Текст книги "Шах и мат"

Глава 15. Гибель яхты «Акула»

«Акула» останавливается в пяти милях от порта. Через час прибывает моторный катер с властями, а через три часа вся Европа и Америка взволнованы неожиданным капризом миллиардера, золотого короля Хорлэя: мистер Хорлэй намерен взорвать яхту со всем находящимся на ней. За всеми, отбывающими с яхты на берег, установлен тщательный надзор.

Европейские хроникеры с благоговением взирают на короля американских репортеров Гарри Стоуна. Гарри Стоун стоит на пристани, окруженный толпой европейских коллег: он успел проинтервьюировать пятьдесят человек, среди них самых ловких репортеров Европы.

Одна буржуазная газета высказывает мысль: не следует ли в странном поступке миллиардера Хорлэя увидеть глубокую мысль: вступив на берег Европы, мистер Хорлэй хочет взорвать свою яхту, на которой он прибыл в Европу. Другими словами, он хочет сказать: назад пути нет. Америка должна принять участие в делах Европы.

После этой догадки передовые десяти самых влиятельных газет Европы в том числе «Таймс» и «Фигаро» озаглавлены:

«Корабли сожжены!»

Франк начинает стремительно подниматься вверх. Пуанкаре заявляет в палате депутатов, что решительный образ действий американского капитала оздоровит европейскую атмосферу, в Латвии начинают продавать дороже доллары, польская марка и та начинает выказывать поползновения к подъему.

Барту на генуэзской конференции начинает вести себя еще более вызывающе, газеты переполнены именем Хорлэя.

Сам Хорлэй внимательно следит за приготовлениями к взрыву «Акулы». Моторные катера перевозят команду и пассажиров на берег. При этом присутствуют Грэффи, Гарри Стоун и сам Хорлэй. Каждого матроса ощупывают, каждого матроса расспрашивают в течение пяти минут. На берег свозят автомобили, с ними пять шоферов. Один из шоферов кажется Грэффи подозрительным, но сам Хорлэй подтверждает, что знает его лично.

Когда все пассажиры свезены, яхта «Акула» стоит одна, без людей, вырисовываясь на фоне синего неба стройным силуэтом. Миноносец подходит к яхте с берега: видно, как быстрым зигзагом пролетает мина по поверхности спокойного моря.

Еще одно мгновение – и «Акула» взлетает в воздух с оглушительным треском и грохотом в столбе воды. Миноносец скользит обратно к рейду, его трубы дымятся.

Через 10 минут «Акула» погружается в воду. Любопытные начинают расходиться, корреспонденты телеграфируют своим изданиям: «„Акула“ взорвана».

Мистер Хорлэй садится в свой автомобиль и говорит удивленно:

– А где же прежний шофер?

Новый шофер, почтительно приподнимая каскетку, отвечает:

– Он заболел, сэр. Мы отвезем вас.

Хорлэй пожимает плечами. «Роллс-ройс» трогается с места и мягко несет миллиардера в приготовленный для него отель. За ним на двух других автомобилях едут Грэффи, Гарри Стоун и капитан Сток.

Часом спустя, один из шоферов говорит своему помощнику:

– Хэллтон, держи ухо востро, этот проклятый Грэффи что-то подозревает.

Помощник шофера пожимает плечами, закуривает папиросу и отвечает:

– Ладно, я не промахнусь в случае чего.

Отель, в котором остановился Хорлэй, осаждается репортерами и биржевиками, разного рода дельцами, темными личностями в котелках и цилиндрах. В час дня приезжает премьер-министр одной из самых влиятельных стран Европы. Мистер Хорлэй дает ему десятиминутную аудиенцию. Премьер выходит от министра Хорлэя нахмуренный, отказывается говорить с корреспондентами и уезжает. Через час франк снова начинает падать. Зато фунт стерлингов крепнет, крепнут так же акции нефтяных компаний. На биржах всего мира охрипшие голоса выкрикивают:

– Продаю франки! Беру фунты! Беру Стандарт-Ойль-Кампани!

