Текст книги "Домик у подножья"

Троица чуть ли не бежала к загибающимся гаражам. Солнце, видя готовящуюся расплату, пожелало скрыться за облаками, оставляя подростков одних разбираться со своими проблемами.

Друзья не поспевали за быстрым шагом праведной троицы и время от времени подвергались тяжелым ударам, которые напоминали издевки над рабами. Удары были напоминанием обреченности. Терпение лопнуло, Ваня понимал, что они переступили черту. Вся игра, которую он рассчитывал произвести, пошла прахом.

Наверное, он один четко осознавал, как нужно вести ему и его друзьям в такой ситуации. Главное – найти золотую середину. Не провоцировать троицу, выполнять их распоряжения, но в случае чего – не давать им собой помыкать. И со вторым они переборщили.

Спереди всех шел Гавр. Подгоняемый пинками под зад, он сжимал от злобы зубы. Его лицо побледнело, а под скулами зашевелились желваки. Он терпел.

Ваня видел это. Он знал своего друга и понимал, что означает его бессмысленный взгляд. Гавр был странным малым, и единственное что от него можно было ожидать – что угодно. Ваня надеялся лишь на одно – на то, что Гавр не кинется на Макса, беззастенчиво бьющего его сзади ногами. Поначалу на него обрушивались ласковые удары, но с каждым шагом они тяжелели, и под конец Ваня заметил, что Гавр болезненно подскакивает. Все теряли терпение, и сегодняшний день должен был разрядить нависшее (не только над ними, но и над всем поселком) напряжение.

Дойдя до пустыря, троица остановилась и повернулась к друзьям. Леша с Андреем боязливо оглядывались в надежде найти хоть кого-то живого в здешних местах. Гавр молчаливо ждал расплаты, и только Ваня спокойно вышел вперед и закрыл друзей своей грудью.

– В чем дело? – уверенно начал он. Ваня сам удивился такому началу, но удивление его возросло в несколько раз, когда он осознал, что с каждой секундой кулаки его сжимаются все крепче, а ненависть к этой троице усиливается с пугающей скоростью. Да, он впервые ощутил, что теряет самообладание и не контролирует свои эмоции. И ему это чувство понравилось.

Троица переглянулась, но ничего не сказала. Видимо, в их головах зрел совершенно другой сценарий, где главными героями были именно они. А точнее – Макс. Поколебавшись, он и взял следующее слово.

– Закрой свой рот, пока тебе не досталось! То, что мы с вами будем делать, тебя не касается! – на этот раз самообладание изменило Максу, и его детский голосок треснул на середине фразы.

– Нет, это меня как раз касается напрямую, – голос Вани повысился, и он невольно шагнул вперед. Внезапно он словил себя на жуткой мысли – он хочет их избить, хочет причинить им боль. – Вы привели меня сюда, а теперь говорите, что меня это не касается. Спрашивается – какого черта я вам здесь нужен, – натянутые на проволоке слова с трудом сдерживались от бурлящего внутри крика.

Не говоря ни слова, Макс подскочил к нему и накрыл его лицо своей большой ладонью. Худые щеки мальчишки превратились в маленькие подушечки, губы сомкнулись в вертикальную линию и вылезли вперед. Пальцы больно сжимали Ванины скулы. Спустя секунду Макс отпрянул от смельчака и угрюмо посмотрел на него.

– Ты мне нравишься, но иногда тебя так хочется проучить, – зубы Макса были плотно сжаты, так что слова пулеметной очередью просачивались сквозь них, – помни про своего отца, поверь, одно мое слово – и он вылетит с работы, – на лице вожака троицы застыла презрительная улыбка.

– А ты сам свои дела решить не можешь? – разум вновь занял лидирующее место, и Ваня глубоко вздохнул. Макс проигнорировал его вопрос и теперь смотрел на Гавра.

– А тебя я сейчас проучу, – нестриженные ногти больно врезались в ладонь, но Макс этого не заметил. Все, что он видел – прыщавое лицо рыжего подонка.

