Текст книги "Домик у подножья"

Впереди по обыкновению шагал Макс. На его лице вместо постоянной сосредоточенности виднелась непривычная улыбка. На секунду Ване показалось, что все будет конечно между ними. Они понесли наказание, пусть и несправедливое, только об этом троице, конечно же, не стоит говорить. Но следующая фраза заставила его забыть о нахлынувшей надежде.

– Ты же помнишь, что твой отец работает на моего, – снисходительно улыбнулся Макс. Ваня неожиданно для себя весь передернулся. Это не осталось незамеченным. – Так вот, скажу по секрету, – Макс подошел вплотную к Ване и наклонился к нему. Пухлые губы замерли у самого уха подростка, – моему отцу велено сократить людей, и кандидатура твоего папаши обсуждается со всех сторон.

– Ты не можешь заставить своего отца уволить моего, – ответил Ваня, ощущая теплое кислое дыхание изо рта Макса.

– Могу, – еще шире улыбнулся он, – конечно не прямо. Кто я такой, чтобы диктовать своему отцу, что ему делать. Но я очень интересуюсь делами фирмы и знаю, что завтра будет проверка этажа, который делал твой папочка. Знаю и то, что он допустил, скажем так, некоторые оплошности. Когда завтра комиссия увидит их и спросит, кто ответственен, все дружно укажут пальцем на твоего отца, и тогда…

– Какие оплошности, что ему нужно исправить? – вскипел Ваня. Все зачарованно следили за их разговором, толком не понимая, о чем идет речь.

– Так я тебе сразу и сказал, – Макс крепко обнял Ваню так, что у того перехватило дыхание, – дружище, я же не могу тебе раскрывать все секреты. – Он ослабил хватку, и Ваня глубоко вздохнул. Макс снова наклонился к Ваниному уху, – думаешь, ты самый умный? Чувствуешь себя вожаком? Конечно, твоего папку уволят не из-за тебя, но, думаю, тебе полезно будет знать следующее – если бы ты не влезал во все дыры, защищая своих дружков, возможно, я бы сказал тебе про сложившуюся ситуацию еще раньше. И тогда твой папашка, быть может, успел бы исправить кое-какие замечания, – Макс окликнул Тиму и Толика, и троица зашагала дальше.

Друзья недоуменно смотрели ей вслед, и только во взгляде Вани таилась ненависть и лютая злоба. Кулаки его сжались, и он уже представлял себе, как набрасывается на Макса, сбивая его с ног и нанося удары по гнусавому личику. Будто бы прочитав его мысли, Макс остановился и обернулся.

– Представляешь себе, как сложно сейчас найти новую работу? А что будет дальше… – с этими словами он ушел. За ним последовал Тима, а Толик на мгновение остался смотреть на банду. На его большущей голове вспыхнула тупая улыбка. Затем он развернулся и кинулся догонять своих дружков.

Мысли в Ваниной голове вертелись со скоростью света. Он уже понимал, что должен сделать, и как обычно не желал никому об этом говорить. Сейчас нельзя терять ни минуты, – подумал он и круто развернулся. Андрей и Леша переглянулись, но не сказали ни слова. А Ваня тем временем уже бежал к себе домой. Никто не нуждался в объяснении этого странного побега. Все знали, отчего он так спешит.

Он бесцеремонно ворвался в квартиру, и родители кинули на него озадаченный взгляд. Мама пришла с работы, и теперь они о чем-то оживленно беседовали. Ваня догадывался, о чем именно шла речь.

– Мам, можешь оставить нас наедине? – спросил Ваня, хотя в голосе чувствовались больше утвердительные нотки, нежели вопросительные.

– Для начала, здравствуй, сынок, – строго проговорила она. Лиза не привыкла, чтобы Ваня так с ней разговаривал. Но она хорошо знала сына и понимала, раз он ее о чем-то просит, то лучше так и сделать, – ужин в холодильнике, – обиженно бросила она и удалилась из кухни в зал.

Ваня подошел к удивленному отцу. У того в руках теплилась чашка горячего чая. Легкие струйки пара вырывались к потолку. Подождав немного, Ваня прислушался к тому, что происходит в зале. Как только оттуда донесся звук телевизора, он обратился к отцу.