Сотни тысяч вспотевших людей мечутся в пыльных залах бирж Америки и Европы, сотни тысяч людей шуршат разноцветными бумажками. Имя мистера Хорлэя, Акулы Хорлэя, повторяют в разных сочетаниях миллионы уст миллионов биржевых зайцев.

Виновник всего этого Акула Хорлэй сидит сумрачный в салоне отеля «Регина» и разговаривает вполголоса с маленьким, скромным человечком в очках, с небольшой бородкой и быстрыми мышиными глазами. Фамилия этого человечка Менс, национальность неизвестна, профессия также. Но его можно видеть везде, где происходят конференции, мирные договоры, все те государственные преступления, которые на языке капиталистического мира называются дипломатическими актами.

Этот юркий человечек присутствовал на версальской конференции, с ним совещались Ллойд-Джордж, Сонино, Клемансо. Он бегал уговаривать Вильсона не уезжать из Парижа, он был везде. Официально он числился профессором политической экономии одного из итальянских университетов, но на самом деле занимается очень мало политической экономией.

Он говорит негромко мистеру Хорлэю:

– Европейские дела, мистер Хорлэй, требуют вашего властного вмешательства. Уверяю вас.

Хорлэй сумрачно говорит:

– Я ломаного цента не дам за вашу Европу. Пусть гибнет!

Маленький человечек щиплет редкую бороденку:

– Но биржа?

– Я сам себе биржа!

Господин Менс льстиво смеется:

– О, это мы все хорошо знаем. Это знает весь мир!

Однако через пять мину господин Менс добивается того, из-за чего пришел: два небольших государства получают заем из банка Хорлэя, но на особых условиях. Это особые условия обсуждаются мистером Хорлэем и маленьким человечком тихими голосами, как вполне интимная беседа.

Еще через пять минут господин Менс выходит из отеля «Регина», потирая руки: дело сделано, два маленьких государства получили заем, взамен они обязуются предоставить Хорлэю концессии на некоторые предприятия. Господин Менс заработал куртажные, достаточное количество куртажных, для того чтобы в течение года наслаждаться крупными полными блондинками. Ибо господин Менс любит блондинок. Что касается концессий – то они сданы на не особенно выгодных условиях, но ведь деньги-то нужны двум государствам на содержание полиции? Ибо коммунистическое движение растет в этих странах, и с ним приходится ожесточенно бороться демократическим правительствам.

К мистеру Хорлэю приходит еще несколько посетителей. Один из них германский генерал, из крупных бывших помещиков и руководителей белых армий на юге России. С ними мистер Хорлэй совещается четверть часа. После этого он уезжает в оперу: его дела кончены на сегодняшний день, он должен отдохнуть.

Автомобиль, на котором едет мистер Хорлэй, привлекает общее внимание на улицах. Прохожие останавливаются, чтобы посмотреть на Хорлэя и его автомобиль. Это «роллс-ройс» № 24567, за рулем сидит широкоплечий, коренастый шофер, в синей фуражке, рядом механик, высокий человек с синими, стальными глазами.

«Роллс-ройс» останавливается у оперы, мистер Хорлэй, сходя, говорит:

– Обратно – в двенадцать.

Шофер приподнимает фуражку, механик захлопывает дверцу. «Роллс-ройс» отъезжает, уступая место другим машинам.

Через полчаса шофер сидит в гараже отеля, покуривая трубку, и говорит своему механику:

– Хэллтон, как быть с этими бумагами?

Шофер не успевает ответить: дверь гаража открывается, показывается Грэффи с двумя сыщиками и, направляя браунинг, говорит быстро:

– Вы арестованы.

Глава 16. Почти не настигнуть хуже, чем совсем не настигнуть

Губы сыщика Грэффи немного дрожали, вероятно, от волнения, когда он приказал:

– Руки вверх!

Хэллтон и Кэлли подняли руки вверх.

Грэффи распорядился:

– Надеть наручники. Живо.

Двое агентов нерешительно двинулись вперед.

