали крысы. Почему-то у них была привычка кусать зрителей за ноги. Может, они были против патриотической линии дирекции кинотеатра или партии в целом, а может, просто хотели жрать. Впрочем, ка и большинство зрителей тех военно-послевоенных голодных лет. Но, во всяком случае, было лучше на сеанс приходить в валенках. Правда, крысы были недовольны.

Ну, и наконец, эталоном кинотеатра у нас был, конечно, «Колизей». Изумительный по красоте дворец искусств построил в 1914, нет, не государь. Не мэрия или еще кто. Построил меховщик Гуськов, вечная ему благодарность и память. В «Колизее» мы смотрели завораживающие фильмы: «Багдадский вор» с возгласами «… в Багдаде все спокойно» (как смешно это слышать сейчас), «Бэмби», «Серенада солнечной долины» и, конечно же! Конечно! «Тарзан».

После «Тарзана» в наших дворах до поздней ночи не умолкали вопли, вой, рычание, кряканье, хрюканье. Мы выбирали Акелу и играли в волчью стаю. Теперь спрашивали у пацанов соседних дворов: «Какой ты крови» и противно завывали.

Вот вы видите, какими идиотами были уже почти взрослые мальчики в 1945–46 годах.

Кстати, в «Колизее» перед сеансами играл оркестр и певица (или певицы) исполняли романсы или советские песни. Нам это нравилось.

А зимой перед «Колизеем» был замерзший пруд, расцвеченный огоньками и с утра до вечера гомон – каток!

Но позже о катке, сначала о пруде.

Но лучше чуть-чуть повременим.

Просто с определенного времени я стал часто бывать в районе Покровских ворот. Меня, видно, судьба тихонько подталкивала в одно место, чтобы я бывал здесь, у Чистых прудов.

Что оказалось. Папа и мама, приехав в 1920-х годах в Москву, сняли комнату в полуподвале на Яузском бульваре. Я даже потом нашел этот дом.

Через бульвар и Чистые пруды, напротив «Колизея» находилось издательство «Московский рабочий». Оно появилось в 1938 году, а до этого производственные помещения занимало издательство «Крестьянская газета». Директором был мой отец.

После окончания школы я пошел работать в организацию в Кривоколенном переулке, что прямо выходит на Чистые пруды, где я прошел курс «молодого грузчика». О чем вспоминаю с теплотой и печалью.

Так вот – водоем. Он был уж не такой и маленький и звался до 18 века поганой лужей. Он и был таким. Еще бы. Его окружали мясные лавки и бойни. В пруд аж с Мясницкой улицы и окрестных лавок выбрасывали все отходы. Дух в этой местности был труднопереносим даже для бывалых москвичей, которые уж, кажется, все повидали и ко всему притерпелись.

В начале 18 века поселился недалеко Александр Данилович Меньшиков, известный соратник Петра I.

Он приказал лавки убрать, пруд – вычистить, везде посадить цветы. И чтобы – никакой вони! И пошло название – не поганая лужа, а Чистые пруды.

Вот так мы катались уж в Чистых прудах летом на лодках, а зимой – каток.

У нас, ребят двора, сложился ритуал: по возможности быть вместе. Это и понятно. Пацаны везде разные, а мы ведь и в походах в кино, и на катке были все-таки на чужой территории. Как говорится, береженного Бог бережет.

А район Чистых прудов продолжал нас манить и покорять. Кривоколенный переулок. Я работал там грузчиком. И меня любила Роза Николаевна. Но главное, здесь, в этом переулке, жили Галич, Карамзин, известный аптекарь Феррейн. А в конце был дом друга Пушкина, в котором он и бывал, и ночевал. И даже читал своего «Бориса Годунова».

На углу Чистопрудненского бульвара стоит «доходный дом». Его построили в стиле модерн для хлеботорговца Рахманова. После войны нас, ребят, часто посылали в рыбный магазин этого дома. Где в полубочонках было изобилие красной и черной икры. И семга!