– Пап, слушай внимательно и не перебивай, – сказал он, – я сейчас узнал, что завтра будет проверка этажа, который делала твоя бригада. Говорят, там есть какие-то нарушения, и что если завтра их увидит комиссия, то тебя могут уволить, – Ваня старался говорить ясно и медленно, но слова водопадом падали на пол. Он тараторил, и Усач опешив, безрезультатно старался вслушаться в нескончаемую речь сына.

– Никто меня не уволит, – постарался успокоить сына Усач, но Ваня тут же его перебил.

– У вас в фирме сейчас пойдут сокращения. Так говорит Аркадий Михайлович – твой начальник. Просто послушай меня, узнай, какие нарушения сотворила твоя бригада, и постарайся их исправить до завтрашнего дня, – на Ваню напала отдышка, и он присел на стул.

– У меня нет нарушений, – твердо произнес отец. Ему начинало не нравиться словесная вакханалия, что исходила от сына.

– Кто-то знает, что есть. Просто проверь еще разок этот этаж, пожалуйста, – Ваня глубоко дышал. Отец молча смотрел на него. Казалось, он обдумывал неожиданное объявление сына.

– Откуда ты все это узнал? – наконец, спросил он.

– Макс рассказал, сын Аркадия Михайловича, мы с ним – друзья, – после короткой паузы добавил Ваня.

– Понятно, – ответил отец и, не говоря ни слова, накинул на себя куртку и взял ключи от машины. В этом отец и сын были буквально копиями – молча уходить, не считая нужным кому-то что-то объяснять.

За окном послышался рев двигателя. Телевизор в зале смолк, и в кухне показалась мама. Лиза недоуменно смотрела на своего сына, а тот взирал задумчиво в окно, также как некогда делал его отец.

– Где папа? – спросила Лиза, и на улице послышалось удаляющееся ворчание машины. Мама бросилась к окну и увидела, как семейный Форд Фокус плавно удаляется вдаль осеннего заката. – Что ты ему сказал? – она повернулась к сыну.

– Ему нужно кое-что исправить на работе, – проговорил Ваня и подошел к холодильнику, – спасибо за ужин, мам, – сказал он, доставая макароны, спрятанные в контейнере, да домашние котлеты. А Лиза продолжала смотреть на сына, дивясь тому, как же он все-таки похож на своего отца.

Вечерние пейзажи начали навевать тоску, и Ваня отправился спать. Отец еще не вернулся, но сын был уверен, что это добрый знак. Наверное, он нашел ошибки. Наверное, он прямо сейчас их исправляет, – думал он, и это были последние мысли сегодняшнего дня.

Ваня уснул.

Разум плавно и незаметно перешел в спящий режим, отчего в голове подростка завертелись нескончаемые кадры, посылаемые нашим подсознанием. Вот светит яркое летнее солнце, и Ваня с друзьями босиком ходит по грязному пляжу. Зеленоватое море приносит на песчаную косу едкий мусор и грязные водоросли. В воздухе завис запах серы, но это не отвлекает друзей. В этом сне он счастлив.

Пляж сменяется хмурым дождем, барабанными палочками бьющим по голому телу мальчугана. Ваня оказывается совершенно голым на улице и робко озирается по сторонам. Вокруг ходят серые люди – жители поселка. Каждого из них он знает, отчего его стыд практически материализуется в обноски. Они не замечают его – все до единого маршируют с пустыми глазами. Внезапно Ваня замечает, что вместо дождя на них льются капли твердого и ледяного спирта. Жители как зомби задирают головы кверху и раскрывают пустые рты, на месте которых появляются зияющие дыры. На поселок нападает забытье, и серые краски мазками неумело накладываются друг на друга. Где-то вдали раздается свирепый гром – это Усач случайно хлопнул дверью, вернувшись ночью домой. Но лента снов не отпускает мальчишку. Ваня ежится на кровати, но не открывает глаз.