В следующее мгновение оба они были опрокинуты, Грэффи выстрелил, но это был последний его выстрел: ударом Кэлли он был также опрокинут. Через минуту Хэллтон и Кэлли стояли над связанными тремя сыщиками:

– Что с ними, собственно, сделать? – спросил Кэлли, пожимая плечами.

В этот момент дверь гаража стукнула, и лицо монтера заглянуло внутрь.

– Что тут у вас за шум?

– Пустяки, – небрежно сказал Хэллтон, становясь между светом и лежавшими на полу связанными сыщиками.

– Мне послышался как будто выстрел, – продолжал монтер.

– Мотор шалит, газ плохо выходит, – ответил Кэлли.

– А…

И лицо монтера исчезло.

Через несколько минут из гаража выехал автомобиль мистера Хорлэя. На шоферском месте сидел шофер, рядом с ним – механик.

Автомобиль проехал шумные улицы итальянского города, свернул к морю и поехал по прибрежной алее кипарисов. Отъехав около трех миль от города, автомобиль остановился у самого берега.

Соскочивший Хэллтон сказал:

– Вытаскивай, Кэлли.

Три продолговатых предмета были вытащены из машины и положены рядком на песке аллеи. Хэллтон наклонился над одним из них и вытащил кусок ваты изо рта Грэффи.

– Можете говорить, если хотите, – сказал он спокойно.

Грэффи выругался и натянул веревки мускулами, но они были крепки и не поддавались. Он еще раз выругался. Затем сказал:

– Развяжите веревки.

– Ну нет, – ответил Кэлли. – К сожалению, это невозможно. Вы вот что лучше скажите, вы, полицейская ищейка, кто еще знал о том, что вы идете нас арестовывать?

Грэффи сказал:

– Вся полиция.

Кэлли рассмеялся тихо и удовлетворенно.

– Я так и знал, что он это скажет. Нет, мистер из сыскного, никто этого не знал. Вы действовали на свой страх и риск, надеясь один получить награды от Акулы. Так, что ли?

Грэффи молчал, стараясь вывернуться из веревок.

– Не старайтесь, не поможет, – сказал Кэлли, – я крепко вяжу, будьте спокойны. Что мы с ними сделаем, Хэллтон?

– Сам не знаю, – сказал Хэллтон, пожимая плечами. – Отпустить их нельзя, они нам все дело испортят. А убивать так, связанными, противно. Правда, Кэлли?

Кэлли кивнул:

– Но что-нибудь надо же предпринять, черт возьми?

Кэлли присел на подножку автомобиля и закурил трубку. Через мгновение он сказал:

– Отпустить их нельзя и убивать тоже противно. А ведь нужно…

Один из лежавших застонал. Кэлли наклонился и вынул из его рта кляп.

Сыщик сказал:

– Отпустите нас, и мы пообещаем сейчас же, завтра же утром, выехать в Америку. Слово янки. Идет?

Кэлли взглянул на Хэллтона:

– Да ведь они лгут?

– Черт их знает… – донеслось из облака табачного дыма.

Кэлли спросил:

– А вы, Грэффи, вы тоже обещаете это?

Грэффи хрипло сказал:

– Никогда. Ни за что!

Кэлли решил:

– Ну, ладно.

Он развязал двух сыщиков, оставив связанным одного Грэффи.

Потирая затекшие от веревок руки, сыщики стали благодарить, но Кэлли прервал их:

– Ладно. Отсюда на пристань, и чтоб утром духом вашим не пахло здесь.

Он погрозил пальцем.

– И чтобы Хорлэй ни слова, ни звука от вас не услышал. Понимаете?

Один из них сказал:

– Черт с ним, с Хорлэем. Еще погибнешь от всех его дел. Я семейный, у меня жена на тридцать шестой улице Мэнтогана. Больше в политические дела не суюсь. Предпочитаю бракоразводную работу: следить за неверными женами и мужьями, и безопасней и лучше оплачивается.

