Текст книги "Вокруг меня, или 100 писем, извлеченных из Фейсбука"

21. Женя Лейбович: никаких некрологов!

…Только сел за компьютер, получаю сообщение по «Фейсбуку»:

«Умер Женя Лейбович, хоронят в воскресенье.

Сбор в 9.45 около магазина „Дон Кихота“, ул. Аленби 98, Тель-Авив.

Я завтра вылетаю.

Если Вы с ним были знакомы, напишите о нем что-нибудь.

Необыкновенно светлый человек.

Светлая память…»

И я решил: напишу. Но только не некролог, потому что некролог – это самое последнее, что может быть данью памяти столь незаурядного человека, каким был Женя.

Трудно поверить, но я был знаком с ним более двадцати лет; наверное, с того момента, когда я переступил порог его знаменитого книжного магазина «Болеславский», располагавшегося по своему неизменному адресу с начала тридцатых годов прошлого века – Алленби 72.

За это время магазин сменил всего трех хозяев: первым был собственно Болеславский, вторым – знаменитый израильский композитор Саша Аргов и третьим – Женя Лейбович. И есть какая-то грустная ирония судьбы в том, что он был последним хозяином этого магазина. После закрытия было такое ощущение, что закрылась какая-то очень важная страница в истории Тель-Авива, в истории его бесшабашного русскоязычного братства.

Нет, Женя после этого успел еще очень многое – жил несколько лет в Праге, путешествовал, вернулся в Израиль, участвовал в культурной жизни Тель-Авива, и никто – никто! – даже представить себе не мог, что время начало свой грозный отсчет по отношению к человеку, ставшего своеобразным символом улицы Алленби, ее глашатаем и пророком, ее книгоношей, архивариусом, собирателем традиций и коллекционером необычных человеческих судеб.

Жизнь самого Жени Лейбовича представляется мне совершенно свободным сюжетом для авантюрного романа, где движение жизни составляло главную основу. Достаточно вспомнить, что он вырвался из советской Литвы в Израиль, долгое время бороздил моря и океаны в качестве офицера торгового флота, нажил друзей и врагов, детей и жен, но – куда бы ни бросала его судьба – он всегда оставался самим собой: человеком, исполненным свободы, независимости и сарказма.

Каждый из нас, кого когда-либо прибивала судьба к порогу магазина на улице Алленби 72, должен, наверное, быть благодарен Жене за то, что он заряжал своей энергией и весельем, мудростью и иронией, оптимизмом и верой в собственные силы. Я уже не говорю о том огромном количестве историй, которые дарил Женя совершенно безвозмездно, словно алмазные россыпи разбрасывая.

У него в магазине бывали такие люди, что история каждого могла послужить сюжетом для захватывающего кино или книги. Я помню, как Женя разговаривал при мне с величественным старцем; вначале они говорили на английском, потом перешли на немецкий, а закончили беседу на иврите.

Когда старец ушел, Женя сказал мне, потирая руки:

– А теперь я буду тебя удивлять! Как ты думаешь, сколько лет этому мужику?

– Ну, лет, семьдесят… – пожал я плечами. – А что?

– Семьдесят, – хмыкнул Женя, – ему девяносто лет…

– Сколько? – не поверил я.

– Девяносто! – повторил Женя, довольный произведенным эффектом. – Но это не самое главное, дорогой мой. Самое интересное в другом – этот старик в двадцатых годах слушал в Вене лекции Зигмунда Фрейда!

Сколько таких стариков и фантастических судеб открыл для меня Женя?

Я как-то сказал ему, что надо бы повесить у него в магазине камеру, чтобы она просто фиксировала всех, кто сюда приходит и те разговоры, которые ведутся – и это был бы, наверное, потрясающе интересный фильм.

Женя согласился со мной.

Но камеру так и не повесили.