Через Кривоколенный переулок можно выйти на Мясницкую, почти к дому чайного кроля России Перлова. Дом в китайском стиле теперь практически погиб, а был изумительного интерьера и невообразимого запаха кофе.

Мы, дворовые мальчики, от этого сверканья золота, зеркал, люстр терялись. И ничего не покупали. Деньги – их у нас не было.

А каток – был. Музыка, песни сугубо «Советских композиторов», терпимый лед. У нас и ритуал появился – походы в кино и на каток – всей компанией.

На чем кататься? Купить коньки, гаги, например, было для наших семей почти невозможно. Катались на том, что получали. Или в подарок ко дню рождения от родственников, либо так, по случаю. Мне по случаю достались беговые коньки «норвежки». Я их хорошо освоил. Но на них особо не повоображаешь. Они – скоростные. Вперед и вперед. Одно время на них запрещали появляться на катках. Потому что, ежели упадешь и кто-то окажется на льду, распороть таким коньком ногу или повредить лицо – очень даже возможный вариант.

На Чистых мы в раздевалку не ходили. Чё зря платить. Да там и холодно, ибо этот деревянный сарай не отапливался. Поэтому все приемщики твоих ботинок и пальтишек к вечеру были совершенно пьяные. И справедливо, как греться-то?

Мы раздевались прямо на льду, сделав из снежных сугробов скамеечку. Сторожил нашу одежку Левка Розенталь. Коньки он надевал, чтобы падать. Он был и рад сторожить. Я же от компании отрывался сразу. Это вроде бы я на «Феррари», а мои друзья на «Жигулях».

Но открою секрет. И у нас поблизости были катки. Ну и что. Ходили-то мы на каток не из-за спортивного энтузиазма. Правильно. Ходили из-за девочек. Мы познакомились с компанией девочек и все враз влюбились во всех. И не стали по первости особо разбираться, ху из ху. Просто, влюбились. Нам было хорошо, а уж девочкам-то. Ничего такого и не думали. Вернее, очень даже думали, но ведь условия? Их-то и нет. Поэтому лучшее место – морозный каток. Можно и обнять, и прижать и даже, изобразив падение, коснуться щеки. А уж остальное – в мечтах и сновидениях.

Правда, каток на Чистых закончился внезапно и надолго. Просто, катаясь, я увидел, что группа мальчишек – хулиганов окружили Левку и толкают его в снег. Только поднимется, снова толкают. А я – на своих норвежках еду довольно быстро. И могу успеть к Левке быстрее остальных своих ребят.

Но… что-то заставило меня сделать вид, что не замечаю атаки на нашего и промчался я мимо. Подскочил уже на втором круге, когда все наши: Лешка, Жека, Сашка, Чапа возились и тузили эту шпану. Да и шпана в долгу не оставалась. Я вмешался храбро и орал, что сейчас «ножами», то есть, «норвежками» всех порешу. В общем, драка закончилась. Другая сторона, применяя словесные угрозы и матерные выражения, разъехалась.

Мы, вытирая сопли с разбитых носов, тоже отправились восвояси. Уже во дворе пришли к выводу, что не больно-то и хорош каток на Чистых. На Рязанке или в Инфизкульте лед лучше. И решили теперь кататься там.

Я же долгое время был себе противен. Ибо понимал, что элементарно струсил. Льва не защитил первый, хотя мог это сделать в легкую. Тогда я еще не знал, что такие поступки называются дерьмом.

Но девочек мы не забыли.

ДЕВОЧКИ

С девочками мы познакомились на катке. Их количество все время менялось, но всегда костяк в 3-4 человека оставался.

Знакомство начиналось по стандартной схеме:

– Ой, девочки, как вы хорошо катаетесь. Не научите моего друга Лёву (или Женю, или Марика, или Арика, или Лёшку), – начинал свои куртуазные заходы наш записной ловелас и женолюб Сашка Гагарин. Девочки хмыкали, переглядывались, хихикали, о чем-то шептались и вдруг враз соглашались нас обучать. Это значило, взяв девочку за руку, а лучше – под руку, начинать нарезать с ней круги по катку, совершенно забыв, что ты должен изображать крайней степени неумеху.