Другой добавил:

– Мы скромные парни, ей-богу.

Хэллтон выколотил трубку и сказал:

– Надо решать, Кэлли. Пора ехать обратно.

Кэлли опять обратился к лежащему Грэффи:

– Ну, ваше слово. Едете обратно сегодня же утром?

Грэффи ответил:

– Нет, черт вас побери! Не уеду. Ни за что!

Он обратился к двум другим сыщикам:

– Эй вы, трусливые собаки, не можете совладать с ними двумя. За что же вам деньги платят?

За спиной Кэлли раздался сухой треск выстрела. Кэлли и Хэллтон быстро обернулись: один из сыщиков, пряча револьвер в карман, сказал:

– С Грэффи кончено.

Голова Грэффи действительно была размозжена близким выстрелом.

Кэлли сказал с омерзением:

– Связанного? Ну и ребята!

Он с отвращением сплюнул.

Сыщик сказал в свое оправдание:

– Не погибать же нам было из-за этой упрямой скотины. – И добавил: – Теперь мы свободны?

– На все четыре стороны, – сказал Кэлли махнув рукой. – Но, если вы…

Он не закончил.

Через минуту «роллс-ройс» катился обратно в город. Сидевший молча Кэлли сказал:

– Отвратительная штука.

Хэллтон молча кивнул головой.

Через десять минут автомобиль был перед зданием оперы.

Хорлэй, садясь в автомобиль, спросил коротко:

– Все благополучно?

– Все, сэр, – ответил механик, приподнимая каскетку. Молчаливый шофер тронул рычаг, «роллс-ройс» рявкнул и покатился к отелю «Регина».

Глава 17. Два разговора

Убийство Грэффи, лучшего филера фирмы «Хорлэй и К^о», взволновало мистера Хорлэя. Он поехал на своем «роллс-ройсе» за город, убедился в том, что голова Грэффи размозжена основательно и больше не сможет служить фирме «Хорлэй», выслушал соболезнования генуэзского начальника полиции и мэра города и вернулся в отель.

По дороге он упорно смотрел в спину молчаливого шофера и неожиданно, наклонившись вперед, спросил:

– Как вас зовут?

Шофер на мгновение обернулся, его стальные, синие глаза посмотрели в упор. Он коротко ответил:

– Нортон.

Но мистер Хорлэй не удовлетворился этим кратким ответом. Он снова спросил:

– Вы давно служите в нашей фирме?

Мистер Хорлэй не знал в лицо всех своих шоферов. В поездку он взял с собой людей, особо рекомендованных администрацией и сыскным управлением.

Шофер ничего не ответил. Затем, не оборачиваясь, сказал:

– Прошу прощения, сэр, очень трудно разговаривать во время езды. Все объяснения даст помощник.

Помощник шофера обернулся к мистеру Хорлэю. Этот коренастый широкоплечий человек с серьезным карими глазами, в которых иногда сверкали искорки юмора, объяснил Акуле Хорлэю, что он служит вместе с товарищем третий год в фирме «Хорлэй», возил раньше старшего Хорлэя, а потом работал по пробегу новых машин на заводе.

– Так… – сказал неопределенно мистер Хорлэй.

Затем неожиданно спросил:

– Кто мог покончить с Грэффи?

Помощник шофера пожал плечами:

– Трудно сказать, сэр. У сыщиков много врагов, в том числе это и ваши собственные враги: ведь они служат вам, я хочу сказать: сыщики.

Затем добавил:

– Это дело следователя.

Мистер Хорлэй невнятно пробурчал что-то, и помощник шофера отвернулся. «Роллс-Ройс» дал гудок, сворачивая с кипарисовой аллеи на шумную улицу, и подкатил к отелю.

Мистер Хорлэй поднялся вверх и послал срочно радио:

«Грэффи убит. Вышлите взамен хорошего сыщика».

Кроме этой радиограммы он послал еще вторую:

«HБ 13 точка 789246785ТР33 точка Х88 точка 17».

