Текст книги "Город холодных руин"

Глава шестая

По шелковой нити, пружиня над оживленным ночным иреном, паук перебежал с одной стороны площади на другую. Внизу шел праздник, мужчины и женщины в мехах и масках разыгрывали легенду о желтом солнце. Пока они скакали вокруг костра под барабанный бой, потрясая факелами и биолюмами, паук взобрался на крышу дома напротив и полез вниз по его боковой стене.

Под ним мелькнул один из многочисленных дренажных каналов, которые пронизывали весь город, точно вздувшиеся вены. Многие из них были завалены отбросами и обломками металла до самого верха, так что давно превратились в часть какого-то апокалиптического ландшафта. Каждую ночь в этих гигантских помойках рылись городские бедняки, надеясь не упустить свой шанс выжить, и сначала он думал выбрать кого-нибудь из них… но нет, слишком они тощие, недокормленные.

Годится только здоровая постная вырезка.

Кроме того, их не было в списке, полученном доктором Воландом.

Снова на улицу, на металлическую лестницу, идущую по стене одного из зданий до самой крыши. Топ-топ-топ по ней до верха, откуда открывался превосходный вид на освещенные окна дома напротив, на повседневную жизнь обычных людей.

Окна двух комнат в верхних этажах ярко светились красным: в них горели красные лампы, жарко топились камины. В одном окне видна была задремавшая в кресле старуха: она откинулась на спинку, рядом с ней на полу лежала книга. Из другого, этажом выше, выглядывала светловолосая женщина в нижнем белье, прижавшись к стеклу лицом в голубой маске. Казалось, она смотрела прямо на паука, но он знал, что видеть его она не может: на его стороне было преимущество ночи. Лысый мужчина с тонкими, будто нарисованными карандашом усиками подошел к ней, хлопнул ее по заду, она захихикала. Сняла маску, повернулась к мужчине и поцеловала его, а он снял рубашку, под которой обнаружилось худое тело.

Паук даже зашипел, возмущаясь неприличным поведением женщины. Этот человек был одним из лидеров профсоюза, – значит, он был в списке. Лампа в комнате замигала и погасла, парочка отодвинулась в темную глубину, а паук стал ждать.

Пока Ларкин целовал ее в шею, она поняла, что больше не любит своего мужа. Этот жалкий неудачник был полным ничтожеством в сравнении с ее ночным гостем. Она видела Ларкина, когда он страстно и красноречиво призывал рыбаков и рабочих порта к забастовке. Бейлиф срезал зарплату и цены тем и другим, причем сэкономленные деньги якобы должны были пойти на оборону, но все знали, что речь идет просто об ухудшении условий жизни рабочих. Ее муж, тупица, ушел с собрания, заявив, что будет работать, а остальные пусть проваливают куда подальше. Отсутствие преданности общему делу и провинциальные взгляды – вот что раздражало ее в нем сильнее всего. А еще ей льстило, что Ларкин, любимец женщин, обратил внимание именно на нее.

К утру она избавится от мужа.

Нежась в тепле камина, она губами исследовала его грудь, поджарый живот, пока не дошла до ремня и не принялась расстегивать пряжку. Медленно скользнули вниз брюки, затем носки, и она принялась дразнить его член, пока он наконец не встал во весь рост, и тогда она облепила его своим ртом. Ее волосы упали вперед, прикрывая интимное действо, а он застонал, как стонут в таком случае все мужчины, но не стал подталкивать ее голову вперед, чтобы она не подавилась. Казалось, он благодарен ей за ее искусство – а почему бы и нет? Она знает, как доставить мужчине удовольствие.

Что-то брякнуло снаружи по подоконнику, она остановилась, прислушиваясь. Но не различила ничего, кроме звуков празднества в нескольких кварталах от дома.

«Наверное, снег упал», – подумала она.

Ба-бах.

Она поморщилась от внезапного шума.