Сквозь пустоту к нему выходят его друзья. Теперь они стоят возле незнакомого маленького деревянного домика. Он выглядит заброшенным, но внутри него теплится уют. Ваня осматривается по сторонам и понимает, что они находятся в глубоком овраге. Там нет привычных елей, сквозь желтые листья прорастают одичалые березы. Пока Ваня пытается понять, где находится, к нему подходит Гавр. За его спиной молча стоят Андрей с Лешей и опускают глаза на землю. Внезапно Ваню охватывает чудовищное предчувствие беды. Внутри желудок выворачивается наизнанку, мышцы начинают ныть, а во рту появляется привкус меди. Ваня чувствует невесомое давление десен и сплевывает на землю. Изо рта вылетают маленькие белые зубы, окутанные кровавым морем. А тем временем Гавр спокойно берет его за руку и что-то шепчет. Ваня напрягает свой слух, чтобы расслышать невидимые слова, но все тщетно. Не понятно, каким образом, но Ване удается прочитать по губам последнюю фразу немого монолога Гавра. И после нее по телу спящего мальчишки проходит холод. Ты не виноват – шепчет Гавр, – ты не виноват.

10

Зависть – гнетущий червь, что зарывается в здоровые умы, дабы выесть их изнутри. Поселок охватила настоящая эпидемия зависти. Черной, лютой, гнилой.

По ящику продолжали бессовестно врать. Кисель становился все гуще и гуще, а нахальная морда жирнела с каждой секундой. Отравленные слова, что изливались из богатого рта, западали в заболевающие разумы людей. Умом они понимали, что все это наглая ложь. Во всем мире кризис, кроме нашей любимой страны. У нас все идет хорошо, зарплаты остаются на прежнем уровне, правда никто не хочет говорить по новостям, что их не выплачивают уже несколько месяцев. Продуктов в магазине хватает, но никто не считает нужным обмолвиться о катастрофическом подъеме цен. Жители поселка с надеждой пялятся в ящик, будто дети, ожидающие услышать от матери добрую сказку. И они ее получают. Раз умные дяди говорят, что все хорошо, значит, так оно и есть. Люди успокаиваются, думая, что скоро все образумится.

А тем временем голодные мужья устало шатаются в поисках работы. Заводы остановились, чуть позже – выплаты зарплаты. Никому не требовались рабочие, потому что ни у кого не было покупателей. Люди вогнали себя в замкнутый круг. Крысиные бега, где не может быть победителя. По крайней мере, среди обычных смертных. Те, кто смотрит на все это сверху, жадно потирают руки, ожидая, пока недвижимость упадет в цене. Цикл делает очередной оборот, и время это для богатеев сродни Новому Году. Никто из них не думает, как бы помочь отчаявшимся людям, ведь капитализм не требует сострадания. Все их мысли направлены на то, сколько им удастся унести из разбитой экономики. И, как правило, улов у них всегда крупный.

По иронии судьбы Стекляшка смог устроиться дворником, и теперь он получал жалкие пару тысяч в месяц, которые мигом пропивал со своим новым другом Болтуном. На улице, где больше не было смеющихся семейных парочек, а тишину заполнял пронизывающий до костей скрип детских качелей, Стекляшка валялся в пожелтевших листьях вместе с Болтуном, и каждый изливал из себя пьяный бред про доброе завтра.

Люди, проходящие мимо, кидали на них свирепые взгляды. Стекляшка начал замечать это после того, как получил свою первую зарплату в должности дворника. Поселок был маленьким живым организмом, где микробы знали друг о друге буквально все.

Жена Болтуна, скрипя сердцем, мирилась с его новой дружбой. Так или иначе, Стекляшка – человек доброй души – частенько заглядывал к своему другу (исключительно в трезвом здравии) и угощал его семью различными презентами. Они были недорогие, но очень нужные в столь непростые времена: буханка хлеба, палка колбасы, яйца, масло и дешевые леденцы для маленькой дочки Болтуна, которой в этом году не посчастливилось пойти в первый класс.

Болтун проводил все больше и больше времени со своим новым товарищем, но его жена терпела такую дружбу. Стекляшка помогал ее семье (в это трудно поверить, но это так), к тому же в отличие от других мужей, что нередко срывали злобу от беспомощности на своих жен и детей, Болтун возвращался домой пусть пьяным, но со счастливой улыбкой на лице.