Эта странная радиограмма была принята Нью-Йоркской радиостанцией, отправлена по адресу и получена в тот же день вечером.

Человек с квадратным лицом мясника и глазами гиены, получив радиограмму, тщательно запер дверь квартиры на одной из улиц Монгатана. Он сидел над радиограммой около двух часов, расшифровывая ее. Затем, кончив работу, спрятал радио в несгораемый ящик, положил расшифрованный текст в карман и вышел на улицу. Здесь он прошел около двух кварталов пешком, а затем проехал по воздушной железной дороге над гудящими улицами, на высоте 25 саженей, на север Нью-Йорка.

Мистер же Хорлэй, отправив телеграммы, прошел в свой номер, развернул газету и читал ее около двадцати минут. Его интересовали главным образом объявления на восьмой странице ходкой уличной Нью-Йоркской газеты. Пробегая столбцы с кричащими рекламами, с воззваниями, уверяющими, что лучшее белье можно получить только там, он наткнулся на маленькое объявление в десять строк:

«Дама, ехавшая в воскресенье в подземной железной дороге, экспресс № 18, от Бродвея и дальше, просит джентльмена, занимавшего место против нее в вагоне и сообщившего ей касающиеся ее лично новости, зайти по адресу: тридцать шестая улица №… позвонить три раза».

Мистер Хорлэй внимательно прочел дважды это небольшое объявление, вырезал его из газетного листа и бережно положил в бумажник. При этом его движения были так осторожны, как будто клочок бумаги был не рядовым объявлением, а важнейшим доказательством чего-то, известного одному только Акуле Хорлэю.

Затем он вызвал по телефону господина Менса, который, обделав государственные дела двух прибалтийских стран и получив свои куртажные, отдыхал в обществе двух высоких, полных блондинок. Господин Менс был очень похож на пресловутого осла перед двумя вязанками сена: ибо обе дамы, весьма легкомысленно настроенные, одинаково нравились господину Менсу.

Его трудное положение было разрешено звонком по телефону. Бросив трубку, господин Менс сказал тоном истинного сожаления:

– Государственные дела призывают меня и не оставляют времени для личной жизни, мадам.

При этом его редкая, с проседью бородка и пенсне дрожали от искреннего сожаления.

Блондинки был также огорчены. Но два небольших чека успокоили их немедленно. Что касается до личной жизни господина Менса, то обе блондинки искренне скорбели о ней. Поле чего они исчезли, как привидения, оставив только легкий запах духов, который господин Менс втянул носом, мотнул головой и выбежал из отдельного кабинета ресторана, где происходило дело.

Через полчаса он стоял в комнате мистера Хорлэя в отеле «Регина» и всем своим видом выражал напряженное внимание и беспредельное уважение к золотому королю.

– Сядьте, уважаемый, – небрежно сказал Акула Хорлэй.

– Благодарю вас, сэр, – ответил мистер Менс и присел так осторожно на стул, как будто это была адская машина.

Мистер Хорлэй помолчал, посасывая сигару и внимательно разглядывая господина Менса; при этом глаза Акулы Хорлэя щурились, а господин Менс почувствовал себя в роли пирожного, которое смакуют перед тем, как проглотить.

После довольно продолжительного молчания мистер Хорлэй сказал:

– Говорят, что вы очень любите женщин и знаете всех красивых женщин в главных городах Европы наперечет?

Господин Менс испугался в первое мгновение: не может ли это повредить займу двух прибалтийских государств и, главное, куртажным? Но глаза мистера Хорлэя глядели довольно снисходительно, насколько вообще эти глаза Акулы могли быть снисходительными, и господин Менс приободрился. Ему показалось, что он начинает понимать.

– Немного развлечений, э? – сказал он игривым тоном.

Глаза Акулы сделались свинцовыми, и резкий голос сказал:

– Дурак!

Господин Менс вскочил: он не позволит оскорблять себя, финансового представителя двух государств. Даже финансовому королю, честное слово!