– Парни, давайте обойдемся без драки, – Ваня поднял руки вверх, будто сдаваясь негласным шерифам поселка, – если разобраться, мы не виноваты. Толик наверняка забыл упомянуть, что набросился на меня и стал душить. Набросился лишь потому, что я отказался идти вместе с ним к вам. Ведь угли-то мы купили, все, что от нас требовалось, мы сделали. А он, наверное, подумал, что мы внезапно превратились для него в рабов, – Ваня хмуро посмотрел на худого скелета с большой головой. Долговязое тело ответило на взгляд ненавистным сопением.

– Да, он нам не сказал о том, что набросился на тебя, – Макс укоризненно посмотрел на своего друга, – но это не отменяет того факта, что вы, малявки, его изрядно подпортили.

– Мы… мы извиняемся за это, просто защищали своего друга, – промычал Леша.

Макс пристально взглянул на толстячка. Жирные щеки, покрытые ручейками пота, чуть заметно колыхались в такт сказанным словам. Он медленно кивнул головой, словно с трудом соглашался с чем-то. В сердца друзей на миг ворвалась надежда – может, пронесет. Но затем, после сказанных Максом слов, она тут же исчезла.

– Пусть он извинится, – Макс ткнул пальцем на Гавра, словно тот был чем-то неодушевленным.

Воцарилась тишина. Банда устремила взгляд на своего друга, а он продолжал изучать землю под ногами. Казалось, он будто и не слушал, о чем сейчас говорилось, пропускал мимо ушей свой приговор. Может быть, он уже знал, что его ждет, а поэтому слушать не было никакого смысла.

Друзья, зная его чудной характер, зачарованно следили за тем, что произойдет дальше. Гавр умел признавать свои ошибки, но никогда ничего не делал по принуждению. Рабом он точно не умел быть. Понимая все это, а также предрекая последствия молчания своего друга, Ваня окликнул его.

– Гавр! – он продолжал смотреть на землю, – Гавр! – Ваня сурово бурил его взглядом, – Гавр! – на третий раз он откликнулся, будто вышел из комы.

– Извини, – процедил он сквозь зубы, – я защищал своего друга, и если бы я не подоспел, этот козел бы его задушил, – сказал Гавр, не поднимая головы.

Теперь взгляды друзей устремились на Макса. Не на Толика – на него всем было наплевать. Все ожидали ответа главаря троицы. Но он хранил молчание, обдумывая ответ. Наконец он сказал:

– Не пойдет, как-то не искренне звучат твои извинения, не верю, –подростки, следившие за ходом словесной баталии, превратились в зрителей театра. – Становись на колени, – внезапно прогремел голос Макса, и даже на лице Толика отразилась изумленная гримаса.

– Прости, – не удержался Ваня, но Макс его тут же прервал.

– Да что ты лезешь во все щели?! Я тебя точно проучу, мелкий! Если ты не заметил, я говорю с этой шавкой, что позволила себе поднять руку на моего друга, и я повторяю, мы примем извинения только в том случае, если он встанет на колени.

Все настороженно ждали ответа. Ваня затих, скулы беспорядочно ходили по его лицу, а скрип зубов был слышен на всю округу. Тима закрыл глаза рукой и закачал головой – это было слишком, но говорить об этом Максу он не собирался. Он верил в то, что мелюзга должна понести наказание, по крайней мере, пытался заставить себя в это поверить.

Дыхание Гавра участилось, грудь насосом вкачивала воздух. Его глаза завертелись по орбите, а губы задрожали. Он обдумывал предложение меньше секунды, а после показал средний палец закомплексованным засранцам, возомнивших себя рабовладельцами.

Макс не стал терять ни секунды. Быстрым движением он схватил Ваню за руку. Не ожидая такого поворота событий, Ваня ахнул и попытался вырваться, но крепкая хватка Макса твердо и больно сжимала кисть. Затем Макс завел руку за спину Вани и начал ее заламывать. От нахлынувшей боли мальчишка подогнулся и охнул.