– Мы переживем это, – бормотал он, рухнув на застеленный диван. После чего мгновенно забывался сном лишь для того, чтобы войти в следующий день с новыми силами и отдохнувшей печенью.

Однажды, когда «друзья по несчастью» сидели у Стекляшки дома и опрокидывали в себя рюмки со спасительной влагой, в дверь кто-то настойчиво постучался.

Стекляшка неровным шагом поплелся на звук раздаваемых ударов и аккуратно отворил замок, медленно положив руку на дверную цепочку. Чуть помедлив, он задумчиво посмотрел на нее, но все же не снял с защелки. Дверь тихонько приоткрылась. Она раскрылась на десять сантиметров – расстояние, которое позволяла длина цепочки.

В образовавшейся щели появилось лицо соседа с первого этажа. Оно было красным от того, что Стекляшка обитал под самой крышей, а в советском доме (тем более пятиэтажном), как правило, не было лифта. Карие глаза злобно сверкали в щели, и Стекляшка мысленно поздравил себя, что не снял дверную цепочку.

– Привет, Стекляшка, – грубый голос старался показаться радушным, но в нем слышались фальшивые нотки.

– Привет, Саш, – весь хмель испарился из головы Стекляшки, и он, моргая, трусливо уставился на соседа.

– Слушай, – неуверенно начал сосед, стараясь подобрать нужные слова. Все-таки то, что он собирался сделать, было для него впервые, – здесь такое непростое дело, – продолжил он и глубоко вздохнул. Ему было неприятно подниматься сюда и даже говорить с этим алкоголиком. Он презирал Стекляшку и не раз говорил ему об этом в лицо. Бывало даже, что ни в чем не повинному Стекляшке доставалось по исхудавшим бокам или же костлявому заду лишь за то, что он заснул в мягкой траве. Какое тебе дело, где я сплю – размышлял про себя Стекляшка, в то время как на него обрушивались удары грязных сапог.

Александр – его сосед – работал в автомастерской. Он относился к тем типам мужчин, которых окрестили суровым словом «мужик». Он не боялся трудностей и проблем, и стоит отдать ему должное, работал на славу. Несмотря на примитивную речь, снабженную громадным количеством матерных слов, Александра очень любил начальник. Но даже его любовь не могла позволить ему заплатить его законную зарплату. Начальник честно объяснялся со своими работниками, говоря начистоту, что денег у него нет. Они ему верили и были правы. Начальник автомастерской был человеком слова и никогда не позволял себе врать другим людям. Он не давал работникам ложной надежды, а лишь повторял одно и то же: «Как появятся деньги, я, парни, с вами, конечно же, расплачусь».

Что касается Стекляшки, то за свою непростую жизнь, для него настолько стало привычным слово «долг», что жители поселка, когда видели его, уже заранее готовили ответ на его извечный вопрос: «Дашь в долг?»

Но стоит отметить, что если ему и удавалось взять в долг паршивую сотню рублей, то он ее неизменно возвращал. Стекляшка мог бы относиться к порядочным и гордым людям, если бы не был полностью пропитым человеком. Он просил в долг буквально у всех, и даже случалось, что он вымаливал пару рублей у детей. Александр не был исключением, но он цедил сквозь зажатые зубы, чтобы Стекляшка немедленно убирался, добавляя, естественно, твердые словечки вдогонку. Стекляшка, поняв, что этот человек никогда не поделиться с ним рублем, вскоре прекратил его посещать, а Александр, видя в окошко, как другие жители отсыпают ему мелочь в шершавую мозолистую ладонь, тихо приговаривал: «Вот тупицы, он же теперь не слезет с вашей шеи». В чем-то он был прав.

– Чего ты хочешь? – задал вопрос Стекляшка, видя, как его соседу тяжело подбирать слова.

– Я хочу попросить у тебя немного денег… в долг, – смущенно закончил сосед и со скрытым презрением взглянул на Стекляшку. Он бы сюда ни за что не пришел, если бы не его жена. У всех были проблемы с деньгами, и спасительным кругом оставался лишь один горький алкоголик, тянущий за собой опечаленных мужиков.