В ходе такого «обучения» мы знакомились и, главное, выясняется, где живет твоя «визави». Если далеко, то знакомство не продолжаешь. Ведь провожать! Ура, «наши» девочки все жили в одном месте, в переулках бывшего Хитрова рынка, о котором даже мы многие слышали. И сейчас с интересом, с определенным энтузиазмом пошли девочек провожать. Правда, перешепнулись, что лучше бы пока не разбредаться по парам, а подержаться всем вместе. Чё говорить, Хитровка и в 1946–50-е годы – все равно Хитровка.

Вот так, благодаря девочкам, мы узнали один из интереснейших районов Старой Москвы. И уже потом, когда мы осмелели и оставались и в переулках, и, главное, с девочками, я даже сейчас чувствую то изумление, когда подходишь к началу Подколокольного переулка, еще несколько домов и – чудесная церковь Петра и Павла, что на Яузе.

Летом я с девочкой Лялей много гулял по этим переулкам. Рвал в церковном саду одичавшие яблоки.

А чуть дальше, почти напротив этой красивой, в наше время заброшенной церковки, сверкает серебром чудесная колокольня церкви Троицы в Серебряниках.

Там, в Серебряническом переулке, жили и работали серебряных и золотых дел мастера.

Все это и многое другое рассказывала мне девочка Ляля, когда бродили мы с ней зимними, потом весенними, потом летними, потом осенними и так далее, вечерами. А что делать. Деваться для большего сближения было некуда. Разве – подъезды. Но их ведь тоже найти надо. И нам пока еще стеснительно вот так, шмыгая носом сказать – давай, зайдем вот сюда, погреемся.

Но и я в грязь лицом не ударял. Во-первых, выучил у нашего Шекспира монолог Гамлета «Быть или не быть» и все время, к месту или нет, цитировал. Ляля – взглядывала.

Затем прочел в исторической книжке про Иоанно-Предтеченский женский монастырь. И во время прогулки рассказывал Ляле про нехорошую Салтычиху, которая долгие годы в этом монастыре была заперта. Правда, каким-то образом успела там забеременеть. Ляля – краснела.

Теперь, собственно, о девочках. Постоянный состав был Женя, Ляля, Лора, Нина. Иногда появлялась Ирка, рыжая. Но она была старше. Верховодила этой группой пигалиц девочка Женя. Она жила в Подколокольном переулке в интереснейшей квартирке, о которой расскажу после. Квартирка сыграла в наше время повального ухаживания определенную роль.

Женька была чёрненькая, с чуть припухшими глазами, вроде всегда после сна. И с хриплым голосом. Всего этого очарования не мог перенести Лева Розенталь. Он ничего, как и мы все, нам не рассказывал, но мы часто встречали его то у Покровских ворот, то почему-то на Солянке или в Милютинском саду. Лёвка же оказался самым надежным. Через много лет, вернувшись из ниоткуда, я встретил Лёвку с чудесной девочкой, точь в точь – Женька.

– А Женя гулять не пошла, – простодушно объяснил папа Розенталь. – Беременная. – И он радостно вздохнул.

Ляля – девушка, обладающая нордическим характером, огромной косой и очень тонкой талией, была круглой отличницей. Это о многом говорит. И смотрела на мир своими голубыми глазами искренне, серьезно и с любовью. В смысле – мир этот она любила. Глаза немного на выкате напоминали мне взгляд Крупской Надежды. Но зато остальные части организма были прекрасно подогнаны друг к другу. Кроме всего прочего, не знаю уж, хорошо ли это, Ляля была искренняя общественница и комсомолка.

