Текст книги "Ночи Виллджамура"

Глава четвертая

Они проезжали мимо сотен беженцев, стоявших лагерем вдоль всей Санктуари-роуд. Их становилось больше с каждым днем, а условия их жизни все ухудшались. Чумазые ребятишки бегали между палатками по обе стороны дороги, обочины которой давно уже превратились в грязь. Беженцы приводили с собой скотину и на скорую руку сооружали для нее загоны. Костры, разведенные с вечера, за ночь прогорали до золы. Утренние лица были угрюмы, люди смотрели на него с выражением смущенной мольбы – они не привыкли к нищете и подумать не могли, что все вот так кончится.

За стенами одного города рос другой.

Люди шли сюда с надеждой. Они надеялись, что их не бросят умирать на морозе, когда настанут холода. Надеялись, что главный город империи даст им укрытие в своих лабиринтах. Надеялись, что всем хватит еды и тепла. Они прибывали с Куллруна, Южных Фьордов, Фолка, Й’ирена, Тинеаг’ла, Блортата – это было слышно по их акцентам. У себя на родине они собрали пожитки и двинулись в Священный город. Но город не мог предоставить еду и кров всем желающим на ближайшие пятьдесят лет – столько, по приблизительным подсчетам, должны были продлиться наступающие холода. Такова была политика властей – то самое правительство, которое командовало ими, пока они сидели дома, не желало давать им убежище. Хотя, будь они землевладельцами, их приветствовали бы здесь с распростертыми объятиями – такова была жизнь.

Проезжая мимо них к востоку, Бринд сочувствовал им, испытывал желание помочь.

За ним, на телеге, трясся полусонный Апий.

–  Капитан! – резко окликнул его Бринд, и тот, встряхнувшись, проснулся:

–  А? Что? Уже приехали, командир?

Лошади приближались к главным воротам – высоченной гранитной башне с врезанными в нее массивными железными створками.

–  Селе Джамура, – обратился Бринд к стражнику, облаченному в кроваво-красную тунику, и тот, подняв голову в меховой шапке, отсалютовал как положено:

–  Командующий Латрея, селе Джамура вам. Все хорошо?

–  Бывало и лучше, – кисло ответил Бринд.

–  Командующий, мы обязаны задать вам вопрос о содержимом вашей телеги.

Бринд кивнул, зная, в чем состоят обязанности охраны. Стражник подошел к телеге, поприветствовал Апия и стянул покрывало, под которым лежал их раненый пассажир.

–  Стычка возле мыса Далук, – объяснил Апий. – Ему еще повезло.

–  А что с ним? – спросил солдат, накрывая Фаира.

–  Мы и сами хотели бы это знать, – признался Бринд.

Стражник ответил ему улыбкой бывалого солдата:

–  Ладно, проезжайте.

Он сделал знак открыть ворота. Когда металлические двери со стоном распахнулись, из-за них вышли еще около двадцати солдат и оцепили вход, чтобы никто из беженцев не прорвался внутрь. Хотя у них все равно ничего не получилось бы, ведь за этими воротами располагались вторые и третьи. И все они были накрепко заперты для беженцев.

Так ночные гвардейцы вступили в Виллджамур.

Город праздновал День жрецов. Дважды в год всем запрещенным в иные дни культам разрешалось выставить себя напоказ. Улицы были заполнены жрецами из разных племен, ради такого события они получали однодневный пропуск в город, где за каждым их шагом зорко следили солдаты пехотного полка. Сулисты толпились вокруг своих жрецов, гадающих по ракушкам. Нунисты, густо намазавшись рыбьим жиром, встали в кольцо, взялись за руки и распевали мелизмы, а сбежавшиеся к ним городские кошки тем временем слизывали лакомство с их ног. Овинисты, как было у них заведено, поднимали в воздух свиные сердца и ловили губами капающую с них кровь. По всей видимости, так они чувствовали себя ближе к природе, однако Бринду казалось, что для этого можно было придумать что-нибудь не столь омерзительное.