Тима и Толик мгновенно обхватили Андрея и Лешу, хотя в этом не было никакого смысла. Те зачарованно наблюдали, не решаясь вмешиваться в естественный отбор. Гавр также изумленно смотрел, как Макс все сильнее и сильнее заламывал руку его, пожалуй, лучшего друга. Сам Ваня, осознав, что происходит, терпеливо молчал.

Вспышка боли молнией ударила в голову, и он невольно зажмурился. Ноющая боль в плече превращалась в колючую нестерпимую волчью хватку. Казалось, что руку вот-вот разорвет пополам, но она продолжала скользить все выше и выше и вот уже достала уровня плеч. Ваня буквально слышал скрежет плеча, ощущал, как оно выворачивалось под кожей, а перед глазами стали появляться темные пятна. Он терпел. Кисть свободно скользила по спине к небесам, локоть спешил вслед за ней. Ване показалось, что где-то внутри раздался глухой хруст, и он завопил.

Макс мгновенно ослабил хватку, трусливо смотря на орущего мальчишку. Ваня схватился за руку и упал на землю – та безжизненно улеглась рядом с ним. Не упуская момент, Толик повторил действия Макса, и теперь в пострадавших оказался Леша. Толстячок не отличался терпением, и как только его рука угодила за собственную спину, он залился в пронзительном вое. Вопил он даже не от боли, а от страха.

Макс озадаченно смотрел на Ваню, не веря в произошедшее. Он делал так кучу раз, когда надо было кого-то заставить выполнить просьбу, и он отчетливо знал, сколько нужно приложить усилий, чтобы сломать руку.

– Я не хотел, – шептали его губы.

– Хорошо, хорошо! – Гавр закричал, привлекая к себе внимание. Ваня продолжал валяться на земле, держась за плечо. Его лицо исказила гримаса боли, однако глаза его оставались открытыми. И в следующий миг он не смог им поверить.

Гавр медленно упал на одно колено, а затем встал полностью на оба. Движения были неуверенными, будто подросток впервые обнажается перед девушкой. Чем-то эта картина напоминала изнасилование. Теперь он стоял перед троицей на коленях. Пыльная земля расстилалась под ним, а он стыдливо поднял свое прыщавое лицо к небесам. Угрюмые глаза посмотрели на Толика.

– Извини, – прошептал он.

– Я не слышу, – усмехнулся Толик.

– Я говорю, прости меня, – Гавр униженно пресмыкался перед хищниками, смотря на них снизу-вверх. Чувствуя свою беспомощность, он опустил лицо к земле, чтобы троица не увидела, как к глазам подступают слезы.

Толик подошел к нему и со всего размаху ударил ногой по лицу. Гавр молча повалился на землю – разум окутал мгновенный туман, и он потерял сознание. А Толик, не замечая этого, уселся на него сверху и принялся молотить по незащищенному лицу. Голова Гавра как плюшевая игрушка болталась в разные стороны, чудом не отрываясь от тела. Из носа брызнула кровь, а глаза превратились в неясные щелочки, пропавшие под опухшими скулами. Первым на помощь бросился Леша.

– Хватит, ты же его убьешь, – толстячок подбежал к Толику, но тот ударил Лешу в пах, отчего подросток, взвизгнув, упал на землю. Следом на Толика навалился Андрей, а затем и Тима. Оба они без труда повалили долговязую спичку на землю. Тима больно впечатал лицо Толика в асфальт, отчего тот захрипел.

– Ты что творишь?! – закричал Макс, смачно приложившись носком ноги по колким ребрам Толика. Тот охнул и обхватил голову руками. Он точно не ожидал, что его начнут избивать свои же дружки. Замерев в позе зародыша, Толик терпеливо ждал, когда все это закончится. Но следующих ударов не последовало.

Открыв глаза, он увидел, как его дружки уходят, быстро семеня ногами. Вскочив на ноги, он ринулся за ними. Тонкий силуэт бежал без оглядки. Толик просто-напросто боялся взглянуть на мелюзгу, особенно на Гавра.

– Подождите меня, – захныкал он, догоняя Макса и Тиму.