Лора оказалась девочка с такими чувственными губами, что они вроде сами требовали немедленного нежного и длительного поцелуя. Все это сразу же понял наш Арик Чайковский. Молчаливый, крупный, надежный юноша. Когда в нашей группе был Арик, мы никого не боялись. Не побоялась и Лора. Больше они в нашей компании не появлялись, или появлялись очень редко.

Нина – блондинка, увлекающаяся физикой! Вы представляете – где блондинка, а где эта физика. Но нет, увлекалась.

Оказалось, что физикой, как ни странно, увлекался и наш Сашка Гагарин. Так что здесь просто произошло притягивание, как это, двух атомов, что ли? Долгие годы эти атомы не разлеплялись. А потом я уехал.

Девушка Ира, рыжая, с черными глазами, которая появлялась у нас время от времени, обладала таким сложением организма, что можно это классифицировать, как безобразие. Это «безобразие» – бедра. Такого сложения и конструкции, что мы все немели. Вероятно потому ее, Ирку, в компанию приглашали нечасто. На самом деле, кому нужна эта конкурентка, которая и побеждает без всякого напряжения, одной своей походкой.

Встречались мы в основном у Женьки. У нее была квартира почти в центре Подколокольного переулка, там, где известная всей Москве Хитрова площадь. Дом был двухэтажный, а во двор, который являлся грузовым для автомашин, постоянно, с утра до вечера что-то грузивших или разгружавших, выходила галерея второго этажа. Вот в конце этой галерейки была построена квартирка. Узенькая, маленькая, на редкость нам подходившая. Потому что мама Женьки, тетя Лида, была гостеприимная и веселая. А еще, так была мала квартирка, такие тесные две комнатки, что просто благодать играть, например, в карты. В подкидного или акулину. Ты карты держишь, а с одной стороны притиснут Женькой, я другой – Лялей. И все мы жаркие, и запах дурманящий – жареной картошки, незамысловатых духов девочек и нашего, мужского, вернее, совсем не мужского, но пота. Да какое дело, запахи. Когда бедра Ляли вот здесь, просто давят на мои, а ноги Женьки под столом переплетаются с Левиными дырявыми ботинками. Которые, кстати, тоже своего к общему аромату добавляют.

ЛЯЛЯ

Мы уходили. Первая Ляля, как комсомолка, отличница и находящаяся в зависимости от тетя Тони, с которой она живет. Живут они в «офицерском доме» в начале Подколокольного переулка и история Лялиной жизни вкратце представляет собой следующее.

Мама умерла внезапно, и мамина сестра, одинокая Антонина, переехала в их квартиру и стала Лялю воспитывать.

А в 1941 году ее папа, подполковник, попал сразу в плен. Этого было достаточно, и внезапно Ляля и тетя Тоня оказались в одной комнате. Тете Тоне на все ее возражения и причитания отказали. Во-первых, благодари Бога, что вообще в квартире осталась. И второе – живи тихо «до выяснения».

Антонина была так напугана этими дядьками в фуражках с голубыми околышами, что согласилась сразу и навсегда. И Ляле все время повторяла: не вздумай! Молчи! Не возражай! Сразу – в пионеры! Сразу – в комсомол! И – тихо! Тихо. И чтобы вечером не позже десяти часов. И с мальчиками – ни-ни. Вот при таком воспитании Ляля выросла все-таки самостоятельной девушкой. Правда, в споры не вступала.

Да мы в это время и все в споры не вступали. Были так воспитаны мамами. Молчать и лишнего не говорить. То есть – не говорить ничего. Мы вот и не говорили. Только о Шекспире. Или футболе.

Но, тем не менее, дружба моя с Лялей продолжала развиваться. Несмотря на отсутствие «условий».