И теперь, когда Жени не стало, я вновь вспомнил об этом упущении – потому что хоть так можно было бы сохранить неповторимый образ этого закоренелого чудака, фавна, любителя книг и живописи, человека с улицы Алленби, жизнь которого не нуждается ни в каких некрологах!

22. «Я это никогда не полюблю…»

Сижу и думаю: что я больше всего на свете терпеть не могу?

И понимаю – много чего.

Не люблю хамства и неблагодарности.

Не люблю, когда вместо того, чтобы критиковать мое (да и не только мое) творчество, переходят на личности, причем делают это нарочито, зло, выставляя свой коммент на виду у всех, вот, мол, посмотрите, как я его (такой тип людей гениально описан Василием Шукшиным в моем любимом рассказе «Срезал»).

Терпеть ненавижу, когда взрослые дяденьки, добившись степеней известных, плюют сверху вниз на своих бывших коллег или друзей (тоже бывших), не понимая, что жизнь – как качели: сегодня ты наверху, а завтра тебя сбросило как последнего паршивого щенка – и куда ты пойдешь, к кому обратишься?

Не люблю, когда обижают слабых, стариков и детей (общее место, наверное; но, правда, не люблю).

Не люблю, когда женщина унижает себя злобой по отношению к мужчине, с которым она рассталась по тем или иным причинам.

Не люблю, когда мужчина поливает грязью женщину, которую он когда-то любил (но ведь ты любил ее когда-то?!).

Не нравится мне, когда человек лишен чувства юмора, но и в то же время мне не нравится, когда человек слишком много шутит.

Поймал себя на мысли, что очень часто меня бесит исходящая от тех или иных индивидуумов эманация невежества и глупости, помноженная на энергию самолюбования и воинствующей амбициозности. Вот, могу общаться с таким человеком, да, могу, и нет у меня претензий к нему, как к человеку, но эманация эта – Боже мой, как она меня сводит с ума.

Не люблю людей, которые слушают только себя.

Сказал какой-то умный человек: «отличительное качество бездарности – это невозможность принятия корректирующих сигналов извне»…

Мне тоскливо видеть в ФБ посты каких-то активистов – троллей или барабашек, – которые навевают своими загробными речами уныние и печаль, они не понимают, что негатив убивает, разлагает, связывает руки. Пытаюсь что-то объяснить им, потом вижу, нет, не хотят слышать, замкнули уши, закрыли сердца и нудят, нудят, нудят…

…Что-то много собралось этой не-любви.

А что делать?

23. Святая простота?

…Занятные штуки вытанцовывает порою жизнь.

Нет, в самом деле. Бывает и такое, что самая изощренная фантазия бледнеет перед тем, какие истории сочиняет реальность.

Возможно, то, что мне рассказали, кого-то не удивит; меня, во всяком случае, – удивило. Короче.

К одной моей знакомой частенько захаживала приятельница с дочкой.

– Знаешь, что меня поражало, – рассказывает она, – как бедно была одета малышка! Один раз я увидела ее в стареньких, стоптанных ботиночках, и у меня сжалось сердце. Я потащила ее вместе с мамашей в детский мир и купила ребенку обувку, потом, в следующий раз, платьице, как-то накупила игрушек.

Благодарная мать рыдала у моей знакомой на плече, жаловалась на несчастную жизнь и непутевого мужа, которые далеко не всегда приносит домой зарплату.

– Я тебе так благодарна, ты даже не представляешь себе, что ты для меня сделала! – говорила облагодетельствованная.

Но моя приятельница над этим и не задумывалась: она вообще относится к тем редким людям, кто совершает благие дела, – как это бы пафосно ни звучало, – по велению сердца, повинуясь порывам милосердия и сострадания.

Но… я сейчас не об этом.

Так получилось, что моя знакомая осталась в одночасье без работы. Настроение было ни к черту, «денежные запасы» таяли с каждым днем (она одна воспитывает ребенка), и вдруг ей позвонила та самая «несчастная мать».