Обычно на улицах не дозволялось отправлять свои обряды никому, кроме приверженцев двух официальных культов – Бора и Астрид, почитаемых под эгидой Церкви Джорсалира. Только два дня в году горожане могли знакомиться с другими религиями. Бринд считал эту затею бессмысленной, ведь если кто заинтересуется иной верой настолько, что захочет следовать ее учению, то ему придется сначала покинуть Виллджамур.

Бринд вел уцелевших гвардейцев по главным улицам на верхний ярус города, где пешеходов было куда меньше.

Вдруг вспышка фиолетового света привлекла его внимание, и он соскочил с лошади.

–  Что такое? – спросил озадаченный Апий.

–  Я сейчас вернусь.

Бринд шел по узкому проулку, пока не увидел культиста, стоявшего, прислонившись спиной к стене. К груди он прижимал узкий цилиндр, из которого на его голую кожу сыпались фиолетовые искры. Само устройство как-то крепилось к его ладони, держась на складке кожи. Гримаса боли и наслаждения искажала его лицо. Бринд с отвращением отвернулся.

–  Что это было? – спросил его Апий, когда он вернулся.

–  Наркомаг, – буркнул Бринд, снова садясь в седло.

– В чем дело? – спросил Джамур Джохинн, поднимая голову от обеденного стола.

Император ел рыбу, внимательно осматривая каждый кусок на предмет костей. Взгляд у него был такой рассеянный, что, казалось, поставь ему кто-нибудь вместо тарелки с рыбой блюдо с лимонами, он и не заметил бы подмены, а продолжал есть. Временами Джохинн вовсе отказывался от еды или убеждал слуг, что съел все до крошки, а они потом находили тарелку вместе с едой на камнях под окном его комнаты или в декоративном кувшине. О причинах такого поведения можно было лишь гадать: то ли это анорексия, то ли страх быть отравленным. Сам император ничего не объяснял, а спросить его напрямую все боялись.

Обеденный зал был узким, но прорезанные всюду окна делали его просторнее. Ранние джамурские росписи с изображениями астрологических феноменов в виде таблиц украшали каждую из арок. Никто не знал, каков их смысл. Вдоль стен молчаливыми гостями стояли постаменты с закопченными от времени бюстами прошлых императоров, предков Джохинна, и, как всегда, из-за колонн выглядывали слуги, не желая быть увиденными, так как никто не нуждался в их присутствии. Проходя мимо них, Бринд неизменно замечал, как они вздрагивают, затаивают дыхание, выпрямляют спину. Возможно, его появление пугало их потому, что сам он чувствовал себя в присутствии императора легко и свободно. С годами между ними установились столь доверительные отношения, что Джохинн, казалось, не верит больше никому, кроме альбиноса. Да и то лишь потому, что, как намекнул однажды сам император, у Бринда такой вид, будто ему самому есть что скрывать.

–  Перебиты все до последнего солдата, мой император. Все, кроме тех, кто сейчас стоит перед вами.

–  Так это значит?… – Джохинн сложил ладони домиком.

–  Огненного зерна больше не будет, ваше величество, единственным ресурсом остаются дрова. – Бринд и Апий стояли перед императором навытяжку, но Фаиру позволили сидеть – редкая честь в присутствии главы государства.

–  Это значит, командующий?…

–  Следовательно, наши ресурсы теплоносителей под вопросом, – продолжал Бринд. – Однако не надо упускать из виду тот факт, что половина вашей личной гвардии уничтожена.

–  Нет тепла, нет тепла… – стонал Джохинн, твердя свою разрушительную мантру.

Бринд бросил взгляд на капитана. Тот едва заметно пожал плечами.

Джамур Джохинн подошел к окну:

–  И как… как же я согрею жителей моего города – моей империи?

«Да тебе плевать на всех в этой империи, если они не аристократы и не землевладельцы», – подумал Бринд.

–  Как я позабочусь о них теперь, когда обе луны заняли свое место? Все зависят от меня, командующий Латрея. Все нуждаются во мне.

–  Возможно, мы обойдемся и без…

–  Не смешите меня, – перебил его Джохинн. – Эта неудача все усугубляет. Теперь они взбунтуются и убьют меня, ведь так?

–  Кто? – спросил Бринд.