Я исправно провожал Лялю из Женькиной галдарейки – так все называли эту квартирку – и уже мы начали целоваться. Вроде перед подъездом. Правда, я видел, Ляля боится. И не задумывался. Верно, соседей. Да их все боятся. Мы во дворе соседей тоже боялись. Обязательно наши подвиги мамам становились известны. Но раз уж поцелуи пошли, то и Ляля инстинктивно, как и положено самке, начала подыскивать укромные местечки. Удобнее всего была церковь Петра и Павла, что на Кулишках. Там и сад заброшенный, и дички яблок на земле, и в кустах мраморные или гранитные надгробья. Вернее, они не на могилах, а просто свалены в разных местах. Верно, планировали их употребить на что-нибудь полезное для города. А получилось, как всегда. То есть, могилы разрушили, надгробья свалили в кучу да и забыли. До каких-то, вероятно, лучших времен.

Но место это было уютное и уже мы целовались упоенно. Даже строгая Ляля задыхалась.

А природа наступала. В смысле, шли холода. Церковь Петра и Павла нас не согревала. Да тут и какие-то занятия в школе. Домашние уроки, к которым Ляля обязательно должна готовиться. В общем, полный тупик, или как бы теперь сказали острословы из 1-го канала ТВ, полный трампец.

Но неожиданно поступило предложение. От Ляли.

– Знаешь что. Моя тетя Тоня в первую мену всегда работает (где, я до сих пор так и не узнал). Ты мог бы приходить днем. Мы бы уроки вместе делали.

Вот еще Крупская, мелькало у меня. Уроки, видите ли! И, конечно, с радостью согласился. Тем более, что с тетей Тоней был шапочно знаком. Как-то мы с Женькой забежали к Ляле за учебником. Тетя Тоня, сухая, с тощим пучком неопределенного цвета волос и колючими глазками, встретила нас неприветливо. Ворчливо выговорила Женьке, мол, все с ребятами шастаешь, когда за ум возьмесси. Ох, неправа была тетя Тоня. Как раз, по моим умственным размышлениям, и Женька, и Ляля – чуть медленнее, за ум браться начали.

Вот мы и одни. В комнате у Ляли. Большой, светлой и теплой. На маленьком столике полный порядок отличницы: карандаши, линейки, ластики, чернильница, ножницы. Даже баночка с клеем. А рядом – кушетка. Ляля вроде моих взглядов не замечала.

– Сейчас чай пить не будем, а почитаем, что нам задали по литературе.

– Да, да, обязательно нужно почитать, – подхватил я, и вдруг мы неожиданно бросились друг к другу. И стали целоваться. И даже присели, вернее, шарахнулись, на кушеточку.

Но далее я ничего не добился. Ляля стала как каменная. Уж как я ни вертелся, какие позы ни принимал. Ляля только иногда вздыхала судорожно. Даже блузку расстегнуть не разрешила.

Затем охнула – через сорок минут должна прийти тетя Тоня.

Это был серьезный аргумент, и я штопором слетел с лестницы во двор.

У Ляли был телефон, все время я ей звонил. Для чего мои карманы были набиты мелочью.

Визиты мои стали частыми. Под полным контролем Ляли. Я уже с точностью до минуты знал, когда приходит тетя Тоня. А до этого времени наши «занятия по литературе» продолжались. Очень медленно я завоевывал части Лялиного складного и такого желанного тела. Но – с большим трудом. Поэтому и я, и Ляля ходили в свободное от «любви и страсти» время бледные, с синяками под глазами. Я даже есть по вечерам не хотел, чем очень волновал маму.

Но! Должен же этот гордиев узел быть разрублен. Или, как говорил товарищ Чехов, ружье в третьем акте обязательно выстрелит. Оно и выстрелило.

Мы лежали на тахте и – целовались. Уже я добился расстёгнутой блузки. Уже объяснил Ляле, как это вредно – такие тугие резинки на чулки. Уже… но в это время хлопнула в коридоре дверь, Ляля вылетела из тахты, как ракета в нынешний век и, шепча: пришла тетя Тоня – начала одновременно натягивать резинку голубого цвета на ногу и застегивать блузку. Конечно, не на ту пуговицу.

Мне было легче. Я надел пиджак, а обувь была в коридоре.