– Я тебя понимаю, – участливо сказала она, – я сама пребываю в такой же ситуации, получаю всего шестьдесят тысяч рублей, но без премиальных, раньше хоть премиальные давали, муж зарплату по-прежнему приносит нерегулярно – у него на работе финансовые трудности. Я не знаю, что бы мы сейчас делали, если бы у нас не было квартиры, которую мы сдаем…

По словам моей знакомой, она в тот момент просто-напросто обомлела.

– Честно говоря, я не знала, как мне реагировать, – признается она, – плакать или смеяться? К тому времени мы были знакомы с ней пять лет, и все это время она плакалась мне на житье-бытье, и при этом все это время получала раза в полтора больше, чем я, не считая зарплаты мужа, пусть и с перебоями, и денег от сдаваемой квартиры. Она помолчал и, вздохнув, продолжила:

– Нет-нет, мне вовсе не жалко денег, которые я потратила на ее девочку. Мне непонятно только одно: почему ребенок был действительно так бедно одет?

Я предположил, что спектакль «Бедная мать, обосранные дети» был задуман изначально и что предприимчивая мамаша весьма ловко воспользовалась ситуацией. Но… моя знакомая, – кстати, психолог по профессии, – эту версию отвергла:

– Я думаю, что дело в другом. Она действительно искренно считала, что живет бедно и едва сводит концы с концами. Иначе вряд ли она стала бы мне рассказывать о своих заработках. Тем более, что я ее за язык не тянула. В общем, святая простота…

Вот такая история.

Но мои симпатии, повторяю, на стороне моей знакомой, как ни оценивай поведение этой «святой простоты»…

24. Торговля иллюзиями

…Давным-давно, в одном из рассказов Джека Лондона я вычитал фразу, которую он приписывал Зигмунду Фрейду: «там, где затронуты вопросы пола, люди бессознательно склонны подменять действительность вымыслом и мучиться по поводу собственного вымысла не меньше, чем если бы он был реальностью…»

Но разве это касается только вопросов пола?

Пытаясь понять, что сегодня происходит вокруг, неизбежно приходишь к выводу, что тебе постоянно впаривают (втюхивают, предлагают, навязывают) сплошные иллюзии. Вот, оказывается, что сегодня пользуется спросом у широких масс, вот, что идет с пылу, с жару, как горячие пирожки.

Налетай – подешевело!

И налетают. Как мотыльки на пламя. Обжигая крылья, падая, разбиваясь. Но все равно летят.

Иллюзии патриотизма.

Иллюзии свободы.

Иллюзии любви.

Иллюзии милосердия.

Список можно продолжать бесконечно.

Но самое страшное, что люди цепляются за эти иллюзии, как репейник, и верят в них, как в реальность.

Во что же верить, если не в иллюзии?

И нет мальчика, который вдруг, среди шумной, ликующей толпы, приветствующей очередного правителя, тонким голоском, зазвеневшим в неожиданно наступившей тишине, вдруг бы закричал:

– А король-то голый!

Впрочем, даже если бы такой мальчик и появился бы, ему дружно заткнули бы рот многочисленные продавцы иллюзий. Уж больно товар хорошо идет.

25. Мне грустно…

… Грустно.

Уже давно за полночь.

А мне не спится.

Я думаю о том, как зыбок это мир, как зыбко мгновение, словно зыбка с младенцем, покачивающаяся слегка.

Так плывет кувшинка на воде.

Так замирает сердце, когда любимая женщина касается моего лица своими губами.

Так идет ночь, волны ее темны, смысл неясен.

А та, с которой я хотел бы оказаться сейчас рядом, далеко, и не внемлет она, и думает о том, как выжить в этом мире, несправедливом, как продажный судья.

Но если думать только о том, как выжить, то можно ли любить?

А может, и любить надо только для того, чтобы выжить?