А тем временем Андрей ошарашенно осматривал покалеченных товарищей. Ваня, больно потирая плечо, приподнялся на ноги и подполз к Гавру. Тот уже пришел в сознание, маленькие зрачки, смотрящие из-под опухших щелей, вращались по кругу, стараясь понять, почему хозяин тела проснулся не дома, а где-то на улице. Леша, ощупывая промежность, запрыгал на пятках (говорят, это помогает).

Банда села вокруг Гавра и сочувственно замолчала. Помогая ему подняться на ноги, они пошли к ближайшей колонке – умыть униженного друга. На удивление, на лице Гавра отразился значительно меньший урон, нежели на лице Толика. Шанс, что проточная вода смоет все побои, был невелик, но все же друзья осторожно омывали опухшее прыщавое лицо ледяной водой, что лилась из ржавого крана уличной колонки.

Умыв его, друзья выдохнули. Лицо напоминало старую бесформенную подушку, однако по нему можно было идентифицировать рыжего нелюдима. Незаметно подступил вечер. Друзья поплелись к дому Гавра – провожать своего верного друга.

– Спасибо, что извинился, – прервал молчание Ваня. При каждом шаге он кривился в лице, машинально сильнее сжимая пострадавшую руку.

– Надо было сделать это сразу, – без каких-либо эмоций промолвил Гавр, – как твое плечо?

– Наверное, вывихнул, – ответил Ваня, – но боль была жуткой, – будто бы в оправдание добавил он.

– Господи, надеюсь, они теперь нас оставят, – тихо сказал Андрей.

– Тебе-то чего надеяться, – вспыхнул Леша, – тебя даже пальцем не тронули, – он потер пах.

– Ну, тебе то досталось больше всех, – ответил Андрей. Леша обиженно замолчал.

– Скажи, что мы подрались друг с другом, – предложил Ваня Гавру, подходя к его дому, – тогда будет меньше вопросов, и не придется скрываться от родителей. Думаю попросить отца вправить мне плечо, – добавил он.

– Ладно, – без споров согласился Гавр, – тогда пока! – он осторожно пожал руку Ване. Леше и Андрею выпало твердое рукопожатие. День закончился, забирая за собой все самое плохое. Друзья разбрелись по домам. В Ванином сердце стала накапливаться слепая ярость. В холодном разуме наивно мелькнула картина страшной мести. Ваня шел домой, сам не подозревая, что его ясный ум уже начинал судорожно искать решение, которое могло бы поставить точку всей этой непростой истории.

8

Он незаметно ворвался в жизни жителей поселка. Словно ядовитая опухоль, он вонзал свои длинные щупальца в каждый уголок мелодичного бытия. Жены, подозревая что-то неладное, с опаской оглядывались на своих мужей, которые печально потягивали коньяк по выходным.

С прогулками было покончено. Если сначала это произошло с выходными, когда привычные семейные парочки перестали показываться на улице, будто бы намекая на дальнейшие злосчастные события, то затем и вовсе пропали вечерние гулянья. Поселок с головы до ног повяз в болотной зеленоватой, как проклятые банкноты, тине. И увязал в ней с каждым днем все глубже и глубже.

Мужья, что отважно приходили домой с работы и делились с женами радостными новостями, теперь же задумчиво смотрели в ящик, бурлящий лживыми новостями.