Акула Хорлэй смерил взглядом вскочившего и похожего на рассердившегося цыпленка господина Менса. Затем медленно достал чековую книжку, написал цифру, оторвал листок и, протягивая Менсу, сказал:

– За оскобление. На предъявителя.

Бумажка исчезла в кармане Менса так быстро, что это показалось почти фокусом. Затем Менс сел и снова превратился в почтительного и внимательного слушателя: очевидно, важное дело, цифра на чеке была довольно крупной цифрой в долларах.

Акула Хорлэй затянулся сигаретным дымом и сказал:

– Нужны две дамы, красивые, изящные, нарядные. Расходы за счет фирмы «Хорлэй». Главное условие: ум, сообразительность, полная преданность. Все остальное – неважно. Понятно?

– Вполне, – ответил господин Менс.

Он абсолютно ничего не понял. Но что мистеру Хорлэю понадобилось сразу две дамы – это понравилось господину Менсу: это делало мистера Хорлэя родственным ему самому. Он вспомнил двух полных блондинок и непроизвольный расход и вздохнул.

– Когда? – отрывисто спросил Хорлэй.

Господину Менсу было все равно.

– Допустим – завтра.

– Хорошо, – кратко сказал Хорлэй.

Он выписал еще один чек и сказал:

– На расходы.

Чек исчез с такой же быстротой, как и предыдущий. Господин Менс откланялся.

Мистер Хорлэй снова закурил сигару и откинулся в кресло: его глаза, тусклые глаза акулы, были устремлены вдаль и ничего не выражали.

Глава 18. Тайное заседание совета двенадцати

Господин Менс, трепеща маленькой редкой бородкой и сверкая из-за стекол очков мышиными глазками, мечется по отелям, шантанам и театрам в поисках самых красивых и элегантных женщин в Генуе. Мистер Хорлэй обдумывает что-то, куря сигару. Итальянские газетчики на улице кричат:

– Последняя речь Ллойд-Джорджа! Чичерин заявил, что не согласен! Генуэзская конференция накануне важных решений!

Газету рвут из рук. В гараже шофер и механик внимательно читают еще свежий газетный лист.

В то же самое время в Нью-Йорке происходит следующее: по тридцать шестой улице едет наемный автомобиль, обыкновенное такси. Он медленно подъезжает к подъезду шестнадцатиэтажного дома и останавливается. Человек в легком светло-сером пальто и мягкой шляпе выскакивает из машины, расплачивается с шофером и поднимается вверх, на одиннадцатый этаж. Здесь он звонит три раза в электрический звонок, тщательно нажимая на кнопку. В его движениях есть что-то, что неуловимо указывает на то, что он когда-то был военным.

Дверь открывается, джентльмен в сером пальто спрашивает, приподнимая вежливо шляпу:

– Даму, напечатавшую объявление в «Ворлд», можно видеть?

Минуту спустя он сидит перед немолодой, но еще очень красивой женщиной с явно славянским типа лица. Карие глаза дамы внимательно смотрят на джентльмена. Джентльмен, в свою очередь, старается в одно мгновение изучить даму.

Затем он спрашивает:

– Это объявление принадлежит вам?

– Да.

Тогда он встает и представляется:

– Генерал Воронов.

– Очень рада. Я вас разыскивала.

– Да. Я прочел объявление. Чему могу служить?

Дама встает, прикрывает тщательно дверь, возвращается обратно и говорит с легким смешком:

– Стыдно не узнавать старых знакомых.

С уст джентльмена, генерала Воронова, срывается изумленно:

– Мария Петровна, вы ли это?

После нескольких восклицаний и расспросов (причем звучат фамилии Деникина, Врангеля, Колчака, Денисова, Кутепова и еще целый ряд фамилий), Мария Петровна говорит Воронову:

– Я ждала вас, у меня есть дело к вам.

Она понижает голос:

– У нас работают сейчас лучшие люди.

Генерал Воронов, бывший командующий корпусом, спрашивает:

– Кто?

– Граф Галиевский, князь Голицын, княгиня Ливен, барон Розен и другие.