– Ничего, – погладил ее по голове Ларкин. – Это просто фейерверк. – У него были такие чувственные глаза, такие большие и голубые. Она снова сосредоточила все свое внимание на нем, продлевая момент и наслаждаясь ощущением его растущего возбуждения. Его дыхание участилось, и…

Ба-бах.

– Что за?…

Все происходило медленно, как в кошмаре: рухнул потолок, его обломки засыпали комнату, загасив в камине огонь, и какое-то чудовище упало на них вместе с дождем из штукатурки, придавив обоих к кровати.

«Не может быть…»

Над ними стоял огромный паук.

– О господи, нет! – завизжала она, обнаружив, что ее руки прижаты к постели двумя его волосатыми лапами, а сама она лежит навзничь поверх Ларкина. – Слезь с меня, пусти, пожалуйста, нет! – Его глаза – бесчисленные, беспощадные – смотрели на нее, и Ларкин заерзал, заскулил под ней, и что-то теплое залило кровать. Он обмочился.

Снаружи грохотали фейерверки, радостные крики заглушали ее вопли.

Монстр отрыгнул что-то, и шелк залепил ей горло. Она подавилась и потеряла сознание.

«Командующий, я отправляюсь в разведывательный полет, – доложил жестами крылатый лейтенант Гибсон. – Какие территории прикажете осмотреть?»

Обращаясь к гаруде, чей рост превосходил его собственный на целый фут, он скользнул глазами по коричневому с белым оперению, видимому из-под края нагрудной пластины. Красные перышки, разбросанные кое-где по лицу птицечеловека, напоминали боевую раскраску аборигенов. Две руки, торчащие из-под могучих крыльев, всегда ассоциировались у Бринда с чем-то беспомощным и человеческим. Птицелюди мало говорили о себе, и все свои знания о них Бринд почерпнул из военных журналов и донесений – сухая статистика и стратегия. Кто они такие на самом деле, ему было неизвестно и останется неизвестным до конца, как он подозревал. Трудно оценить характер, когда не видишь игры лицевых мускулов, не слышишь тембра голоса и его интонаций.

– Я взгляну на карты. – Пройдя через кабинет, он остановился у большого письменного стола, взял с него карту Тинеаг’ла – одну из новейших, изданную всего два года назад в целях более точного расчета налогообложения, – и перенес ее на свой стол. – Держа за спиной солнце, осмотрите канал, который идет прямо на север. Это позволит нам оценить величину вражеской армии и глубину ее проникновения на территорию острова. Мы знаем, что на ближайшем берегу их не так много, а с той стороны острова они собираются постоянно. На это потребуется два часа полета, не больше. Мне нужно получить представление, какой мощности атаку они предпримут и сколько она может продлиться. И сколько солдат, вероятно, погибнут.

«Очень хорошо, сэр». Гибсон вышел из кабинета на обзорную площадку, встал на зубец крепостной стены.

Бринд подошел к наблюдательному люку. Маховые перья на миг закрыли красное солнце, когда гаруда сорвался со стены и стал падать к земле, пока его распахнутые крылья не поймали восходящий поток и не подняли его в воздух.

Такие дни, как этот, давали почувствовать всю прелесть полета: нечастая теперь солнечная погода, никаких признаков приближающегося снегопада кругом. Редко когда горизонт бывал виден так ясно, вызывая восторженное дрожание в груди. Под его распахнутыми крыльями ревел ветер.

Жизнь, конечно, была далека от идеала. На острове Куллрун у Гибсона осталась семья, в пещерах гаруд, на северо-западном побережье: пара вечно голодных цыплят да еще яйцо в гнезде. Но в армии ему хорошо платили, так что его семья жила по сравнению со многими их сородичами в достатке. В последний его отпуск младший уже пробовал летать: беспорядочно замахал крыльями и камнем упал вниз, так что Гибсону пришлось нырнуть за ним, чтобы малыш не разбил себе голову о камни.