– Прости, Саш, но у меня самого денег нет, – Стекляшка виновато улыбнулся, но сосед принял это за насмешку.

– Ты мне в лицо улыбаться еще будешь?! – взревел он и постарался открыть дверь. Цепочка напряглась и задрожала.

– Нет, нет! – взволнованно начал Стекляшка, – мне жаль, что не могу тебе помочь! Ты же сам знаешь, что сейчас всем нелегко живется, – оправдывался он, но сосед его уже не слышал. Подъезд заполнил хор матерных слов, и некоторые выглянули из своих квартир, чтобы понять, в чем же дело. Увидев, что Александр пытается ворваться в квартиру Стекляшки, они махнули рукой и вернулись обратно к своим бессмысленным занятиям. Такое случалось сотни раз.

Цепочка отважно сдерживала натиск, но с каждой секундой натяжение все нарастало и нарастало. Еще немного, и она порвалась бы ко всем чертям, но появление Болтуна спасло негласную героиню.

– Ты чего творишь? – вскипел Болтун, видя, как на его друга нагло покушается грязный механик. Сосед мигом остыл, понимая, что один против двоих вряд ли что сделает.

– Этот алкаш смеет насмехаться надо мной, – прорычал он.

– Если ты видишь улыбку на чьем-то лице, это не означает, что человек над тобой насмехается, – постарался объяснить соседу Стекляшка.

– Я знаю, что у тебя есть деньги. У меня жена и дети, и им нечего есть, – сосед потупил голову, стыдясь того, что ему приходится упрашивать человека, которого он презирал всей душой, дать ему в долг, – как только мне дадут зарплату, сразу тебе все верну, – закончил он.

– А я знаю, что у тебя тоже были деньги, когда я просил их у тебя, – лицо Стекляшки сделалось серьезным, – но ты не посчитал нужным даже слушать меня, – на этих словах он захлопнул дверь и быстро повернул замок.

Замерев, Стекляшка с Болтуном стали вслушиваться в молчание снаружи. Оно продолжалось несколько секунд. Затем послышались неуверенные шаги. Они постепенно удалялись, становясь все тише да легче до тех пор, пока и вовсе не пропали в подъездной сырости.

Он молчал. Ноги глухо потоптались на мягком ковре, лежащем перед входной дверью. Неделя подошла к своему логическому концу. Усач, преисполненный радостью, осторожно снимал грязные ботинки с ног, наполняя коридор едким запахом потных носков. Когда он волновался, то пот предательски покидал тонущий корабль, стараясь сбежать из тела отовсюду. Ноги были не исключением.

Лиза вернулась рано с работы и теперь сидела за кухонным столом, попивая горячий чай с лимоном и наслаждаясь шоколадными пряниками. Одной рукой она отправляла лакомство себе в рот, другой держала трубку сотового телефона, в очередной раз сплетничая со своей подружкой. Увидев, что муж вернулся с работы, она поспешно попрощалась со своей отдушиной для сплетен и взглянула на Усача. Ее губы невольно изогнулись в теплой улыбке – она всегда так делала, когда муж ее был в хорошем настроении.

– Как у тебя дела, милый? – спросила она, заранее зная ответ на свой вопрос.

– Пока еще держусь на работе, – улыбнулся Усач и осмотрелся по сторонам, – а где Ваня?

– В своей комнате. Он и так сам по себе молчаливый, но в последнее время его будто что-то беспокоит, – настороженно прошептала Лиза, боясь, что сын может ее услышать.

– Наверное, услышал про кризис, – таким же шепотом ответил Усач, – не понимаю, каким образом он смог узнать про мою работу, но если бы не он, меня бы, возможно, сегодня уволили.

– Господи, милый! – вспыхнула Лиза, – но ты ведь пашешь на эту фирму днями напролет, к тому же, наверное, ты единственный, кто ничего не унес с этой работы, – она, пританцовывая, приближалась к мужу. Обхватив его массивную шею, она поцеловала мужа в колючие губы и засмеялась от легких прикосновений его усов, – я тебе в тысячный раз говорю, сбрей их, а то целоваться с тобой будто перышко птицы чмокать! – она вновь засмеялась, но Усач даже не улыбнулся в ответ. – Что с тобой? – Лиза усадила мужа за стул и поставила кипяток.