Джохинн снова повернулся к нему лицом:

–  Они. – Он кивком показал на окно и город за ним. – Мой народ.

–  Но ведь вы не виноваты в том, что начинается Оледенение. Его наступление предсказали еще сотни лет назад, просто вы – тот император, которому выпало править в это время. Всегда есть дрова…

–  Но ведь я должен заботиться о них. А это означает четыреста тысяч обязанностей. Ты даже не представляешь, что это такое.

–  Они знают, что вы стараетесь заботиться о них, – настаивал Бринд. – Ваша императорская семья всегда пользовалась любовью подданных.

–  Те, кто уже живет здесь, может, и знают. Но любой идиот, прибыв сюда из неведомо каких закоулков империи и обнаружив, что ему не дают войти, ничего не понимает. Они-то вряд ли будут меня любить, а?

У Джохинна задрожал голос. Он снова повернулся к окну, его пальцы начали выбивать дробь на подоконнике. В каждом его движении чувствовалась нарастающая паника.

–  Но ведь я их спаситель, о да! – продолжал Джохинн. – Это мое право, перед Дауниром и перед движением Бора и Астрид. Я их спаситель.

–  Мой император, возможно, сейчас не самое удачное время для вопросов, но кто еще был в курсе нашей миссии?

–  Какой миссии?

–  Той, с исполнения которой мы только что вернулись, – терпеливо отвечал Бринд, глянув на Апия, который поднял брови, потряс головой и одними губами произнес: «Псих».

–  Только некоторые члены Совета – Гхуда, Болл и Мевун. И еще канцлер Уртика. Только они четверо, и все. Больше никто. Нет, совсем никто.

–  Возможно ли, чтобы один из них сообщил об этом врагу? Возможно ли, чтобы кто-то из них не хотел, чтобы мы выполнили задание?

Джохинн стремительно повернулся и подошел к Бринду:

–  Ты хочешь сказать, что предатель уже ходит по нашим залам? Ради Бора, что дальше? Ты уверен, командующий Латрея, что твои обвинения обоснованны?

–  Гвардия практически уничтожена. Вы говорите, что никто за пределами Совета не знал о нашей миссии, и все же на нас устроили засаду. Сэр, я только хочу узнать, кто может угрожать империи.

–  Ты хороший человек, командующий Латрея. Хороший человек. Вы все были хорошие ребята, вы, ночные гвардейцы. – Он подошел к Бринду почти вплотную и прошептал: – Я ведь могу доверять тебе, а?

Бринд вытянулся, слегка поклонился:

–  Жизнью клянусь, ваше величество.

Джохинн склонился совсем близко, так что Бринда обдало запахом алкоголя, точно дешевых духов:

–  Все кончено.

–  Я не совсем вас понимаю.

–  Я все сильнее подозреваю, что кто-то здесь охотится на меня. Может быть, даже все. Они хотят отнять у меня жизнь, лишить меня существования. Им нужно это. – Джохинн показал на зал, мебель. – Они хотят получить все это еще до того, как придут холода. Я слышал, как они шепчутся в своих палатах, принимают решения за меня. Делают за меня мою работу.

–  Мой повелитель, – возразил Бринд, – они же ваш Совет. Это именно то, что они должны делать. Никто вас не преследует.

Подумав над своими словами, Бринд решил, что он не во всем прав. Интриги плетутся всегда. Власть есть власть, в конце концов.

Джамур Джохинн отступил на шаг от Бринда и оглядел его с ног до головы, словно хотел одним взглядом оценить его личные качества. Ребячество. Бринду опять стало неловко. Джохинн открыл было рот, но тут распахнулась дверь.

В комнату вошла дочь императора, и дышать сразу стало легче.

Когда он только поступил в Ночную Гвардию, он видел ее здесь еще совсем юной, и ему всегда казалось, что она в плену в этом дворце, как бабочка, попавшая в сеть. Она была утонченной и энергичной, но ей не хватало сдержанности. Серьезные разговоры прерывались девчачьими вопросами, которые принцесса задавала старшей сестре Рике, наследнице престола, а от их радостных воплей в коридорах становилось будто теплее. Но те дни давно прошли, кончились раз и навсегда, когда была убита их мать. Джохинн пытался заменить родительскую любовь подарками и потаканием, но девочка в них, похоже, не нуждалась, хотя на ее характер они все же повлияли.