26. Скажи-ка, брат Махмуд,
или Письмо к двоюродному брату

…Я сидел в одном из тель-авивских кафе, когда нежданно-негаданно завыла сирена.

Однако мысль вдруг метнулась в другом, не совсем привычном направлении: я подумал, что в это же время в одном из многочисленных ресторанов Газы в это же время некто вынужден был оторваться от чашечки кофе, чтобы поспешить в укрытие. (А в Рамалле, к примеру, вообще не помнят, когда звучала сирена; но это так, к слову…) И вот к этому человеку, которому так же, как и мне, надоел вой похоронных труб, я хотел бы обратить свое фантастическое послание.

Скажи мне, двоюродный брат мой… ну, скажем, Махмуд: тебе не надоела вся эта свистопляска? Тебе не надоело это противостояние, которое устраивает целую шоблу интересантов и Европу, прежде всего?

Скажи, Махмуд, положа руку на сердце: ты никогда не задумывался над тем, что родственников не выбирают?

И, коль мы все-таки родственники, если верить святым книгам, неужели мы сами не в силах, по-родственному, решить проблему, не прибегая к взаимному самоистреблению?

Махмуд, скажи мне: неужели ты не в силах понять, что ваших лидеров устраивает такая ситуация? Это называется – «бизнес, замешанный на крови»: разветвленная система туннелей, контрабанда, наркотики, оружие, валюта, контрафактная продукция, – это всё составляющие одного и того же бизнеса.

Махмуд, я был несколько раз в Газе, и видел, как хорошо живут ваши лидеры: сверкающие виллы с мраморными бассейнами и золотыми унитазами; а рядом бараки, населенные голытьбой.

Послушай, Махмуд: неужели ты не знаешь, что на деньги, которые вкачивает в автономию Евросоюз, можно было бы улицы вымостить золой плиткой? «Где деньги, Зин?!» – где эти колоссальные средства?

Неужели ты не знаешь, Махмуд, что капитал прославленного «раиса» – Арафата – по некоторым данным, составлял от 14 до 16 миллиардов долларов?

Как ты думаешь, Махмуд, он заработал эти деньги тяжелым трудом на банановых или хлопковых плантациях?

Я знаю, что ты думаешь, на самом деле, Махмуд. Но ты об этом никогда не скажешь: зачем тебе лишние проблемы? (Апропо: я думаю, что Абу Мазен и Исмаил Ханийя – тоже не бедные люди; но это опять ремарка в сторону…) Махмуд, а давай пофантазируем. Немного. Чуть-чуть. Давай предположим, что мы все же нашли выход из этой тупиковой ситуации. Газа распахнула свои двери всем желающим. В Рамаллу израильтяне ездят, как к себе домой. Нет границ, как в Европе, и арабы вместе с евреями создают новый Ближний Восток, о котором так долго и упорно говорил дедушка Перес. Возникает новый мощный рынок, который выходит на передовые позиции, забивая рынки США, Европы и Азии. Арабо-еврейская предприимчивость творит чудеса, завоевывая мир.

Скажи мне, Махмуд: кому мешает такое будущее? Только честно. Нет, не скажешь.

А я скажу, Махмуд. Это – проблема рабства, не арабский, а рабский вопрос.

И, покуда на него не будет ответа, вами, Махмуд, будет управлять кучка проходимцев, которым так нравится выставлять свой народ в жалком свете.

Подумай об этом, Махмуд. И не забудь допить свой кофе, пока вновь не прозвучала сирена.

27. В тихой заводи

…Скажу сразу, чтобы не было недомолвок. Я очень люблю Питер, безотносительно к тому, что в нем происходит и кто там обитает.

Но я сейчас о другом – о той благости, которая царила в городе на Неве все десять дней, что мне довелось там быть. Добавьте сюда еще и фантастическое бабье лето – и картина станет ясной, нежной, завораживающей. Нежаркое солнце, чистое небо, стремительная перспектива Невского проспекта, густая зелень Летнего сада, открытое пространство Марсова поля…

Что может быть лучше?