– Просто получается, что кто-то обнаружил замечания, но не сказал ни начальству об этом, ни даже мне самому. На работе сейчас будет сокращение, и я боюсь, что кто-то хотел, чтобы меня уволили сегодня. Потому что другой причины, чтобы умалчивать об ошибках моей бригады, просто нет, – он замолк и уставился на осеннюю депрессию за окном.

– Милый, ты надумываешь! Кому взбредет в голову вот так вот тебя подставлять? Может, забыли тебе об этом сказать, а может и вовсе никто их и не увидел, – Лиза сама с трудом верила в свои слова, но такая вера лучше всякого безверия в человеческую доброту.

Усач, всматриваясь в хмурые тучи, сгущающиеся над поселком, поплелся в комнату сына. Лиза смотрела ему вслед, и на душе ее внезапно заскребли кошки. Живот заурчал, а к горлу стала подступать кисловатая тошнота. Внезапно она подумала о том, смог бы ее муж поступить также – умолчать об ошибке коллеги, дабы хоть как-то повысить свои шансы остаться на работе. И ответ на этот вопрос знать она не хотела.

Ваня лежал на кровати и читал помятую книжку в мягкой зеленой обложке. Глаза его прыгали от слова к слову, и он не сразу заметил присутствия в комнате своего отца.

– Что читаешь? – смущенно спросил Усач. Он был хорошим отцом, но часто стеснялся показать свою любовь сыну.

– Ничего особенного, по школьной программе одну скукоту, – улыбнулся Ваня и прикрыл книгу. Мальчишка приподнялся на локти и пристально взглянул на отца. Усач, колеблясь, подошел к сыну и протянул ему раскрытую ладонь.

– Если бы не ты – меня бы, скорее всего, сегодня уволили. Там действительно было не все гладко сделано, и каким-то чудом мы успели с бригадой за ночь все исправить. Не понимаю, откуда об этом узнал Макс, но передай ему спасибо, – Усач замолчал и нахмурился, словно обдумывал очень важную фразу, – сынок, если тебе не сложно, можешь узнать у него, откуда ему стало известно про замечания?

В комнате воцарилось молчание. Ваня заморгал и медленно пожал отцу руку, что покорно высилась в воздухе во время отцовского монолога. Мысль наскакивала одна на другую, но теперь в его голове уже окончательно завершился план действий. План, который, по мнению Вани, мог бы спасти работу отца, и который был, к сожалению, единственным вариантом в данной ситуации.

– Пап, я ничего не обещаю, все-таки мы с Максом не такие уж близкие друзья, – внутри Вани все похолодело на этих словах, – но постараюсь сделать все, что смогу.

Неожиданно отец крепко взял сына за руку и потянул ее вверх, поднимая его с кровати. Ваня, ошалев от такой внезапной любви, застыл на месте. А тем временем Усач еще больше поразил сына, заключив его в крепкие отцовские объятия.

Так они простояли несколько секунд, а затем Усач ослабил хватку и отошел от Вани. Оба стыдливо опустили взгляд в пол, напоминая влюбленных подростков, которые впервые поцеловались.

– Ну, я пошел? – Усач говорил это уже в дверях.

– Хорошо, – успел сказать Ваня, и дверь в его комнату закрылась, предоставляя мальчишку своим тараканам в голове. Он так и остался стоять в центре комнаты, незряче глядя на дверь. Зубы стиснулись, а кулаки побелели. По его телу побежали мурашки лишь от одной мысли, что ему вскоре предстоит сделать.

План. Верный план, который может помочь. Чуть ли не впервые в жизни ему захотелось горько заплакать. Эмоции, которые всегда были чуждыми ему, забурлили во всем теле, а сердце изнывало от будущего завтра.

Только сейчас Ваня осознал, что должен сделать. Изменения ураганом вторгались в его жизнь, и он понял, что в любом случае проиграет в малознакомой ему игре, которую взрослые называют «кризисом». И как гласит теория игр, из всех проигрышей необходимо выбрать наиболее выигрышный. Так он и собирался сделать.