Эйр были присущи несомненная природная грация и характерные манеры. Черноволосая, коротко стриженная, не по годам рослая, она небрежно относилась к одежде и носила все подряд, не заботясь об эпохе и стиле и о том, как разные предметы туалета сочетаются друг с другом. У нее были выразительные глаза, брови как две тонкие линии, а чертам лица не хватало симметрии с точки зрения принятых в Виллджамуре представлений о красоте. Ей нравилось быть ни на кого не похожей. Несмотря на свою необычную внешность, девушка не знала недостатка в ухажерах, и, возможно, отец уже решил, с кем она будет помолвлена. Может быть, именно поэтому она грубила всем парням, с которыми ей случалось разговаривать. При всех преимуществах жизни во дворце Бринд догадывался, что быть женщиной в Виллджамуре трудно.

–  Прости, что беспокою вас, отец, но даунир хочет поговорить с командующим.

Император уставился на нее, словно не узнавая.

–  Мы как раз обсуждали, чего мог бы хотеть наш даунир… – вмешался Бринд.

–  Новый заговор против меня, не иначе, – проворчал Джохинн.

–  Можем ли мы пригласить его сейчас, мой император, если с нашим делом уже покончено?

–  Да-да. Почему нет? – Он сделал Бринду знак уходить, а сам шагнул к окну. На этот раз он распахнул его, наполнив ледяным воздухом зал, шагнул назад, стиснул руки в кулаки и вдруг выбежал из комнаты, промчавшись мимо трех мужчин и своей дочери и громко хлопнув дверью.

–  Здравствуйте, командующий, – сказала Эйр.

С солдатами Ночной Гвардии она всегда была на короткой ноге, отчасти из-за того, что ее детство прошло фактически у них на глазах.

–  Леди Эйр, боюсь, ваш отец напился.

–  И я что, по-вашему, виновата? – Гнев на ее лице уступил место разочарованию.

Бринд знал, что она всеми доступными ей средствами старается удержать отца от выпивки: прячет полупустые бутылки, как только он заснет, укоризненно глядит на него своими большими зелеными глазами всякий раз, как он возьмется за стакан. Сейчас она смотрела в стену напротив, точно ища в ней утешения, но для этого там было слишком много зеркал.

–  Я не хотел показаться грубым, но под началом вашего отца находятся города и острова. В этом городе и без того слишком час-то принимаются неправильные решения, чтобы его правитель мог позволять себе пить.

–  Знаю-знаю, – сказала Эйр. Говорила она уверенно, хотя и не совсем естественно, как будто что-то доказывала себе. – Ладно, а с вами-то что случилось?

–  Нас подстерегли и перебили. Те, кого вы видите здесь, уцелели… там, куда нас послали.

–  Огненное зерно? – уточнила Эйр. – С кем вы сражались?

Бринд не поверил своим ушам:

–  Даже вам все известно. Да есть ли хоть что-нибудь святое в этих стенах?

–  Мне жаль, – сказала Эйр. – Фаир, с тобой все будет в порядке? – И она ласково положила руку ему на плечо – многие мужчины обзавидовались бы, глядя на это.

–  Достаточно сказать, – Фаир поерзал в кресле, – что дни моей военной службы кончены, Джамур Эйр.

–  Бабьи разговоры, – фыркнул Апий. И тут же добавил, обращаясь к Эйр: – Не сочтите за оскорбление.

–  Не сочла.

–  Оглянуться не успеем, как он уже будет бегать, – продолжал Апий. – Привяжем ему к ноге подходящую деревяшку, по-садим на коня и отправим на учения…

Бринд жестом велел капитану заткнуться.

Снаружи доносился какой-то шум.

Он подбежал к окну.

Проклятие!

Внизу, под моросящим дождем, разыгрывалась сцена.

Император Джамур Джохинн, пятясь, приближался к внешнему краю балкона, как будто был окружен загонщиками. В душе он, должно быть, ощущал себя в таком положении уже давно.