По одним каналам шли бесполезные передачи – пусть народ посмеется, пусть немного расслабится, отпуская проблемы навстречу шипящему ящику, все же это – главное хобби наших дней. Где-то мелькали старые замыленные сериалы с плоскими шутками и закадровым смехом, указывающим, когда необходимо смеяться. Даже здесь нам указывали. Ну а на главных каналах, естественно, сквернословили смазливые и жирные журналисты. На завтра они подавали легкую надежду на будущее: экономическая стабильность России на фоне других стран вызывала лишь слабую улыбку – ладно, как скажут. На обед обычно повторяли утренние новости, после которых ведущие рьяно колотили себя в грудь, доказывая, что в стране все хорошо. Именно в это время незаметно для простого уставшего народа добавляли острую приправу – показывали как же плохо в других странах. Ведь где же это видано, чтобы клоуны в ящике, непристойно лижущие задницу всей жирной верхушке (перед передачами гримеры им естественно вытирали рты), хоть раз сказали о том, что в печальной коррумпированной стране дела обстоят хуже, чем у соседей. Ведь наша страна могуча и велика. Страна изуродованных роботов, послушно поедавших лапшу, что валится на их головы. Ну а вечером, когда все, затаив дыхание, прижимаются к голубым экранам, людям начинают показывать совершенно посторонние новости: наша страна выиграла чемпионат по хоккею с мячом, наши клубы вылетели из Лиги Европы по футболу и так далее. По ту сторону экрана стоит слащавый проныра, делающий все, что велит ему начальство. Раздутые щеки и неестественное искусственное лицо лоснятся от лжи, которую он, не краснея, вещает всему народу. Он льет кисель, мягко улыбаясь в камеру и восхваляя президента так часто, что порой складывается ощущение, будто они находятся в любовных связях. Кисель (если вы понимаете о ком я). Тягучий, горький, с паршивым привкусом гнилья. Кисель, который затягивает зрителей в свои сети, наивно думая, что они попадутся в паутину. Но это неправда. Каждый адекватный человек в тайне мечтает поселить эту телевизионную сошку в свой дом. Показать ублюдку, как на самом деле живет русский народ. Посмотреть, как он будет корчиться, поедая дешевые продукты, в которых из натурального только упаковка, лицезреть, как он получает мизерные зарплаты за то, что корячился беспросветно целый месяц. Взглянуть ему в глаза, взять за жирную глотку и спросить: Зачем ты нам лжешь? А он, потупив свинячьи глазки, сможет только ответить назубок выученную фразу: Вы хотите, чтобы было как в…

И мужья, смотря на псевдо-журналюгу, потягивая коньяк в пузатых бокалах, будут впитывать в себя общественную ненависть. Неважно какую, к западу, который, наверное, каждый день дружно всем народом икает, а может и к самому ведущему, который безнаказанно пропагандирует животный патриотизм. Главное, что внутри простых рабочих закипает ненависть, которую они начинают срывать на беззащитных женах. А тем временем, ведущий буквально кричит о том, как все у нас хорошо. Кисель… Быть может, пора его смыть в унитаз, навсегда забыв эту хитрую ряху? А вместе с ним и начальство, которое уже не скрывает своего отношения к народу (как к животным на скотобойне). Но мы этого никогда не сделаем. Не потому что не понимаем, не потому что ленивые. От того, что боимся. В стране, где каждого могут посадить за решетку, если он всего лишь открыто выказывает свое недовольство властью, не может быть и речи о процветании и развитии. Покуда над нами главенствуют те, кто принимает закон не для народа, а для себя, покуда пьяные судьи способны сбивать пешеходов и тыкать в камеру своей корочкой, покуда простые люди рассматриваются исключительно как средство наживы – наша страна обречена.

Он подкрался незаметно для всех. Так всегда бывает. Люди, одурманенные легкими деньгами, бегут вслед за очередным кредитом, не думая о том, смогут они его вернуть или же нет. Бери, пока дают. А вечно жадные банки – машины по выжиманию карманов людей – не думая будут и дальше втюхивать отравленные кредиты народу.

В поселок пробрался кризис.

На улице можно было встретить извечную парочку – Стекляшку и Болтуна. Оба шатались с сияющей улыбкой – алкоголь сделал свое дело на короткое время, погрузив клиентов в состояние забытья. И с каждым днем к парочке прибавлялись новые лица. Среди них были и холостяки, потерявшие работу, но чаще всего попадались именно главы семейства. На них было больно смотреть. Молчаливые, они опрокидывали в себя первые рюмки водки, а затем их язык расплетался, выплевывая всхлипы и стоны.

Поселок наводнился жалобами. Все рвали на себе волосы, проклиная оружие массового уничтожения, которое люди сами и создали – капитализм. Богатые всегда богатеют, а бедные навсегда остаются бедными – наверное, главный негласный закон нашего времени, который во время кризиса прослеживается наиболее ясно.