Еще короче бывший генерал спрашивает:

– Какое дело?

Объяснения короткие, несколько раз слышится слово «ку-клукс-клан», имя Хорлэя и, наконец:

– Сегодня тайное совещание у меня здесь.

Они быстро сходятся в условиях. В этот момент раздается звонок, гости начинают собираться.

Их всего двенадцать человек, включая сюда Марию Петровну и бывшего генерала. Здесь находится мистер Вуд, секретарь покойного Хорлэя, мисс Этель Хорлэй, в чёрном платье с умопомрачительными, вызывающими хищный блеск в глазах Марии Петровны бриллиантами на руках и в ушах, пожилой человек, тучный, очень похожий на свинью, неожиданно получившую охоту сделаться тигром, затем высокий молчаливый человек в синих очках, к нему все остальные относятся с почтением, и кроме перечисленных несколько русских эмигрантов: бывший писатель, автор погромных книг и участник дела Бейлиса, бывший жандармский полковник, одна бывшая графиня, один бывший адвокат.

Совещание происходит при весьма таинственной обстановке, все говорят пониженным голосами.

«Ку-клукс-клан» звучит очень часто в словах каждого говорящего.

Когда показывается из кармана тучного человека, тигро-свиньи, чековая книжка – наступает минутное молчание. Затем бывший писатель говорит:

– Я написал книжку, от которой евреям придется хуже, чем от двадцати погромов. Могу предложить для издания.

Тигро-свинья коротко говорит:

– Нас больше всего интересуют рабочие. Но вашу книжку можно взять. Сколько?

Бывший писатель неуверенно называет довольно крупную сумму. Чек выписывает немедленно. Затем тучный человек говорит:

– Надо исполнить несколько поручений, очень важных. Сейчас распределим.

Он называет две фамилии, предварительно справившись с записной книжкой, и коротко говорит:

– Заподозрены в сочувствии большевизму.

Бывший жандармский генерал кивает головой и спрашивает:

– Сколько?

Сумма называется. Генерал спрашивает:

– Адрес?

Адрес называется.

Затем мистер Вуд, секретарь убитого Хорлэя, заявляет:

– Еще одно дело.

Он докладывает сухо:

– На заводе номер 14 наш филер слышал, как рабочие открыто говорили о том, что настоящий убийца Хорлэя скрывается в самом Нью-Йорке. Они обвинили нас в том, что мы казнили за убийство неповинного человека.

Тигро-свинья говорит коротко:

– Кто распространяет подобные слухи?

– Жена казненного по донесению того же филера.

– Изъять. Поручается исполнить генералу… э… генералу…

Ему подсказывают:

– Воронову.

– Да. Воронову и Вуду.

В этот момент раздается звонок. Пока хозяйка дома спешит в переднюю принять неожиданных гостей, обстановка в комнате поразительно меняется: бумаги и записные книжки исчезают со стола, палач русских рабочих, бывший жандармский генерал оказывается у рояля и наигрывает сентиментальный мотив, на столе появляется кофейный сервиз и ликеры: вся компания превращается в небольшое мирное дружеское общество. Пришедшие, молодая чета англичан, знакомятся, и продолжается пустая легкомысленная, совершенно мирная беседа.

Через пять минут человек в синих очках поднимается и прощается: он спешит в оперу, по его словам, послушать русского певца Шаляпина.

Хозяйка провожает его, и он говорит ей тихо по дороге:

– Получил радио. Важные известия: едет дальше, срочные дела. Сообщите Н13: выслать срочно мебель.

– Хорошо.

Лифт свозит человека в синих очках вниз, где его ждет на улице автомобиль. Он садится в крытое ландолэ, говорит адрес шоферу, захлопывает дверцу, снимает синие очки, снимает накладную бородку и превращается в человека с энергичным лицом, шрамом на правой щеке и странными, почти прозрачным глазами, в которых видна одна упорная, не знающая отдыха мысль: это глаза почти маньяка. Он откидывается на спинку сиденья, и на его губах появляется улыбка: соединение хитрости и своеволия, почти каприза.