Разговоры с другими парнями из летных полков только усиливали его тоску по родному острову, по тем беззаботным временам, когда его единственной мечтой и занятием было исследовать небо, забираясь все выше, улетая все дальше. И ему казалось, что тогда все время было лето – а оно еще было. Но его, как и многих других, рано отобрали для службы в армии, и тем вольным дням парения в безграничном небе скоро пришел конец.

Гавань под ним заполняли утлые суденышки беженцев, которые мешали рыбакам пробраться к выходам из порта Ностальжи. Маяки и военные базы тянулись вдоль всего северного побережья Й’ирена, – на случай, если вражеский флот вздумает пристать и произвести высадку неподалеку от Виллирена. Солдаты драгунского полка, едва различимые сверху в своей черно-зелено-коричневой форме, патрулировали берег группами по три или четыре.

Лететь строго на север, да еще на такое большое расстояние, было непривычно. Обычно Гибсону давали задание патрулировать берег вообще, следить за изменениями очертаний ледяного покрова и тем, как они влияют на возможность навигации, а главное, смотреть, не планируют ли окуны форсировать пролив на лодках или других плавсредствах.

Сначала он летел в сторону Тинеаг’ла, потом, завидев впереди лед, некоторое время скользил вдоль его кромки, пока не достигал собственно берега. Там никогда ничего не менялось: брошенные деревни, кровавые пятна, которые постепенно заносил снег, иногда разбитая телега.

Затем, твердо зная, что ждет его впереди, он набирал для большей безопасности высоту.

Еще четверть часа, и вот они, окуны, – контрастно-черные на ослепительно белом снегу. Их явно стало больше – не меньше трех тысяч в одном только первом лагере; палаточный город со щупальцами встающих над ним дымов раскинулся до самого горизонта. Краснокожие румели верхом разъезжали между палатками, по всей видимости командуя этим парадом уродов. Они уже зачистили Тинеаг’л целиком, стерев с лица земли все до единого города и поселки на острове.

Но этот лагерь – еще не все: тысячи и тысячи воинов были на подходе, они шли шеренгой, которая, как тонкий черный шрам, прорезала белоснежный пейзаж. Без малого десять тысяч стояли другим лагерем в двух часах пути отсюда, на южном берегу, в ближней к Й’ирену точке острова.

Изменив фокусировку взгляда, он мог разглядеть палаши и палицы, стрелы, топоры и копья. Вооружение армии, приготовившейся к осаде.

Дальше на север, над тундрой и холмами в нежно-голубой дымке, над горами и ущельями, через замерзшие реки и озера, заполненные снегом провалы горных выработок. Никаких иных следов населения там не было.

Военные это уже знали. Местное население истреблялось систематически, взрослых угоняли в плен, оставляли лишь стариков и младенцев, да и тех в виде расчлененных трупов – кости с характерным упорством очищали от кожи и мяса, которые бросали тут же.

Многочисленные свидетельства этих зверств сохранились в снежных заносах вокруг опустевших городов и поселков, и гаруда своим сверхострым зрением различал в снегу очертания разбросанных частей человеческих тел, скованных и сохраненных от тления морозом. Ирония жизни и смерти этих людей, чьи тела стали содержимым шахт на этом шахтерском острове, не укрылась от его внимания.

То и дело сверху он замечал присутствие новой расы – небольшими группками они передвигались по острову, точно исследуя его. Иногда с ними можно было видеть всадника-румеля, который пришпоривал свою лошадь чуть впереди или в самом центре их группы.

Теории, объясняющие присутствие румелей среди захватчиков, множились день ото дня, но командующий Латрея запретил доводить этот факт до сведения широкой общественности во избежание ненужных осложнений. Люди и румели, два двуногих вида, жили бок о бок уже тысячу лет, у них была общая цивилизация, общая культура, однако вспышки расового напряжения и нетерпимости еще случались.

Но поскольку люди не только приспосабливались к любым новым обстоятельствам, но и сохраняли в них стремление к господству над всем и вся, командующий боялся вспышек ненависти к румелям, которые жили среди них.