Среди всего хаоса, гнилой нутрянки, которую заботливо скрывали СМИ, лишь дети продолжали радоваться жизни, не осознавая, какая же она бывает жестокой. Они продолжали веселиться на улице, играя в разные игры. Иногда они шепотом переговаривались о том, что творится с их родителями. И практически все сходились в одном – родители стали часто ссориться.

– Мой папа потерял работу, – тихо сказала девочка своей подруге, – и теперь мама его каждый день ругает, называет бабой. А я ей говорю: мам, папа же мальчик, как ты можешь его так называть?

– А у меня папа до сих пор работает, – похвасталась другая, – правда, домой приходит очень грустный и уставший. Ему чуть ли не каждый час кто-то звонит по телефону и просит денег в долг, а он лишь говорит, что сам без гроша в кармане. Даже куклу не подарил на мой День Рождения, – обиженно закончила она, и обе девочки пустились к детской площадке, хоть на короткий миг скрыться из мира взрослых.

Ваня, будучи умным и способным мальчишкой, постепенно осознавал, какая угроза повисла над жителями поселка. Прежняя радость, что струилась из каждой квартиры, сменилась теперь кислым привкусом напряжения. Он тучами летал над головами жителей поселка. На улицах стало непривычно тихо. Складывалось такое ощущение, что в живых остались только дети, кричавшие во все легкие и веселившиеся на свежем воздухе. Они даже не догадывались, что в это время их мама тонким голосом колит как иголками весь уставший мозг папы. Конечно, так было не везде. И некоторые жены, понимающие всю тяжесть ситуации, обнимали мужей и покорно заглядывали в их глаза. Я с тобой – означал этот взгляд. И мужья благодарно целовали их в губы, проговаривая одну и ту же фразу – Нужно немного потерпеть, затянем пояса, а дальше все пройдет.

– Как-то все изменилось, что ли, – пробубнил Леша. Друзья возвращались с автобусной остановки. В школе учителя шепотом заговорили с ними о кризисе, и теперь подростки узнали, что происходит на самом деле.

– Если бы тебе ничего не сказали – ты бы и не заметил этого, – отозвался Андрей. Именно у него первым в семье начались ссоры. И без того бледное лицо приобрело земельный оттенок. Щеки ввалились, а под глазами запестрели лиловые круги – на него напала бессонница. По вечерам он слышал сквозь стену, как плачет мама, и ему становилось страшно. Как это так может случиться, что на людей, которые работают себе и никого не трогают, нападает голод. Ведь за окном не война, не землетрясение, не метеориты, а самая обычная погода, а мы все равно вынуждены голодать – думал Андрей, и мысли эти не давали ему покоя. Друзья заметили изменения в облике своего друга, но каждый молчал и старался об этом не говорить. Андрей стал излишне резко отвечать на их безобидные шутки, и теперь даже Леша боялся сказать при нем лишнее. Отца Андрея сократили, и теперь он был вынужден всеми силами искать себе новую работу.

Друзья разошлись по домам, договорившись встретиться на площадке через два часа. Домашнего задания не было, но им хотелось побыть немного с матерями, поговорить с ними, ведь сердце ребенка чувствует, когда мама нуждается в теплом прикосновении.

Прошла целая неделя с тех пор, как произошел «несчастный случай» на пустыре среди немых свидетелей – железных коробок, в которых когда-то давным-давно хранились автомобили. Троица где-то затаилась. Пару раз друзья видели, как Макс с Тимой болтались на площадке. Тогда они сразу же разворачивались и шли в противоположную сторону, стараясь не попасться им на глаза.