Несколько стражников нерешительно следовали за ним, явно не зная, что делать. Поторопись они, он может воспринять это как угрозу. Замешкайся, того гляди не успеют.

Бринд выскочил из комнаты, спеша на помощь.

– Разойдись! – кричал он, прокладывая себе путь через быстро растущую толпу.

С каменной платформы дворца весь город был как на ладони: шпили, мосты, крутые склоны холмов вдали и даже море, замыкавшее собою панораму. Лишь небольшой гранитный парапет отделял обзорную площадку от крутого обрыва. Слуги и дворцовые чиновники сбежались, чтобы стать свидетелями разворачивающейся драмы, пришли даже некоторые советники. Император стоял все там же, обратив лицо к небу, словно просто вышел помолиться. Хотя, быть может, он и молился – в такие моменты чужая душа тем более потемки. Бринд знал только одно: он должен удержать императора от ошибки, должен уговорить его вернуться в зал живым и невредимым. Когда наступят холода, Джохинн будет необходим своему народу как символ единства нации. Люди нуждались в нем, в его поддержке, как всегда во время кризиса, когда очень хочется услышать от кого-то, что все будет хорошо, хотя и сам знаешь, что ничего хорошего уже не предвидится.

Людям нужно, чтобы кто-то ясно и четко врал им.

–  Мой император, что вы делаете? – окликнул его Бринд, чувствуя, как ледяная морось хлещет его по щекам.

–  Так проще, – сказал Джохинн. – Как я уже говорил, все кончено.

Двигался он неуклюже, словно человек, который слишком много выпил. Переступив с ноги на ногу, он шагнул ближе к низкому парапету.

–  Я не подготовил торжественной речи, командующий, – проговорил он. – Мне нечего сказать в конце.

–  Пожалуйста, отойдите от края, – упрашивал Бринд. – По-думайте о том, что вы делаете.

–  Будь оно все проклято, командующий Латрея, да я только и делаю, что думаю. Думаю и думаю обо всем подряд. Все время думаю.

–  Но вы нужны народу Виллджамура, – взмолился Бринд. – Вы же сами говорили. Вы нужны им!

–  Отец! – на сцену с криком выбежала Эйр.

То ли император поскользнулся, то ли и вправду намеревался сделать этот шаг, Бринд уже никогда не узнает, но в тот миг Джохинн свалился со стены и полетел вниз, и все увидели, как развевается на ветру его мантия.

Толпа ахнула…

Качнулась вперед, не веря.

Бринду пришлось схватить и прижать к себе Эйр, она кричала, уткнувшись лицом ему в грудь.

Миг спустя все услышали скорбный вопль банши.

Глава пятая

Мне нужна комната на одну ночь, пожалуйста, – сказал Рандур.

–  Комната?

–  Да, комната. На ночь. – Похлопав длинными ресницами, он отбросил со лба прядь пушистых волос, чтобы лучше рассмотреть хозяйку гостиницы, но она не отрывала глаз от журнала регистрации.

–  Одну ночь…

Судя по возрасту, она вполне могла быть его матерью – могла, но не была, и этого ему было достаточно. Видно, в юности она была красоткой – ее выдавали глаза, даже не их особый блеск, а некое выражение, которое наводило смотрящего на самые необузданные мысли. Коротко стриженные темные волосы, хорошая кожа, приличная фигура: не слишком много, но и не так мало. Хотя, вообще-то, ему было все равно: он получал удовольствие от женщин любой комплекции. И возраста тоже. Незастегнутая верхняя пуговка белой блузки открывала ложбинку между грудями – общее место, конечно, но женщина, очевидно, пользовалась всем, что имела. И без стеснения. Он убедился, что она заметила его взгляд. И улыбнулся, сверкая зубами и глазами, как бы намекая женщине, что есть вещи, которых она о себе еще не знает.

–  Вообще-то, у нас сейчас как раз все занято, но я посмотрю, что можно сделать. – Она отвернулась, унося на лице выражение, которое, как он надеялся, значило у нее улыбку, и отошла от стойки.