Ничего.

И все же. Было что-то, что заставляло задуматься, но не находило ответа. Ответ пришел не впрямую, ассоциативно.

Я сидел со своим знакомым писателем в Доме актера, в приятной, уютной кафешке на втором этаже, чьи окна выходят в сад. Не все об этой кафешке знают, да и Слава Богу. Так вот, сидели мы, беседовали на разные темы, вдруг меня осенило.

– Знаешь, – сказал я, – что-то странное мне вдруг пришло в голову.

– Что? – спросил он.

– Мне вдруг показалось, что ситуация в Питере сродни тихой-тихой заводи, а вы все, питерцы, сидите на дне, под водой, над вами зеленоватая ряска, вам хорошо и тепло, и только по пузырям, которые иногда всплывают на поверхность, можно судить о том, что вы живы. Вас не интересует, что происходит там, наверху…

– Можешь не продолжать… – сказал мой собеседник, усмехнувшись.

– Почему? – поинтересовался я.

– Потому что ты прав… – вздохнул он. – Так оно и есть на самом деле.

28. Ослепленные солнцем

…Я шел по улице и, миновав ее теневую сторону, внезапно вышел на солнечную; и в этот момент резкий сноп солнца ударил мне в глаза…

Буквально на мгновение возникло странное ощущение: будто я потерял пространственную ориентацию.

Если бы так можно было бы заметить, то у меня в глазах… потемнело от света.

Всё вокруг лишилось привычных очертаний, поплыло, покачиваясь, «словно лопасти латаний на эмалевой стене…» (В.Брюсов).

Я остановился, прикрыл рукой глаза, и ко мне стало возвращаться утраченное равновесие.

Не хочется проводить никаких жизненных параллелей.

Но они есть.

(«Ты сусликов видел?» – «Нет!» – «Но они есть…»)

Сколько же нас, остановившихся внезапно и ослепленных солнцем?

Сколько нас, потерявших вдруг, посреди дороги, ориентацию в пространстве?

Сколько нас, хотя бы на миг, утративших связь с реальностью?

Сколько нас, застывших в ужасе, как от солнечного удара, от нежданного предательства?

«Обнимемся, мы станем братья…»

29. Сумасшествие
(Из рассказов моего знакомого)

Он позвонил в домофон.

– Кто это? – спросили там.

– Простите, Вам передали небольшую посылочку. Я могу войти?

– Не надо, мы сейчас спустимся.

Минут пять он топтался у подъезда, пока, наконец, дверь не открылась и оттуда вышла женщина лет семидесяти, похоже, крашеная блондинка.

– Где она? – сказала женщина, не поздоровавшись, имея ввиду посылку.

– Вот, – пожалуйста, – он вытащил из портфеля сверток. – Но я так понимаю, что это для Вашей дочери?

– Давайте! – она даже не ответила на вопрос.

Он протянул ей сверток. Но то, что происходило дальше, не укладывалось вообще ни в какие рамки.

Женщина внезапно швырнула сверток на землю и стала топтать его ногами, так ожесточенно, будто это была печень ее злейшего врага.

Поймав его совершенно офонаревший от непонимания взгляд, женщина взвизгнула:

– Оставьте, наконец, в покое мою дочь! Оставьте ее, слышите, Вы!

И, вконец разделавшись со свертком, развернулась и захлопнула за собой дверь.

30. Жизнь и судьба Михаила К

Михаил К. – 57 лет, блистательный пианист-виртуоз, чей репертуар простирается от классики до попсы; обладает феноменальной памятью, пишет сам потрясающую музыку.

В то же время, как ни парадоксально, Михаил – опустившийся алкоголик, страдающий легкой формой шизофрении. Одет неряшливо, небрит, от него постоянно разит сивухой.