Теперь дома место привычной обеденной тишины занимали тоскливые родители, уставившиеся (говорить друг с другом у них не было никакого желания) в телевизор. Не исключением стал и отец Вани – низенький короткостриженый мужичок, вечно смеющийся и знающий анекдоты на все случаи жизни – даже он не выдержал груз нахлынувших на них (стоит сказать, что он предвкушал беду) проблем. Совсем недавно у него вырос живот, и издевки матери на счет его веса пока еще не стихали, хотя успели уже изрядно поднадоесть главе семейства. Под его носом гнездились массивные усы, придающие ему настоящий мужской оттенок. Все, кто был с ним знаком, говорят, что помнят его только с усами. Даже его мама в шутку говорит, что он появился на свет с колючим ежиком над губой. Его звали Федя, но все называли его Усачем. В хор голосов затесалась и Лиза – его жена. И только когда она на него сердилась, то обращалась к нему исключительно по имени. Заслышав имя отца, Ваня сразу же понимал, что в доме скоро произойдет ссора. Как только мама кричала из кухни «Федя!», мальчишка со всех ног улепетывал из квартиры. Сам Федя никогда не обижался на это прозвище и только смеялся, когда детвора кричала на него: «Усач! Усач!». Никто толком и не догадывался, почему он растил и не состригал усища, кроме его жены. Только она знала, как муж стесняется своих кривых передних зубов, отчего и отращивает эту колючку, хоть как-то прикрывая свой изъян. Несмотря на все ее уговоры сбрить колючки и заверения, что зубы у него в порядке и выглядит он настоящим красавчиком, Усач продолжал комплексовать по поводу желтоватых гигантов, торчащих у него из-под верхней губы.

В этот день Ваня не особо удивился, увидев своего отца в обеденное время дома. Усач сидел уныло за кухонным столом с раскрытой газетой на коленях, прихлебывая горячий чай, да вглядываясь в серое осеннее окно. Ване оставалось надеяться, что чай был без добавления кое-чего покрепче, и, судя по тому, что лицо отца оставалось бесстрастным – в его руках действительно был самый обычный без-градусный напиток.

– Пап, что случилось? Ты почему не на работе? – спросил Ваня, снимая с себя легкую куртку.

– Отпустили пораньше, – улыбнулся Усач и прихлебнул горячего чая.

Усач всегда пил чай, когда был взволнован, и Ваня об этом знал. Как и Лиза. Она была чуть младше своего мужа, и дабы не разглашать столь охраняемую женскую тайну возраста, скажем, что ее цифра колебалась между тридцатью и сорока годами. Однако взглянув на нее, никто бы никогда не смог дать ей больше тридцати. Крохотная миниатюрная женщина с нежным круглым лицом, она до сих пор выглядела красавицей, что нельзя было сказать о ее муже. Светло-русые волосы мягко падали ей на плечи, гладкое лицо без намека на морщины светилось каждую секунду. Узкая талия, упругая грудь и безупречные, пусть и не отличающиеся длиной, ноги. К ней нередко подкатывали особи мужского пола, но она всегда оставалась верной своему мужу. Работу свою она любила, и, восседая за регистратурой в местной поликлинике, она заставляла невольно улыбаться больных несчастных пациентов. По сравнению с прочей серостью, что работала в поликлинике, Лиза светилась радугой. И как свойственно многим женщинам, она любила перекинуться парой (тысяч) словечек со своими коллегами – такими же женщинами-сплетницами. Сегодня она работала допоздна, поэтому Ваня с отцом были дома одни.

– Может, хочешь чего-нибудь поделать? – спросил Ваня, стараясь хоть как-то развеселить отца.

– Ну, пожалуй, партейка в шахматы поможет скоротать время, – улыбнулся Усач, а тем временем, предугадав ответ, Ваня уже открывал нижний ящик в зале, что стоял под громадным телевизором в поисках пыльной доски. Он хорошо знал своего отца, и иногда им не требовались слова.

Все три партии Ваня проиграл. По правде сказать, проиграл он одну из них, а в оставшихся бесстыдно поддавался своему отцу. И как ни странно, Усач ничего не заметил.

Заигравшись, Ваня не заметил, как проскакали два часа. Усач улыбаясь, собирал шахматные фигуры. Выигрыш, пусть на короткое время, но все же осчастливил отца, ведь он уже давно не побеждал с таким большим перевесом у сына.

– Пап, я с друзьями договорился погулять, не против, если я пойду?