Дальше на север гаруда залетать не решался, так как мышцы спины уже начинали подрагивать от напряжения. Ветер сильно толкал его в бок, сбивал с курса, ерошил перья. Ему потребовалось несколько часов, чтобы залететь так далеко, и география ледяного пейзажа внизу начала меняться. Ледяные поля выравнивались, становясь все более гладкими.

И тут далеко на горизонте встало какое-то сияние.

Он начал снижаться.

Невероятно, но в воздухе висела дверь – огромная, размером с двухэтажный дом. Дверь постоянно излучала бледное фиолетовое свечение, а внутри ее проема виднелись какие-то темные полосы, что-то вроде решетки, как будто это видение основывалось на точном математическом расчете. Самый воздух вокруг него вибрировал. Впрочем, по мнению гаруды, ни один человек не был способен ощущать эту вибрацию, а значит, ему будет трудно объяснить командующему, что именно он чувствовал. Он описал широкий круг, стараясь держаться повыше, чтобы остаться незамеченным, а ледяной ветер продолжал трепать его грудные перья.

Вокруг поразительной двери собралось несколько полков новой расы, среди них разъезжали верхом на лошадях предводители-румели. То и дело в светящейся двери начиналось какое-то мелькание, возникал силуэт, едва различимый в фиолетовом сиянии; но вот из дверного проема выходила одинокая фигура и сразу становилась хорошо видимой на фоне белого снега: иногда это оказывался окун, иногда румель. Откуда они появлялись и куда уходили?…

Вдруг снизу кто-то пустил стрелу, и Гибсон едва успел увернуться – стрела задела кончики маховых перьев. За ней прилетела другая, но выстрел был не так точен, и стрела, достигнув определенной высоты, замерла на месте, а потом бессильно упала вниз, как мертвая птица.

Значит, пора поворачивать.

Мощно потянув назад и вверх, крылатый лейтенант Гибсон спрятался на надежной высоте и взял курс на город.

Глава седьмая

Для многих людей Виллирен был всего лишь скоплением улиц и переулков, на карте похожих на решетку. Технически город состоял из Старого квартала, жившего в продолговатой тени Ониксовых Крыл. К северу от него вставала цитадель, внушительное сооружение, к которому в данный момент как раз и шел Малум. Через пару улиц к югу, в Солтуотере и Дипинге, властвовала банда «Крик». Стоило обойти Крыла с другой стороны, и пешеход попадал в Альтинг, еще дальше за ним лежал Скархауз, район, где селились многие приличные торговцы. Прямо между Скархаузом и портом Ностальжи находился закуток, называемый в городе Шантизом, – раньше там располагались приличные отели с видом на море, но их закрыло Оледенение, а из населения остались одни рыбаки да портовые рабочие, жившие в основном в нищете. Ну а дальше начинались городские окраины, известные все вместе как Пустоши, хотя пустошами в натуральном смысле они перестали быть еще лет тридцать-сорок тому назад. Здесь обитала теперь разноязыкая толпа, мультикультурная община, внутри который выделялись, скажем, квартал фолкцев или район джокулцев – неофициальные названия, совершенно ни о чем не говорившие тем, кто занимался проблемами городского развития. Пустоши окаймлял древний Ведьмин лес, в чьи темные от обилия пихт пределы то и дело вторгались застройщики со своими планами, отнимая у леса все больше и больше земли. И наконец, в самой глубине Ведьминого леса, поверх древесных крон вздымалась Башня Отбросов – самая большая мусорная куча в округе, давно ставшая крупнейшей местной горой, а заодно и бесплатной столовой для чаек и бездомных.

Весь Виллирен делился на бандитские зоны влияния, границы между которыми, не отраженные ни на одной карте, проходили по малоизвестным улицам. Пересекать их было нельзя, а защищать зачастую необходимо. Малум и его банда чувствовали себя в городе как дома, а древние комплексы тоннелей и подземных ходов, существовавшие в Виллирене, как почти во всяком мегаполисе Бореальского архипелага, помогали им и прятаться, и осваивать территорию.