Ее людное, но чистое заведение находилось на втором уровне Виллджамура. Мебель везде была деревянная, натертые до блеска столы сияли, повсюду висели и стояли украшения на лошадиную тематику: подковы, скребницы, напильники, другие кузнечные инструменты, верхние полки занимали сапоги для верховой езды. Рандур решил, что хозяйка без ума либо от лошадей, либо от их наездников. В одном углу он заметил хлыст.

Есть над чем подумать.

Потягивая яблочный сок, Рандур оглядывался. Ему хотелось послушать разговоры, понять, о чем говорят в Виллджамуре, может быть, уловить дух города. Тому, кто хочет силой своего очарования проложить себе путь вверх по социальной лестнице, надо хорошо представлять себе главные заботы и тревоги окружающих. Только так можно чему-нибудь научиться, ведь каким бы ни представал город на страницах книг по истории, именно населяющие его простые люди определяют в конечном итоге глубину и характер места, формируют представление о нем у приезжих, влияют на их опыт пребывания в нем.

–  …Не исключено, что мы никогда уже не увидим Геда, – рассказывала женщина средних лет подруге. – А Денду хочет бросить работу, лишь бы остаться в городе. Что мы будем делать, ума не приложу…

–  …А нам так повезло! Я ведь уж десять лет свою дочку не видела. А теперь, поскольку ближе меня у нее никого нет, она может приехать в город и жить со мной здесь. И ее сожитель тоже…

Нарядно одетый мужчина за ближайшим столом поднял голову, когда к нему приблизилась дама примерно одних с ним лет и спросила:

–  Здесь занято?

Он покачал головой, встал, когда она садилась, а потом, опус-каясь на свое место, заметил что-то насчет погоды. Рандур даже удивился: очень немногие из мужчин одного с ним возраста проявляли такую вежливость. По крайней мере, в городе. Может быть, люди помоложе чего-то боялись, чувствовали себя незащищенными. А может, все дело в том, что, достигая «определенного возраста», люди вообще начинали чувствовать себя уходящей натурой и предпочитали держаться вместе. Так или иначе, а наблюдать такую вежливость в любом случае было приятно.

Завязался обычный разговор об Оледенении, о том, как продолжает падать температура. О погоде говорили все, но ему удалось подслушать и сплетни с внешних островов империи. И разговоры о культистах, которые нынче ведут себя странно…

Последнее заявление привлекло его особое внимание.

–  Ни к чему тебе рядом с ними ошиваться. От культистов не жди ничего хорошего.

–  Но из той штуки, которую он держал в руках, сыпались фиолетовые искры, говорю тебе, – отвечал смугловатый паренек кому-то, кого Рандур принял за его отца. Сходство им придавали носы, длинные и острые, словно птичьи клювы. – И вообще, это было далеко от их храмов.

–  Все равно держись от них подальше, – твердил человек постарше. – Я-то никогда не доверял ни им, ни их проклятым реликвиям. По-моему, вся эта магия – чушь, да и только.

Вернулась хозяйка:

–  Тебе повезло. У нас есть комната. Она прямо рядом с моей, так что постарайся не разбудить меня ночью.

Рандур наклонился к ней и прошептал:

–  Если вы пообещаете не будить меня.

–  Вы, юные провинциалы… – сказала она и взмахнула рукой, подавляя усмешку, – все вы одинаковые. Пойдем, бери свои сумки, я покажу дорогу. Как тебя зовут?

–  Рандур Эстеву. – Он поспешил за ней. – А вы, как я погляжу, не прочь покататься?

Простая комната – кровать, стол и стул. На стенах – поддельные образцы островного искусства. Окно выходило на задний двор, что Рандура вполне устраивало, так как ему не улыбалось с раннего утра слушать крики и топот торговцев, спешащих на рынок.

Он не стал распаковывать вещи, ему доставляла почти извращенное наслаждение мысль о том, что вся его жизнь умещается в двух небольших сумках. В этом заключалась свобода, которой он не знал раньше. В любой момент он мог встать и пойти куда пожелает. Более того, та жизнь, которую он теперь ведет, принадлежит не ему, а кому-то другому. И он проживает ее рисково.