Вот и вошла наша гибель. Тетя Антонина. Она сразу приступила к разборке и до сих пор я помню каждое слово этого безобразия.

– Так, это что же такое, Ляля. Уже парней в дом водишь. Бесстыжая. Хоть блузку правильно застегни. А вы, молодой человек, надевайте свои ботинки и чтобы твоего духа здесь не было.

– Подождите, я вам все объясню, – бормотал я. Сказать смело и прямо, что это любовь. Любовь и все. И про институт, и про совместную жизнь, конечно, в браке, и про многое другое, я почему-то не нашелся.

– А мне объяснять нечево. Вон, дообъяснялся, Ленка блузку застегнуть не может. Ишь, умник, всю облапал. Давай, пошел отсюда, и чтоб духу твоего не было. Да как зовут-то его?

– Марик, – всхлипывала Ляля, вся красная и почему-то еще больше растерзанная, чем во время моих любовных домоганий.

– Ах, Марик к тому же. Давай, катись отсюда немедля. – Голос тети Тони набирал мощь и уже стал в фазе крещендо.

Я выскочил из комнаты, сказав Ляле, что буду звонить. Схватил пальто и вышел на лестничную площадку. Но дверь не закрыл.

А тетя Тоня, занятая разгромом нашей любви, орала во всю мощь разгневанной старой девы и про дверь напрочь забыла. Поэтому я никуда не ушел. А стоял и слушал. Чем дольше я слушал, тем глубже обрывалось мое еще не закаленное сердце.

– Я тебе сколько раз говорила, рано тебе еще путаться с парнями. Хоть школу-то закончи. Ишь, на медаль она идет. Вот тебе и привесят медаль на одно место. И ково нашла. Марика! Да они, евреи, токо и смотрят, как бы от девушки получить. Прямо отвечай – в штаны он лазил?

– Нееет, – рыдала Ляля.

– А што у тебя резинка под коленкой? Значит, чулки снимала! Ах ты, в проститутки что ли метишь, как все Хитровские.

– Тетя Тоня, что вы такое говорите, г-г-г, – всхлипывала Ляля.

– Да вот и говорю, что есть. Ишь, с евреем связалась. Дак он токо о прописке у нас, небось, и думает.

– Неет, неет, неет, – рыдала Ляля.

– Да вот и не нет, а да. И штоб ни ногой из дому. Школа и назад, а то я рабочая, мне стесняться некогда, я и в школу могу пойти.

Все это, видно, достало Лялю и она не выдержала. Рыдая и вытирая культурно нос, она, наконец, выговорила защитное:

– А если мы любим друг друга. Я уже в 10 классе!

– Ааах, любите. Ты в десятом классе, лахудра комсомольская. Ты за этого еврея цепляешься, тебе русских парней не хватает. Конечно, они на фронте погибли, пока твои Марики в Ташкенте киш-миш жрали. Все. Я напишу на него, лет десять дерево повалит, охолонит к нашим девкам лезть.

– Тетя, как это вы напишите. Это же донос. Это – некрасиво. И что вы напишите. Вы же его совершенно не знаете, – уже звенел голос Ляли.

– Да напишу, что он про нашего Сталина говорил.

– Да он ничего не говорил, мы даже никогда этого не касались и по литературе еще не проходили.

– Может и не говорил, а то, что они, эти самые космополиты, все нашего вождя не любят, это факт. А уж там, на Лубянке, с ним разберутся быстро, – победно заканчивала Антонина.

Я пытался было вмешаться в эту гнусную перебранку, но стоял, не двигаясь. Что я скажу?

– Ладно, – вероятно уже устала Тоня, – поклянись мне памятью матери, моей сестры, что никогда ноги ево здесь не будет. Да и других ихней породы привечать не будешь. Тогда, так и быть, писать на него не буду. А как увижу в Подколокольном, сразу в конверт.

– Тетя Тоня, я клянусь памятью мамы, что видеться с Мариком больше не буду. Но ведь он ходит в гости к Женьке, что на галдарейке живет. И что мне делать?