Фактически часть этих подземелий служила штаб-квартирой Малума, откуда он заправлял своими делами. В Виллирене, чтобы попасть под землю, надо было иметь доверенного проводника. Оказавшись под землей в определенной точке Старого квартала, надо было сделать шаг в сторону и идти вниз. Эти проходы шли прямо сквозь сердце города, и их стерегли облаченные в плащи люди, которые не первый день держали в руках мечи.

Щеголяя трехдневной щетиной, в черном сюртуке и теплой шерстяной тунике под ним, в капюшоне и красной бауте, с мечом у пояса, Малум спускался, перепрыгивая по две ступеньки за раз.

Наконец он добрался до самого сердца подземного Виллирена. Это была ничейная территория, вотчина всех местных бандитов. Длинные переходы, неизменно освещенные цепочками фонарей и биолюмов, соединяли полные пыли обширные пространства в окружении древних строений: сами дома готовы были рухнуть в любой момент, но на их дверях все еще висели старинные плакаты. Эти каменные фасады стояли здесь только потому, что властям не хватало смелости спуститься под землю и взять тамошние дела под свой контроль.

Вокруг разговаривали люди, порой сквозь шум голосов он слышал обращенное к нему приветствие, иные даже вставали при его приближении, словно отдавая ему честь. Другие, наоборот, отворачивались к своим столам, скрывая за масками лица.

Он был у старого полуразвалившегося трактира, занимавшего часть бывшей рыночной площади, – излюбленного места членов двух банд: «Крик» и его собственной, «Кровь». Тут продавалось все, что душе угодно, причем самого лучшего качества. Мечи и наркотики, суперкрепкий алкоголь и женщины, а также хорошие куски оленины или тюленины и питательные водоросли для разнообразия.

Трое его новобранцев, из самых младших, не старше двенадцати лет, стояли над ящиком порноголемов и хихикали.

– Бросьте эту дрянь! – прикрикнул на них Малум. – Это не для вас. Брысь отсюда!

Он потрепал одного пацаненка за ухо, и вся троица убежала. Со вздохом он осознал, что с ними работы еще непочатый край.

К нему подошли двое его людей, Джей-Си и Дюка. Рыжеволосые братья были с ним с самого начала, с тех самых пор, когда его предприятия еще только разворачивались к теневой стороне жизни. Всегда готовые протянуть руку помощи, когда надо было получить кредит или, напротив, взыскать с кого-то должок, они уже давно заменили ему семью, превратившись из неуклюжих мальчишек в людей, которым он мог доверять. Больше того, они тоже были укушенными.

Братьям было уже под тридцать, оба одинаково высокого роста, только Джей-Си всегда ходил в черной маске, а Дюка не носил никакой. Их можно было принять за близнецов, если бы не татуировки – шею и грудь Джей-Си покрывали аборигенные мотивы – и не глаза: у Джей-Си они были ярко-голубыми, а у Дюки – зелеными. Джей-Си казался особенно крутым парнем, на деле же он был куда мягче своего брата и даже склонен к духовности, а внешние атрибуты крутизны помогали ему скрывать алкоголизм. Братья немало всякого повидали вместе: участвовали в бандитских разборках, занимались контрабандой, неудачно экспериментировали с наркотиками, а Малума воспринимали как старшего и более мудрого брата. Сами они происходили из большой многодетной семьи, и Малум не раз сидел за их столом, особенно после того, как его укусили. Они-то и помогли ему прийти в себя.

Вот и теперь он приветствовал их на языке жестов, ладонью одной руки и пальцами другой изобразив древний знак.

Джей-Си заговорил первым:

– Как дела, Малум? Слыхал, ты теперь с солдатней водишься.

– Только не с утра, – буркнул Малум. – Я надеялся повидать здесь Даннана. Видели его? – Тот, о ком он говорил, был внебрачным сыном одной банши и потому именовал себя банХи.

– Нет, не видели, – ответил Дюка, сунув руки в карманы.