Пообедав рыбой с овощами, он отправился бродить по городу, просто так, чтобы подышать воздухом Виллджамура. На улицах было людно, и люди казались печальными. Ничего удивительного, раз им предстоит провести практически в заточении много лет ради того, чтобы пережить холода. Одни семьи разлучались, другие, наоборот, воссоединялись, многие теряли работу, все говорили о Кейвсайде, где большинству, скорее всего, предстояло оказаться. Но о культистах говорили немногие.

Придется кого-нибудь спросить.

–  Прошу прощения, мадам, – обратился он к пожилой женщине с корзинкой рыбы. – Я ищу культиста.

Внезапно разозлившись, она плюнула в него и пошла прочь. Еще пару раз нарвавшись на подобные ответы, он понял, что культисты не слишком популярны, но в конце концов ему помогла маленькая девочка.

–  Они все на уровне неподалеку от Балмакары. Спросите там.

Рандур улыбнулся маленькой замарашке и дал ей пару дракаров, решив, что она, скорее всего, найдет им лучшее применение, чем он сам.

И пошел.

Черноперый гаруда с обрезанными крыльями скорчился в проеме какой-то двери, нервно посасывая самокрутку из корня арума, его колени прикрывала какая-то тряпка, у ног лежала шляпа с табличкой, на которой была нацарапана просьба о помощи отставному солдату. Проходя мимо, Рандур бросил и ему пару монеток, и благодарный птицечеловек изобразил какие-то знаки, которых юноша не мог разобрать.

–  Да ладно, все в порядке, – пробормотал он, дивясь, что такое бывает с теми, кто идет служить империи.

На следующем углу из подворотни ему навстречу вышли двое мужчин. Они были в коричневых туниках, тяжелых сапогах, без плащей и выглядели потрепанными, как будто спали на улице. На вид обоим было лет по тридцать, хотя кто знает?

–  Чего уставился? – рыкнул один.

–  Извините, – пробормотал Рандур.

–  Постой-ка, красавчик. Рубашечка у тебя славная. Дорогая, поди?

Рандур вдруг застеснялся своего костюма: хорошо пошитых черных штанов, белой рубашки с традиционными фолкскими разрезами, тонкого плаща поверх. Неужели людей в этом городе и впрямь раздражают хорошо одетые мужчины?

–  Судя по твоему акценту, ты не местный, – сказал, приближаясь, другой. – Значит, никто и не заметит, если ты исчезнешь, ведь так?

–  Вот именно. Исчезнешь, – эхом отозвался первый. – Здесь такое часто случается.

Рандур заметил лезвие ножа, сверкнувшее в рукаве.

–  В чем дело? – Он шагнул назад.

–  В деньгах, – заявил один.

–  А-а, ну тут я вам ничем помочь не могу.

На улице не было никого, кроме них троих; в последние минуты шелест мелкой мороси по крышам усилился. Судя по всему, дело шло к драке.

–  Чтобы у такого франта, как ты, да не завалялась пара монет, быть не может, – добавил другой. – Лордила или сотб с нас хватит.

–  А я думал, он немой, твой товарищ, – сказал Рандур.

–  Я тебя предупредил! – ощерился тот, обтирая влагу с лица.

На свет явились короткие ножи, тускло поблескивая под дождем.

–  У меня и правда ничего нет. – Рандур скинул плащ и сунул его под мышку.

Первый бандит сделал выпад, его нож рассек воздух в районе диафрагмы Рандура. Юноша сделал пируэт, уклонился от удара и несколькими танцующими шагами ушел в сторону. Потом еще двумя в другую. Танец, приспособленный для дуэли.

–  Поди сюда, ты, ублюдок! – взревел нападающий, вновь и вновь яростно рассекая ножом воздух. Каждый раз, когда Рандур уворачивался из-под самого его лезвия, он раздраженно хрюкал.

Дразнить их было весело. Пусть позлятся, побесятся. Они разделились и пошли на него с двух сторон. Когда они одновременно бросились на него, он присел, подсек одного под колени и с удовольствием отметил, как тот грохнулся, прежде чем увернуться от второго и ловко вскочить на ноги.

–  Слушайте, – обратился к ним Рандур, обтирая о штаны мокрые руки, – не будем продолжать – так вы сможете сохранить остатки достоинства.