11

Осенние каникулы как глоток свежего воздуха вдохнули в бедных школьников искру к жизни. Улицы поселка вновь заполнились людьми, на лицах которых блестела фальшивая улыбка.

Молодые родители бегло осматривали своих коллег по семейному цеху, стараясь оценить их материальное положение. Каждый старался показать, что в его семье все хорошо. Здесь и мороженое по запредельно высоким ценам, и новые игрушки, которые ребенок выбросит уже завтра. Мнимая гордость, хотя здесь скорее применим термин «позерство», все это присуще русскому человеку. Для него неважно, как обстоят дела в его худощавом кошельке, главное – не отставать от других. Поэтому перед лукавыми коммерсантами собираются длинные очереди ради ненужных шмоток, по затейливому (и, конечно же, продуманному) щелчку пальцев ставшими трендом ускользающего дня.

Наш человек – доверчивый теленок, из которого выжимают все молоко, а под конец пускают на бойню. Так было и сейчас, когда родители, падающие в кредитную долговую яму, покупали своим детям последние новинки ненужных игрушек. Конечно, находились и здравомыслящие взрослые, которые пожимали плечами и откровенно говорили, что им приходится экономить. Другие сочувственно кивали в ответ, как бы невзначай показывая купленную куклу своей дочери.

– Ну, у нас, к счастью, пока что все хорошо, – говорили они, опуская пристыженные глаза. Это была ложь, и они сами не понимали, почему не могут сказать правду.

Бессмысленная ложь давала им безнадежную невидимую нить на спасение. Нелепая зависимость от чужого мнения всегда влияла на глупых людей. Закомплексованные взрослые дети, они будут идти буквально на все, лишь бы соседи не подумали про них чего плохого. А тем временем, торговцам остается потирать руки да держать шире карман. Они легко манипулируют детским разумом, который ведется на красивую обертку. Большинство родителей неохотно берут очередную игрушку и идут с ней на кассу, где уже выстроилась очередь из таких же бессознательных особей. И хорошо налаженный конвейер удовлетворения минутных детских желаний продолжает бесстыдно выкачивать зеленые бумажки. Те самые бумажки, за которые так страстно борется человек, и которые, как ни странно, он сам и печатает.

Начало осенних каникул не всем принесло радость. Болтун, проснувшись в сладкие десять утра, потянулся на кровати и поплелся на кухню. Заварив себе дешевый чай, он закинул в живот несколько бутербродов, представляющих собой обычный хлеб с маслом (яйца и молоко он оставлял для жены и дочери), после чего оделся и вышел из дома. Старая привычка, ведущая его к автобусной остановке по утрам, постепенно стала его отпускать, и теперь он твердым шагом шел к дому Стекляшки. Но пройдя не больше двадцати метров, он увидел своего друга, лежащим в траве.

Зашмыганное пальто, грязной тряпкой лежало рядом с его головой. На улице была минусовая температура, и поэтому Болтун поспешил к своему другу – поднять его с холодной земли.

Приблизившись к Стекляшке, он неосознанно поднес руку ко рту. Возглас изумления глухим ударом раздался над ними. На лице Стекляшки виднелась застывшая кровь. Под правым глазом, освещая хмурые пейзажи, возник лиловый фонарь. Лицо превратилось в сбитую подушку, и уже было непонятно: дело это рук отбитых негодяев или же неизгладимый след на нем оставили беспросветные дни пьянства. Как выяснилось – правильным оказался первый вариант.

Подняв Стекляшку на ноги, Болтун взял пальто с земли и повел друга к его дому. Подъезд, в котором проживал Стекляшка, был совсем рядом, поэтому до квартиры они добрались относительно быстро.

Поднявшись на последний этаж, Болтун прислонил Стекляшку к осыпающейся стене, а сам стал рыться в карманах его пальто. К его ужасу, ключа от квартиры он там не нашел.

– Где ключи?! – спросил он Стекляшку, – да говори же, где ключи?! – Болтун принялся трясти своего избитого друга, но толку от этого было мало. – Боже мой, тебя ограбили! – он дернул ручку двери, но та не поддалась – квартира была заперта.