– Что-нибудь важное? – Язык у Джей-Си уже слегка заплетался, да и глаза тоже остекленели от алкоголя, что не укрылось от взгляда Малума.

– Какая-то возня в профсоюзах, которую нам надо поприжать. А еще мне надо убедиться, что мы с ним заодно, прежде чем идти к солдатам.

– Нам плевать, – буркнул Дюка, – что бы там солдатня ни затевала.

– В конце концов может оказаться, что у нас просто нет выбора, вот чего я боюсь. Никто ведь не знает, с чем они там дерутся. Они говорят, что скоро это коснется всех, так что не худо бы узнать, чего они хотят от нас.

– И что, ты велишь нам всем идти драться, так, что ли? – спросил Дюка.

Малум не был военным, и проблемы империи его не волновали. Собственная зона влияния – вот все, что ему было интересно.

– Забудьте пока об этом.

– Точно, – буркнул Джей-Си. – Эй, вчера вечером мы разжились целым ящиком контрабандных реликвий у одного типа, который говорит, что вернулся с Ислы.

– А где он сейчас? – спросил Малум.

– Умер, – ответил Джей-Си, когда Дюка скрылся в одном из ближайших переулков. – Мы бросили его в гавань вчера ночью, набив ему карманы камнями.

– Вы его выпили? – Члены его банды имели обыкновение опустошать тела жертв раньше, чем Малум приступал к расспросам.

– Не-е, от него пахло дурной кровью – с культистскими добавками или чем-то вроде.

Малум ухмыльнулся:

– Реликвии-то хоть годные? Не хочу, чтобы кто-нибудь из наших сыграл из-за этого барахла в ящик.

– Мы их еще не испытали. – Джей-Си глядел Малуму за спину, туда, где уже появился Дюка, таща небольшой сундук. Крякнув, он опустил его на землю у ног Малума и выжидающе поглядел на него.

Малум осторожно пошарил среди странно изогнутых металлических штуковин.

Покупатели на пиратские реликвии находились всегда – люди были достаточно глупы. Многие не переставали искать приспособление своей мечты, способное окончательно и бесповоротно изменить их жизнь к лучшему. Иные готовы были в прямом смысле слова расстаться с жизнью, лишь бы заполучить хоть кусочек магии. Городские подпольные рынки росли как на дрожжах, подпитываемые энергией эгоистичных устремлений клиентов, а его банда за последние десять лет преуспела, эксплуатируя человеческие слабости, не гнушаясь любыми бесчестными способами добычи денег, какие он только мог изобрести.

– Вы правильно поступили, парни. – Малум слегка стукнул Дюку кулаком по плечу. – Даже если они окажутся нерабочими, свою цену за них мы все равно получим.

Два часа спустя Малум спокойно сидел в кресле напротив командующего-альбиноса. На встречу с ним его привело чистое любопытство, а никак не чувство долга. Собрание проходило в обсидиановом зале, из окон которого открывался вид на море в направлении Тинеаг’ла. Далеко в небе кружил гаруда. На стенах зала зажженные масляные светильники чередовались с охотничьими трофеями, скалились головы джилов, тройные языки свисали из их пастей, точно они были голодны.

Альбинос чуть заметно улыбнулся, давая понять, что уступчивость Малума ему на руку… а Малум сидел и лениво думал о том, отличается ли кровь альбиноса на вкус от крови нормальных людей. Бледные черты командующего казались изысканной маской, но Малум с легкостью читал выражение лица под ней: перед ним был человек, жаждущий заключить сделку.

Двое ночных гвардейцев, блондин и черноволосый, стояли на некотором отдалении от своего командира, сложив на груди руки и собственным присутствием усиливая окружавшую его атмосферу власти. Еще около полудюжины их сидело на скамьях по периметру зала, старательно имитируя положение по команде «вольно». Малум решил, что расслабиться можно всем.