–  Козел! – завопил один и бросился на него снова. Лезвие его ножа коснулось костяшек пальцев Рандура, из пореза выступила кровь.

Сделав шаг назад, Рандур ногой выбил нож у противника из рук и тут же наподдал ему в пах. От боли тот свалился на землю. Второй уже изготовился атаковать, но Рандур, ловко пригнувшись, схватил его за руку, державшую нож, сильно повернул и резко опустил ее себе на колено. Хрустнула кость, негодяй завопил от боли.

Рандур забрал у него нож.

Тем временем морось перешла в мелкий дождь, а затем в ливень, забарабанивший по булыжникам мостовой. Рандур совсем промок, черные волосы облепили голову и шею, рубашка прилипла к стройному телу, плащ отяжелел от воды. Поглядев на него с сомнением, Рандур наклонился, оторвал кусок от туники одного из бандитов и перевязал саднящие костяшки.

Бандиты лежали смирно, не оказывая никакого сопротивления.

Он зашагал прочь, поднимая на ходу воротник плаща.

Нижние уровни Виллджамура походили один на другой, но чем выше, тем стройнее, уже и элегантнее становились фасады. И светлее – здесь строили больше из известняка, чем из гранита. И люди здесь жили богатые – по крайней мере, одевались они богаче, чем внизу.

Нарядный мужчина в красном плаще прошел мимо.

–  Извините, – обратился к нему Рандур, – вы не могли бы мне сказать, где здесь можно найти культиста?

Человек смерил его холодным взглядом, но отвечал вежливо:

–  Здесь есть бистро, выше по улице, как раз у одного из храмов. Они имеют обыкновение там напиваться, так что одного-двух вы точно застанете.

Рандур отыскал бистро: узкое беленое здание, слегка накренившееся вправо, будто пьяное. Он приник к грубовато прорубленному окну, но стекло сильно запотело, и ничего нельзя было разглядеть.

Войдя, Рандур обнаружил, что внутри яблоку негде упасть и что посетители почти сплошь мужчины. На спинках стульев сохли плащи, в баре в глубине заведения продавали выпечку, в воздухе тонко пахло духами единственной в зале женщины, которая сидела за столиком у двери. Он подошел к прилавку. За ним стояла девушка – маленькая хорошенькая блондинка, вполне достойная мишень, не будь у него на уме другое. Он заказал напиток из ягод можжевельника, как делали у них на Фолке.

–  Спасибо, – сказал он, принимая из рук девушки стакан. – Красивые у тебя волосы.

–  Правда? – изумилась она, и ее глаза стали круглыми, как тарелки.

–  Потрясающие. – Убедившись, что ее внимание завоевано, он облокотился о прилавок, устремил на нее рассеянный взгляд и продолжил: – Скажите, мисс, вы ведь знаете местных культистов или нет? Я в городе недавно, и для меня это важно.

–  Здесь есть двое, вон они, у окна. Еще один прямо здесь. И вон там один. – Она по очереди показала на каждого из них пальцем. – Но, честно вам скажу, держитесь от них подальше.

–  Спасибо. – Он заплатил ей лордил за выпивку. – Сдачи не надо.

Он стал внимательно разглядывать тех, на кого она ему показала. Тот, что сидел рядом с прилавком, был строен, черная остроконечная бородка подчеркивала изящество черт. Рандур шагнул к его столу:

–  У вас занято?

Человек продолжал смотреть в свою тарелку:

–  Раз здесь никто не сидит, то, надо полагать, нет.

Рандур сел, сделал глоток из своего стакана. Под черной рубашкой человека напротив посверкивал небольшой медальон. На нем был изображен странный символ: повернутые в разные стороны две буквы «С», а между ними алмаз.

–  Девушка за прилавком сказала, что вы культист, – начал Рандур.

Человек посмотрел на него:

–  А вам что за дело?

Рандур сунул руку в карман и вытащил ту самую монету, которую много лет назад получил на Фолке. Положил ее рядом с тарелкой собеседника. Тот сразу перестал есть. Рандур спокойно продолжал пить.

Культист бросил на него проницательный взгляд:

–  Где же это паренек с островов заполучил такую монету?