– Зь-десь, – нечленораздельные звуки бултыхались в испитых легких, но Болтун (за последнее время немало наслышавшийся пьяного акцента) смог разобрать одно единственное слово своего друга. Стекляшка указывал трясущимся пальцем на карман потрепанных джинсов. Ощупав его, Болтун облегченно выдохнул, ощущая кончиками пальцев колкие и острые грани ключей.

Отворив дверь, они ворвались в квартиру, и Болтун сразу же закрылся на все возможные замки, словно за ними шла погоня. Возможно, так оно и было. Стекляшка безжизненно рухнул на диван и через секунду смачно захрапел. Удивительно, но пьяные люди остаются живучими существами. Нечасто услышишь, что алкоголик умер от очередной дозы водки. Чаще всего смерть приходит к ним от собутыльников – верных друзей, которые вонзают нож в спину за одну лишь стеклянную бутылку, набитую прозрачным ядом.

Болтун непонимающе смотрел на хозяина квартиры. В грязных руках покоилось пальто. Теперь оно напоминало обычную тряпку, пущенную на мойку полов. А ведь некогда Стекляшка щеголял в нем по улицам, красуясь перед девушками – гимнаст, подающий большие надежды, он всегда был в центре внимания противоположного пола.

Пальто было пустым. Его карманы, вечно вмещающие в себя смятые бумажные купюры, пачку сигарет, а иногда и кошелек, теперь таили в себе только безынтересные бумажки – забытые чеки от покупок, сделанных в далеком прошлом.

Не веря своим глазам, Болтун еще раз ощупал пальто, и окончательно убедившись в том, что там ничего нет, медленным шагом направился к Стекляшке. Тот продолжал храпеть, а на избитом лице застыла туповатая улыбка – ему снился хороший сон. Ему снилась молодость, такая невинная и волнующая. Место, где еще теплятся человеческие планы и мечты, которым так и не суждено сбыться.

В джинсах также ничего не обнаружилось. Болтун осмотрел комнату в поисках денежных запасов Стекляшки, но кроме грязных тарелок да кучи мусора вперемешку с полупустыми пивными бутылками в доме ничего не было. Покружив по квартире некоторое время, Болтун осознал страшную вещь – Стекляшку действительно обокрали.

В жизнерадостном поселке никогда прежде не было краж. Жильцы знали друг друга, и никому в голову бы не пришло покушаться на чужую собственность. Зачем, если дела у всех шли хорошо? Но в это время, когда буханка хлеба стала для людей настоящим лакомством, такой вопрос отпадает. Так в поселке произошла первая кража, которая превратилась в отправную точку по-настоящему ужасных времен.

Но Стекляшка продолжал беззаботно храпеть на старом диване, оставаясь в счастливом сне. Реальность давно перестала его привлекать, как впрочем, и многих других пленников нарастающего кризиса.

Хмурое небо налегало всем своим весом на крыши маленьких домов. Ваня открыл глаза и осмотрелся вокруг. Первые секунды после сна, заставляющие человека усердно определять себя в пространстве этого мира, для Вани тянулись как бесконечность. Усталые глаза мальчишки сонно бродили по стенам, не признавая собственную комнату.

Наконец, ночная дымка отпустила разум подростка, и Ваня очухался от кошмаров, что явились ему ночью. Предчувствие неизбежного пожирало его изнутри, и он, чувствуя близкие перемены, ведущие к большим жертвам, зарылся лицом в подушку. Жестокая реальность добралась и до него. В мальчишке зарождалась настоящая ненависть на несправедливость жизни, на всю ее сложность и абсурдность. Если после смерти наступит кромешная тьма, а сволочи, что крали и убивали, встанут в один ряд с порядочными людьми, которые всю свою жизнь работали без устали, чтобы хоть как-то накормить семью, то все вокруг нас – чья-то бессмысленная несмешная шутка. Печальнее всего то, что Ваня мучительно начинал понимать, что бесплодность нашего мира – сущая правда, к сожалению, и нет никакой справедливости после смерти. Есть только тьма и забытье.