Даннан пришел поздно – видно, решил пройтись пешком, не спеша, как обычно, а может, до того обдолбался наркотиками, что забыл про время. Несмотря на резкие и угловатые черты лица, бледнокожий банХи всегда отличался безупречной изысканностью манер. Малум любил подкалывать его время от времени, проверяя, не наиграно ли все это, но банХи неизменно оставался верен себе. Однажды Малум застал его во время исполнения какого-то ритуала, в котором участвовали три обнаженные женщины, чашка с кровью, различные части тела и книга заклинаний, которую он считал культистской. Близкие к нему члены банды уверяли Малума, что видели, как банХи ударяли кинжалом много раз, с маниакальной жестокостью, после чего на нем почти не осталось следов, а сам Даннан, когда его спросили об этом, со смехом отшутился. На встречу Даннан пришел, представляя банду «Крик», в рядах которой состояла тысяча человек. Обычно бандитские группировки состояли из десяти-двенадцати человек, которые заправляли всеми делами, и еще небольшой группы людей, которые на них работали, однако отряды Малума и Даннана были куда многочисленнее, и все же они являлись их единоличными лидерами.

Лутто, бейлиф Виллирена, вдруг ввалился в дверь, на нем был теплый зеленый плащ, под мышкой он держал какие-то бумаги. Походка у него была комичная, как у утки, щеки раскраснелись; несмотря на холод, неизменно царивший вокруг, вся физиономия важной персоны постоянно лоснилась от пота.

– Селе Джамура вам, командующий Бринд! Даннан и Малум, приветствую вас, джентльмены.

Альбинос ответил ему сухо, поправив «Джамура» на «Уртику». Два бандита безразлично кивнули.

– Эх вы, бандючата, – хихикнул Лутто, втискиваясь в кресло рядом с командующим и рассыпая по столу свои бумаги. – Что, даже ради деловой встречи маски не снимете? – спросил он, сложив бумаги в стопку.

– Нет, – отрезал Малум. – Лучше скажи, зачем мы здесь.

– Ага, сразу к делу, – объявил Лутто. – Люблю таких!

– Без твоей любви обойдемся, – фыркнул Малум. – Или ты на мужиков переключился, педик?

Тут Малум заметил, как по лицу альбиноса прошла тень.

«Странно», – подумал он. Видно было, что его замечание не понравилось командующему. Вид у него вообще был еще тот: глаза красные, как у демона, лицо костистое, угловатое, а после слов Малума оно стало еще и напряженным. «Очень странно».

Альбинос поспешно открыл собрание:

– Джентльмены, я пригласил вас сюда… по очень простой причине: нам нужна ваша помощь. Присутствующий здесь Лутто заверил меня, что под началом у каждого из вас находится значительное число граждан – несколько тысяч, как я понял.

Даннан прервал свое молчание.

– И что с того? – Его голос был немного похож на женский.

– Разрешите мне предложить вашему вниманию сводку последних донесений нашей разведки. – Напряженный взгляд командующего был устремлен куда-то между посетителями. Заметно было, что он уже жалеет о своей учтивости по отношению к этой паре душегубов.

То, что он изложил затем, одновременно тревожило и возбуждало. Он подтвердил все слухи о геноциде на Тинеаг’ле, о том, что целые поселки и города исчезли с карты, а твари, называемые окунами, в настоящее время подбираются по льду к Й’ирену. Бандитам было над чем задуматься.

Когда принесли напитки, голос командующего смягчился, стал менее натянутым. Однако в воздухе по-прежнему висело напряжение.

– Я не жду, что вы захотите нам помочь просто по доброте душевной, – продолжал альбинос. – Вы крутые парни, и вас прежде всего интересуют ваши собственные дела, это понятно.

– У нас есть принципы, командующий, – перебил его Малум. – Наш мир не черно-белый.

– Значит, вы поможете?

– Этого я не говорил.

Командующий наклонился к Лутто и что-то ему зашептал, тот кивал в ответ, тряся жирными щеками.

– Вот, Лутто согласен открыть городское хранилище и заплатить вам, эти расходы позже компенсирует городу Виллджамур. То есть мы оплатим ваши услуги, если в них будет нужда. Когда это произойдет, я пока не знаю, сейчас мы просто… ждем.