Судьба сыграла с ним воистину злую шутку, одарим талантом, с одной стороны, а с другой послав ему такой шквал испытаний, от которого сам Иов бы многострадальный не выдержал.

Судите сами.

Подававший феерические надежды, аспирант одной из знаменитых консерваторий, работавший с многими известными музыкантами и певцами.

Михаил решил изменить судьбу, эмигрировав.

Его жена скончалась в возрасте 30-ти с лишним лет от рака легкого.

Дочь уехала в Германию, и об отце ничего и слышать не хочет.

Родной брат, талантливый литератор, бизнесмен, был убит, в результате криминальных разборок.

В эмиграции Михаил продолжал концертировать, но все больше и больше опускался на самое дно, тратя все деньги на выпивку и пьяные загулы.

У него была любовница, которая бросила его за ненадобностью.

Он здесь, он жив, он среди нас.

Кажется только, протяни ему руку и его можно будет спасти.

– Поздно уже, – говорит Миша, – я прожил свою жизнь бесполезно…

И его пьяная голова качается в такт словам.

31. Открытие Израиля
Побег от самого себя

Как-то, сразу после нового еврейского года, я отправился открывать Израиль.

Нет лучшего средства, чем убежать от самого себя.

Но то, что я увидел – превзошло все мои ожидания.

Два дня я колесил по северу страны, я видел такие красоты и такие дивные дивы, что бледнела Швейцария и пропадала куда-то Болгария.

Горный серпантин, леса, перелески, лощины, огромные долины, которых не одолеть взгляду, орлы, стремительно летящие над вершинами, расправляющие свои крылья.

Но о трех местах хочу сказать особо.

Мошав Арарит – ферма медитирующих, самая высокая точка в Израиле; нежный и пронзительный воздух, лес, тропы, а невдалеке, буквально ста метрах, маленький монастырь ордена кармелиток, расположившийся в пещере.

Парк Горен – огромный, лесистый, колоссальный, тенистый, прохладный, а со смотровой площадки взору открывается другая вершина со вбитыми туда остатками замка римского периода.

Парк Ейн ха-Шофет – недалеко от Йокнеама – огромный сосновый лес, где можно заблудиться, тишина такая, что слышен звук падающего плода, ручей Шофет, неслышно бегущий по дну когда-то огромной реки.

А еще б не забыть: Рош ха-Никра, гроты, солнце над морем, море, бьющееся в гроты, как бубен, граница с Ливаном, и ты у стены, как у границы.

Я понял: не надо лениться, не надо сидеть в четырех стенах, а открывать свою страну даже ценою побега от самого себя. Может статься, так можно вновь себя обрести.

32. Никогда я не был мизантропом

…Нет-нет, я никогда не был мизантропом.

Никогда я не ходил по сладострастным тропам ненависти, не желал смерти ближнего своего, хотя под «ближним» подразумевал – и подразумеваю – тех, кто мне истинно близок.

Но… но порой меня настигает отчаянье, и я вижу вокруг выщербленные лица, лоснящиеся отвороты официальных мундиров, облицованные снежной перхотью, и мертвые блики телевизионных камер.

«Сон разума рождает чудовищ» – червеобразные, человеколобые чмо, чавкая чернильным чревом, чернят чистые чертежи чьих-то честолюбивых чаяний. Кто выпустил этих монстров на волю? Кто дал им силу и власть? Кто облек их плоть в человеческое обличье? Чье мастерство напоило их ум изощренностью, напитало сознание презрением, наделило способностью гадить? Словно ядовитые цветы на негнущихся стеблях, заполняют собой пространство размножающиеся чмо. Стерты их лица, затушеван пол, но дела, судя по всему, бессмертны.

Мне кажется, что времена Иова давно миновали; и, если бы сейчас Господь вдруг решил испытать какого-либо праведника на прочность, то сам бы впал в отчаянье от неоправданного эксперимента…