– Конечно, иди, сын, – улыбнулся Усач, но Ваня заметил на его лице грустные морщинки, – а Гавр будет? – настороженно спросил отец.

– Да, а что такое? – не сразу понял Ваня.

– Ну, просто, вы же с ним как бы подрались, – смущенно ответил Усач. Он был удивлен, когда его сын вернулся домой с вывихнутым плечом. Удивление возросло до критической точки, когда Ваня сказал ему, что подрался с одним из своих лучших друзей. Усач вправил плечо, поражаясь стойкости сына, и больше они об этом случаи не вспоминали.

– А, ты про это! – Ваня хлопнул себя по лбу, будто только сейчас понял, о чем речь. – Да мы уже помирились, поцапались из-за какой-то девушки, которая даже не знает наших имен, как полные идиоты… – соврал Ваня. Примечательно то, что мама Гавра вообще ничего не заметила. Она носилась со своими работами, и общение с сыном складывалось только из приготовленного завтрака да ужина. Но об этом Ваня естественно умолчал.

– Знай, сынок, девушку можно найти везде – их тысячи хороших и красивых, а вот настоящих друзей найти крайне сложно, – задумчиво проговорил Усач, – только не говори своей маме, что я только что тебе сказал, – после недолгой паузы засмеялся он. Ваня усмехнулся в ответ и быстро накинул на себя куртку. Стоя в дверях, он вновь посмотрел на отца, который безжизненным взглядом сверлил окно.

– Точно все в порядке? Я слышал, что сейчас у многих не клеится с работой, – Ваня старался говорить непринужденно, но дыхание его стало сбивчивым, и он резко замолчал.

– Но только не у твоего отца, – Усач приподнял чашку чая и сделал большой глоток. За два часа горячая жидкость успела превратиться в холодную безвкусную массу, – не забудь повеселиться с друзьями! – добавил он так, словно ощущал, что детство его сына неумолимо подходит к концу.

9

Друзья старались заговорить о чем-то отвлеченном, но ничего не выходило. Отец Леши занимался грузоперевозками. Сегодня толстячок услышал тихий разговор родителей в кухне, папа говорил маме, что заказы падают. В такое время люди задумываются, как бы прокормить себя, а у мелких перевозчиков работы становится все меньше и меньше. К тому же, Леша услышал, как отец жаловался маме про то, что некоторые заказчики до сих пор не оплатили ему работу.

Только у Гавра дела в семье никак не изменились. Дело в том, что там было нечему меняться. Мама была в разводе с мужем, и отца Гавр не видел уже десять лет. Его мать – полноватая женщина средних лет с нескончаемой энергией – работала сразу на нескольких работах: учителем рисования в школе, где учился ее сын; методистом в лагере, который работал круглый год (в ее обязанности входила организация различных мероприятий и концертов); а также подрабатывала на выходных репетитором по русскому языку. Кризис коснулся их лишь косвенно в виде непостоянных выплат заработной платы и подскочивших цен в магазинах.

Поняв, что разговор никак не завязывается, друзья понурили голову и теперь шагали молча, смотря на замерзлую землю под ногами. На носу были осенние каникулы. Завтра – пятница, а это значит, что они будут заняты генеральной уборкой кабинетов и записями в свои дневники итоговых оценок за четверть – пренеприятное занятие, после которого школьники с радостью и криками возвращаются домой, составляя себе расписание на следующую свободную неделю.

Но друзья не радовались. Каждый обдумывал тихие разговоры родителей, которые даже не догадывались, что их подслушивают дети. Никто не заговаривал о предстоящих каникулах, не планировал поход в кино на очередной фильм про супергероев. Кризис ворвался даже в жизнь ни в чем не повинных детей, забирая у них последние радости школьной юности.

– Какие люди! – внезапно раздалось за их спинами, и друзья одновременно подскочили на месте. Встряхнув головы от гнетущих мыслей, они разом обернулись и увидели троицу. Она была в полном составе. Лицо Толика больше не походило на переспевшую грушу, а лишь светилось бледновато-фиолетовым сиянием. У Гавра же лицо на удивление зажило намного быстрее.