Итак, решение не было принято; договоренности достичь не удалось. Даннан и Малум пообещали обдумать ситуацию в принципе. Станут ли они служить империи? Превратят ли свои банды в отряд нерегулярного ополчения?

Единственный определенный вывод сделал из встречи Малум, приказав своему человеку следить за командующим издали. То ли все дело было в его необычайно белой коже, то ли в чем другом, но командующий показался ему чрезвычайно странным.

Под моросящим небом, в районе, временно закрытом на реконструкцию, Малум и банХи остановились поговорить.

БанХи курил свою самокрутку нервно, точно одержимый страхом преследования, хотя за ним по пятам вечно следовали двое его головорезов; вот и теперь они скрипели сапогами по гравийной дорожке чуть поодаль. В доме, у которого они остановились, раньше находилось образовательное учреждение, но потом цены на аренду выросли непомерно и дом решено было переделать под съемные квартиры. В данный момент здесь было удобно назначать встречи: ни лук со стрелами не спрячешь, ни человека с ножом в засаду не посадишь – негде.

– В чем дело, Малум? – спросил банХи своим почти музыкальным голосом.

– Бейлиф говорит, что в северных районах планируется марш протеста – портовые грузчики, мелкие торговцы и тому подобное.

– Что их так разозлило?

– Плохие условия труда в основном.

– Так почему они не переговорят со своими работодателями? При чем тут Лутто? У нас же свободный рынок, так?

– Да брось, Даннан, – фыркнул Малум. – А то ты не знаешь. Власть частных компаний в этом городе означает только одно – никто не берет на себя ответственность за смерть на рабочих местах, сейчас в основном от холода. Никто не хочет делать дерьмовую работенку за дерьмовые деньги, да еще когда все дохнут кругом, а работодатели знай твердят одно: не будете работать за гроши, привезем с островов рабочую силу еще дешевле. Болтают даже о рабах, которые будут работать вообще бесплатно, но Лутто такая идея не по вкусу, говорит, это может испортить ему репутацию в Виллджамуре. Даже инквизиции запрещено вмешиваться в это дело, а то как бы кто не подумал, что дело плохо и в Виллирене совсем нет демократии. Надо же поддерживать иллюзию свободы в массах.

– И чего Лутто от нас хочет? Чтобы мы перебили ни в чем не повинных протестующих?

– Вроде того – только изнутри. Крупные бизнесмены обратились к политикам с просьбой выручить их, времена трудные, им не нужны беспорядки. Несколько недель назад зачинщиков уволили – нелегально, конечно, даже по нашим законам, – и все равно положение грозит выйти из-под контроля. А бейлифу это тоже ни к чему. Он и так уже обеспечил бизнесменам особые тарифы, и субсидии, и снижение налогов, лишь бы они оставались в городе, – тоже, наверное, часть свободного рынка! – а тут эта суета подрывает его грандиозные планы развития. Вот Лутто и идет за помощью к нам, как обычно. Кланяется нам не хуже, чем воротилам бизнеса, знает, что мы хорошо делаем свое дело. Можно хапануть хороших денег, как тогда, при погроме в Скархаузе, два года назад.

БанХи вытаращил на него глаза.

– Точно, – продолжил Малум. – После того раза нам еще долго не пришлось заниматься подобными делами. Значит, нам надо пробраться в колонну протестующих и устроить среди них резню. Доказать, что профсоюзы – просто скопище бандитов, ни к чему не пригодных. А это не только избавит промышленных воротил от бунтарей, которые мешают им набивать карманы, но и отобьет у других желание вступать в профсоюзы. Чем меньше солидарности, тем лучше, ясно? Пусть люди работают, а не митингуют. Все это часть долговременной стратегии Лутто, его кампании за свободу и демократию.

– Погоди, отнимать у людей последнюю возможность свободно распоряжаться своей жизнью – это называется свободой и демократией? Похоже, кто-то подменил определения.