Наутро газеты сообщают:

«В канаве у подъездных путей к Гудзону найдено тело неизвестного в рабочей куртке».

Еще две таких же заметки, с той разницей, что тела выловлены в Гудзоне. Кроме того – сенсация:

«Жена убийцы Хорлэя! Трагедия в предместье! Веревка в три метра! Упреки совести!»

Из высокопарных и сенсационных репортерских слов можно уяснить, что жена казненного по обвинению в убийстве Хорлэя рабочего покончила с собой, повесившись у себя в квартире на вешалке от платья. Затем следует извещение о свадьбе свинцового короля с дочерью кондитерского короля с портретами обоих и сообщение о помолвке мисс Этель Хорлэй и мистера Вуда, секретаря покойного. Газета приносит свои поздравления и в высокопарных и льстивых выражениях выражает надежду, что брак будет счастлив.

А на двенадцатой странице газеты, среди объявлений о спросе и предложении труда, напечатаны мелким шрифтом два объявления:

Одно: «Поручение хозяина исполнено. Мебель отдана на слом».

Другое: «Заказ готов. Заказчица отправлена в путешествие».

Эти объявления читают одновременно мисс Хорлэй, мистер Вуд, человек в синих очках и тигро-свинья в Нью-Йорке и мистер Хорлэй у себя в номере в итальянской гостинице «Регина».

В тот же день в разных местах происходят три непродолжительных разговора.

Первый на заводе «Хорлэй и К^о, № 14, автомобили». Один из рабочих, пожилой сутулый человек говорит другому человеку:

– Сэмми, опять один из наших рабочих пропал без вести. Это странно.

Лицо молодого выражает ненависть, когда он отвечает:

– Могу поклясться, что это опять руки «Ку-клукс-клана». Эх…

Он не договаривает, потому что глаза первого указывают ему, что приближается филер.

Когда филер проходит, молодой рабочий говорит:

– Ты слышал, что жена казненного повесилась?

– Да, она умирала с голоду с детьми.

– Я знаю. И все-таки она не покончила бы с собой. Она хотела вырастить сына, мстителя за отца. Она не покончила бы с собой.

– Ты хочешь сказать…

– Ее самоубийство очень подозрительно, Том. Ее нашли висящей на веревке, но кто знает…

– Молчи… Опять идет филер…

Когда филер проходит, молодой рабочий говорит:

– Том, когда настанет время, мы все… Понимаешь, Том…

Другой разговор происходит на крыше небоскреба, на тридцать втором этаже, где устроен один из самых лучших ресторанов на свежем воздухе. Здесь под пальмами стоят мраморные столики, играет лучший в Нью-Йорке оркестр, здесь владыки Бродвея проводят иногда вечера. Скользят лакеи, женщины сверкают драгоценностями, каждая из которых весит много каратов на взгляд ювелиров и много крови и пота других, смотрящих иными глазами людей. Оркестр играет джаз-банд, шими, между столиками вертятся медленно в диком, развращенном танце наемные танцоры с дочерями миллиардеров.

За одним из столиков сидят мисс Хорлэй с мистером Вудом.

К ним подходит человек во фраке и сияющем, сверкающем белье и говорит, улыбаясь:

– Алло, вечер чудесный.

Он присаживается, наклоняется под бокалом с шампанским и тихо добавляет:

– Все поручения исполнены. Самоубийство – это хорошо придумано!

Мисс Хорлэй встает, танцор, изгибаясь, приглашает ее. Опуская руку на плечо танцора, мисс говорит:

– Прекрасная работа. Заслуживает награды.

Через мгновение она медленно танцует тот же дикий танец, который танцуют еще тридцать пар.

Третий разговор происходит в отеле «Регина».

Мистер Хорлэй говорит господину Менсу, финансисту и поверенному в интимных делах:

– Ну?

– Готово!

– Олл райт. Едем?

– Да.

Через минуту «роллс-ройс» № 24567 несет их по кипарисовой аллее.