– Пусть и сидит у этой лахудры Женьки, а на улицу и носа не кажет. Ладно, иди, ставь чайник, я еще не обедавши.

Я тихонько прикрыл дверь. И ушел. Звонил несколько раз. Но Ляля всегда отвечала: извини, разговаривать не могу.

* * *

Мы все в нашей компании ребят и девочек уже учились в институтах. Года через два у Покровских ворот я Лялю встретил. Она очень похорошела.

– Пойдем, погуляем, – сходу предложил я.

– Нет, не могу. Я выхожу замуж и скоро уеду, вероятно, далеко. Не обижайся. Я ничего не забыла. – И быстро ушла.

У остановки ее ждал молодой военный. Верно, лейтенант.

* * *

Прошло много лет. Просто – очень много. Как говорится, люди так долго не живут. Но вот случилось. Живут.

Я приехал в Москву летом. Гулял. Ходил в музеи, театры. Даже в цирк забрел. Зашел в свой старый двор. Все исчезли. Никого. Поехал на Покровку. Походил, походил вокруг Чистых прудов да и махнул вдоль Яузского бульвара в Подколокольный переулок.

Дом офицеров стоял незыблемо. Интересно, где Ляля? Ворота дома, где жила на галдарейке Женька, закрыты. Надпись на воротах говорит, что теперь это какой-то офисный центр.

И в квартире Витьки Баева никого. Домик надстроен и весь занят бизнес центром.

Что-то мне стало совсем грустно и я побрел через Хитровский переулок, мимо церкви Трех Святителей домой.

Достал старую записную книжку, стал звонить.

Ни один телефон не отвечал. Ни моих ребят, с которыми мы так успешно кадрили девочек с Хитровки, ни этих девочек.

И вдруг один телефон ответил. Я осторожно как-то попросил к телефону Ирину. Осторожно – потому что прошло столько лет. Всякое может случиться.

Женщина, которая ответила, помедлила несколько секунд и вдруг засмеялась:

– Батюшки, вот уж не ожидала услышать Марка. Откуда ты?

– Я – ни откуда. Давай встретимся. На Чистых, напротив Колизея. И прямо сейчас, а то у меня сердце разорвется.

– Ну, все равно нужно подождать. Хотя бы час. Сам подумай, какая дама неожиданно, без подготовки побежит на свидание с мужчиной, с которым не виделась без малого полвека.

– Да, да, понял. Жду.

Ирину я узнал сразу. Мы обнялись и, вот странно, я заплакал. Плакал обо всем сразу. О Чистых, в середине которых ресторан-поплавок, о моих ребятах, о девочках. О близких, которых уже давно нет со мной. О том, что у меня исчез огромный пласт жизни. И что, вероятно, все могло бы быть иначе. А как?

Ирина не плакала, а просто обняла меня и вот так мы и стояли. Народ иногда оборачивался, но не любопытствовал. А мне казалось, что мимо нас идут барышни, корсетницы, экономки, горничные, цветочницы. В общем, все из девятнадцатого века. И мои друзья, все в гусарских мундирах, лихо клеят этих милых барышень.

Я заплакал еще сильнее, и Ирка начала было беспокоиться. Сквозь слезы я пробормотал: потерпи, это сейчас пройдет.

И прошло. От старого остался только запах волос Ирины. Свежестью, луговой травой и какими-то тонкими духами.

* * *

В кафе Ирина мне про всех рассказала. Взяв с меня честное слово, что я не буду особенно расстраиваться. Я – обещал.

Женька родила Левке трех детей и они умотали в Израиль. Там в положенное время и Женя, и Лева ушли из жизни. А дети живут хорошо, но никого из Левкиных и Женькиных друзей не знают. Некогда, работают.

Лорка с Ариком оказались в результате в Якутске. Где Арик работал кем-то большим в геологии. Живут не особенно ладно, но детей производят.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации